– Случалось, княже. Однова мы у рыцарей такую армату отбили, и я добре разглядел, как она сделана.
– И выпалить из нее сумеешь?
– Сумею, государь, коли огневое зелие будет.
– Вот это добро! Такой человек мне надобен. Мыслю и я невдолге завести в своем войске арматы,– тогда поставлю тебя учить людей огненному бою, а покуда тебе и иное дело сыщется. Коли будешь мне верен и к службе окажешься усерден,– на меня не посетуешь.
– Челом тебе, княже великий!
– Челом, челом… У нас говорят: спаси Бог либо спаси Христос! Да ты какой веры? Чай, вы, боруссы, язычники?
– Народ наш молился своим богам и наивыше всех чтил мать-землю Жемину да бога войны Натримпа. Рыцари нас обращали в христианство силою, но когда покинули нас наши боги и уразумели мы суть новой веры,– стали принимать ее и сами, без понуждения. И я принял.
– За это хвалю. В чем же, однако, уразумели вы суть Христовой веры?
– В том, княже, что кому нет удачи на этом свете, будет удача на том. И поелику немцы нас мучают здесь, на земле, мы их будем мучать в жизни вечной,– убежденно ответил Драница.
Услышав такое рассуждение, смешливый Бренко прыснул в кулак. Улыбнулся и Дмитрий.
– Ну, это вы того,– промолвил он.– У нас не так. Немцы хотя и христиане, но еретики, и за то самое их бесы в аду и без вас намучают. А ты, коли хочешь служить мне, изволь креститься в нашу, православную веру.
– Воля твоя, великий государь,– покорно ответил Драница.
– Ну то-то… Был ты Яном, у нас станешь Иваном. А по родителю как ты зовешься?
– Отец мой по имени был Гримонт, княже великий.
– Похоже на Григория. Стало быть, у нас будешь зваться Иваном Григорьевичем. Ты, Миша,– обратился князь к Бренку,– устрой его покуда у себя, да скажи отцу Мефодию, чтобы его скорее окрестил. А там поглядим, где ему поместье выделить и к чему приставить.
*Огневым зелием назывался порох.
Подойдя к главным, Боровицким воротам, получившим это названии от некогда дремучего, а теперь уже сильно поредевшего соснового бора, подступавшего здесь вплотную к городу,– Дмитрии Иванович поднялся на венчавшую ворота башню и осмотрелся кругом.
Десятки раз уже глядел он отсюда на новые, вырастающие вокруг его столицы укрепления,– радостно было глядеть,– и имеете со стенами в сердце его вырастала затаенная гордость собой: ведь это его воля подняла тысячелетиями лежавший в земле камень и превратила его в неприступную белокаменную твердыню!
Но сегодня ему пришла и другая мысль: да, все это создано его велением, но люди-то каковы! Ведь не минуло и полутора лет с того дня, как заложил он в основу этих укреплении первый камень, а сейчас погляди: вьется вокруг города пояс высоченных каменных стен, коих не сокрушить никакому ворогу! Снизу они много толще, но и по самому верху можно без боязни гнать на двух тройках рядом. И все это поднято руками своих, владимирских мастеров, по расчетам и указаниям не заморских зодчих, а своих же, русских. Отколе только взялись! Вот хоть бы Федька Беклемиш: на вид куда увалень, а оказался ума палата и в работе горел! Эн какую, башню вымахал! И бояре его пожалую… А Тимоха Векшин: пришел в лаптях, на вид лядащий, попервых работал как все, а ныне такого умельца хоть и в Цареград не стыдно. Этого деньгами одарю да вотчиной, – в бояре он рылом невышел… Да, башковит русский народ и руки у него золотые! Чего бы только он не достиг, кабы дать ему единую разумную волю да сбросить с его богатырских плеч постылый татарский гнет! И я его сброшу! – уверенно подумал Дмитрий.– Братьев родных не пожалею, коли станут мне в том помехой! Непокорное княжье буду давить как вшей, землю стану есть, а сброшу! Инако не достоин я перед Богом княжить над таким народом!
Спустившись с башни, Дмитрий, со своими провожатыми, двинулся по верху стены на восток, вдоль речки Неглинной. Здесь все каменные работы были закончены, и сейчас плотники, между идущими но внешнему краю стены массивными каменными зубцами, прилаживали толстые дубовые щиты – «заборалаа, с проделанными в них скваясшши. Чуть поодаль, с внутренней стороны укреплений, сотни две обнаженных по пояс рабочих в облаке пыли рушили кусок деревянной стены старого кремля. Чтобы не оставлять город без защиты, на случай всегда возможного нападения,– ее сносили по частям, по мере того как сажень на двадцать впереди вырастала новая каменная стена, охватывающая, таким образом, гораздо более обширное пространство.
Сильно обгоревшие и трухлявый бревна старой стены выкатывали крючьями на берег и спускали в реку; те, которые сохранялись лучше,– тут же шпили на доски и на дрова. Все прочее шло на забутовку новой стены, которая хоть и строилась из другого материала, но по старому способу: С двух сторон, на крепком растворе извести, клали облицовку из толстых, грубо обтесанных каменных плит, а промежуток заполняли землей и щебнем.
Около Курятных ворот великого князя встретил главный предстатель, боярин Федор Андреевич Свибло, руководивший всем строительством. До начала этой постройки во всей Москве никто не догадывался, что под скромной внешностью этого немногословного сорокалетнего человека скрывается талантливый самородок, Бог весть откуда и какими путями почерпнувший твои обширные познания, которым мог бы позавидовать не один прославленный зодчий.
Два года тому назад, когда боярская дума решала – как строить новый кремль и в каких землях искать умельца, способного руководить его постройкой, разгорелся жаркий спор: одни стояли за Византию, другие хотели строить по образцу немецких каменных крепостей-замков и звать зодчего немца. И тогда, неожиданно для всех, поднялся не любивший споров Федор Свибло.
– А на что нам немцы да греки? – негромко промолвил он.– Нешто у нас своих образцов мало? Вон, хотя бы каменный кремль во Пскове: почитай, три века уже стоит, и досе не сумели его взять те самые немцы, у коих вы теперь учиться хотите. Да и в Изборскс не хуже. Есть и в иных заходных городах наших. И все те кремли ставлены своими, русскими людьми.
Бояре подняли было Свибла на смех, но Дмитрию Ивановичу его слова пришлись по душе.
*Скважня – бойница.
– Псковской кремль и вправду неплох,– сказал он,– да ведь надобно суметь такой сделать!
– Еще и получше сделаем. Без немцев и без греков, своими, русскими руками да умом.
– Ты, что ли, сделаешь? – насмешливо спросил старый боярин Босоволков.
– Хоть и я,– спокойно ответил Свнбло. – Поеду во Псков и в иные каменные русские города, все обсмотрю и обмерю, я выстрою не хуже, ежели великий князь повелит.
Бояре зашумели. Дмитрий был в нерешительности, но митрополит Алексей, перед словом которого привыкли склоняться все, неожиданно поддержал Свибла, и это положило конец спорам. Через несколько дней Федор Андреевич выехал во Псков и в Изборск, а младший его брат Александр – в Старую Ладогу и в Порхов, для изучения тамошних каменных крепостей. Вернувшись несколько месяцев спустя, с подробными записями и чертежами, они стали во главе строительства, многое еще додумали от себя и полностью оправдали оказанное им доверие. Новый кремль получился на славу, и Москве теперь не страшна была никакая осада.
– Ну что, Федор Андреевич,– спросил Дмитрий, когда боярин подошел и отвесил ему положенный поклон,– когда мыслишь управиться?
– К осени управимся, княже, – ответил Свибло. – Не много уже и осталось: с полуночной стороны, от самых Боровицких ворот, все башни выведены доверху; в Беклемишевой осталось лишь свести верх, Шешков свою тоже кончает. Более иных поотстала Фролова, да вот ведем теперь две нововых, глухих, что ты велел добавить со стороны Москвы-реки.
– А Собакина как?
– Тимоха ее завершил. Ноне леса убирают.
– А ну, пойдем глянем.
Собакина башня стояла возле оружейного двора, в северовосточном углу неправильного четырехугольника, образуемого стенами нового кремля. Несколько выступая из стен наружу, для удобства стрельбы, она представляла собой массивное круглое сооружение, с выходящими на все стороны бойницами и плоской крышей, увенчанной по краю каменными зубцами.
Не доходя до нее шагов десять, Дмитрий остановился и обшарил ее сверху донизу внимательным, изучающим взглядом. Добрая работа! Камни тут подобраны один к одному и обтесаны гладко, будто выструганы. А оттого и вся башня кажется легче и стройней, чем другие.
*Полуночной сторонойназывался север, полуденной – юг
Из ближайшей бойницы высунулась взлохмаченная русая голова на тонкой журавлиной шее и озабоченно поглядела наверх, где в это время здоровенный рабочий, с трудом удерживаясь на оголенных стропилах, готовился спускать тяжелую, заляпанную известью лесину.
– Эй, Кострома! Убьешьси! – хриплым голосом закричала голова,– Обвяжись, дурило, веревкой, да за зубец! С черта вырос, а все глупой, как дите!
Заметив внизу великого князя, голова мигом втянулась в бойницу, а через минуту из башни показался и поспешно направился к Дмитрию и сам ее обладатель, мастер Тимофей Векшин. Вначале ему была поручена постройка другой башни, на восточной стене Кремля. Но когда сын боярскийИван Собака, строитель угловой и наиболее ответственной башни, получившей его имя, сорвался со стены и поломал обе йоги,– Векшин был переброшен сюда и много раньше, чем ожидали, завершил постройку.
– Будь здрав, Тимоша,– приветливо сказал Дмитрий Иванович.– Добрую башню ты вывел! Спаси тебя Христос, а я твоей службы не забуду.
– Рад служить тебе, великий государь, – земно кланяясь, ответил Тимоха.
– Все закончил?
– Все, княже. К вечеру леса уберем.
– Тебе от меня двадцать и пять рублев, а ватаге твоей пять ведер крепкого вина и день роздыху. Теперь ворочайся на свою старую башню и там потрудись тако же. Как ее завершишь,– еще тебя награжу.
– Благодарствую, великий государь, спаси тебя Господь! А я послужу тебе, доколе живота хватят.
Дмитрий вошел в башню и по крутой каменной лестнице поднялся на ее плоскую крышу. Прямо перед ним развернулся неохватный вид на холмистое, покрытое лесами Занеглименье, с разбросанными там и сям селами и монастырями; справа раскинулся заторопившийся в зелени обширный московский посад, отделенный от города широким рвом, идущим вдоль восточной стены Кремля. От столицы во все стороны разбегались дороги: тверская, дмитровская, ярославская, владимирская, ордынская, серпуховская… Сколько их!
«Вот ежели бы воспарить птицею да поглядеть сверху на мою Москву,– подумал Дмитрий,– не иначе, она бы звездою представилась: дороги от нее, что лучи, и вдоль каждой тянутся по обе стороны избы, аж до самого леса! А придет: время, и сольются все те лучи в один круг-солнце, и всей Руси светить оно станет!»
*Детьми боярскими тогда называли служилых дворян.
Спустившись вниз, Дмитрий зашагал дальше, по восточной стене, не задерживаясь, миновал уже законченную Никольскую башню и остановился у Фроловых ворот, находившихся в средней части этой стены. Со стороны посада, прямо перед ним, расстилалась площадь торговых рядов(нынешняя Красная площадь), окаймленная несколькими деревянными церквами; в глубь кремля, к государеву дворцу, вела отсюда довольно широкая, мощенная бревнами улица. У моста, перекинутого через ров, стояло с полсотни груженых телег,– там шла толкотня и неразбериха, в воздухе висела крепкая ругань: узкие ворота пропускали лишь по одной телеге, к тому же то и дело; надо было останавливать их движение, чтобы выпустить едущих из города. Поглядев с минуту на всю эту кутерьму, Дмитрий нахмурился.
– Это негоже,– обратился он к боярину Свиблу,– В сей стене беспременно надобно еще ворота пробить. Либо под]Никольской башней, либо под Тимофеевой. А то и под обоими. Глянь, что деется!
– Истинно надобно, княже,– ответил боярин,– да ведь ты дюже торопил с постройкой, а ворота да мосты много времени отымают.
– Ништо, коли надо, так надо. Управились мы быстрей, нежели я мыслил, а без вторых ворот тут беда. Ставь их у Тимофеевой башни, поелику она еще не завершена. Спереди, на случай чего, выведи каменный заслон и за ним ломай стену.
– Сделаю, Дмитрей Иванович.
– Ныне Тимоха со своею ватагою снова сюда перейдет, они эти ворота борзо сробят. А Фрол где?
– Должно, внизу, в проезде, ворота навешивает. Спустившись со стены, Дмитрий вошел под округлые своды проездной башни. Здесь человек двадцать рабочих, обливаясь потом и с трудом удерживая на весу створку железных ворот, толщиною в вершок,-только что отлитых взамен временных, дубовых,– старались навесить ее на огромные, вмурованные в стену крючья. Высокий и толстый человек в расстегнутом кафтане, зычно покрикивая, руководил их движениями. Это был предстатель Фрол Беклемиш. Увидев князя, он тотчас подошел к нему с низким поклоном.
– Ты, Фрол, что-то от других поотстал,– строго сказал Дмитрий.– Гляди, твоя башня лишь наполовину сделана, а Тимоха свою ныне закончил.
– Так ведь у Тимохи глухая башня была, княже, а моя проездная! Нешто это одно? – оправдывался Фрол.– К тому еще, тута непрестанно туды-сюды ездют, и то мне в работе великая помеха.
– Потому с тебя столько, как с иных, и не спрашивал. Однако поспешай. Дабы все завершить, сроку даю тебе месяц. Управишься – награжу, а нет – на себя пеняй!
– За месяц управлюсь, государь.
– Поглядим.
На угловой, юго-восточной башне великого князя уже ожидал брат Фрола, Федор Беклемиш. У этого все было в исправности, работа подходила в концу, а потому, долго тут не задерживаясь, Дмитрий двинулся дальше, по стене, идущей вдоль реки Москвы. Здесь она была особенно высока, а местами шла в два и три яруса.
Миновав две недавно начатые башни, великий князь остановился у третьей, почти законченной. Это была особая, так называемая Тайницкая башня, из которой предположено было провести подземный ход к реке, чтобы, в случае длительной осады, можно было по ночам пополнять запасы питьевой воды в городе. Но дело разрешилось проще: во время рытья под самой башней открылся родник чистой ключевой воды. Другой родник, еще более обильный, нашли под Собакинои башней, так что Москве теперь не угрожал недостаток воды, сколь долго ни затянулась бы осада.
Подземный ход все-таки сделали, но придали ему иное, чисто военное назначение, а чтобы о тайнике не было лишних разговоров, башню было велено впредь называть Шешковой, по имени ее строителя.
Поглядев на нее снаружи, Дмитрий велел своим спутникам
ожидать его под стеной, а сам опустился в подземелье. Здесь, при свете факелов, несколько рабочих, под наблюдением Шешкова, заканчивали крепление подземного хода. Пройдя его из конца в конец, князь обернулся к предстателю, сопровождавшему его со светильником в руке.
– Ну, спаси тебя Бог, Андрей! Ты добро потрудился, и я твоей работой всльми доволен.
– Робил как умел, княже. И рад, коли угодил тебе.
– Ты откуда родом?
Тутошний я, московский. Из села Кудрина.
– Из Кудрина? Погоди… Есть там вблизи деревенька Удомля, и рядом с ней пустошь.
– Знаю ее, государь. Добрая пустошь. Гридиной она прозывается.
– Жалую ту деревню и пустошь тобе, в вечное володение.
– Спаси тебя Христос на долгие годы, великий государь! – кланяясь в землю, ответил Шешков.– А я за тебя хоть сейчас живот положу!
– Живой ты мне лучше послужишь. Да вот еще чего: окромя тех осьмерих, что крест целовали, ведает ли еще кто-либо о сем тайнике?
– Опричь их да меня, не ведает ни одна душа, княже. Иных я сюды не пущал.
– То добро. Каждому из них, сверх положенного корму, пять рублев и по паре новых сапог. Да еще раз накажи им крепко, чтобы языками-то не трепали. Рыли, мол, родник, и только.
– Будь надежен, великий государь, нешто наш мужик свое крестоцелование порушит? Да и подобрал я для той работы людей верных и непьющих.
– Верю вам. Ну, завершай тут, с Богом!
Выйдя из подземелья, Дмитрий Иванович низом, вдоль внутренней стороны стены, направился к последней перед Боровицкими воротами, Свибловол башне, стоявшей на углу, при впадении Неглинки в Москву-реку. Но не успел он сделать и двадцати шагов, как со стороны дворца показался всадник, в котором князь сразу узнал своего окольничего, Ивана Гавриловича Кутузова.
– Дозволь сказать, великий государь,– промолвил он, осадив коня перед Дмитрием и легко соскакивая на землю.
– Сказывай,– ответил несколько встревоженный князь.
– К тебе из Орды посол от великого хана!
– От Мамаева хана?
– Нет, княже, от хана Азиза.
*Кормом называлось получаемое кем-либо содержание, жалованье,
*Окольничий – древний придворный чин. На его обязанности были встречи и представление князю иностранных послов, забота о их размещении, а также – распоряжение всем во время поездок князя.
– Ну, этот хоть тем велик, что сам себе хозяин. А кто таков посол-то?
– Муж еще молодой и обличьем на татарина не похож нимало. А по имени Карач-мурза.
– О таком не слыхивали. Должно, не вельмн важная птица.
1 2 3 4 5 6