– Идемте, – обернулся Матвей. – Чего они от вас хотели?
– Наверное, им понравилось это, – незнакомец в белом дотронулся до ремня сумки. Голос у него был глубокий и звучный, добавляя облику некую завершенность. – Вообще-то я редко попадаю в такие ситуации, но сегодня почему-то расслабился.
– Как и я.
– Сколько лет вы занимаетесь рукопашным боем?
– Двадцать, – вырвалось у Матвея.
Незнакомец кивнул, соглашаясь, вероятно, со своей внутренней оценкой.
– Сгоб, айкидо, тангсудо, кушти… и русбой, так?
Матвей внимательно и хмуро глянул на парня.
– Вы очень проницательны, месье…
– Тарас Горшин.
– Меня зовут Матвей, но…
– Вы торопитесь, я вижу, идите, все будет в порядке. Я не живу здесь и шел в гости. Может быть, еще свидимся.
Матвей молча повернулся, перешагнул через тело одного из налетчиков и поспешил на улицу, чувствуя спиной взгляд Тараса. У него вдруг мелькнула мысль, что эта схватка – звено в цепи проверки, которую ему устроили. Сначала в Рязани, теперь в Москве. Не могут такие события быть случайными. Три происшествия подряд – это уже закономерность. Во всяком случае, это предупреждение: что-то он делает не так. Или прав неведомый инфарх из снов и за ним начал охоту некий «монарх»?
Но как Тарас догадался, какими видами единоборств он владеет? Такое может увидеть лишь тот, кто сам мастер боя. Но тогда почему Горшин довел ситуацию с грабителями до тупика, не сделав ни одной попытки освобождения?

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ

Дмитрий Васильевич Завьялов занимал скромный пост референта у премьер-министра Михаила Сергеевича Краснорыжина, но был, естественно, в курсе всех проблем, решаемых Кабинетом министров.
Кабинет Завьялова находился на третьем этаже «черно-белого дома», как с девяносто третьего года прозвали Дом правительства, и проникнуть в него непосвященному, а тем более человеку с улицы, минуя три кордона внешней и внутренней охраны, было практически невозможно. Но этот посетитель в белом костюме, с виду – обыкновенный молодой человек, то ли студент последнего курса госуниверситета, то ли незаметный учитель одной из частных школ, проникал к Завьялову без труда. У референта давно сложилось свое мнение о способностях этого «учителя», в миру Горшина Тараса Витальевича, тридцати лет от роду – по паспорту, инженера по инбридингу локальных компьютерных сетей, но, вероятнее всего, охрана его просто не видела . Да и сам Дмитрий Васильевич заметил Горшина случайно, вдруг осознав, что в кабинете, кроме него, кто-то есть. Входил Горшин без стука, бесшумно, как дух. Впрочем, человек этот умел многое, что недоступно нормальному гражданину, и не впасть в мистику, узнав это «многое», было трудно. Завьялов, как и четверо его коллег по «кримкомиссии», относился к Горшину с уважением и изрядной долей пусть не страха, но – опасения. Впрочем, не боялся Тараса лишь комиссар-пять, Владимир Эдуардович Боханов, президент Центра нетрадиционных технологий Российской академии наук, экстрасенс, йог, мастер спорта по шахматам, который в Горшине видел лишь феномен и питал к нему чисто профессиональное любопытство, будучи ученым до мозга костей. Он готов был его даже препарировать ради того, чтобы узнать, как устроен Тарас внутри, и за это Завьялов скрепя сердце терпел Боханова. Он не любил людей, тем более ученых, чей ум был увлечен какой-нибудь проблемой, не имеющей ничего общего с интересами других людей. Для кого весь мир был всего лишь огромной лабораторией, а кто оказывался подопытным – кролик или человек, – не имело значения.
– Проходи, – кивнул Дмитрий Васильевич, сдавил глаза пальцами, отпустил. – Я как раз дошел до точки: ничего не вижу и не слышу. Выпьешь? – Вопрос был традиционным, потому что Завьялов знал отношение Тараса к спиртному.
Он достал бутылку «Фьюджи», налил в бокал на палец, посмаковал белую жидкость, проглотил.
– Это же кокосовый тоник, почти без алкоголя, попробуй. Его можно пить утром, днем и вечером.
– Мой сосед в таких случаях говорит: выпил с утра – и целый день свободен! – Горшин с улыбкой присел у стены, где стояли четыре деревянных стула. Глаза у него были прозрачно-желтые, но не «кошачьи», а скорее «птичьи», и стыло в них такое холодное всеобъемлющее понимание , что Дмитрий Васильевич поежился. У него при разговоре с Тарасом всегда появлялось ощущение, что тот видит его насквозь, знает все его мысли, чувства и желания.
– Мы теряем темп, – сказал Горшин, предваряя вопрос хозяина кабинета. – Нужны люди.
– Не просто люди – профессионалы, – уточнил Завьялов. – И не просто профессионалы, а друзья и соратники, преданные делу.
– К сожалению, друзья приходят и уходят, а враги накапливаются, как говорил один умный иностранец. Человечество вырождается быстрее, чем рассчитывала природа. Примеров тому хоть отбавляй. Вчера и меня прижали в подъезде какие-то подонки, видно, расслабился.
Завьялов с любопытством глянул на собеседника, от которого явственно повеяло угрюмым недовольством.
– Плохо верится, что можешь расслабиться до такой степени. В каком таком подъезде ты оказался?
– Был в гостях у приятеля, вышел, а они кого-то ждут. Потом уже сообразил, что попался случайно, а шли они «пощупать» коммерсанта этажом выше. Ни грана интеллекта – тупая, воинствующая наглость! Что ей увещевания, призывы к совести и справедливости? Ей понятны только кулаки и зубы.
– И как же удалось выйти из положения?
– Помог какой-то «крутой» парнишка, владеющий боем на таком уровне, какого я еще не видел. Хотя он почему-то пытался этот факт скрыть.
– Не преувеличиваешь?
Горшин пропустил реплику мимо ушей.
– Я не смог его прозондировать достаточно четко, парнишка далеко не прост и владеет пси-блоком, но попался он мне не случайно. Если я прав, он может быть либо нашим другом…
– Либо?
– Врагом, разумеется. Потому что работает он на команду контрданс.
– Как? Не понял.
– Он перехватчик, если пользоваться жаргоном военных профи, агент-индивидуал высокого класса, работающий на отечественную разведку «Смерш-2».
– Ого! А откуда тебе это известно?
– Мне многое известно, друг Горацио Дмитрий Васильевич. Попробую поработать с ним, встречусь пару раз, пощупаю поле возможных траекторий, поговорю. Заинтересовал он меня вельми.
– Я не всегда все понимаю, Тарас Витальевич. Что еще за «поле траекторий»?
Тарас улыбнулся. Дмитрий Васильевич Завьялов понял, что ответа не получит, и перевел разговор на другую тему:
– Ты знаешь, что в МВД по заказу Генпрокуратуры создана спецкоманда для борьбы с террористами?
– Знаю.
– Вероятнее всего, это по наши души. Рудаков и Чураго перестраховываются, поскольку ниточки от Жарова, Филина и других «гегеншабен» тянутся к ним. Поэтому за нами начинается охота с призывом «пленных не брать!».
– Масакра…
– Что?
– Дмитрий Васильевич, я как раз по этому поводу. «Фискалы» взяли нашего исполнителя. Его подставили: в квартире гаишника-майора, который наговорил на своего же подчиненного, переложив вину с себя на невинного, была засада. «Фискальный» спецназ – ДДО ДДО – десантно-диверсионный отряд.

«Руслан».
– Кого взяли?
– Костю Ариставу.
– И он им дался?!
Глаза Тараса еще больше посветлели, став почти прозрачными.
Завьялова охватил ледяной озноб.
– Даже такой мастер, как Аристава, ничего не смог сделать против выстрела в спину.
– Он…
– Жив, но тяжело ранен. Давайте кумекать, как будем его выручать. У меня есть кое-какие мыслишки.
– Зачем Аристава ходил к гаишнику? Кто дал ему задание?
– Никто. Точнее, совесть. Он просто решил помочь другу, который рассказал ему о своем горе. А друг оказался провокатором, работающим на ФСК.
– То есть Аристава отправился на несанкционированную операцию, презрев законы «Чистилища», забыв о дисциплине, подставив тем самым всех нас.
– Формально все так, Дмитрий Васильевич, но мы забываем, что наши ребята живут не в вакууме, что у них есть семьи, родственники, друзья и элементарная порядочность, вынуждающая с ними считаться, душа, наконец. Кадры, как вам известно, подбирал я сам, я знаю их всех. Но ведь «Стопкрим» своих людей не бросает в беде? Да и пора дать кое-кому хороший урок.
– Кому? Ребята из «Руслана», что брали его… не виноваты.
– А я не про них говорю. Речь о начальниках, планирующих такие операции с подлянкой, и о тех из нас, кто возомнил себя демиургом. Подставили Ариставу не без помощи второго спикера.
Завьялов вздрогнул:
– Кравчука?! Не может быть!
– Может, – тихо сказал Горшин. – Кравчука предложил, кстати, комиссар-три, отметьте сей факт.
– Ну и что?
– Первый случай – случай, второй… Рыба гниет с головы, Дмитрий Васильевич. Но это к слову. Поживем – увидим.
Завьялов промолчал.

Матвей открыл мерцающую холодным голубым огнем дверь и оказался внутри огромного затемненного храма с каменными фигурами высотой с десятиэтажный дом, поддерживающими потолок. Дальняя стена храма напоминала зыбкую пелену тумана, и из нее вдруг выступила огромная фигура женщины в сверкающем звездами плаще.
На голове – золотая корона с семью лучистыми бриллиантами, в руках – раскрытая книга. Лица ее Матвей описать не смог бы, настолько оно было прекрасным, неземным и изменчивым.
– Читай, – сказала она певуче, протягивая книгу.
Матвей перевел взгляд на страницы, мерцающие призрачно-зеленым светом, и, похолодев, понял, что этого языка он не знает. Написано как будто по-русски, но каждая буква – символ, раскрывающий одну из тайн бытия.
– Тебе предстоит познать зло и добро, – продолжала женщина. – Готов ли ты изменить свои убеждения?
– Я н-не… знаю… – выговорил Матвей, с болью понимая, что вошел в храм неподготовленным.
Лицо женщины как бы погасло.
Сердце Матвея замерло от чувства, более глубокого, чем страх. Он не мог вымолвить ни слова, ощущая, как перед ним разверзается бездна, отделившая его от храма, от женщины, олицетворявшей собой Истину. Ему казалось, что он вот-вот узнает, кто она такая и что хотела сообщить, но видение таяло, оставляя острое сожаление, от которого слезы навертывались на глаза и жгли кожу лица…
Проснулся он с мокрыми глазами, будто и в самом деле плакал. Подробностей сна, как всегда, вспомнить не удалось. Сохранился лишь смутный образ женщины и эмоциональное состояние от пережитого. Но Матвей чувствовал, что если бы сумел сохранить в памяти страницу книги иероглифов-букв, то узнал бы, кто приходит к нему во сне, чего ждет от него и куда зовет.
Вообще говоря, сны не доставляли ему каких-то хлопот, не вызывали отрицательных эмоций и не создавали дискомфорта, а лишь заставляли задумываться и заниматься поиском разгадки тайны и причин ее возникновения. В них прослеживалась какая-то система, которую Матвей не понимал, но интуитивно ощущал и которая со временем должна была вылиться в нечто осязаемое, в поток бытия, принадлежащий какому-то параллельному миру.
Матвей покосился на стопку книг на столе, среди которых находились труды Гермеса Трисмегиста, Лосева, Блаватской, Успенского, Андреева, Рериха и многих других философов и эзотериков современности, а также древних времен, пожал плечами и прямо из постели прыгнул в угол спальни на ковер, где по утрам занимался китайской гимнастикой чигонг-о.
В девятом часу утра он подходил к машине, принадлежавшей ему по легенде, – «Таврии» последнего выпуска с четырехдверным салоном, которую оставил на открытой неохраняемой стоянке возле универсама напротив, и почти сразу же обнаружил группу угонщиков, «щекочущих» автомобили. Мимо двоих из них, стоявших «на атасе», он только что прошел, еще двое стерегли дальний выезд, поглядывая по сторонам, а трое пытались вскрыть «жертву». Делали они это быстро, почти не таясь, один работал с отмычками, двое помогали открыть дверь силой. Если не удавалось сделать это сразу, они тут же спешили к соседней машине, но выбирали не иномарки, а отечественные, вазовские.
Они уже подходили к его машине, и Матвею ничего не оставалось, как сделать вид, будто он ничего не понял и просто идет к своей темно-вишневой «Таврии» с номером «277». Однако выйти из положения с наивной простотой не удалось. Тройка занялась его машиной в тот момент, когда он оказался от нее в пяти шагах.
Стоявшие «на атасе», видимо, не приняли его всерьез, считая, что справиться с парнем в черной безрукавке и джинсах, не сильно мускулистым, в меру высоким, обыкновенным интеллигентным «лохом», смогут и «щупали», поэтому сигнала к отступлению не дали, и самозабвенно трудившаяся троица среагировала лишь на деликатное «привет» Матвея.
– Ребятки, это моя машина, – тихо добавил он, не обращая внимания на вытащенные из карманов ножи и пистолет – «макаров» с облезлым дулом, еще довоенный. Тоскливо заныло под ложечкой: обычные пацаны, потрошители машин, такого оружия иметь не могли. Но, с другой стороны, и на профессиональную засаду ситуация не тянула. И все же что-то это да значило: четвертая стычка за три дня явно выходила на уровень статистического узла, вероятность которого превышала вероятность случайного события.
Если бы угонщики слиняли, извинившись, сделали вид, что ошиблись стоянкой, Матвей не стал бы вмешиваться в их судьбу, «светиться» ему не хотелось до зубной боли. Но старший группы подельников, здоровенный громила с набрякшим лицом дебила, пошел по другому пути.
– «Крутой», что ли? – хрипло прошипел он. – Наделаю дырок, если хоть слово вякнешь! Давай ключи, если это твоя машина. Покатаемся – вернем.
– А болт с левой резьбой и мелкой насечкой тебе не нужен? – вежливо поинтересовался Матвей.
– Чего?! – изумился верзила, одетый с подчеркнутым инфантилизмом – в красные слаксы с бахромой, шлепанцы на босу ногу и в ярко-желтую рубаху с нашитыми розочками. Его дружки были одеты не хуже: в яркие цветастые рубахи с нашивками типа «СС», «КГБ», «НКВД» и другими, в обтягивающие их тощие зады колготки и ботинки на толстой подошве. Наряд угонщиков подчеркивал полное отрицание культуры, это были представители нового поколения «хиппарей», привыкших жить по волчьим законам и признающих только силу. И только у дураков бывает такая убежденность во взгляде, в голосе, такая непререкаемость во взорах, вспомнил Матвей слова Салтыкова-Щедрина.
Длинным скользящим шагом Матвей обошел троицу, обхватил пальцами слоновье запястье старшего, сжал и отобрал у него пистолет точно так же, как сделал это в Рязани, – все это в доли секунды, ребята даже не двинулись с места, для них он просто выпал из поля зрения. Затем пришел черед ножей – пружинных, добротных, как и пистолет, не укладывающихся в аксессуары законопослушных граждан. И лишь спустя секунду Матвей «вошел в контакт» – дал всем троим по морде, чтобы запомнили именно этот последний штрих схватки. Как вся группа «делала ноги», он уже не видел, подумав, что такие попугаи попали на стоянку не для того, чтобы красть автомобили, а для какой-то разведки – уж очень они были заметны. И еще он подумал, что творится что-то странное, каким-то образом связанное со снами и с тем заданием, ради которого его вызвали.
Через полчаса он въехал во двор частной автомастерской, принадлежавшей старому, еще со школьной скамьи, другу Илье Шимуку по прозвищу Муромец.
Прозвище свое Илья заработал по праву: уже в десятом классе он рвал руками цепи, поднимал мизинцем двухпудовую гирю и гнул из гвоздей толщиной в карандаш разные узоры. Матвей вспомнил случай в автобусе, происшедший с Ильей лет пять назад.
Толпа на остановке в тот момент стояла приличная, все хотели уехать – стал накрапывать дождик, поэтому никто, кроме Ильи, не пропустил женщину с ребенком. Но компания молодых людей, растолкав толпу, влезла в автобус, загородила вход и пропускать больше никого не хотела. Тогда Илья взялся за подножку и рванул автобус вверх так, что ребята посыпались в салон, правда, вместе с пассажирами – по молодости лет Муромец этого не учел. Пропустив женщину, Илья сел сам, и компания тут же пристала к нему. И отстала.
– Мужики, отвяжитесь, а то я вас маленько озадачу, – проникновенно сказал Илья Муромец (рост под метр девяносто, косая сажень в плечах, вес девяносто восемь килограммов) и для эффекта сжал поручень автобуса так, что смял двухдюймовую трубу, как пластилиновую.
Хозяина мастерской Матвей нашел под новым «Линкольном», висевшим на подъемнике. В промасленном комбинезоне, с черными руками, со всклокоченной бородой и шевелюрой, Илья имел устрашающий вид сбежавшего из тюрьмы насильника, а не мастера, хотя Матвей знал, что у него руки не только железные, но и золотые.
1 2 3 4 5 6 7