Азарт затягивал меня всё дальше и дальше. К черте невозможного.
— О, значит, вы артист?
— Нет, не артист. Я всегда был воином. Всё это, в моём понимании, исходило не от показушности и публичного признания, а от борьбы с самим собой. Я жил и работал где-то между жизнью и смертью. На моих плакатах никогда не было этой подводки «артист эстрады». Просто Радомир. Красивое славянское имя.
— Что же произошло? — спросил человек в возрасте.
— То, что, вероятно, рано или поздно должно было произойти. Я разбился. На тренировке. Потом полгода лежал без движения и ещё полгода ходил на костылях. У меня появилась уйма свободного времени. Вот тогда я и понял, что даже без рук и без ног всё равно могу быть в жизни только воином. Но у меня перегорело желание добиваться совершенства путём скачков и кульбитов. Я понял, что и тело иногда может являться сопроводителем мысли, а не только её угнетателем. Единственное целое и невредимое из того, что у меня осталось была голова. И я сделал из неё оружие. Вернее, сделал оружие из своих умственных способностей.
— И с кем вы теперь воюете?
— С обстоятельствами. Представьте себе. Человек попадает в критическую ситуацию, и я его вытаскиваю.
— Как же, позвольте вас спросить? — увлёкся разговором сосед по номеру. Бывший трюкач с экзотическим именем Радомир выдержал паузу и произнёс:
— Я — аналитик, и консультирую людей по вопросам, которые не входя компетенцию правовых норм. Человек, к примеру, находит возле своего автомобиля чужой паспорт, а в него вложен пакет с деньгами. Как поступить?
— Это, пожалуй, дело человеческой совести, а не аналитики.
— Да?! Он тоже так подумал. По своей наивности и порядочности. Поехал по адресу прописки, позвонил в дверь. Встретили его, как и следовало ожидать, очень радушно. Напоили чаем, а потом и говорят: «Через десять минут здесь будет милиция, они ждут нашего сигнала и мы вас из квартиры не выпустим. А обвинят вас в получении взятки. Конверт из бумаги особого состава, там ваши отпечатки пальцев, и приехали вы сюда за взяткой. А если примете наши условия, то обойдёмся без милиции. Сигнала подавать не будем, они решат, что мы с вами не договорились. Так что подпишите кое-какие бумаги, и разойдёмся.
— Ну и ну! Неужели такое бывает? И что же здесь мог бы сделать аналитик?
— Конечно, это блеф. Никакой милиции нет. Но ведь вымогатели — искусные актёры, убеждать умеют. Аналитик же, в этой ситуации, во-первых соединит причину и следствие. Паспорт можно потерять в том месте, где вы его доставали или убирали. Например, в сберкассе или в домоуправлении, но никак не перед чужой машиной. Более того, это место, где любой человек, хозяин машины, действует не чисто механически, а с привлечением ситуационного внимания. Ведь ему нужно определить, всё ли в порядке с машиной, подготовить её к отъезду и тому подобное. Значит, любой неординарный предмет будет им замечен. Таким образом, можно почти с уверенностью сказать, что присутствие здесь лежащего паспорта есть следствие чьего-то сознательного поступка. То есть существует большая вероятность того, что его подбросили. Но с какой целью? И, во-вторых, аналитик соединит целое, сам поступок, с конструктивными деталями его построения. В частности, с бумагой, из которой сделан конверт, или с суммой вложенных в него денег. Ведь незначительная сумма в мелких купюрах вряд ли могла бы сделать последующий криминальный ход.
— Да, любопытно, — многозначительно произнёс собеседник в возрасте. Он поднялся из кресла и снова спросил своего соседа по номеру:
— Вы кого-нибудь ждёте?
— Жду. Собственно говоря, ради этого визита я сюда и приехал.
— В таком случае не стану мешать. Консультируйте своих недотеп.
Человека в возрасте звали Аркадием Семеновичем Горбовским. Он раздавил в пепельнице окурок и стал собираться. В этот момент из коридора тихо постучали в дверь.
— Костя!
— Это меня, — уточнил аналитик.
— Сейчас я вас оставлю, — буркнул Горбовский, снимая с вешалки свою шляпу. В узкой прихожей гостиничного номера он притёр к стене вошедшего, поздоровался и вышел в коридор.
Горбовский пил недоваренный кофе в гостиничном буфете и заедал его бутербродами. В открытую форточку дышала весна, и над столиками бродили её пьянящие флюиды. Горбовский чувствовал себя первооткрывателем. В его жизни настало время перемен. Весна и время перемен. Горбовский входил в новую жизнь, которая подкараулила его и разом перевернула всё, что по крупицам собиралось два десятка лет. Кому вообще нужны перемены после пятидесяти? Нужны! Ещё как нужны. Горбовский придумал истину: «Начинать никогда не поздно! Поздно бывает…» Закончить мысль он не смог, поставил чашку и пошёл на улицу.
На город наползали сумерки. Переполненный автобус, рыча двигателем взбирался в гору. В домах зажигались окна. Где-то у локомотивного депо ревели электровозы.
Горбовский пошёл на почту, купил дешёвую открытку и послал её домой. Ему хотелось вместить в двух строках своё первооткрывательство жизни и торжество весны. Получилось обыкновенно и скучно. Он ещё помучился над эпистолярной строкой и послал открытку такой, насколько её смогла осилить его рука.
Когда Аркадий Семёнович снова вернулся в номер, аналитик снова лежал на кровати.
— Как же мне вас называть? — спросил Горбовский. — Неужели Костя?
— Зовите Радомиром, раз уж вы оказались вовлечённым в мою историю. Молодой человек перевернулся с боку на бок.
— Радомиром язык не повернётся. Буду называть Константином… Ну что, проконсультировали своего клиента? — снова спросил Аркадий Семёнович.
— Как вам сказать… Мне самому здесь не всё ясно. Загадка похоже с криминальным уклоном.
— Да? Любопытно. Может быть, посвятите, если, конечно, в этом нет тайны?
Константин принял сидячее положение, прислонился к стене и заговорил:
— Тайны, пожалуй, нет. Тот, кто приходил, является обладателем одной любопытной вещи. По-видимому, для коллекционеров она представляет определённый интерес. Это — браслет. Ножной браслет индийской танцовщицы. Вещь изумительная. Инкрустированное серебро с большими турмалинами. Браслет шириной будет с ладонь, не меньше двухсот граммов серебра. Почти фамильная ценность. Представьте себе, в восемнадцатом году он был на базаре обменён на мыло и на свечной воск. А пять лет спустя невесть как найден и возвращён прежнему хозяину.
— Что же дальше?
— Полгода назад этот браслет был заложен в ломбард. Вскоре хозяину позвонили по телефону с предложением купить у него эту вещь. Он заволновался, к телефонному звонку отнёсся с большим подозрениям. Ему позвонили ещё раз. И вот, постепенно, он даёт себя уговорить. Договаривается о встрече. Выкупает браслет из ломбарда. Показывает его покупателю. Тот очень долго изучает вещь. Не меньше часа. Не выпускает её из рук. Но в хозяине неожиданно взыграли собственнические инстинкты. Ответственность перед потомками за растраты фамильных ценностей и буквально магическое притяжение к браслету. В общем, он покупателю отказал. А едва тот ушёл, хозяин сразу пожалел о своём решении. Всё-таки деньги предлагают немалые. Что делать? И вот, к радости моего подопечного, неделю назад покупатель снова прорезался. Он вторично приезжает посмотреть вещь. Всё повторяется. Разглядывает браслет не более пяти минут и вдруг заявляет, что разочарован. Возвращает вещь хозяину и уходит! Хозяин пребывает в смятении. Он мысленно уже распределил ожидаемые деньги, уверил себя в совершенной бесполезности браслета, и тут всё сорвалось! Смутные сомнения начинают одолевать собственника реликвии. Всё подстроено! Его одурачили! Но браслет-то на месте. Тогда хозяин заподозрил подмену. Ему кажется, что металл изменил цветность, что поубавилось царапин, что потемнели камни и всякое такое. Он идёт к ювелиру. Историческая подлинность вещи подтверждена. Но хозяин вспоминает поведение покупателя при их последней встрече. Уверенность, что это был мнимый покупатель, что он приезжал за другим, не покидает человека. Пара бессонных ночей, — и обладатель браслета вызывает меня.
— Ясно, — подытожил Горбовский. — А вообще вы с ним давно знакомы?
— По телефону — неделю, воочию познакомились два часа назад. Практически при вас. Меня ему рекомендовали. В прошлом году в этом городе я проводил семинар по метаанализу. Горбовский задумался. После непродолжительной паузы снова спросил:
— Ну и что об этом говорит ваша теория?
— То, что помимо логической очевидности здесь может существовать обоснованная непредсказуемость. Аркадий Семёнович даже крякнул от вспыхнувшего в нём сарказма.
— Бросьте вы. Для того чтобы соваться в сферу правопоступка, нужно иметь хотя бы малейшее представление об этом виде деятельности. Это вам не рассуждения о теоретичности чего попало!
Молодой человек ожил. В его глазах вспыхнули черти.
— Можно подумать, что вы сами провели не одну сотню дел!
— И провёл, будьте уверены, — с ущемлённым самолюбием сказал Горбовский. — Правда, не в качестве дознавателя или следователя. Я — судья. В прошлом, конечно.
— Да?
— Так-то вот.
Константин подавил в себе наступательный порыв, благообразно улыбнулся и спросил:
— Какой же вердикт по этому делу мог бы вынести судья?
— Непонятно, есть ли здесь вообще состав преступления. Браслет ведь не подменён. На чём основываются доводы вашего подопечного? Сплошные фантазии. Результат неудовлетворённости — может быть, даже обиды. Всё-таки большие деньги уплыли. Его сознанию нужно как-то реабилитироваться, вот он и усматривает изначальный подвох.
— Вполне с вами согласен.
— Что он инкриминирует своему посетителю? Проникновение в жилище? Но с какой целью? Просто погреться? Есть ли основания предполагать, что это было проникновение с целью подготовки к последующей краже? Разве посетитель изучал расположение комнат, окон, интересовался ключами?
— Достоверно известно, что он около часа разглядывал браслет в присутствии хозяина, а потом сразу ушёл.
— Вот видите, — назидательно изрёк Горбовский, — нет никаких оснований подозревать человека в злонамерении.
— И всё-таки? — не унимался аналитик.
— Да ничего и не было!
— Я так и знал, — обречёно произнёс Константин. — Я так и знал, что вы не сумеете оторваться от типичности своих выводов. Конечно, у вас большой профессиональный опыт…
— Что вы этим хотите сказать?
— Только то, что по типическим параметрам здесь нет никакого происшествия. Но ведь человек чем-то мотивирует свои поступки. Когда он досконально изучает вещь, настойчиво хочет её приобрести, уговаривает хозяина, приезжает и сразу же теряет к вещи интерес. Может быть, здесь и нет состава преступления, но здесь есть состав умысла. И вот в нём-то и следует искать всё последующее развитие событий.
Горбовский вздохнул.
— Я реалист и практик, — сказал он, — могу судить только о том, что фактически очевидно. Сомнение должно быть обоснованно. А вы, как мне сдаётся, сомневаетесь лишь ради того, чтобы отвергнуть сложившийся опыт.
— Напротив, я хочу обогатить его более точной теорией.
— И что же вы всё-таки ответите своему клиенту?
Аналитик слез с кровати, впихнув ноги в тапочки и прошаркал в прихожую. Там он недолго рылся в карманах куртки, после чего извлёк на свет сложенную пополам бумажку.
— Это его адрес, а вот и ключ от его квартиры. Мы договорились встретиться сегодня вечером. Хочу посмотреть на браслет.
— Он дал вам свой ключ?
— Да. И попросил подождать его, поскольку может задержаться на своём садовом участке. Ему там что-то срочно понадобилось.
— Странно, — задумчиво произнёс Горбовский. — Человек вас совсем не знает, и судя по той характеристике, которую вы ему даёте, он недоверчив и осторожен, и при этом так легко доверяет вам ключ от своего дома.
— Ну, положим, это решение он принял не сразу.
Горбовский продолжил высказывать свои сомнения:
— И где это вы видели, чтобы дверь запиралась только на один замок, да к тому же в квартире с такими ценными вещами? Неужели пойдёте? Аналитик подумал и сказал решительно:
— Пойду!
— А как же насчёт того, чтобы не попасть в неприятную историю? По принципу подкинутого паспорта?
Константин покачал головой и повторил:
— Пойду.
Когда он ушёл, Горбовский распахнул настежь окно и уселся в кресло напротив. Весенние сумерки пахли липкой, молодой зеленью. Было тепло, и судья неожиданно для себя уснул. Он спал довольно долго. Ему что-то снилось, но судья не понимал своего сна. Разбудило Аркадия Семёновича ворочание ключа в замочной скважине. Наконец дверь открылась, и вошедший включил свет. Аркадий Семёнович потянулся, расправил плечи и нехотя покинул своё пригретое место.
— Ну что, ваш поход оказался удачным? — спросил Горбовский.
Аналитик не ответил. Он, как зачарованный стоял, перед вешалкой.
— Что-нибудь произошло? — поинтересовался Аркадий Семёнович.
— А? Не знаю даже, как и сказать. Одно верно, я был прав. Ситуацию готовили… Пожалуй, я опоздал. Он мёртв. Лежит там весь заляпанный кровью.
— Что?!
Молодой человек, с трудом преодолевая потрясение, стянул с себя куртку и машинально накинул её на крючок.
— Идиотская ситуация. Я ведь даже не сразу его нашёл. Можно сказать, чисто случайно, в дальней комнате. Решил посмотреть на браслет…
— Вы уверены, что это был труп?
— Теперь уже не уверен. Такая неожиданность. Я представил себе, в какое идиотское положение попал. Понимаете?
Горбовский думал. Его умственное напряжение, казалось, достигло предела. Наконец его прорвало.
— Не нужно было туда соваться, что я вам говорил!… Но если поразмыслить, то с человеком ведь мог произойти и несчастный случай.
— А если всё-таки убийство? — непонятно кого спросил аналитик.
— Тогда у нас могут возникнуть некоторые проблемы. Убитого видели сегодня в гостинице. Легко установить, к кому он приходил. Вспомните, вы что-нибудь трогали в квартире? Константин задумался, потом утвердительно кивнул:
Стакан на кухне. Пил воду. Дверные ручки, книжная полка…
— Всё, это срок! — с пониманием сказал судья. — Поверьте моему опыту.
— Что же делать? Ехать туда и для начала уничтожить все ваши следы.
— Туда, опять? — воскликнул молодой человек.
— А чем мы рискуем? Он ведь, насколько я понимаю, одинокий человек? Значит, мы ни с кем не столкнёмся. Скоро ночь, никто нас не увидит.
— Да, пожалуй, — согласился Константин.
— Вы ключ не потеряли?
Обречённый аналитик принялся ощупывать карманы куртки. После недолгих поисков ключ был предъявлен Горбовскому.
— Серьёзная улика, — задумчиво сказал судья. — Правда, косвенная… Опишите-ка мне поподробнее то место, где он живёт. Дом, двор, подъезд.
— Дом как дом. Только старый, должно быть, довоенной постройки. В три этажа. Покрыт розовой штукатуркой. С одного бока — гаражи, с другого — железные ворота. Во дворе сушится бельё.
— Двор открытый?
— Кажется, нет… Нет. Над бельём — старые тополя, такие раскидистые, тяжёлые, кучные. Двор довольно тёмный.
— Дальше.
— Подъезд один, в середине дома. Первый этаж высокий, окна открыты.
— Вас видели?
Константин задумался, покачал головой:
— Нет.
— Хорошо, дальше, — поторопил его судья.
— В подъезде темно. Ступени на лестнице выщерблены и потёрты. Что ещё?
— Сколько квартир на этаже?
— По три.
— На каком этаже живёт ваш подопечный?
— На последнем.
— Не обратили внимание, есть ли «глазки» в соседских дверях?
— Нет не обратил.
— Ладно.
Горбовский ходил по комнате взад и вперёд, спросил:
— На улице много народу?
— Никого нет. Это — переулок. Весь укрыт тополями.
— Всё, нужно ехать! — решительно сказал судья.
Аналитик, возможно по причине своего сегодняшнего просчёта, безоговорочно подчинился воле старшего товарища.
Они оставили свет в номере и по одному вышли на улицу. Вечер мягкой кистью водил по улицам и переулкам города. Уже совсем стемнело. В сумерках терялись очертания домов. Почему-то не горели фонари. Было тепло и тихо. Свет автомобильных фар выхватывал из мрака разбитый городской асфальт. Внизу, на сложении двух улиц, горел светофор. Ярко и бесполезно. Машин было мало, и они не мешали друг другу.
Углом в перекрёсток врезался дом с освещённой витриной. Привезли вечерний хлеб. Одинокая старуха, в ожидании удачной минуты, пристроилась возле рабочих, разгружавших хлебный грузовичок.
Проходя мимо, Константин втянул носом хлебное пахло. Этот запах странно подействовал на теоретика. Он успокоился. Окончательно. Конечно, рассуждения рассуждениями, но когда тебя самого припрёт, тут уж обо всём забудешь. Но теперь Константин был готов с полным хладнокровием принять этот удар судьбы. Тем более что главная битва была ещё впереди. Он знал наверняка.
Дальше их путь лежал вдоль улицы Красной Зари, мимо грязного заводика, складов, котельной, химчистки, Дома культуры с разбитой вывеской «Октябрь», мимо кирпичных заборов с плакатами «Перестройка» и дальше, на улицу без названия ввиду сорванных с её домов табличек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20