– Я бы не пожалел за него золота!
– А я дарю его вам, сеньор, – расплывшись в улыбке, произнес Кидд. – Теперь, надеюсь, вы поверите в мое искреннее расположение к вам.
С этими словами Кидд извлек из кармана письмо и протянул его сенатору. Кинувшись, словно тигр на добычу, дон Руфино выхватил пакет из рук бандита.
– Легче, легче, сенатор, – остановил его Кидд. – Обратите внимание – печать цела, письмо не вскрыто, а следовательно, и содержание его мне неизвестно.
– В самом деле! – прошептал сенатор, вертя письмо в своих руках. – Благодарю за такую деликатность.
– Помилуйте! – произнес Кидд, скромно опустив глаза.
– Но скажите, какими судьбами попало в ваши руки письмо, адресованное дону Фернандо?
– А очень просто, – развязно отвечал бандит. – Представьте себе такое совпадение: человек, с которым капитан отправил свое письмо, оказался моим приятелем. Ну, я и предложил ему сопровождать его: душа болела от мысли, что этот парень пустится один, да еще ночью, в дорогу, пользующуюся такой дурной славой; к тому же ведь я и сам собрался в Ариспу. Приятель принял, конечно, мое предложение. По дороге мы вдруг повздорили… Сам не понимаю, как и почему это случилось! Короче говоря, в разгаре спора я – клянусь, без всякого злого умысла! – так рубанул его по голове своим мачете, что ему не оставалось ничего другого, как умереть. Поверьте, я был весьма огорчен, но не в моих силах было уже помочь ему. Я опасался, как бы письмо не затерялось или не попало в руки плохого человека, и решил поэтому захватить его с собой.
– Действительно, очень просто, – сказал, усмехнувшись, сенатор и взломал печать.
Кидд скромно отошел в сторону и опустился в кресло, предоставляя сенатору полную свободу прочесть столь интересовавшее его письмо.
А дон Руфино, пробежав с величайшим вниманием письме Два раза кряду, ушел в свои мысли.
– Ну как? – прервал наконец молчание бродяга. – Плохие вести?
– Очень важные, сеньор. Но я вот все спрашиваю себя: с какой целью вы завладели этим письмом?
– С целью доставить вам удовольствие – так мне кажется, сеньор.
– Со стороны это выглядит очень мило, но при наших отношениях непонятно.
Бандит рассмеялся.
– Разве я не сказал, что собираюсь предложить вам одно дельце.
– Сказали, и я жду ваших предложений.
– Это не так просто, сеньор.
– Ладно, я помогу вам, подскажу, на каких условиях мы могли бы договориться.
– Отлично! Я вижу, вы начинаете понимать меня, и мы, пожалуй, сумеем успешно закончить все сегодня же.
– Вы человек небогатый, – прямо приступил к делу сенатор.
– Признаюсь, что не купаюсь в золоте, – сказал бродяга, окинув взглядом свой обветшалый костюм.
– Так вот, я могу озолотить вас.
– Что вы называете «озолотить»? – недоверчиво произнес бандит.
– Я мог бы предоставить в ваше распоряжение такую сумму денег, которая не только избавила бы вас навсегда от нужды, но и позволила бы вам жить в роскоши, не сходя при этом с колеи честной жизни.
– Честность – это добродетель, доступная лишь тем, кто может тратить деньги не считая их, – назидательно произнес бандит.
– Пусть так; я дам вам возможность стать честным человеком в вашем понимании этого слова.
– Ко это будет вам дорого стоить! – вызывающе продолжал Кидд. – У меня ведь большие запросы.
– Я так и полагал, но это неважно. Послушайте, в Калифорнии у меня имеется асиенда. Я готов подарить ее вам.
– Гм… – промычал Кидд, презрительно выпятив нижнюю губу. – Какая-нибудь захудалая асиенда, а?
– Напротив, огромная, с большими стадами рогатого скота, с отарами овец, с табунами диких лошадей; к тому же она расположена вблизи моря.
– Это уже кое-что, не спорю; но это все же еще не богатство.
– Подождите!
– Жду.
– В придачу к асиенде я отсчитаю вам кругленькую сумму в сто тысяч пиастров золотом.
У бандита закружилась голова.
– Как! – вскричал он и, побледнев от радости, вскочил, словно кукла на пружине. – Как вы сказали – «сто тысяч пиастров»?
– Да, повторяю, сто тысяч пиастров, – подтвердил сенатор, внутренне удовлетворенный произведенным эффектом. – Как думаете, вам достаточно будет этих денег, чтобы стать порядочным человеком?
– Я думаю! Vivo Cristo!
– От вас зависит, чтобы все это претворилось в жизнь в ближайшие восемь дней.
– А, понимаю! Есть одно условие? Карай! Я откажусь от него лишь в том случае, если оно окажется невыполнимым.
– Вот это условие. Слушайте меня внимательно.
– Карай! Как не слушать! Асиенда и сто тысяч пиастров! Я еще не сошел ума, чтобы отказаться от такой милости судьбы.
– Прежде всего не мешать осуществлению моих планов, дать мне жениться на донье Марианне и в день свадьбы вручить мне записку, которую нашли на том несчастном… убитым своим слугой.
– Прекрасно. И это все?
– Нет. Я требую, чтобы вместе с запиской вы дали мне неопровержимое доказательство, что на этот раз этого человека нет уже в живых.
– Карай! Это не так просто.
– А уж это меня не касается. Выкручивайтесь как знаете.
– Справедливое замечание. А срок какой?
– Восемь дней.
– Боже праведный! Восьми дней, пожалуй, будет маловато. Нелегко убить такого человека!
– Да, но, когда он станет мертвецом, вы станете богачом.
– Я знаю и принимаю в расчет это соображение; а все же Это слишком трудное дело. Я рискую своей шкурой.
– Соглашайтесь или отказывайтесь; третьего выхода нет.
– Соглашаюсь, соглашаюсь! Никогда в жизни мне не представится больше такого случая стать честным человеком!
– Значит, решено?
– Решено!
– Отлично! Теперь о другом. Вы ведь можете еще пере думать и попытаться предать меня…
– Как вам не стыдно, сеньор!..
– Как знать, всякое бывает… Ну так вот, для пресечения возможной измены вы подпишете мне сейчас же документ, в котором будет подробно изложен весь наш уговор.
– Карай! Это очень опасно.
– Верно, но не только для вас, а и для меня; ведь там будут изложены и мои требования.
– Но если существование такого документа будет одинаковой уликой против нас обоих, зачем вообще его писать?
– А вот для чего. Если вам взбредет вдруг в голову мысль предать меня, вы не сможете этого сделать, не погубив и себя вместе со мной. Я надеюсь, что это обстоятельство несколько обуздает вас и заставит одуматься, если такая шальная мысль зародится в вашей голове.
– Вы не доверяете мне?
– А вы мне?
– Это другое дело, я ведь бедняк.
– Пора кончать: либо вы принимаете мои условия, либо отвергаете их, и тогда исключается всякая возможность сделки между нами.
– Напрасно вы разговариваете со мной в таком тоне, ведь я могу еще пустить в ход известную вам записку!
– Не посмеете!
– Я не посмею?! А почему же?
– Если бы вы могли воспользоваться этой запиской, вы бы сделали это давно. Не знаю что, но что-то вам мешает. Я слишком хорошо вас знаю, слишком высокого мнения о вашей сметливости, чтобы сомневаться в этом. Послушайте меня, Кидд: не пытайтесь больше пугать меня этой запиской, словно пистолетом, приставленным к горлу, – все равно из этого ничего не выйдет. Поторопитесь лучше принять те блестящие предложения, которые я сделал вам. Так будет лучше.
– А, будь по-вашему! Придется мне уступить, раз уж вы так настаиваете. Но вы должны согласиться, что ставите меня в тяжелое положение.
– Нисколько! Вы ошибаетесь, сеньор, просто я принимаю свои меры предосторожности, только и всего.
Бродяга думал об этом иначе, но сто тысяч пиастров сделали свое дело. Соблазн был велик, и Кидд, подавив вздох, не стал больше препираться и согласился на все. Дон Руфино тотчас же стал набрасывать на бумаге условия уговора между двумя сообщниками. Хотя сенатор и отдавал себе отчет в том, что это преступное соглашение, попади оно в руки правосудия, может погубить их обоих, дон Руфино все же надеялся, что с помощью этого своеобразного дамоклова меча он сумеет держать бандита в страхе и повиновении. Сенатор писал, а бандит, стоя за его спиной, впивался глазами в каждое слово. Кидд опасался, как бы сенатор не надул его, а у самого уже копошились в голове мысли о том, как бы уклониться от этой страшной сделки… Только бы получить деньги, а там уж он придумает, как погубить того, кто навязал ее ему. Мы не решимся утверждать, что со своей стороны дон Руфино не думал о том же.
Наконец сенатор кончил писать этот странный документ о преступном сообществе двух людей, документ, приковавший их друг к другу крепче любой цепи.
– Может быть, у вас имеются какие-нибудь поправки? – спросил сенатор, прочитав договор вслух.
– К черту поправки! – сердито воскликнул бандит. – Вы все равно ничего не измените. Пусть уж все остается так, как оно есть!
– Я того же мнения. Итак, подписывайте, а я тем временем отсчитаю вам сто унций золотом… чтобы позолотить пилюлю!
– В добрый час! Люблю, когда говорят о золоте! – сказал Кидд.
Взяв перо из рук сенатора, он, не задумываясь больше, приложил свою руку к документу, на котором уже красовалась подпись дона Руфино. Обещание ста золотых унций заставило его позабыть о том, что этот росчерк пера может стоить ему жизни; впрочем, Кидд был фаталистом и очень рассчитывал на счастливый случай, который скоро избавит его от этого опасного соучастника.
Сенатор, взяв у Кидда документ, взглянул на подпись и обсыпав не высохшие еще чернила золотой пудрой, сложил его вчетверо и засунул за пазуху.
– Теперь, – сказал он, извлекая из сундука горсть золота, – получите обещанную сумму.
С этими словами сенатор расставил золотые монеты стопками по столу. Кидд радостно набросился на них, и золото быстро исчезло в его карманах.
– Теперь я готов повиноваться вам. Приказывайте! – обратился он к сенатору. – И для начала возвращаю вам ваши пистолеты, они мне больше не нужны.
– Благодарю. Долго вы предполагаете пробыть еще в Ариспе?
– О нет! Я собираюсь немедленно покинуть этот город.
– Чудесное совпадение! Я как раз собирался просить вас передать письмецо дону Порфиадо.
– Как! Вы хотите послать меня в Квитовак?
– А вам не нравится этот город?
– Напротив, но мне неохота оставаться там… из-за того ночного дела.
– Ах да, убийство солдата! Смотрите, будьте осторожны.
– Я только выполню ваше поручение и сейчас же уберусь оттуда.
– Да, такая предосторожность не повредит вам. Впрочем, знаете, поразмыслив, я решил, что вам лучше совсем не заезжать в Квитовак. Я отправлю письмо с другим курьером.
– Да, так будет лучше. Что еще прикажете?
– Ничего. Располагайте собою как хотите. Но только помните, чего я жду от вас через восемь дней, и действуйте сообразно.
– Этого я, конечно, не забуду, сохрани Бог!
– В таком случае, я вас больше не задерживаю. Прощайте!
– До свиданья,сеньор!
Сенатор дернул шнурок колокольчика. Слуга появился почти мгновенно. Дон Руфино и Кидд исподлобья обменялись взглядами. Было ясно, что любопытный, как и все люди этой профессии, слуга подслушивал, стараясь узнать, о чем его господин мог так долго беседовать с подобным бродягой. Однако благодаря предосторожности, принятой Киддом, до слуги доносились только заглушенные голоса собеседников, и бедняга не выиграл ничего. Зато лицо его покрылось краской стыда, вспыхнувшей от сознания, что он изобличен в подслушивании.
– Проводите этого кабальеро, – приказал сенатор. Сообщники раскланялись, словно они были самыми лучшими в мире друзьями, и наконец расстались.
– Негодяй! – воскликнул дон Руфико, оставшись один. – Только бы представился случай отплатить тебе за все, что ты заставил меня выстрадать сегодня! Уж я его не упущу! В припадке злобы он разбил великолепную китайскую зазу, на беду подвернувшуюся ему под руку.
Но и мысли бродяги, когда он следовал за слугой по апартаментам сенаторского дома, не отличались благодушием: «Черт возьми, черт возьми, какое жаркое было дело! Кажется, следует остерегаться моего дружка… Трудно рассчитывать на сеньора сенатора, скорее жди от него всякой пакости… Я, кажется, напрасно подписал эту проклятую бумагу… А впрочем, чего же я, собственно, боюсь? Он слишком нуждается во мне, чтобы подстроить какую-нибудь ловушку… Надо все же быть начеку, это не повредит».
Очутившись в передней, бродяга надвинул на глаза поля своей поношенной шляпы, тщательно завернулся в плащ и вышел, провожаемый почтительным поклоном слуги. Перспектива попасться на глаза полицейским мало улыбалась Кидду, поэтому, возвращаясь в таверну, он принимал все те же меры предосторожности, к которым прибегнул, направляясь к сенатору.
Кидд еще издали заметил содержателя таверны, который, закинув руки за спину и расставив ноги, стоял на пороге и внимательно наблюдал за всем, что творилось вокруг его дома.
– А-а! – воскликнул хозяин, кланяясь Кидду. – Уже вернулись?
– Как видите, приятель. Приготовьте мне поскорее завтрак, я очень занят сегодня.
– Неужели собираетесь покинуть нас?
– Я еще не знаю. Ну же, поспешите с завтраком! Кабатчик вынужден был молча прислуживать своему гостю. А Кидд, поев с аппетитом и щедро расплатившись с хозяином, чтобы как-нибудь вознаградить его за свое нелюбез ное обхождение, оседлал коня и уехал, так и не сказав, вернется он или нет.
Четверть часа спустя он уже мчался в поле, с бесконечным наслаждением вдыхая свежий и ароматный степной ветерок.
Глава XXXVI. АСИЕНДА ДЕЛЬ ТОРО
Теперь, читатель, мы забежим на пятнадцать дней вперед и вернемся в асиенду дель Торо. Но прежде чем продолжать наш рассказ, мы дадим краткое изложение событий, которые произошли за эти пятнадцать дней. Без такого изложения читателю трудно будет понять, благодаря какому странному стечению обстоятельств судьба свела лицом к лицу всех действующих лиц нашего повествования и как от столкновения их друг с другом возникла неожиданная развязка. Донья Марианна, очарованная доньей Эсперансой, а может быть, просто и безотчетно поддавшись тайному влечению сердца, согласилась пробыть в лагере охотников еще два дня. За эти дни, прошедшие в теплых и дружеских беседах, девушка сама того не сознавая выдала свою сокровенную сердечную тайну.
Донья Эсперанса счастливо улыбнулась, услышав это наивное признание. Она давно уже догадывалась о чувствах девушки и была готова всячески поощрить их.
Со своей стороны и Твердая Рука не противился магической власти над ним доньи Марианны; от сознания, что он любим, его холодная замкнутость растаяла и уступила место открытому восхищению. Увлеченный страстью, он приоткрыл душу, обнажив благородные и хорошие черты своего немного дикого характера. Но в этой дикости были прямота и сила, которые так прельщают женщин, внушая им тайное желание обуздать и покорить себе эти бунтарские натуры. За все эти два дня между молодыми людьми не было произнесено ни слова о любви, но они отлично поняли друг друга и не сомневались в своих взаимных чувствах.
Пора было, однако, подумать о возвращении в асиенду. Было решено, что донья Марианна сообщит отцу обо всем, что она узнала от доньи Эсперансы; что она не откажет наотрез дону Руфино, а будет спокойно выжидать дальнейшего хода событий.
– Помните, – сказала донья Марианна, протягивая на прощанье руку охотнику, – вся моя надежда на вас. Если ващи планы не осуществятся, я останусь одна, некому будет защитить меня, и мне останется только умереть… Я не переживу крушения всех моих надежд!
– Надейтесь на меня, донья Марианна! Я поставил на карту свою жизнь и свое счастье и выиграю эту роковую партию, я в этом убежден!
Вот те несколько слов, которыми обменялись молодые люди при расставании. Эти слова стоили любых клятв в верности.
– Помните о легенде, – сказала донья Эсперанса, нежно обнимая на прощание девушку.
Донья Марианна ответила ей улыбкой. Тигреро держал поводья двух коней, а Твердая Рука с группой охотников собрались охранять путешественников, издали следуя за ними.
Двинулись в путь. Путешествие проходило в молчании. Донья Марианна была всецело поглощена своими мыслями после всего пережитого в лагере охотников, а Мариано был так ошеломлен приемом в лагере, его роскошью и комфортом, невиданными в прерии, что не мог прийти в себя от изумления. По желанию доньи Марианны, торопившейся вернуться домой, тигреро избрал кратчайший путь, ведущий прямо в асиенду дель Торо, минуя ранчо. Когда путники достигли ворот замка, позади них раздался выстрел. Девушка оглянулась и увидела клубок белого дыма, расстилавшийся вдали над группой всадников. Донья Марианна догадалась, кто это стрелял, и помахала на прощание своим платочком. Новый выстрел дал ей понять, что ее сигнал принят; вслед за тем охотники повернули коней и скрылись в лесной чаще. Первым человеком, которого встретила в асиенде донья Марианна, был Паредес.
– Боже милостивый, нинья, – воскликнул управитель, – где вы пропадали? Сеньор маркиз вне себя от беспокойства.
– Разве моему отцу неизвестно, что я поехала погостить к моей кормилице?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– А я дарю его вам, сеньор, – расплывшись в улыбке, произнес Кидд. – Теперь, надеюсь, вы поверите в мое искреннее расположение к вам.
С этими словами Кидд извлек из кармана письмо и протянул его сенатору. Кинувшись, словно тигр на добычу, дон Руфино выхватил пакет из рук бандита.
– Легче, легче, сенатор, – остановил его Кидд. – Обратите внимание – печать цела, письмо не вскрыто, а следовательно, и содержание его мне неизвестно.
– В самом деле! – прошептал сенатор, вертя письмо в своих руках. – Благодарю за такую деликатность.
– Помилуйте! – произнес Кидд, скромно опустив глаза.
– Но скажите, какими судьбами попало в ваши руки письмо, адресованное дону Фернандо?
– А очень просто, – развязно отвечал бандит. – Представьте себе такое совпадение: человек, с которым капитан отправил свое письмо, оказался моим приятелем. Ну, я и предложил ему сопровождать его: душа болела от мысли, что этот парень пустится один, да еще ночью, в дорогу, пользующуюся такой дурной славой; к тому же ведь я и сам собрался в Ариспу. Приятель принял, конечно, мое предложение. По дороге мы вдруг повздорили… Сам не понимаю, как и почему это случилось! Короче говоря, в разгаре спора я – клянусь, без всякого злого умысла! – так рубанул его по голове своим мачете, что ему не оставалось ничего другого, как умереть. Поверьте, я был весьма огорчен, но не в моих силах было уже помочь ему. Я опасался, как бы письмо не затерялось или не попало в руки плохого человека, и решил поэтому захватить его с собой.
– Действительно, очень просто, – сказал, усмехнувшись, сенатор и взломал печать.
Кидд скромно отошел в сторону и опустился в кресло, предоставляя сенатору полную свободу прочесть столь интересовавшее его письмо.
А дон Руфино, пробежав с величайшим вниманием письме Два раза кряду, ушел в свои мысли.
– Ну как? – прервал наконец молчание бродяга. – Плохие вести?
– Очень важные, сеньор. Но я вот все спрашиваю себя: с какой целью вы завладели этим письмом?
– С целью доставить вам удовольствие – так мне кажется, сеньор.
– Со стороны это выглядит очень мило, но при наших отношениях непонятно.
Бандит рассмеялся.
– Разве я не сказал, что собираюсь предложить вам одно дельце.
– Сказали, и я жду ваших предложений.
– Это не так просто, сеньор.
– Ладно, я помогу вам, подскажу, на каких условиях мы могли бы договориться.
– Отлично! Я вижу, вы начинаете понимать меня, и мы, пожалуй, сумеем успешно закончить все сегодня же.
– Вы человек небогатый, – прямо приступил к делу сенатор.
– Признаюсь, что не купаюсь в золоте, – сказал бродяга, окинув взглядом свой обветшалый костюм.
– Так вот, я могу озолотить вас.
– Что вы называете «озолотить»? – недоверчиво произнес бандит.
– Я мог бы предоставить в ваше распоряжение такую сумму денег, которая не только избавила бы вас навсегда от нужды, но и позволила бы вам жить в роскоши, не сходя при этом с колеи честной жизни.
– Честность – это добродетель, доступная лишь тем, кто может тратить деньги не считая их, – назидательно произнес бандит.
– Пусть так; я дам вам возможность стать честным человеком в вашем понимании этого слова.
– Ко это будет вам дорого стоить! – вызывающе продолжал Кидд. – У меня ведь большие запросы.
– Я так и полагал, но это неважно. Послушайте, в Калифорнии у меня имеется асиенда. Я готов подарить ее вам.
– Гм… – промычал Кидд, презрительно выпятив нижнюю губу. – Какая-нибудь захудалая асиенда, а?
– Напротив, огромная, с большими стадами рогатого скота, с отарами овец, с табунами диких лошадей; к тому же она расположена вблизи моря.
– Это уже кое-что, не спорю; но это все же еще не богатство.
– Подождите!
– Жду.
– В придачу к асиенде я отсчитаю вам кругленькую сумму в сто тысяч пиастров золотом.
У бандита закружилась голова.
– Как! – вскричал он и, побледнев от радости, вскочил, словно кукла на пружине. – Как вы сказали – «сто тысяч пиастров»?
– Да, повторяю, сто тысяч пиастров, – подтвердил сенатор, внутренне удовлетворенный произведенным эффектом. – Как думаете, вам достаточно будет этих денег, чтобы стать порядочным человеком?
– Я думаю! Vivo Cristo!
– От вас зависит, чтобы все это претворилось в жизнь в ближайшие восемь дней.
– А, понимаю! Есть одно условие? Карай! Я откажусь от него лишь в том случае, если оно окажется невыполнимым.
– Вот это условие. Слушайте меня внимательно.
– Карай! Как не слушать! Асиенда и сто тысяч пиастров! Я еще не сошел ума, чтобы отказаться от такой милости судьбы.
– Прежде всего не мешать осуществлению моих планов, дать мне жениться на донье Марианне и в день свадьбы вручить мне записку, которую нашли на том несчастном… убитым своим слугой.
– Прекрасно. И это все?
– Нет. Я требую, чтобы вместе с запиской вы дали мне неопровержимое доказательство, что на этот раз этого человека нет уже в живых.
– Карай! Это не так просто.
– А уж это меня не касается. Выкручивайтесь как знаете.
– Справедливое замечание. А срок какой?
– Восемь дней.
– Боже праведный! Восьми дней, пожалуй, будет маловато. Нелегко убить такого человека!
– Да, но, когда он станет мертвецом, вы станете богачом.
– Я знаю и принимаю в расчет это соображение; а все же Это слишком трудное дело. Я рискую своей шкурой.
– Соглашайтесь или отказывайтесь; третьего выхода нет.
– Соглашаюсь, соглашаюсь! Никогда в жизни мне не представится больше такого случая стать честным человеком!
– Значит, решено?
– Решено!
– Отлично! Теперь о другом. Вы ведь можете еще пере думать и попытаться предать меня…
– Как вам не стыдно, сеньор!..
– Как знать, всякое бывает… Ну так вот, для пресечения возможной измены вы подпишете мне сейчас же документ, в котором будет подробно изложен весь наш уговор.
– Карай! Это очень опасно.
– Верно, но не только для вас, а и для меня; ведь там будут изложены и мои требования.
– Но если существование такого документа будет одинаковой уликой против нас обоих, зачем вообще его писать?
– А вот для чего. Если вам взбредет вдруг в голову мысль предать меня, вы не сможете этого сделать, не погубив и себя вместе со мной. Я надеюсь, что это обстоятельство несколько обуздает вас и заставит одуматься, если такая шальная мысль зародится в вашей голове.
– Вы не доверяете мне?
– А вы мне?
– Это другое дело, я ведь бедняк.
– Пора кончать: либо вы принимаете мои условия, либо отвергаете их, и тогда исключается всякая возможность сделки между нами.
– Напрасно вы разговариваете со мной в таком тоне, ведь я могу еще пустить в ход известную вам записку!
– Не посмеете!
– Я не посмею?! А почему же?
– Если бы вы могли воспользоваться этой запиской, вы бы сделали это давно. Не знаю что, но что-то вам мешает. Я слишком хорошо вас знаю, слишком высокого мнения о вашей сметливости, чтобы сомневаться в этом. Послушайте меня, Кидд: не пытайтесь больше пугать меня этой запиской, словно пистолетом, приставленным к горлу, – все равно из этого ничего не выйдет. Поторопитесь лучше принять те блестящие предложения, которые я сделал вам. Так будет лучше.
– А, будь по-вашему! Придется мне уступить, раз уж вы так настаиваете. Но вы должны согласиться, что ставите меня в тяжелое положение.
– Нисколько! Вы ошибаетесь, сеньор, просто я принимаю свои меры предосторожности, только и всего.
Бродяга думал об этом иначе, но сто тысяч пиастров сделали свое дело. Соблазн был велик, и Кидд, подавив вздох, не стал больше препираться и согласился на все. Дон Руфино тотчас же стал набрасывать на бумаге условия уговора между двумя сообщниками. Хотя сенатор и отдавал себе отчет в том, что это преступное соглашение, попади оно в руки правосудия, может погубить их обоих, дон Руфино все же надеялся, что с помощью этого своеобразного дамоклова меча он сумеет держать бандита в страхе и повиновении. Сенатор писал, а бандит, стоя за его спиной, впивался глазами в каждое слово. Кидд опасался, как бы сенатор не надул его, а у самого уже копошились в голове мысли о том, как бы уклониться от этой страшной сделки… Только бы получить деньги, а там уж он придумает, как погубить того, кто навязал ее ему. Мы не решимся утверждать, что со своей стороны дон Руфино не думал о том же.
Наконец сенатор кончил писать этот странный документ о преступном сообществе двух людей, документ, приковавший их друг к другу крепче любой цепи.
– Может быть, у вас имеются какие-нибудь поправки? – спросил сенатор, прочитав договор вслух.
– К черту поправки! – сердито воскликнул бандит. – Вы все равно ничего не измените. Пусть уж все остается так, как оно есть!
– Я того же мнения. Итак, подписывайте, а я тем временем отсчитаю вам сто унций золотом… чтобы позолотить пилюлю!
– В добрый час! Люблю, когда говорят о золоте! – сказал Кидд.
Взяв перо из рук сенатора, он, не задумываясь больше, приложил свою руку к документу, на котором уже красовалась подпись дона Руфино. Обещание ста золотых унций заставило его позабыть о том, что этот росчерк пера может стоить ему жизни; впрочем, Кидд был фаталистом и очень рассчитывал на счастливый случай, который скоро избавит его от этого опасного соучастника.
Сенатор, взяв у Кидда документ, взглянул на подпись и обсыпав не высохшие еще чернила золотой пудрой, сложил его вчетверо и засунул за пазуху.
– Теперь, – сказал он, извлекая из сундука горсть золота, – получите обещанную сумму.
С этими словами сенатор расставил золотые монеты стопками по столу. Кидд радостно набросился на них, и золото быстро исчезло в его карманах.
– Теперь я готов повиноваться вам. Приказывайте! – обратился он к сенатору. – И для начала возвращаю вам ваши пистолеты, они мне больше не нужны.
– Благодарю. Долго вы предполагаете пробыть еще в Ариспе?
– О нет! Я собираюсь немедленно покинуть этот город.
– Чудесное совпадение! Я как раз собирался просить вас передать письмецо дону Порфиадо.
– Как! Вы хотите послать меня в Квитовак?
– А вам не нравится этот город?
– Напротив, но мне неохота оставаться там… из-за того ночного дела.
– Ах да, убийство солдата! Смотрите, будьте осторожны.
– Я только выполню ваше поручение и сейчас же уберусь оттуда.
– Да, такая предосторожность не повредит вам. Впрочем, знаете, поразмыслив, я решил, что вам лучше совсем не заезжать в Квитовак. Я отправлю письмо с другим курьером.
– Да, так будет лучше. Что еще прикажете?
– Ничего. Располагайте собою как хотите. Но только помните, чего я жду от вас через восемь дней, и действуйте сообразно.
– Этого я, конечно, не забуду, сохрани Бог!
– В таком случае, я вас больше не задерживаю. Прощайте!
– До свиданья,сеньор!
Сенатор дернул шнурок колокольчика. Слуга появился почти мгновенно. Дон Руфино и Кидд исподлобья обменялись взглядами. Было ясно, что любопытный, как и все люди этой профессии, слуга подслушивал, стараясь узнать, о чем его господин мог так долго беседовать с подобным бродягой. Однако благодаря предосторожности, принятой Киддом, до слуги доносились только заглушенные голоса собеседников, и бедняга не выиграл ничего. Зато лицо его покрылось краской стыда, вспыхнувшей от сознания, что он изобличен в подслушивании.
– Проводите этого кабальеро, – приказал сенатор. Сообщники раскланялись, словно они были самыми лучшими в мире друзьями, и наконец расстались.
– Негодяй! – воскликнул дон Руфико, оставшись один. – Только бы представился случай отплатить тебе за все, что ты заставил меня выстрадать сегодня! Уж я его не упущу! В припадке злобы он разбил великолепную китайскую зазу, на беду подвернувшуюся ему под руку.
Но и мысли бродяги, когда он следовал за слугой по апартаментам сенаторского дома, не отличались благодушием: «Черт возьми, черт возьми, какое жаркое было дело! Кажется, следует остерегаться моего дружка… Трудно рассчитывать на сеньора сенатора, скорее жди от него всякой пакости… Я, кажется, напрасно подписал эту проклятую бумагу… А впрочем, чего же я, собственно, боюсь? Он слишком нуждается во мне, чтобы подстроить какую-нибудь ловушку… Надо все же быть начеку, это не повредит».
Очутившись в передней, бродяга надвинул на глаза поля своей поношенной шляпы, тщательно завернулся в плащ и вышел, провожаемый почтительным поклоном слуги. Перспектива попасться на глаза полицейским мало улыбалась Кидду, поэтому, возвращаясь в таверну, он принимал все те же меры предосторожности, к которым прибегнул, направляясь к сенатору.
Кидд еще издали заметил содержателя таверны, который, закинув руки за спину и расставив ноги, стоял на пороге и внимательно наблюдал за всем, что творилось вокруг его дома.
– А-а! – воскликнул хозяин, кланяясь Кидду. – Уже вернулись?
– Как видите, приятель. Приготовьте мне поскорее завтрак, я очень занят сегодня.
– Неужели собираетесь покинуть нас?
– Я еще не знаю. Ну же, поспешите с завтраком! Кабатчик вынужден был молча прислуживать своему гостю. А Кидд, поев с аппетитом и щедро расплатившись с хозяином, чтобы как-нибудь вознаградить его за свое нелюбез ное обхождение, оседлал коня и уехал, так и не сказав, вернется он или нет.
Четверть часа спустя он уже мчался в поле, с бесконечным наслаждением вдыхая свежий и ароматный степной ветерок.
Глава XXXVI. АСИЕНДА ДЕЛЬ ТОРО
Теперь, читатель, мы забежим на пятнадцать дней вперед и вернемся в асиенду дель Торо. Но прежде чем продолжать наш рассказ, мы дадим краткое изложение событий, которые произошли за эти пятнадцать дней. Без такого изложения читателю трудно будет понять, благодаря какому странному стечению обстоятельств судьба свела лицом к лицу всех действующих лиц нашего повествования и как от столкновения их друг с другом возникла неожиданная развязка. Донья Марианна, очарованная доньей Эсперансой, а может быть, просто и безотчетно поддавшись тайному влечению сердца, согласилась пробыть в лагере охотников еще два дня. За эти дни, прошедшие в теплых и дружеских беседах, девушка сама того не сознавая выдала свою сокровенную сердечную тайну.
Донья Эсперанса счастливо улыбнулась, услышав это наивное признание. Она давно уже догадывалась о чувствах девушки и была готова всячески поощрить их.
Со своей стороны и Твердая Рука не противился магической власти над ним доньи Марианны; от сознания, что он любим, его холодная замкнутость растаяла и уступила место открытому восхищению. Увлеченный страстью, он приоткрыл душу, обнажив благородные и хорошие черты своего немного дикого характера. Но в этой дикости были прямота и сила, которые так прельщают женщин, внушая им тайное желание обуздать и покорить себе эти бунтарские натуры. За все эти два дня между молодыми людьми не было произнесено ни слова о любви, но они отлично поняли друг друга и не сомневались в своих взаимных чувствах.
Пора было, однако, подумать о возвращении в асиенду. Было решено, что донья Марианна сообщит отцу обо всем, что она узнала от доньи Эсперансы; что она не откажет наотрез дону Руфино, а будет спокойно выжидать дальнейшего хода событий.
– Помните, – сказала донья Марианна, протягивая на прощанье руку охотнику, – вся моя надежда на вас. Если ващи планы не осуществятся, я останусь одна, некому будет защитить меня, и мне останется только умереть… Я не переживу крушения всех моих надежд!
– Надейтесь на меня, донья Марианна! Я поставил на карту свою жизнь и свое счастье и выиграю эту роковую партию, я в этом убежден!
Вот те несколько слов, которыми обменялись молодые люди при расставании. Эти слова стоили любых клятв в верности.
– Помните о легенде, – сказала донья Эсперанса, нежно обнимая на прощание девушку.
Донья Марианна ответила ей улыбкой. Тигреро держал поводья двух коней, а Твердая Рука с группой охотников собрались охранять путешественников, издали следуя за ними.
Двинулись в путь. Путешествие проходило в молчании. Донья Марианна была всецело поглощена своими мыслями после всего пережитого в лагере охотников, а Мариано был так ошеломлен приемом в лагере, его роскошью и комфортом, невиданными в прерии, что не мог прийти в себя от изумления. По желанию доньи Марианны, торопившейся вернуться домой, тигреро избрал кратчайший путь, ведущий прямо в асиенду дель Торо, минуя ранчо. Когда путники достигли ворот замка, позади них раздался выстрел. Девушка оглянулась и увидела клубок белого дыма, расстилавшийся вдали над группой всадников. Донья Марианна догадалась, кто это стрелял, и помахала на прощание своим платочком. Новый выстрел дал ей понять, что ее сигнал принят; вслед за тем охотники повернули коней и скрылись в лесной чаще. Первым человеком, которого встретила в асиенде донья Марианна, был Паредес.
– Боже милостивый, нинья, – воскликнул управитель, – где вы пропадали? Сеньор маркиз вне себя от беспокойства.
– Разве моему отцу неизвестно, что я поехала погостить к моей кормилице?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36