Однако это было не так-то просто: ведь сорок тонн весила одна пушка. А еще чугунный лафет! И все же при современной технике это было не так сложно. Пушку вместе с лафетом подняли мощными гидравлическими домкратами, поставили на деревянные, обитые железом полозья, обшили деревом, сверху перевязали стальными канатами. Всю эту махину весом около восьмидесяти тонн поместили на стотонный автоприцеп, и мощный тягач ярославского производства повез ее вперед.
Как пишет очевидец, Николай Васильевич Гордеев, пушка торжественно сдвинулась с места, совершила «круг почета» по Ивановской площади и была установлена на новом месте. Тут она стоит и теперь.
А какова была судьба самого творца этой пушки? Мы не знаем, когда и в какой семье родился будущий великий мастер, но знаем, что всю свою сознательную жизнь он проработал на московском Пушечном дворе. Наверное, он происходил из рядовых горожан и еще в юные годы попал учеником на Пушечный двор, где и проработал более шестидесяти четырех лет! Впервые его имя упоминается еще в 1568 году. Андрей был тогда еще учеником, а не мастером. Но, наверное, уже не первый год работал над изготовлением пушек, иначе ему не поручили бы самостоятельной работы. И с тех пор имя Андрея Чохова, или Чехова (тогда писали эту фамилию так и так), встречается на многих пушках, уцелевших до наших дней. И можно думать, стояло оно также и еще на многих пушках, которые до нас не дошли, а, отслужив свою службу, были переплавлены в новые. Последнее орудие с именем Андрея Чохова отлито в 1632 году – через шестьдесят четыре года после первого!
Давно уже умер Иван Грозный, при котором Чохов делал свои первые пушки. Умерли и сын Ивана IV, Федор, и Борис Годунов. Был задушен боярами другой Федор, сын Бориса Годунова. Народ растерзал самозванного Дмитрия. Погиб в польском плену Василий Шуйский. Отказался от претензий на Московское государство польский королевич Владислав. На престоле сидел уже первый представитель последней династии России – Михаил Романов. А старый мастер еще работал. Он обучил своему делу множество учеников, среди которых были такие мастера, как Дружина Богданов, Тарас Григорьев, Мартын Кузьмин, Сенька Артемьев и другие.
Мы не знаем, как кончил престарелый мастер свои дни. Но в наше время он, конечно, был бы героем труда. А его творения намного пережили своего творца и до сих пор говорят о славе русского оружия и труде русских людей.
«ОБРАЗЦОВЫЕ ПЕЧАТИ»
В московских музеях можно увидеть не только дорогие древние вещи, сверкающие серебром, золотом и драгоценными камнями. Подчас рядом с этими драгоценностями лежат молотки, чеканы, клещи и даже бесформенные грубые куски шлака. Они напоминают нам о том, что яркая и блестящая культура наших предков создавалась грубыми, мозолистыми руками ремесленников, что красивые и изящные вещи выходили из темных и дымных мастерских.
Вот на стене зала сверкают всеми цветами радуги древние изразцы, или, как их называли в древности, «образцы», покрытые разноцветной глазурью. А рядом лежат куски обыкновенной, докрасна обожженной глины. Но, приглядевшись внимательно к такому куску, вы увидите, что на нем вырезано какое-то изображение. На этом вот, круглом, похожем на современную учрежденческую печать, – как будто птица с длинной шеей, поднятыми крыльями и худыми, голенастыми ногами. Ни дать ни взять – журавль. А на другом, четырехугольном, плоском, – какие-то завитки, складывающиеся в причудливый цветок-розетку. И тут же неподалеку деревянная дощечка, на которой вырезано изображение какого-то чудища с хищной пастью, мощными лапами и крыльями. А сверху – как будто бы какие-то буквы. Мы уже знаем, что, если буквы не читаются, как мы привыкли, слева направо, надо попробовать их прочесть наоборот, – справа налево. И в самом деле, так получаются слова «Зверь лютый грив» (так написал резчик не очень-то знакомое ему слово «гриф», которым называли выдуманных ими чудищ еще древние греки). Почему же все здесь наоборот: и надпись справа налево, и изображения врезанные, а не выпуклые? Это «образцовые печати» – так называли московские гончары формы или штампы, при помощи которых на сырой глине оттискивали выпуклые изображения. А потом каждую часть такого изображения покрывали глазурью разного цвета; вот и получались многоцветные рельефные изразцы. Однако это научились делать не сразу.
Еще восемьсот и более лет назад владимирские камнерезы поразили весь мир великолепными узорами, которые они искусно вырезали на белом камне. Их искусству старались подражать и в других городах средней России, украшая наружные стены зданий сложной резьбой. Тут требовалось и уменье и долгий, упорный труд. Ведь каждый камень был неповторим. Лет через триста с лишним кто-то придумал, что можно эти узоры вырезать не на камне, а на мягкой глине и вставлять в белокаменную кладку, предварительно побелив. А еще через несколько десятилетий стали вырезать не сами глиняные узоры, а только форму, которую можно было оттискивать на сырой глине столько раз, сколько требовалось. И при помощи одной лишь формы с вырезанной на ней повторяющейся частью орнамента создать целый пояс, украшавший здание.
Такими темпами шла в ту пору рационализация производства. И не удивительно: это ведь было еще при феодализме!
Еще лет через сто, уже в конце XVI – начале XVII века, стали делать изразцы цвета обожженной глины – красными (теперь мы употребляем для этого цвета итальянское слово «терракота», что также значит «обожженная земля» или «глина»). Изразцами стали украшать не только стены, проемы дверей и наличники окон домов, но и печи в парадных богатых комнатах. Каждый изразец представлял собой как бы отдельную картину, заключенную в свою собственную рамку, выступавшую по краям изразца.
Гости рассматривали их так, как позже они разглядывали развешанные на стенах картины или альбом фотографий. Вот уже встречавшийся нам диковинный единорог. Вот птица с головой женщины. Герой народной сказки Бова-королевич с саблей в руке. Стрельцы с ружьями и пиками устремились на штурм какой-то крепости. Над ними развевается боевое знамя. Тут же пушкарь склонился над пушкой, а сзади него лучник натягивает свой тугой лук. Всадник с развевающимися длинными рукавами одежды беспечно едет на лошади. На некоторых изразцах есть и пояснительные надписи: «Сирин птица», «Бова», «Приступ пехоты», «Едет поляк» и другие.
Прошло еще несколько десятилетий, и поверхность изразцов стали покрывать зеленой глазурью. Теперь излюбленными стали изображения птиц, фантастических зверей, цветов. Наконец еще позже каждую часть рельефа стали покрывать глазурью разных ярких цветов – белого, желтого, зеленого, синего, коричневого и т. п. Теперь вся поверхность печи выглядела как пестрый и яркий ковер. На стенах зданий и наличниках окон изображали вьющиеся виноградные лозы с листьями или огромный яркий бутон цветка в фигурном обрамлении; его называли «павлинье око».
И для всей этой красоты нужны были «образцовые печати» из дерева и обожженной глины. Как же попали эти инструменты, которые вряд ли могли долго сохраняться, в музей?
Есть в Москве такой район, где подобные находки совсем не редкость. Он находится на устье реки Яузы, позади высотного здания, что на Котельнической набережной. Там проходит улица Гончарная. Гончарными же назывались и некоторые прилегающие к ней переулки и часть набережной Москвы-реки. Если пойти по этой улице от высотного дома к Таганской площади, на левой стороне окажется маленькая, как будто бы ничем не примечательная церквушка. Но что за изразцы на глухой ее стене, выходящей в переулок? Птицы клюют экзотические фрукты, какие не всегда найдешь в наших широтах. А прежде вся церковь была сплошь облицована изразцами. На ней и сейчас есть целые иконы, составленные из изразцов. Эта церковь называется «Успенье в гончарах». И неудивительно, что она украшена изделиями живших в окружавшей ее Гончарной слободе гончаров.
Гончарная слобода… Уже лет двести, как не существует ее. Сейчас тихая уличка, переулки и набережная застраиваются новыми большими домами. Но почти каждый день напоминает о себе древняя Гончарная слобода. Роют ли котлован для фундамента дома, проводят ли водопровод или газопровод, ремонтируют ли дорогу – всегда находят изделия, инструменты, остатки мастерских гончаров, где делали и изразцы, и кирпич, и черепицу, и посуду, и детские игрушки. Так однажды в саду дома, где жил мой приятель, рыли для чего-то траншею между деревьями. И вдруг из стенки траншеи вместе с землей посыпались маленькие глиняные фигурки. Здесь были и человечки и зверушки. Мужчины в подпоясанных рубахах, в сапогах с загнутыми кверху носами, в шапках разного фасона, иногда в какой-то верхней одежде, похожей на плащ. Женщины в длинной, до полу, одежде. Музыкант, играющий на дудке, всадники, упряжные лошади, ручные медведи в намордниках, собака с загнутым «баранкой» хвостом. Траншея попала на место древней мастерской гончара и разрушила его горн – обжигательную печь, оказавшуюся доверху наполненной игрушками. Гончар сделал их и успел даже обжечь, но по какой-то причине не выгрузил из горна, да так они там и пролежали около трехсот лет. Потом, когда на этом месте произвел раскопки Б. А. Рыбаков, в этом саду оказался не один, а целых три горна.
Неподалеку мы раскопали другую мастерскую с большим горном, с помещением, где лепили посуду, домом мастера. Этот гончар делал, в основном, посуду и изразцы. Неподалеку от его горна оказались ямы, куда он сбрасывал бракованную посуду. Ведь не всякий вылепленный из глины горшок выдержит обжиг в горне при высокой, 700–900 градусов, температуре. Некоторые дают трещины или коробятся. Такие сосуды, конечно, в продажу не шли, их попросту выбрасывали.
Но то, что выбросил как ненужный хлам гончар триста лет назад, сегодня – настоящий клад для ученого. И не только для археолога или историка, которые узнают, какой формы сосуды делали тогда, каков был набор общеупотребительной столовой посуды, но и для специалиста по изготовлению современных изделий из обожженной глины – керамики, как их называют. Керамист заинтересуется, почему дали трещины эти изделия, какая ошибка была допущена при обработке сырья, при формовке или при самом обжиге. Поэтому-то наши раскопки постоянно посещал руководитель Лаборатории керамики Академии архитектуры Алексей Васильевич Филиппов. Он заинтересовался, например, как делали в Гончарной слободе из красной глины посуду черного цвета, и провел в своей лаборатории целый ряд опытов, чтобы восстановить в деталях этот древний процесс производства, который может пригодиться и сейчас для изготовления различных декоративных вещей. И особенно интересовался Филиппов производством древних изразцов, черепицы и кирпича. Не только потому, что в это время он работал над восстановлением кровель кремлевских башен, покрытых черепицей, и куполов одной старой кремлевской церкви, украшенных цветными изразцами, но и потому главным образом, что многие строившиеся тогда станции метро облицовывались изнутри фигурными изразцами. И для этой важной работы Лаборатория керамики дала ряд ценных рекомендаций, к которым она пришла, между прочим, в результате изучения приемов работы древних мастеров-керамистов.
Можете себе представить, как обрадовался Филиппов, увидев среди наших находок тот самый круглый штамп с изображением птицы, о котором уже говорилось. Этот штамп мы нашли среди пережженных и полопавшихся сосудов в яме, куда гончар выбрасывал брак. Конечно, он не выбросил бы «образцовую печать», если бы ею еще можно было работать. Но ручка отломана и на плоскости штампа у самой головы птицы также отколота часть, так что этим инструментом работать было уже нельзя: он давал неправильный оттиск. Так и угодила «образцовая печать» в яму вместе с бракованной посудой. А теперь она водворена в музей, и рядом лежит обожженная керамическая плитка с оттиснутой этим штампом фигурой птицы. Но, чтобы никто не принял эту плитку за древнюю, на обороте ее стоит клеймо Лаборатории керамики Академии архитектуры, где она изготовлена.
А другую, квадратную «образцовую печать» с цветком-розеткой нам принесли рабочие. Тогда шло строительство одного из корпусов будущего высотного здания на Котельнической набережной. Рыли котлован для его фундамента. И, конечно, как везде, в районе бывшей Гончарной слободы, находили множество изделий московских гончаров. Археологи часто посещали строительство, объясняли рабочим значение находок. И рабочие, заинтересовавшись историей этого места, стали сами собирать находки и приносить их археологам, не упуская при этом случая поподробнее расспросить обо всем, что касалось каждой найденной вещи.
Как же изготавливали «образцовые печати»? Конечно, чтобы изготовить форму для изразца из дерева, необходимо было вырезать на доске нужное изображение, для чего требовалось немалое искусство. Но глиняный штамп можно было изготовить гораздо проще. Достаточно было оттиснуть в сырой глине какое-либо готовое изделие, например изразец, чтобы получилось то обратное изображение, которое могло уже само служить формой для изготовления изразцов. Нужно было только обжечь его, чтобы глина затвердела. Иногда при изготовлении «образцовых печатей» бывали забавные ошибки. Нужно помнить, что при оттискивании получается как бы зеркальное отражение узора штампа. А ведь каждый знает, что у нашего отражения в зеркале правая рука становится левой, а левая – правой.
Глиняными штампами обрабатывали не только изразцы, но и посуду. Недавно в Кремле был найден сосуд, на дне которого рельефное изображение Китовраса. Как вы уже знаете, Китовраса изображали похожим на мифических кентавров Древней Греции – получеловеком-полуконем, но в короне и обычно со скипетром, натянутым луком или мечом. Вот и Китоврас на найденном нами сосуде изображен в зубчатой короне, с крыльями и мечом, который он обнажает. Но почему Китоврас тянет рукоять меча левой рукой, а ножны меча придерживает правой? Конечно, не потому, что он левша, а потому, что изображение это оттиснуто неверно сделанным глиняным штампом. Резчик, готовивший «образцовую печать», наверное, по ошибке вырезал фигуру с обычным положением рук, не рассчитав, что на оттиске его Китоврас окажется «левшой». Ошибка, видимо, не считалась в те времена такой уж значительной, и гончар употреблял штамп для выделки дорогой посуды. На днище сосуда с обратной стороны остались даже отпечатки пальцев мастера, видимо прижимавшего сосуд очень сильно.
«Образцовые печати» очень ценились гончарами. Недаром мастер, выпуская ученика, должен был снабдить его не только одеждой, но и дать ему три «образцовых печати», чтобы было с чем начать дело. И, даже отслужив свой срок, эти инструменты занимают почетное место в наших музеях.
КУВШИН «ДОБРА ЧЕЛОВЕКА»
Повадился кувшин по воду ходить – тут ему и голову сложить!» – говорит старая русская пословица.
Как это понять?
У нас кувшины по воду не ходят. По воду ходят ведра. И, чтобы их нести, есть особое приспособление – коромысло. По воду ходят (вернее, ездят) бочки – их везут на колесах или на санях лошади. Да что говорить – у нас теперь обычно по воду не ходят и не ездят: она сама приходит в наши дома. Не только в городе, но все чаще – в деревне. И все же обычными сосудами для воды у нас уже давно считаются ведра. Раньше даже всякие большие количества воды измерялись обычно ведрами. Например, в цирке бывали «водяные феерии» – представления с водопадами, кораблями, морскими боями и водными играми, – во время которых арена превращалась в бассейн. Тогда в афишах писали: «На арене три тысячи ведер воды!» – или что-нибудь в этом роде.
Мы знаем, что по воду ходят и с кувшинами, но, по нашим представлениям, так достают и носят воду не у нас, а где-то далеко, на юге. Вспоминается, например, пьеса великого испанского драматурга Лопе де Вега «Девушка с кувшином» или пушкинские строки о царскосельской статуе:
Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.
Дева печальна сидит, праздный держа черепок.
Эта статуя изображает не русскую девушку, а, как обычно в то время, скорее, девушку древнегреческую. Недаром Пушкин избрал для этого стихотворения древнегреческий размер – гекзаметр. И Лермонтов не раз возвращался к поэтическому образу грузинской девушки, идущей по воду с кувшином, – будь то простая грузинка или княжна Тамара.
Но вот русский рисунок, сделанный лет четыреста назад. Сергий Радонежский трудится не покладая рук. Он кроит и шьет одежду. Достает из колодца воду и носит ее в дом. Художник изобразил его у колодца не только с ведром, но и с кувшином. А потом Сергий идет домой, неся в правой руке ведро, а левой придерживая стоящий на плече кувшин, – не хуже лермонтовской грузинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Как пишет очевидец, Николай Васильевич Гордеев, пушка торжественно сдвинулась с места, совершила «круг почета» по Ивановской площади и была установлена на новом месте. Тут она стоит и теперь.
А какова была судьба самого творца этой пушки? Мы не знаем, когда и в какой семье родился будущий великий мастер, но знаем, что всю свою сознательную жизнь он проработал на московском Пушечном дворе. Наверное, он происходил из рядовых горожан и еще в юные годы попал учеником на Пушечный двор, где и проработал более шестидесяти четырех лет! Впервые его имя упоминается еще в 1568 году. Андрей был тогда еще учеником, а не мастером. Но, наверное, уже не первый год работал над изготовлением пушек, иначе ему не поручили бы самостоятельной работы. И с тех пор имя Андрея Чохова, или Чехова (тогда писали эту фамилию так и так), встречается на многих пушках, уцелевших до наших дней. И можно думать, стояло оно также и еще на многих пушках, которые до нас не дошли, а, отслужив свою службу, были переплавлены в новые. Последнее орудие с именем Андрея Чохова отлито в 1632 году – через шестьдесят четыре года после первого!
Давно уже умер Иван Грозный, при котором Чохов делал свои первые пушки. Умерли и сын Ивана IV, Федор, и Борис Годунов. Был задушен боярами другой Федор, сын Бориса Годунова. Народ растерзал самозванного Дмитрия. Погиб в польском плену Василий Шуйский. Отказался от претензий на Московское государство польский королевич Владислав. На престоле сидел уже первый представитель последней династии России – Михаил Романов. А старый мастер еще работал. Он обучил своему делу множество учеников, среди которых были такие мастера, как Дружина Богданов, Тарас Григорьев, Мартын Кузьмин, Сенька Артемьев и другие.
Мы не знаем, как кончил престарелый мастер свои дни. Но в наше время он, конечно, был бы героем труда. А его творения намного пережили своего творца и до сих пор говорят о славе русского оружия и труде русских людей.
«ОБРАЗЦОВЫЕ ПЕЧАТИ»
В московских музеях можно увидеть не только дорогие древние вещи, сверкающие серебром, золотом и драгоценными камнями. Подчас рядом с этими драгоценностями лежат молотки, чеканы, клещи и даже бесформенные грубые куски шлака. Они напоминают нам о том, что яркая и блестящая культура наших предков создавалась грубыми, мозолистыми руками ремесленников, что красивые и изящные вещи выходили из темных и дымных мастерских.
Вот на стене зала сверкают всеми цветами радуги древние изразцы, или, как их называли в древности, «образцы», покрытые разноцветной глазурью. А рядом лежат куски обыкновенной, докрасна обожженной глины. Но, приглядевшись внимательно к такому куску, вы увидите, что на нем вырезано какое-то изображение. На этом вот, круглом, похожем на современную учрежденческую печать, – как будто птица с длинной шеей, поднятыми крыльями и худыми, голенастыми ногами. Ни дать ни взять – журавль. А на другом, четырехугольном, плоском, – какие-то завитки, складывающиеся в причудливый цветок-розетку. И тут же неподалеку деревянная дощечка, на которой вырезано изображение какого-то чудища с хищной пастью, мощными лапами и крыльями. А сверху – как будто бы какие-то буквы. Мы уже знаем, что, если буквы не читаются, как мы привыкли, слева направо, надо попробовать их прочесть наоборот, – справа налево. И в самом деле, так получаются слова «Зверь лютый грив» (так написал резчик не очень-то знакомое ему слово «гриф», которым называли выдуманных ими чудищ еще древние греки). Почему же все здесь наоборот: и надпись справа налево, и изображения врезанные, а не выпуклые? Это «образцовые печати» – так называли московские гончары формы или штампы, при помощи которых на сырой глине оттискивали выпуклые изображения. А потом каждую часть такого изображения покрывали глазурью разного цвета; вот и получались многоцветные рельефные изразцы. Однако это научились делать не сразу.
Еще восемьсот и более лет назад владимирские камнерезы поразили весь мир великолепными узорами, которые они искусно вырезали на белом камне. Их искусству старались подражать и в других городах средней России, украшая наружные стены зданий сложной резьбой. Тут требовалось и уменье и долгий, упорный труд. Ведь каждый камень был неповторим. Лет через триста с лишним кто-то придумал, что можно эти узоры вырезать не на камне, а на мягкой глине и вставлять в белокаменную кладку, предварительно побелив. А еще через несколько десятилетий стали вырезать не сами глиняные узоры, а только форму, которую можно было оттискивать на сырой глине столько раз, сколько требовалось. И при помощи одной лишь формы с вырезанной на ней повторяющейся частью орнамента создать целый пояс, украшавший здание.
Такими темпами шла в ту пору рационализация производства. И не удивительно: это ведь было еще при феодализме!
Еще лет через сто, уже в конце XVI – начале XVII века, стали делать изразцы цвета обожженной глины – красными (теперь мы употребляем для этого цвета итальянское слово «терракота», что также значит «обожженная земля» или «глина»). Изразцами стали украшать не только стены, проемы дверей и наличники окон домов, но и печи в парадных богатых комнатах. Каждый изразец представлял собой как бы отдельную картину, заключенную в свою собственную рамку, выступавшую по краям изразца.
Гости рассматривали их так, как позже они разглядывали развешанные на стенах картины или альбом фотографий. Вот уже встречавшийся нам диковинный единорог. Вот птица с головой женщины. Герой народной сказки Бова-королевич с саблей в руке. Стрельцы с ружьями и пиками устремились на штурм какой-то крепости. Над ними развевается боевое знамя. Тут же пушкарь склонился над пушкой, а сзади него лучник натягивает свой тугой лук. Всадник с развевающимися длинными рукавами одежды беспечно едет на лошади. На некоторых изразцах есть и пояснительные надписи: «Сирин птица», «Бова», «Приступ пехоты», «Едет поляк» и другие.
Прошло еще несколько десятилетий, и поверхность изразцов стали покрывать зеленой глазурью. Теперь излюбленными стали изображения птиц, фантастических зверей, цветов. Наконец еще позже каждую часть рельефа стали покрывать глазурью разных ярких цветов – белого, желтого, зеленого, синего, коричневого и т. п. Теперь вся поверхность печи выглядела как пестрый и яркий ковер. На стенах зданий и наличниках окон изображали вьющиеся виноградные лозы с листьями или огромный яркий бутон цветка в фигурном обрамлении; его называли «павлинье око».
И для всей этой красоты нужны были «образцовые печати» из дерева и обожженной глины. Как же попали эти инструменты, которые вряд ли могли долго сохраняться, в музей?
Есть в Москве такой район, где подобные находки совсем не редкость. Он находится на устье реки Яузы, позади высотного здания, что на Котельнической набережной. Там проходит улица Гончарная. Гончарными же назывались и некоторые прилегающие к ней переулки и часть набережной Москвы-реки. Если пойти по этой улице от высотного дома к Таганской площади, на левой стороне окажется маленькая, как будто бы ничем не примечательная церквушка. Но что за изразцы на глухой ее стене, выходящей в переулок? Птицы клюют экзотические фрукты, какие не всегда найдешь в наших широтах. А прежде вся церковь была сплошь облицована изразцами. На ней и сейчас есть целые иконы, составленные из изразцов. Эта церковь называется «Успенье в гончарах». И неудивительно, что она украшена изделиями живших в окружавшей ее Гончарной слободе гончаров.
Гончарная слобода… Уже лет двести, как не существует ее. Сейчас тихая уличка, переулки и набережная застраиваются новыми большими домами. Но почти каждый день напоминает о себе древняя Гончарная слобода. Роют ли котлован для фундамента дома, проводят ли водопровод или газопровод, ремонтируют ли дорогу – всегда находят изделия, инструменты, остатки мастерских гончаров, где делали и изразцы, и кирпич, и черепицу, и посуду, и детские игрушки. Так однажды в саду дома, где жил мой приятель, рыли для чего-то траншею между деревьями. И вдруг из стенки траншеи вместе с землей посыпались маленькие глиняные фигурки. Здесь были и человечки и зверушки. Мужчины в подпоясанных рубахах, в сапогах с загнутыми кверху носами, в шапках разного фасона, иногда в какой-то верхней одежде, похожей на плащ. Женщины в длинной, до полу, одежде. Музыкант, играющий на дудке, всадники, упряжные лошади, ручные медведи в намордниках, собака с загнутым «баранкой» хвостом. Траншея попала на место древней мастерской гончара и разрушила его горн – обжигательную печь, оказавшуюся доверху наполненной игрушками. Гончар сделал их и успел даже обжечь, но по какой-то причине не выгрузил из горна, да так они там и пролежали около трехсот лет. Потом, когда на этом месте произвел раскопки Б. А. Рыбаков, в этом саду оказался не один, а целых три горна.
Неподалеку мы раскопали другую мастерскую с большим горном, с помещением, где лепили посуду, домом мастера. Этот гончар делал, в основном, посуду и изразцы. Неподалеку от его горна оказались ямы, куда он сбрасывал бракованную посуду. Ведь не всякий вылепленный из глины горшок выдержит обжиг в горне при высокой, 700–900 градусов, температуре. Некоторые дают трещины или коробятся. Такие сосуды, конечно, в продажу не шли, их попросту выбрасывали.
Но то, что выбросил как ненужный хлам гончар триста лет назад, сегодня – настоящий клад для ученого. И не только для археолога или историка, которые узнают, какой формы сосуды делали тогда, каков был набор общеупотребительной столовой посуды, но и для специалиста по изготовлению современных изделий из обожженной глины – керамики, как их называют. Керамист заинтересуется, почему дали трещины эти изделия, какая ошибка была допущена при обработке сырья, при формовке или при самом обжиге. Поэтому-то наши раскопки постоянно посещал руководитель Лаборатории керамики Академии архитектуры Алексей Васильевич Филиппов. Он заинтересовался, например, как делали в Гончарной слободе из красной глины посуду черного цвета, и провел в своей лаборатории целый ряд опытов, чтобы восстановить в деталях этот древний процесс производства, который может пригодиться и сейчас для изготовления различных декоративных вещей. И особенно интересовался Филиппов производством древних изразцов, черепицы и кирпича. Не только потому, что в это время он работал над восстановлением кровель кремлевских башен, покрытых черепицей, и куполов одной старой кремлевской церкви, украшенных цветными изразцами, но и потому главным образом, что многие строившиеся тогда станции метро облицовывались изнутри фигурными изразцами. И для этой важной работы Лаборатория керамики дала ряд ценных рекомендаций, к которым она пришла, между прочим, в результате изучения приемов работы древних мастеров-керамистов.
Можете себе представить, как обрадовался Филиппов, увидев среди наших находок тот самый круглый штамп с изображением птицы, о котором уже говорилось. Этот штамп мы нашли среди пережженных и полопавшихся сосудов в яме, куда гончар выбрасывал брак. Конечно, он не выбросил бы «образцовую печать», если бы ею еще можно было работать. Но ручка отломана и на плоскости штампа у самой головы птицы также отколота часть, так что этим инструментом работать было уже нельзя: он давал неправильный оттиск. Так и угодила «образцовая печать» в яму вместе с бракованной посудой. А теперь она водворена в музей, и рядом лежит обожженная керамическая плитка с оттиснутой этим штампом фигурой птицы. Но, чтобы никто не принял эту плитку за древнюю, на обороте ее стоит клеймо Лаборатории керамики Академии архитектуры, где она изготовлена.
А другую, квадратную «образцовую печать» с цветком-розеткой нам принесли рабочие. Тогда шло строительство одного из корпусов будущего высотного здания на Котельнической набережной. Рыли котлован для его фундамента. И, конечно, как везде, в районе бывшей Гончарной слободы, находили множество изделий московских гончаров. Археологи часто посещали строительство, объясняли рабочим значение находок. И рабочие, заинтересовавшись историей этого места, стали сами собирать находки и приносить их археологам, не упуская при этом случая поподробнее расспросить обо всем, что касалось каждой найденной вещи.
Как же изготавливали «образцовые печати»? Конечно, чтобы изготовить форму для изразца из дерева, необходимо было вырезать на доске нужное изображение, для чего требовалось немалое искусство. Но глиняный штамп можно было изготовить гораздо проще. Достаточно было оттиснуть в сырой глине какое-либо готовое изделие, например изразец, чтобы получилось то обратное изображение, которое могло уже само служить формой для изготовления изразцов. Нужно было только обжечь его, чтобы глина затвердела. Иногда при изготовлении «образцовых печатей» бывали забавные ошибки. Нужно помнить, что при оттискивании получается как бы зеркальное отражение узора штампа. А ведь каждый знает, что у нашего отражения в зеркале правая рука становится левой, а левая – правой.
Глиняными штампами обрабатывали не только изразцы, но и посуду. Недавно в Кремле был найден сосуд, на дне которого рельефное изображение Китовраса. Как вы уже знаете, Китовраса изображали похожим на мифических кентавров Древней Греции – получеловеком-полуконем, но в короне и обычно со скипетром, натянутым луком или мечом. Вот и Китоврас на найденном нами сосуде изображен в зубчатой короне, с крыльями и мечом, который он обнажает. Но почему Китоврас тянет рукоять меча левой рукой, а ножны меча придерживает правой? Конечно, не потому, что он левша, а потому, что изображение это оттиснуто неверно сделанным глиняным штампом. Резчик, готовивший «образцовую печать», наверное, по ошибке вырезал фигуру с обычным положением рук, не рассчитав, что на оттиске его Китоврас окажется «левшой». Ошибка, видимо, не считалась в те времена такой уж значительной, и гончар употреблял штамп для выделки дорогой посуды. На днище сосуда с обратной стороны остались даже отпечатки пальцев мастера, видимо прижимавшего сосуд очень сильно.
«Образцовые печати» очень ценились гончарами. Недаром мастер, выпуская ученика, должен был снабдить его не только одеждой, но и дать ему три «образцовых печати», чтобы было с чем начать дело. И, даже отслужив свой срок, эти инструменты занимают почетное место в наших музеях.
КУВШИН «ДОБРА ЧЕЛОВЕКА»
Повадился кувшин по воду ходить – тут ему и голову сложить!» – говорит старая русская пословица.
Как это понять?
У нас кувшины по воду не ходят. По воду ходят ведра. И, чтобы их нести, есть особое приспособление – коромысло. По воду ходят (вернее, ездят) бочки – их везут на колесах или на санях лошади. Да что говорить – у нас теперь обычно по воду не ходят и не ездят: она сама приходит в наши дома. Не только в городе, но все чаще – в деревне. И все же обычными сосудами для воды у нас уже давно считаются ведра. Раньше даже всякие большие количества воды измерялись обычно ведрами. Например, в цирке бывали «водяные феерии» – представления с водопадами, кораблями, морскими боями и водными играми, – во время которых арена превращалась в бассейн. Тогда в афишах писали: «На арене три тысячи ведер воды!» – или что-нибудь в этом роде.
Мы знаем, что по воду ходят и с кувшинами, но, по нашим представлениям, так достают и носят воду не у нас, а где-то далеко, на юге. Вспоминается, например, пьеса великого испанского драматурга Лопе де Вега «Девушка с кувшином» или пушкинские строки о царскосельской статуе:
Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.
Дева печальна сидит, праздный держа черепок.
Эта статуя изображает не русскую девушку, а, как обычно в то время, скорее, девушку древнегреческую. Недаром Пушкин избрал для этого стихотворения древнегреческий размер – гекзаметр. И Лермонтов не раз возвращался к поэтическому образу грузинской девушки, идущей по воду с кувшином, – будь то простая грузинка или княжна Тамара.
Но вот русский рисунок, сделанный лет четыреста назад. Сергий Радонежский трудится не покладая рук. Он кроит и шьет одежду. Достает из колодца воду и носит ее в дом. Художник изобразил его у колодца не только с ведром, но и с кувшином. А потом Сергий идет домой, неся в правой руке ведро, а левой придерживая стоящий на плече кувшин, – не хуже лермонтовской грузинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24