»…
— Гм-м!.. Вы были неосторожны!
— Разумеется. Я старался исправить ошибку. Тотчас же я послал вслед за ним одного из наших, но мерзавец не только не убил его, но даже выдал меня…
— По крайней мере, сегодня утром Лупер смеялся над моей неудачной попыткой убить его. Я клялся, что ничего не замышлял, но он не поверил.
— Карай!.. Дело дрянь… Знаете ли, что не далее как часа два тому назад, какой-то незнакомец также назвал меня по имени?
— Черт побери!.. — с ужасом воскликнул Оианди. — Значит, мы узнаны!.. Бежим, Майор!.. Ничего другого не остается нам делать.
— Ну, ну!.. Куриное сердце! А денежки наши? Пропадать им, что ли?
— Лучше потерять деньги, чем жизнь! Не обвиняйте меня в трусости, я просто осторожен. Вы забываете, что мы не в свободных саваннах, а в Париже, в центре, где господствует законность, где полиция превосходно организована, и где малейшая шалость преследуется как преступление…
— Та, та, та! — остановил его Майор. — Не очень-то восхищайтесь этой чудесной полицией. Многих она ловит, а еще больше пропускает мимо! Мы с вами, кажется, пример налицо. Попадаются одни дураки! Рассуждайте хладнокровнее: что нам угрожает? Мы были узнаны, положим. Но кем? Знавшими нас до отъезда в Америку? Невозможно! Наши тогдашние деяния не могут быть известны; к тому же те, которые меня тогда знали, думают, что я давно умер. Кто же может нам угрожать? Если бы сюда случайно попал кто-либо из близко знавших нас в Америке, то это могут быть только люди, имеющие те же причины, как и мы, скрываться от полиции. А бумаги наши все в порядке… Нам будут, может быть, угрожать шантажом, ну да с этим легко справиться.
— Вы забыли Юлиана Иригоейна и Бернардо Зумето.
— Нет не забыл; и знаю, что борьба с ними будет ужасна. Но опять-таки, я уверен, зная характер их, что они не обратятся к полиции.
— Может быть, ошибаетесь.
— Наверное, нет. Им это даже в голову не придет.
— Дураки же они!
— У нас с ними борьба не на жизнь, а на смерть… Одни подлецы поручают полиции мстить за себя. Одним словом, объявляю вам, что я ни за что не покину Париж. Что касается вас, вы свободны отказаться и от прелестной Денизы, и от так давно ожидаемого мщения. Впрочем, вряд ли ваша осторожность позволит вам мстить кому бы то ни было.
Оианди устремил на него бешеный взгляд.
— Хорошо, — сказала он глухим голосом. — Я останусь! Но помните, что я вас предупредил. Я вам говорю: мы погибнем!
— Будь, что будет! — мрачно отвечал Майор. — Нужно действовать быстро и решительно. У вас все готово?
— Готово-то, готово. Мина подведена, остается только взорвать ее. Уже шесть месяцев у Иригойенов и Валенфлеров ничего не делается, чего бы шпионы наши не знали.
— Все козыри в наших руках! Победа будет наша!
— Увидим! — недоверчиво сказал Оианди.
— Вот упрямец, черт возьми!
— Это не упрямство, Майор, а…
Оианди побледнел. Волнение судорожно сжало ему горло.
— Вы что-то скрываете от меня, — с участием сказал ему Майор. — Оианди, мы с вами более чем сообщники — мы друзья, отчего вы скрытничаете со мной?
— Вы будете смеяться над моим суеверием.
— Вот оно что!.. Смеяться я не буду, потому что мы с вами баски, следовательно, воспитаны на вере в чудесное. Только не надо нервничать, как молодая кокеточка. Говорите, в чем дело… А чтоб придать вам бодрости, я первый расскажу вам случай, бывший со мной в молодости. Знаете ли причину моей бесшабашной храбрости?.. Вера в предсказание одной старой цыганки.
— Возможно ли?
— Клянусь! Мне было всего восемнадцать лет. Возвращаясь однажды из военной школы, я встретил цыганку и бросил ей двадцать су. Старая ведьма схватила мою руку, поцеловала и значительно покачала головой. Я велел ей объясниться, и после долгого молчания она сказала: кровь на твоих руках… берегись тех, которых ты убьешь. Напрасно просил я ее сказать еще что-нибудь, она убежала, повторяя: берегись мертвых! Много лет спустя, припомнил я эти слова и, признаюсь, до настоящего времени они поддерживали меня. Если я должен бояться только мертвых, что же мне могут сделать живые?.. Но теперь ваша очередь, рассказывайте!
Оианди начал тихим голосом:
— Месяц тому назад я был на большом обеде у моего банкира. За десертом речь зашла о новой гадалке, которая, как уверяли, творила просто чудеса. Не понимаю сам, отчего любопытство мое было так задето, но я спросил ее адрес и на другой же день отправился к ней.
— Браво, Оианди!
— Она жила в старом доме предместья Сен-Жак и, признаться, я не без трепета остановился у двери, на дощечке которой было написано: «Госпожа Шерами». Мне отворила дверь девочка лет двенадцати и ввела в довольно хорошо меблированную гостиную. На шестах перед окнами дремали огромный ворон и сова. Наконец, вошла и гадалка. Это была красивая женщина лет сорока; бледное лицо ее, огненные глаза, исчерна-синие волосы были прелестны. Усевшись перед старинным дубовым столом, на котором лежали карты и завязанные мешочки, она сделала мне знак приблизиться. «Что вы хотите знать? — спросила она гармоничным голосом. — Прошедшее, настоящее или будущее?» «Будущее!» — ответил я. «В таком случае вы будете иметь большую игру. Положите двадцать франков в эту вазу». — Я повиновался. Тем временем она разложила карты. Вдруг, быстрым жестом она смешала их, говоря: «Возьмите назад ваши деньги: они покрыты кровью! Я все вам скажу, но ничего не хочу брать от вас». Я сделал невольное движение. «О! — надменно продолжала она. — У меня есть защитники!» Она позвонила, и тотчас два человека в масках вошли и встали у дверей.
— Ай да баба! — воскликнул Майор.
— Сивилла продолжала: «Эти люди понимают только по-французски… на каком языке желаете вы, чтобы я с вами объяснялась?» «На языке басков!» — отвечал я. Она опять разложила карты и высыпала на них хлебные зерна, лежавшие в мешочках. «Шем-Един!» — повелительно произнесла она. Ворон открыл глаза, захлопал крыльями и прилетел на стол. «Ида!» — сказала она ему по-баскски. Ворон быстро начал клевать зерна, но не наудачу, а как бы выбирая известные карты. Наконец, он три раза крикнул и улетел обратно на шест. «Саверис!» — позвала Сивилла. Сова мигом очутилась на ее плече… Клюв поганой птицы щелкал и издавал странный звук. Между тем лицо Сивиллы побледнело и на нем выступил пот. Когда сова улетела, она осталась погруженная в мрачное молчание. «Кровь, кровь и кровь там далеко, за океаном! — проговорила она, наконец, хриплым голосом. — Вернулся сюда, чтобы мстить… Боится, колеблется, но злой гений заставит. Те, которые наполовину вас растерзали, окончат свое дело. Берегитесь Сан-Бернардо». Я с ужасом спросил: «Когда это должно случиться?» Она отвечала: «Через три месяца после убийства в карете».
— Черт знает, что такое! — вскрикнул Майор. — А дальше?
— Слушайте. Она продолжала: «Через двадцать девять дней, в то время, когда вы будете рассказывать злому гению подробности нашего свидания, небо пошлет вам последнее предостережение: двенадцать часов не успеют пробить на церковных часах, как зеркало, висящее над диваном в вашем кабинете, вдребезги разобьется. А теперь, — кончила она, повелительно указывая мне на дверь, — идите! Мне не о чем более с вами говорить». — Я ушел сам не свой.
— Ну что вы скажете, Майор?
— Скажу, что вы напали на бой-бабу, вот и все. Женщина эта, несомненно, ловкая штука, наверное, из наших мест. Иначе, как бы она говорила по-баскски? Вы знаете, что наш язык положительно не доступен иностранцам. Она вас узнала, вспомнила многое и приплела все, ни к селу ни к городу. Что, например, означает «те, которые вас наполовину растерзали».
— Майор, значение этих-то слов и ужасно… Помните ли вы в скалистых горах хижину Ляфрамбуаза.
— Помню! — нахмуря брови, отвечал Майор.
— В ту ночь, вы помните в какую, мне почти удалось бежать, как вдруг две грозные собаки бросились на меня, повалили и растерзали бы неминуемо, если бы Темное Сердце и сам Ляфрамбуаз не защитили меня.
— Да, да, припоминаю!
— Но знаете ли вы, как я отомстил проклятым собакам?
— Я слышал, что Ляфрамбуаз и все его семейство погибли в огне.
— Я поджег хижину… Не то чтобы я зол был на Ляфрамбуаза. Он ухаживал за мною во время моей болезни, а когда я выздоровел, подарил мне оружие и лошадь… Нет, я был признателен ему от души, но поклялся отомстить мерзким псам… Подойти к ним я не решался, оставалось сжечь хижину…
— Ай да молодец! Чтобы отомстить псам, вы сожгли целую семью?
— Это была страшная необходимость! Я клялся…
— А порядочный человек всегда сдерживает клятвы? Разумеется! Но сколько вас было, чтобы проделать эту штуку?
— Я один… Сообщники бы меня выдали, а я хотел схоронить это дело.
— А ведь, право, странно, что ваша Сивилла намекнула вам о нем? Знаете, на вашем месте, я велел бы покрепче укрепить ваше зеркало.
— Я это сделал.
— Прекрасно. Будем надеяться, что оно останется цело, а в таком случае предсказание колдуньи разобьется в прах. Но вы, кажется, сказали, что она предсказала вам, что зеркало слетит через двадцать девять дней после вашего свидания с ней. Не сегодня ли срок?
Оианди побледнел.
— Прекрасно! Мне интересно было бы присутствовать при опыте.
— Она сказала, что вы тут будете.
— Я?.. Ах, да! Демон, злой гений!.. Тем лучше, все в порядке.
Он посмотрел на часы: было без двух минут двенадцать.
Три сильных удара потрясли стену.
— Что это, сигнал? — спросил Майор.
— Не знаю… Я никого не жду, — пробормотал дрожащий Оианди.
— Значит, начало фарса… Да не трусьте же так, черт возьми!..
— Смотрите, смотрите! — завопил вдруг Оианди.
Зеркало тихо покачнулось.
Двенадцать часов начали звонить на церковных часах.
— Что же? — насмешливо сказал Майор.
Зеркало нагнулось вперед и вдруг с треском повалилось на пол.
Фелиц Оианди со страшным криком, без чувств упал к ногам Майора.
ГЛАВА VII
За кабинетом Оианди находилась его спальня. У изголовья постели маленькая дверь отворялась в небольшую комнату, служившую ему гардеробной, она приходилась стеной к стене с его кабинетом.
Пораженный в первую минуту, майор быстро оправился.
— Е finita la comedia! — засмеялся он.
Нагнувшись в Оианди, он потряс его за руку. Тот оставался недвижим.
— Трус! — с презрением сказал Майор. — Этот человек способен отнять у меня последнюю надежду. Но вместо того чтобы болтать, надо разыскивать виновников этого фокуса… Проклятая колдунья должна иметь свои цели.
Он вошел в спальню — никого! Хорошо зная квартиру своего друга, он прямо направился к гардеробной.
В дверях стоял человек, закрытый большим испанским плащом. Черты скрывались полями широкой шляпы.
Майор громко захохотал.
— Так оно и есть! — воскликнул он. — Очень рад видеть того, кто так напугал моего бедного друга!
— Дорогу! — грозно прошептал незнакомец.
— Это другое дело!.. Прежде необходимо исполнить маленькую формальность.
— Дорогу! — снова сказал тот.
— Изволь, только прежде скажи, кто ты?
— А!.. Когда так!
Наклонив голову, незнакомец кинулся на Майора. Началась страшная борьба. Противники схватили друг друга поперек тела.
Шляпа незнакомца вдруг свалилась. Майор в ужасе опустил руки.
— Себастьян! — закричал он хриплым голосом.
— Да! — отвечал тот со зловещей усмешкой. — Себастьян, вышедший из могилы, чтобы отомстить тебе.
В руке его блеснул кинжал, и Майор упал, тяжко застонав.
Себастьян бросился в окно. Заранее, вероятно, подпиленная железная решетка легко поддалась его напору, и он выскочил в сад. В ту же минуту, пришедший в себя Майор вскочил на ноги и, подбежав к окну, один за другим пустил несколько выстрелов из револьвера ему во след.
— Мы увидимся, Майор! — донесся до него насмешливый голос.
— Я все-таки попал в него! — прошептал Майор.
Кто-то тронул его за плечо. Бледный, как смерть, Оианди стоял за ним.
— Ну что, — сказал Майор, — не был ли я прав? Сообщник колдуньи был тут спрятан, выжидая удобного случая, чтобы скрыться, а может быть, чтобы вас убить. Мы с ним сцепились, и он угостил меня ударом кинжала.
— Вы ранены?
— Да… Дайте мне, чем перевязать рану. А покуда я этим займусь, посмотрите на улицу — не увидите ли чего-нибудь?
Перевязав рану, в сущности пустяковую царапину, Майор с нетерпением ждал возвращения Оианди.
— Ну что? — спросил он, когда тот вернулся.
— Шпион также ранен. Следы крови привели меня к концу переулка, где, видимо, его ожидал экипаж. Я зашел в соседнюю колбасную, сказав, что забыл пакет в фиакре, номера которого не заметил, и что фиакр этот, долго простояв в этом месте, уехал с полчаса тому назад. Один из приказчиков случайно заметил номер этого фиакра, не помнит только наверное — 107 или 109…
— Браво! Благодаря номеру мы найдем человека…
— На что он нам?.. У нас и так довольно дел. Связываться еще со шпионами да колдунами!
— Человек этот держит нашу жизнь в своих руках. Одним словом, приятель, это Себастьян.
— Себастьян? Ваш матрос? Но ведь его убили?
— Я сам так думал… Прежде всего надо отправиться к колдунье.
— Где мы ее найдем? Я забыл вам сказать, что я хотел быть у нее второй раз, но уже ее не было на той квартире, и никто не мог дать мне ее нового адреса.
— Карай!.. Ее нужно отыскать. Вы сами понимаете теперь все… Времени терять нечего. Враги действуют, не позволим же им предупредить нас. Постараемся вернуть потерянное время.
— Сегодня же вечером я отдам приказания нашим бандитам.
— А завтра вечером мы сговоримся окончательно… Да, еще вот что! Написали ли вы в Гавр?
— Да, все готово. С будущей пятницы вооруженный баркас будет вас ожидать в Руане.
— В Руане? Это довольно далеко. Как мы туда доберемся?
— Я все предвидел: наркотическое средство отдаст их в наше распоряжение, а купленный мною крошечный пароходик живо довезет их до Руана.
— Отлично!
— А вы все подумываете о похищении?
— Непременно! Раз они будут в открытом море, ничто не спасет их.
— А Ванда?
— Ванда ничего не будет знать. Что касается ее матери… Оианди, эта женщина уже не то, что была!
— Полноте! Бедная женщина ни слова не говорит по-французски, нигде не бывает, кроме церкви!
— Видите, в Эрмосильо, будучи между жизнью и смертью, я открыл ей, что дочь ее жива, и даже сказал ей, у кого она.
— Эхе-хе, приятель! Это было не совсем осторожно!
— Что же ты хочешь!.. Я был болен… Она спасала мне жизнь, так нежна была ко мне!.. Доверие мое жестоко было наказано: с этого дня донна Люс преобразилась. Мысль о дочери не покидала ее. Напрасно я пробовал уверить ее, что я ошибся, что Ванда умерла.
— Но, в таком случае, как вы решились везти ее в Париж?
— Тогда я еще любил ее. Она умоляла не оставлять ее одну, я не имел сил отказать ей. К тому же, она не была такая, как теперь. В настоящее же время жизнь наша сущий ад. Дело дошло до того, что я каждую минуту опасаюсь катастрофы, и смотрю за ней во все глаза.
— Это невыносимо…
— Именно. Но зато я решился, как только удостоверюсь в ее измене, покончить с нею. Я поклялся, а вы знаете, что я своим клятвам не изменяю.
— Мне жаль ее, но мы, действительно, в таком положении, что малейшее снисхождение может нас погубить.
— Я это сознаю и потому буду непреклонен. Надеюсь, впрочем, что не придется прибегать к крайностям. Как бы то ни было, но я не могу забыть, что эта женщина, которую я так ненавижу теперь, единственная, которую я когда-то любил.
Переговорив еще кое о чем со своим другом, Майор нажал какую-то кнопку, спрятанную в резьбе камина. Открылась потайная дверь, за которой он и скрылся.
Четверть часа спустя, он уже выходил из дома на улицу Сен-Клер. Немного погодя, он вошел в церковь Троицы.
Церковь была почти пуста. Сторож тушил свечи, против алтаря сидел, погруженный в глубокое созерцание, какой-то человек. Больше в церкви не было никого.
Майор на цыпочках подошел к молящемуся и, сев подле него, набожно раскрыл богато переплетенный молитвенник. Прошло несколько минут.
— Как жаль, — проговорил Майор, — я опоздал на службу!
— Всегда можно молиться! — отвечал вполголоса его сосед.
— Тут холодно…
— Солнце редко заглядывает в церкви… Зато можно свободно разговаривать.
— Хорошо, — сказал Майор. — Я вижу, что мы друг друга понимаем. Что нового?
— Очень много. Известная вам особа пришла сюда к девятичасовой службе и села рядом с черномазой дамой лет сорока, но еще очень красивой. «Адрес есть?» — спросила ее известная вам особа. «Да, если у вас есть тысяча франков», — отвечала та. Разговор велся на испанском языке. Особа передала ей нарядный бумажник. Дама пересчитала, спрятала бумажник в карман и сказала: «Отель Валенфлер, улица де-Курсель, недалеко от аллеи де-Ваграм».
— Дальше!
— Дама вышла из церкви. На паперти ее встретил человек в широком плаще. «Ну что?» — спросил он ее по-испански. «Готово», — отвечала она, на том же языке. «Хорошо, теперь поезжай домой, а я отправлюсь в Пасси, и вернусь не ранее десяти часов вечера». Потом они сели, каждый в отдельный фиакр, и расстались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Гм-м!.. Вы были неосторожны!
— Разумеется. Я старался исправить ошибку. Тотчас же я послал вслед за ним одного из наших, но мерзавец не только не убил его, но даже выдал меня…
— По крайней мере, сегодня утром Лупер смеялся над моей неудачной попыткой убить его. Я клялся, что ничего не замышлял, но он не поверил.
— Карай!.. Дело дрянь… Знаете ли, что не далее как часа два тому назад, какой-то незнакомец также назвал меня по имени?
— Черт побери!.. — с ужасом воскликнул Оианди. — Значит, мы узнаны!.. Бежим, Майор!.. Ничего другого не остается нам делать.
— Ну, ну!.. Куриное сердце! А денежки наши? Пропадать им, что ли?
— Лучше потерять деньги, чем жизнь! Не обвиняйте меня в трусости, я просто осторожен. Вы забываете, что мы не в свободных саваннах, а в Париже, в центре, где господствует законность, где полиция превосходно организована, и где малейшая шалость преследуется как преступление…
— Та, та, та! — остановил его Майор. — Не очень-то восхищайтесь этой чудесной полицией. Многих она ловит, а еще больше пропускает мимо! Мы с вами, кажется, пример налицо. Попадаются одни дураки! Рассуждайте хладнокровнее: что нам угрожает? Мы были узнаны, положим. Но кем? Знавшими нас до отъезда в Америку? Невозможно! Наши тогдашние деяния не могут быть известны; к тому же те, которые меня тогда знали, думают, что я давно умер. Кто же может нам угрожать? Если бы сюда случайно попал кто-либо из близко знавших нас в Америке, то это могут быть только люди, имеющие те же причины, как и мы, скрываться от полиции. А бумаги наши все в порядке… Нам будут, может быть, угрожать шантажом, ну да с этим легко справиться.
— Вы забыли Юлиана Иригоейна и Бернардо Зумето.
— Нет не забыл; и знаю, что борьба с ними будет ужасна. Но опять-таки, я уверен, зная характер их, что они не обратятся к полиции.
— Может быть, ошибаетесь.
— Наверное, нет. Им это даже в голову не придет.
— Дураки же они!
— У нас с ними борьба не на жизнь, а на смерть… Одни подлецы поручают полиции мстить за себя. Одним словом, объявляю вам, что я ни за что не покину Париж. Что касается вас, вы свободны отказаться и от прелестной Денизы, и от так давно ожидаемого мщения. Впрочем, вряд ли ваша осторожность позволит вам мстить кому бы то ни было.
Оианди устремил на него бешеный взгляд.
— Хорошо, — сказала он глухим голосом. — Я останусь! Но помните, что я вас предупредил. Я вам говорю: мы погибнем!
— Будь, что будет! — мрачно отвечал Майор. — Нужно действовать быстро и решительно. У вас все готово?
— Готово-то, готово. Мина подведена, остается только взорвать ее. Уже шесть месяцев у Иригойенов и Валенфлеров ничего не делается, чего бы шпионы наши не знали.
— Все козыри в наших руках! Победа будет наша!
— Увидим! — недоверчиво сказал Оианди.
— Вот упрямец, черт возьми!
— Это не упрямство, Майор, а…
Оианди побледнел. Волнение судорожно сжало ему горло.
— Вы что-то скрываете от меня, — с участием сказал ему Майор. — Оианди, мы с вами более чем сообщники — мы друзья, отчего вы скрытничаете со мной?
— Вы будете смеяться над моим суеверием.
— Вот оно что!.. Смеяться я не буду, потому что мы с вами баски, следовательно, воспитаны на вере в чудесное. Только не надо нервничать, как молодая кокеточка. Говорите, в чем дело… А чтоб придать вам бодрости, я первый расскажу вам случай, бывший со мной в молодости. Знаете ли причину моей бесшабашной храбрости?.. Вера в предсказание одной старой цыганки.
— Возможно ли?
— Клянусь! Мне было всего восемнадцать лет. Возвращаясь однажды из военной школы, я встретил цыганку и бросил ей двадцать су. Старая ведьма схватила мою руку, поцеловала и значительно покачала головой. Я велел ей объясниться, и после долгого молчания она сказала: кровь на твоих руках… берегись тех, которых ты убьешь. Напрасно просил я ее сказать еще что-нибудь, она убежала, повторяя: берегись мертвых! Много лет спустя, припомнил я эти слова и, признаюсь, до настоящего времени они поддерживали меня. Если я должен бояться только мертвых, что же мне могут сделать живые?.. Но теперь ваша очередь, рассказывайте!
Оианди начал тихим голосом:
— Месяц тому назад я был на большом обеде у моего банкира. За десертом речь зашла о новой гадалке, которая, как уверяли, творила просто чудеса. Не понимаю сам, отчего любопытство мое было так задето, но я спросил ее адрес и на другой же день отправился к ней.
— Браво, Оианди!
— Она жила в старом доме предместья Сен-Жак и, признаться, я не без трепета остановился у двери, на дощечке которой было написано: «Госпожа Шерами». Мне отворила дверь девочка лет двенадцати и ввела в довольно хорошо меблированную гостиную. На шестах перед окнами дремали огромный ворон и сова. Наконец, вошла и гадалка. Это была красивая женщина лет сорока; бледное лицо ее, огненные глаза, исчерна-синие волосы были прелестны. Усевшись перед старинным дубовым столом, на котором лежали карты и завязанные мешочки, она сделала мне знак приблизиться. «Что вы хотите знать? — спросила она гармоничным голосом. — Прошедшее, настоящее или будущее?» «Будущее!» — ответил я. «В таком случае вы будете иметь большую игру. Положите двадцать франков в эту вазу». — Я повиновался. Тем временем она разложила карты. Вдруг, быстрым жестом она смешала их, говоря: «Возьмите назад ваши деньги: они покрыты кровью! Я все вам скажу, но ничего не хочу брать от вас». Я сделал невольное движение. «О! — надменно продолжала она. — У меня есть защитники!» Она позвонила, и тотчас два человека в масках вошли и встали у дверей.
— Ай да баба! — воскликнул Майор.
— Сивилла продолжала: «Эти люди понимают только по-французски… на каком языке желаете вы, чтобы я с вами объяснялась?» «На языке басков!» — отвечал я. Она опять разложила карты и высыпала на них хлебные зерна, лежавшие в мешочках. «Шем-Един!» — повелительно произнесла она. Ворон открыл глаза, захлопал крыльями и прилетел на стол. «Ида!» — сказала она ему по-баскски. Ворон быстро начал клевать зерна, но не наудачу, а как бы выбирая известные карты. Наконец, он три раза крикнул и улетел обратно на шест. «Саверис!» — позвала Сивилла. Сова мигом очутилась на ее плече… Клюв поганой птицы щелкал и издавал странный звук. Между тем лицо Сивиллы побледнело и на нем выступил пот. Когда сова улетела, она осталась погруженная в мрачное молчание. «Кровь, кровь и кровь там далеко, за океаном! — проговорила она, наконец, хриплым голосом. — Вернулся сюда, чтобы мстить… Боится, колеблется, но злой гений заставит. Те, которые наполовину вас растерзали, окончат свое дело. Берегитесь Сан-Бернардо». Я с ужасом спросил: «Когда это должно случиться?» Она отвечала: «Через три месяца после убийства в карете».
— Черт знает, что такое! — вскрикнул Майор. — А дальше?
— Слушайте. Она продолжала: «Через двадцать девять дней, в то время, когда вы будете рассказывать злому гению подробности нашего свидания, небо пошлет вам последнее предостережение: двенадцать часов не успеют пробить на церковных часах, как зеркало, висящее над диваном в вашем кабинете, вдребезги разобьется. А теперь, — кончила она, повелительно указывая мне на дверь, — идите! Мне не о чем более с вами говорить». — Я ушел сам не свой.
— Ну что вы скажете, Майор?
— Скажу, что вы напали на бой-бабу, вот и все. Женщина эта, несомненно, ловкая штука, наверное, из наших мест. Иначе, как бы она говорила по-баскски? Вы знаете, что наш язык положительно не доступен иностранцам. Она вас узнала, вспомнила многое и приплела все, ни к селу ни к городу. Что, например, означает «те, которые вас наполовину растерзали».
— Майор, значение этих-то слов и ужасно… Помните ли вы в скалистых горах хижину Ляфрамбуаза.
— Помню! — нахмуря брови, отвечал Майор.
— В ту ночь, вы помните в какую, мне почти удалось бежать, как вдруг две грозные собаки бросились на меня, повалили и растерзали бы неминуемо, если бы Темное Сердце и сам Ляфрамбуаз не защитили меня.
— Да, да, припоминаю!
— Но знаете ли вы, как я отомстил проклятым собакам?
— Я слышал, что Ляфрамбуаз и все его семейство погибли в огне.
— Я поджег хижину… Не то чтобы я зол был на Ляфрамбуаза. Он ухаживал за мною во время моей болезни, а когда я выздоровел, подарил мне оружие и лошадь… Нет, я был признателен ему от души, но поклялся отомстить мерзким псам… Подойти к ним я не решался, оставалось сжечь хижину…
— Ай да молодец! Чтобы отомстить псам, вы сожгли целую семью?
— Это была страшная необходимость! Я клялся…
— А порядочный человек всегда сдерживает клятвы? Разумеется! Но сколько вас было, чтобы проделать эту штуку?
— Я один… Сообщники бы меня выдали, а я хотел схоронить это дело.
— А ведь, право, странно, что ваша Сивилла намекнула вам о нем? Знаете, на вашем месте, я велел бы покрепче укрепить ваше зеркало.
— Я это сделал.
— Прекрасно. Будем надеяться, что оно останется цело, а в таком случае предсказание колдуньи разобьется в прах. Но вы, кажется, сказали, что она предсказала вам, что зеркало слетит через двадцать девять дней после вашего свидания с ней. Не сегодня ли срок?
Оианди побледнел.
— Прекрасно! Мне интересно было бы присутствовать при опыте.
— Она сказала, что вы тут будете.
— Я?.. Ах, да! Демон, злой гений!.. Тем лучше, все в порядке.
Он посмотрел на часы: было без двух минут двенадцать.
Три сильных удара потрясли стену.
— Что это, сигнал? — спросил Майор.
— Не знаю… Я никого не жду, — пробормотал дрожащий Оианди.
— Значит, начало фарса… Да не трусьте же так, черт возьми!..
— Смотрите, смотрите! — завопил вдруг Оианди.
Зеркало тихо покачнулось.
Двенадцать часов начали звонить на церковных часах.
— Что же? — насмешливо сказал Майор.
Зеркало нагнулось вперед и вдруг с треском повалилось на пол.
Фелиц Оианди со страшным криком, без чувств упал к ногам Майора.
ГЛАВА VII
За кабинетом Оианди находилась его спальня. У изголовья постели маленькая дверь отворялась в небольшую комнату, служившую ему гардеробной, она приходилась стеной к стене с его кабинетом.
Пораженный в первую минуту, майор быстро оправился.
— Е finita la comedia! — засмеялся он.
Нагнувшись в Оианди, он потряс его за руку. Тот оставался недвижим.
— Трус! — с презрением сказал Майор. — Этот человек способен отнять у меня последнюю надежду. Но вместо того чтобы болтать, надо разыскивать виновников этого фокуса… Проклятая колдунья должна иметь свои цели.
Он вошел в спальню — никого! Хорошо зная квартиру своего друга, он прямо направился к гардеробной.
В дверях стоял человек, закрытый большим испанским плащом. Черты скрывались полями широкой шляпы.
Майор громко захохотал.
— Так оно и есть! — воскликнул он. — Очень рад видеть того, кто так напугал моего бедного друга!
— Дорогу! — грозно прошептал незнакомец.
— Это другое дело!.. Прежде необходимо исполнить маленькую формальность.
— Дорогу! — снова сказал тот.
— Изволь, только прежде скажи, кто ты?
— А!.. Когда так!
Наклонив голову, незнакомец кинулся на Майора. Началась страшная борьба. Противники схватили друг друга поперек тела.
Шляпа незнакомца вдруг свалилась. Майор в ужасе опустил руки.
— Себастьян! — закричал он хриплым голосом.
— Да! — отвечал тот со зловещей усмешкой. — Себастьян, вышедший из могилы, чтобы отомстить тебе.
В руке его блеснул кинжал, и Майор упал, тяжко застонав.
Себастьян бросился в окно. Заранее, вероятно, подпиленная железная решетка легко поддалась его напору, и он выскочил в сад. В ту же минуту, пришедший в себя Майор вскочил на ноги и, подбежав к окну, один за другим пустил несколько выстрелов из револьвера ему во след.
— Мы увидимся, Майор! — донесся до него насмешливый голос.
— Я все-таки попал в него! — прошептал Майор.
Кто-то тронул его за плечо. Бледный, как смерть, Оианди стоял за ним.
— Ну что, — сказал Майор, — не был ли я прав? Сообщник колдуньи был тут спрятан, выжидая удобного случая, чтобы скрыться, а может быть, чтобы вас убить. Мы с ним сцепились, и он угостил меня ударом кинжала.
— Вы ранены?
— Да… Дайте мне, чем перевязать рану. А покуда я этим займусь, посмотрите на улицу — не увидите ли чего-нибудь?
Перевязав рану, в сущности пустяковую царапину, Майор с нетерпением ждал возвращения Оианди.
— Ну что? — спросил он, когда тот вернулся.
— Шпион также ранен. Следы крови привели меня к концу переулка, где, видимо, его ожидал экипаж. Я зашел в соседнюю колбасную, сказав, что забыл пакет в фиакре, номера которого не заметил, и что фиакр этот, долго простояв в этом месте, уехал с полчаса тому назад. Один из приказчиков случайно заметил номер этого фиакра, не помнит только наверное — 107 или 109…
— Браво! Благодаря номеру мы найдем человека…
— На что он нам?.. У нас и так довольно дел. Связываться еще со шпионами да колдунами!
— Человек этот держит нашу жизнь в своих руках. Одним словом, приятель, это Себастьян.
— Себастьян? Ваш матрос? Но ведь его убили?
— Я сам так думал… Прежде всего надо отправиться к колдунье.
— Где мы ее найдем? Я забыл вам сказать, что я хотел быть у нее второй раз, но уже ее не было на той квартире, и никто не мог дать мне ее нового адреса.
— Карай!.. Ее нужно отыскать. Вы сами понимаете теперь все… Времени терять нечего. Враги действуют, не позволим же им предупредить нас. Постараемся вернуть потерянное время.
— Сегодня же вечером я отдам приказания нашим бандитам.
— А завтра вечером мы сговоримся окончательно… Да, еще вот что! Написали ли вы в Гавр?
— Да, все готово. С будущей пятницы вооруженный баркас будет вас ожидать в Руане.
— В Руане? Это довольно далеко. Как мы туда доберемся?
— Я все предвидел: наркотическое средство отдаст их в наше распоряжение, а купленный мною крошечный пароходик живо довезет их до Руана.
— Отлично!
— А вы все подумываете о похищении?
— Непременно! Раз они будут в открытом море, ничто не спасет их.
— А Ванда?
— Ванда ничего не будет знать. Что касается ее матери… Оианди, эта женщина уже не то, что была!
— Полноте! Бедная женщина ни слова не говорит по-французски, нигде не бывает, кроме церкви!
— Видите, в Эрмосильо, будучи между жизнью и смертью, я открыл ей, что дочь ее жива, и даже сказал ей, у кого она.
— Эхе-хе, приятель! Это было не совсем осторожно!
— Что же ты хочешь!.. Я был болен… Она спасала мне жизнь, так нежна была ко мне!.. Доверие мое жестоко было наказано: с этого дня донна Люс преобразилась. Мысль о дочери не покидала ее. Напрасно я пробовал уверить ее, что я ошибся, что Ванда умерла.
— Но, в таком случае, как вы решились везти ее в Париж?
— Тогда я еще любил ее. Она умоляла не оставлять ее одну, я не имел сил отказать ей. К тому же, она не была такая, как теперь. В настоящее же время жизнь наша сущий ад. Дело дошло до того, что я каждую минуту опасаюсь катастрофы, и смотрю за ней во все глаза.
— Это невыносимо…
— Именно. Но зато я решился, как только удостоверюсь в ее измене, покончить с нею. Я поклялся, а вы знаете, что я своим клятвам не изменяю.
— Мне жаль ее, но мы, действительно, в таком положении, что малейшее снисхождение может нас погубить.
— Я это сознаю и потому буду непреклонен. Надеюсь, впрочем, что не придется прибегать к крайностям. Как бы то ни было, но я не могу забыть, что эта женщина, которую я так ненавижу теперь, единственная, которую я когда-то любил.
Переговорив еще кое о чем со своим другом, Майор нажал какую-то кнопку, спрятанную в резьбе камина. Открылась потайная дверь, за которой он и скрылся.
Четверть часа спустя, он уже выходил из дома на улицу Сен-Клер. Немного погодя, он вошел в церковь Троицы.
Церковь была почти пуста. Сторож тушил свечи, против алтаря сидел, погруженный в глубокое созерцание, какой-то человек. Больше в церкви не было никого.
Майор на цыпочках подошел к молящемуся и, сев подле него, набожно раскрыл богато переплетенный молитвенник. Прошло несколько минут.
— Как жаль, — проговорил Майор, — я опоздал на службу!
— Всегда можно молиться! — отвечал вполголоса его сосед.
— Тут холодно…
— Солнце редко заглядывает в церкви… Зато можно свободно разговаривать.
— Хорошо, — сказал Майор. — Я вижу, что мы друг друга понимаем. Что нового?
— Очень много. Известная вам особа пришла сюда к девятичасовой службе и села рядом с черномазой дамой лет сорока, но еще очень красивой. «Адрес есть?» — спросила ее известная вам особа. «Да, если у вас есть тысяча франков», — отвечала та. Разговор велся на испанском языке. Особа передала ей нарядный бумажник. Дама пересчитала, спрятала бумажник в карман и сказала: «Отель Валенфлер, улица де-Курсель, недалеко от аллеи де-Ваграм».
— Дальше!
— Дама вышла из церкви. На паперти ее встретил человек в широком плаще. «Ну что?» — спросил он ее по-испански. «Готово», — отвечала она, на том же языке. «Хорошо, теперь поезжай домой, а я отправлюсь в Пасси, и вернусь не ранее десяти часов вечера». Потом они сели, каждый в отдельный фиакр, и расстались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31