Это была прекрасная юная девушка — высокая, стройная, вся ее одежда состояла из лоскутка шелка, небрежно повязанного вокруг бедер. Ее кожа была, к немалому удивлению обоих воинов, белоснежной, глаза — серыми, а рассыпавшиеся по плечам волосы имели цвет чистого золота. Она заговорила на языке викингов, слегка запинаясь — так обычно говорят на языке, которым давно не пользовались.
— Вы... Кто вы такие? Откуда? И как попали на Остров Богов?
— Кровь Тора! — воскликнул сакс. — Она из наших!
— Ваших, — поправил кельт. Даже в эту минуту он помнил о своей ненависти к северянам. Девушка во все глаза смотрела на них.
— Мир, наверное, сильно изменился с тех пор, как я его покинула, — сказала она наконец. — Иначе как мог бы волк охотиться рядом с диким быком? По твоей шевелюре я вижу, что ты кельт, а у тебя, великан, акцент сакса.
— Оба мы изгои, — пояснил далкасец. — Видишь трупы на песке? Это команда драккара, шторм загнал нас в эти гиблые места. Этого воина зовут Ателстейн, он родом из Уэссекса и плавал с викингами, я же был его пленником. Мое имя Турлоф Даб, когда-то я принадлежал к клану О'Брайенов. А кто ты и что это за остров?
— Это древнейшая страна мира, — ответила девушка. — Рим, Египет и Китай — младенцы по сравнению с нею. А меня зовут Брунгильда, я дочь Роль-ва Торфинссона и еще несколько дней назад была здесь королевой.
Турлоф неуверенно посмотрел на Ателстейна. Все это звучало, как сказка.
— После того, что мы тут увидели, — пробурчал великан, — я готов поверить чему угодно. Так ты и в самом деле похищенное дитя Рольва Торфинссона?
— Да! — ответила девушка. — Это меня похитил Тостиг Безумный, когда напал на Оркадские острова и превратил в пепел усадьбу Рольва Торфинссона, пользуясь его отсутствием...
— А потом исчез бесследно, — перебил ее Ателстейн. — Он и в самом деле был безумен. Я плавал с ним много лет назад, зеленым еще совсем молокососом.
— Это-то его безумие и забросило меня сюда, — сказала Брунгильда. — После того, как он прошелся огнем и мечом по берегам Англии, пламя безумия, сжигавшее его мозг, погнало его в никому не ведомые южные моря. Он плыл и плыл на юг, пока дикие волки, которыми он командовал, не взбунтовались. А затем шторм разбил корабль о скалы этого острова. Тостиг и все остальные погибли, а я вцепилась в обломок обшивки, и море, по капризу богов, выбросило меня, полуживую, на берег. Мне было тогда пятнадцать весен, и случилось это десять лет назад. Здесь живут странные люди, — помолчав, добавила она. — У них коричневая кожа, и они сведущи в сокровенных тайнах магии. Когда они нашли меня, лежащей без сознания на песке, то очень удивились — до тех пор им не приходилось видеть белокожих людей. Их жрецы тут же заявили, что я богиня, посланная им морем. Жрецы поселили меня в храме и поклонялись мне наравне с иными богами. Их верховный жрец, старец Готан — да будет проклято его имя! — научил меня многому, страшному и необычному. Я очень быстро усвоила их язык и многие секреты жрецов, а когда выросла и превратилась в женщину, почувствовала, что этого мне мало. Я считала недостойным дочери короля морей смиренно сидеть в святилище и принимать дары цветами и овощами, а иногда и человеческими жертвами.
Она прервала на секунду свой рассказ. Ее глаза блестели, и она действительно походила теперь на воительницу, какой хотела казаться.
— Ну что ж, — продолжала она, — нашелся человек, который влюбился в меня: Котар, молодой вождь. Мы сговорились с ним и сбросили в конце концов ярмо старца Готана. Это было ужасное время, время заговоров и контрзаговоров, интриг, восстаний, мятежей и кровавой резни. Мужчины и женщины гибли, как мухи, по улицам Бэл-Сагота рекою текла кровь. Победили мы: Котар и я! Династия Ангар прекратила свое существование, и в одну прекрасную ночь, кровавую и безумную, я, королева и богиня, взошла на трон на древнем Острове Богов!
Она выпрямилась, ее лицо сияло от гордости, грудь вздымалась и опадала. Турлоф почувствовал восхищение и отвращение одновременно. Ему доводилось видеть, как возносятся на вершины власти, видел он также, как падают с них в бездну, и всеми фибрами души ощущал плывущую отовсюду кровь, неким внутренним зрением постигал жестокость и измены, поражаясь первобытной беспомощности этой женщины-ребенка.
— Если ты была королевой, — сказал он, — то почему тебя в твоем собственном королевстве гоняет по лесу чудовище?
Брунгильда прикусила губу, и на ее щеках загорелся румянец гнева.
— А что губит женщину, кем бы она ни была? Я доверилась мужчине. Это был Котар, мой возлюбленный, с которым я делила власть. Он предал меня. Когда я вознесла его до себя и готова была даже уступить место рядом на троне, то узнала, что он изменяет мне с иной женщиной. Я убила обоих.
— Ты настоящая Брунгильда, — улыбнулся холодно Турлоф. — И что случилось потом?
— Народ любил Котара. Готан беспрестанно подзуживал горожан. Величайшей моей ошибкой было то, что я оставила в живых проклятого старца, не убила его сразу. Итак, Готан восстал против меня, как и я когда-то против него. Верные ему воины вырезали моих гвардейцев и схватили меня, но не решились отправить на тот свет. Я была богиней для них, и Готан боялся, что народ одумается и вернет мне корону, поэтому той же ночью приказал отвести меня в запретную часть лагуны. Жрецы привезли меня сюда на челне и, нагую и безоружную, оставили на милость божества.
— Этого... не так ли? — Ателстейн показал на труп чудовища у своих ног. Брунгильда вздрогнула.
— Много веков назад на острове жило много подобных тварей. Так говорят легенды. Они нападали на жителей Бэл-Сагота и пожирали их сотнями. В конце концов, однако, их истребили в центральной части острова, а на этой стороне лагуны они сами вымерли — все, кроме одной, жившей тут уже многие сотни лет. В прежние времена с нею пытались покончить, посылали целые отряды воинов, но эта тварь была самой огромной из всех дьявольских птиц и убивала каждого, кто осмеливался стать на ее пути. Тогда жрецы провозгласили ее богом и оставили ей эту часть острова. Здесь не бывает людей, кроме тех, которых приносят в жертву. Чудовище не могло проникнуть в заселенную людьми часть острова, потому что воды лагуны кишат акулами — они разорвали бы на куски даже это страшилище, посмей оно сунуться в воду. Некоторое время я укрывалась среди деревьев, но тварь в конце концов меня выследила. Остальное вам известно. Я обязана вам жизнью. Что вы собираетесь теперь делать?
Ателстейн посмотрел на Турлофа, тот пожал плечами.
— А что нам остается? Сдохнем с голоду в этом лесу.
— Послушайте, что я вам скажу, — сказал девушка и голос ее зазвенел торжеством, а глаза вспыхнули. Среди людей Бэл-Сагота бытует поверье, что пробьет час — и из моря выйдут железные люди, и тогда город Бэл-Сагот падет. Вы, в своих кольчугах и шлемах, им, никогда не видевшим доспехов, воистину покажетесь железными людьми. Вы убили Горт-голку, их птичье божество... вы вышли из моря, как и я... они будут смотреть на вас, как на богов. Идите же со мной и помогите мне вернуть мое королевство. Прекрасные одеяния, великолепные дворцы, юные девушки — все будет вашим!
Даже столь радужные перспективы не соблазнили бы Турлофа, хотя щедрость предложения произвела на него впечатление. Однако он не прочь был взглянуть на необыкновенный город, о котором говорила Брунгильда, а мысль о двух воинах и девушке, отвоевывающих королевство, показалась ему забавной.
— Я согласен, — сказал он. — А ты, Ателстейн?
— Мое брюхо пусто, — ответил великан. — Покажите мне жратву, и я прорублю к ней дорогу через любые орды жрецов и воинов.
— Веди нас в город, — повернулся далкасец к Брунгильде.
— Вперед! — крикнула она, вознося в упоении белые руки. — Дрожите, Готан, Ска и Гелка! Я верну корону, которую вы вырвали из моих рук, и на этот раз никому из вас пощады не будет! Я сброшу Готана с крепостной башни, и пусть земля содрогнется от воя его демонов! Увидим, справится ли бог Гол-горот с мечом, отрубившим ногу Горт-голке. Отрежьте голову монстру, чтобы люди видели, что вы победили бога-птицу, и следуйте за мной! Солнце высоко, а я уже сегодня ночью хочу спать в своем дворце.
Троица компаньонов углубилась в тень густого леса. Сквозь ветви деревьев, сплетавшиеся высоко над их головами, сочился таинственный мерцающий свет.
Через некоторое время тип растительности изменился. Деревья стали ниже и тоньше, с их ветвей тут и там свисали сочные плоды. Брунгильда показала воинам те из них, что были съедобными, и спутники ее на ходу подкрепились. Турлофу этого оказалось вполне достаточно, Ателстейн же, хотя съел огромное количество плодов, так и не смог утолить голод. Он привык к более солидной пище, и даже викингов, славившихся умением много и часто есть, поражала способность великана в считанные минуты поглощать огромные количества мяса и пива.
— Посмотрите! — громко воскликнула Брунгильда, протягивая руку. — Это башни Бэл-Сагота!
Воины, приглядевшись, заметили между деревьями белое, мглистое и, судя по всему, весьма отдаленное сияние. Казалось, высоко в небесах висели крепостные стены, окруженные со всех сторон пушистыми облаками. Это зрелище поразило до глубины души склонного к мистике кельта, и даже Ателстейн притих, словно и на него подействовали языческая красота и загадочность этой картины.
Они шли дальше лесом. Город то скрывался из глаз, когда его заслоняли кроны деревьев, то появлялся вновь, все такой же далекий и загадочный. В конце концов, они вышли на опушку леса, плавно переходившую в берег широкой голубой лагуны. Только теперь они смогли оценить всю красоту пейзажа. На другом берегу склон возносился несколькими правильными, похожими на застывшие волны, складками к подножию стоявших поодаль холмов. Террасы были покрыты густой травой, кое-где шумели небольшие рощицы, на горизонте темнело кольцо леса, опоясывавшее, по словам Брунгильды, весь остров. А среди молчаливых холмов дремал древний город Бэл-Сагот. На фоне утреннего неба четко вырисовывались его белые стены и сапфировые башни.
— Разве за такое королевство не стоит сразиться? — звонко воскликнула Брунгильда. — Поспешим же! Нужно связать из тех вон сухих деревьев плот. Без него нам не переплыть лагуну, в ней полно акул.
В тот же миг высокая трава на противоположном берегу зашевелилась, и из нее высунулась голова нагого бронзовокожего мужчины. Он несколько мгновений вглядывался в них расширенными от изумления глазами, а когда Ателстейн громко рявкнул и взметнул вверх страшную голову Горт-гол-ки, приглушенно вскрикнул и, словно напуганная до смерти антилопа, бросился бежать.
— Это раб, которого оставил тут Готан, чтобы помешать мне, если я попытаюсь переплыть лагуну, — сказал Брунгильда с гневным удовлетворением. — Пусть бежит в город и расскажет всем, что тут видел. Но нам придется поспешить, иначе Готан успеет преградить нам путь.
Турлоф и Ателстейн тут же взялись за работу. На земле поблизости валялось немало деревьев, воины очистили их от веток и связали длинными лианами. Вскоре плот, неказистый на вид, но достаточно прочный, вполне способный выдержать их тяжесть, был готов. Брунгильда вздохнула с облегчением, когда они выскочили наконец на другой берег.
— Идем прямо в город, — сказала она. — Раб уже добрался до него, и за нами, наверняка, будут наблюдать со стен. Действовать смело — единственный путь к победе. Клянусь молотом Тора, я все отдала бы, чтобы увидеть рожу Готана в ту минуту, когда слуга донес ему, что Брунгильда возвращается, а с нею идут двое могучих воинов, несущих в руках голову того, кому она предназначена была в жертву.
— Почему ты не избавилась от этого Готана, когда была королевой? — спросил Ателстейн.
Она покачала головой, и в глазах ее мелькнул страх.
— Легче сказать, чем сделать. Половина горожан его ненавидит, вторая — стоит за него горою, и все его боятся. Старики рассказывают, что он уже тогда был старцем, когда они под стол пешком ходили. Народ верит, что он более бог, чем жрец, да и сама я видела, как он творил такое, что понять не под силу простому смертному. Я была марионеткой в его руках и коснулась лишь края его тайных знаний, но и от того, с чем я столкнулась, стыла кровь в жилах. Я видела странные тени, крадущиеся по ночам вдоль стен, а когда пробиралась ощупью черными подземными коридорами, слышала кошмарные звуки и ощущала запахи ужасных существ. А однажды я различила даже страшный вой где-то в глубине под холмом, на котором стоит Бэл-Сагот.
Брунгилъду охватила дрожь.
— Многим богам поклоняются в Бэл-Саготе, и самым грозным из них был Гол-горот, бог Тьмы, чья статуя многие века стояла в Храме Теней. Я, победив Готана, запретила поклоняться Гол-гороту и заставила жрецов чтить единственное божество — меня, дочь моря А-апу. Я приказала нескольким силачам взять тяжелые молоты и разбить статую бога Тьмы, но молоты разлетелись на куски при первых же ударах, тяжело поранив тех, кто поднял руку на бога, на статуе же не осталось ни одной царапины. Я вынуждена была отступиться от статуи, но приказала замуровать вход в Храм Теней. Когда к власти снова пришел Готан, скрывавшийся до поры до времени где-то в подземельях, вернулся и Гол-горот, сея страх и ужас. Статуи А-алы разбили, а ее жрецы с воем испустили дух на алтарях Черного Бога. Но теперь посмотрим, кто возьмет верх!
— Да, ты, несомненно, валькирия, — пробурчал Ателстейн. — Но трое против целого народа: соотношение не самое удачное, и еще надо учитывать, что все жители Бэл-Сагота — колдуны да ведьмы.
— Успокойся! — воскликнула Брунгильда презрительно. — Это верно, что среди них хватает чернокнижников, но, хотя люди эти покажутся вам странными, они столь же глупы и трусливы, как и любые другие. Когда Готан тащил меня, связанную, по улицам, они плевали мне в лицо. А вот теперь вы увидите, как они отшатнутся от Ска, нового короля, которого дал им Готан, едва увидят, что вновь восходит моя звезда. Действуйте смело, но осторожно.
Они шли по долгому пологому склону и постепенно приближались к возносящимся на невероятную высоту стенам. «Не иначе, языческие боги строили этот город», — думал Турлоф. Стены были похожи на мраморные, и в сравнении с их зубчатыми верхушками и стройными башнями меркли в памяти Рим, Дамаск и Византия. Широкая белая дорога вела из долины на площадь у ворот. Троица авантюристов ступила на нее, чувствуя на себе сосредоточенные взоры сотен укрывающихся где-то там, наверху, глаз. На стенах никого не было, город словно вымер, но пронизывающие взгляды чувствовались постоянно.
Они остановились у массивных ворот, выкованных, как показалось изумленным воинам, из чистого серебра.
— Королевская добыча, — проворчал Ателстейн. Его глаза блестели. — Эх, нам бы корабль да команду головорезов посвирепее...
— Ударьте в ворота и сразу же отступите — сверху могут что-нибудь сбросить, — приказала Брунгильда.
Грохот ирландского топора, обрушившегося на ворота, разбудил эхо среди отдаленных холмов. Все трое тотчас отошли на несколько шагов. Гигантские створки ворот растворились внутрь, и навстречу искателям приключений вышла группа высоких, бронзовокожих, стройных мужчин. Все они были нагими, лишь бедра их прикрывали богато изукрашенные повязки, да в шевелюрах колыхались роскошные яркие перья, на запястьях и лодыжках поблескивали золотые и серебряные браслеты, инкрустированные драгоценными камнями. Доспехов на них не было, но каждый держал в левой руке щит из твердого, до блеска отполированного дерева, обитого серебром. Вооружены они были копьями с узкими длинными наконечниками, все это выковано было из прекрасной стали. Судя по всему, эти люди больше полагались на свое воинское искусство и ловкость, чем на грубую силу.
Во главе процессии шли трое мужей. Одним из них был статный воин с ястребиными чертами лица, почти столь же высокий, как Ателстейн. На шее у него на тяжелой золотой цепи висел странного вида амулет, вырезанный из зеленого камня. Второй был молод и смотрел на гостей исподлобья. Его плечи покрывал переливавшийся всеми цветами радуги плащ из перьев попугаев. Третий из мужей не носил на себе ничего, кроме простой набедренной повязки, в руках его не было никакого оружия. Он был стар, очень высок и худ, и у него, единственного из всех, стоявших за воротами, была борода, столь же белая, как и ниспадавшие на плечи волосы, а его огромные черные глаза сверкали так, будто за ними пылал тайный огонь. Турлоф сразу же понял, что это и есть Готан, жрец Черного Бога, расточающий вокруг себя ауру древности и таинственности. Его глаза были похожи на окна заброшенного храма, за которыми отвратительными призраками сновали темные страшные мысли. Кельт чувствовал, что этот старец познал слишком много пагубных секретов и тайн, чтобы остаться человеком.
1 2 3 4 5