– вспылил Максимов. – Да мне-то не горе! Я свое сказал! А если не впрок… будьте здоровы!
Максимов вышел из комнаты так стремительно, что никто не успел удержать его.
– Попробуй разберись, – мрачно произнес Копытов. – Ведь сколько раз говорил: проверяйте, понимаете ли, каждое слово, с оглядкой пишите. Фраза, будь она неладна, в сторону увести может. Лучше уж без всяких этих… эпитетов, что ли, писать.
– Если вы не верите мне, воля ваша, – Олег обиженно замолчал и принял позу оскорбленного.
– Мы тебе верим, – втянув голову в плечи, стал объяснять редактор, – но правоту надо доказать. И не нам, а Максимову. Он молчать не будет, он жаловаться пойдет и не куда-нибудь, а в обком. На пятый этаж. Назначу комиссию, она разберется.
– А я верю Максимову, – отчетливо проговорил Полуяров, посмотрев на Ларису. – Верю.
С летучки Николай вышел радостным – для него все обошлось как нельзя лучше. Он подсел к Лесному с твердым намерением уговорить его зайти в ресторан.
– Настроение? – спросил Николай.
– Ничего. Скучновато. Ни одного знакомого, – отвернувшись в сторону, сказал Лесной.
– Это дело поправимое. Я тоже живу не особенно весело. А двое грустных – это уже не очень грустно.
– Вы ведь женаты? – полуутвердительно спросил Лесной. – Вам должно быть весело.
– Ха! – воскликнул Николай. – Как раз женатые редко бывают веселыми. Зайдете ко мне, увидите вблизи семейное счастье. Вот вечер наступает, а моей жены дома нет. Трудится…
Лесной не ответил, и Николай подумал, что никто, собственно, не мешает ему выпить в одиночестве.
* * *
В номере, где остановился Валентин, было неуютно. Высокая, продолговатая, похожая на пенал комната, салатного цвета стены с аляповатым трафаретом, два чемодана и тюк, еще неразобранные, – все это свидетельствовало о том, что он недолго задержится здесь. Валентин стоял у окна, не двигаясь, хотя чувствовал, что из щелей между рамами дует.
Бывает иногда такое странное состояние, когда и грустно и тоскливо, когда остро сознаешь, что несчастлив, и в то же время смотришь на это спокойно, как на неизбежное.
Случилось это почти шесть лет назад, на стадионе. Ничто не предвещало дурной погоды. Все пришли на футбол без плащей и зонтиков. Игра была, как потом рассказывали мальчишки, мировой и нормальной, но в разгар футбольной схватки над стадионом быстро собрались тучи, прокатился гром, и полил дождь.
Валентин укрылся под козырьком крыши одного из киосков. Там, плечом к плечу, приютилось несколько человек. Он пристроился крайним. Стоять навытяжку, не двигаясь, ощущая, как костюм прилипает к телу, – и неприятно, и скучно.
Вдруг Валентин увидел бежавшую от трибуны девушку. В ее движениях было столько ловкости, что он сразу забыл о дожде. Девушка бежала, держа руки у груди, рассчитанными прыжками перескакивая через лужи. У киоска она остановилась. «Красивая», – подумал Валентин и неожиданно для самого себя взволнованно предложил:
– Пожалуйста, вставайте на мое место! Здесь очень сухо.
Она поблагодарила его кивком головы, перепрыгнула через лужу и встала на клочок сухой земли. Немного осмелев, Валентин подвинулся к девушке и осторожно заглянул ей в лицо. Она была красива, особенно в профиль. Короткие мелкозавитые волосы прилипли к высокому гладкому лбу. Тонкий, словно точеный нос, прямые брови. Большие черные глаза. Родинка над верхней губой.
В то время Валентин увлекался античным искусством и ему показалось: в облике девушки есть что-то от целомудренного очарования древнегреческих статуй. Еще не понимая, что с ним происходит, он размышлял глубокомысленно и витиевато: «Она мне нравится, а я и не знаю ее. Почему так бывает? Может быть, это нехорошо? Ведь считается, что если мужчина восхищается красотой женского лица или рук, то в этом нет ничего предосудительного. Но стоит восхититься красотой женского тела, как тебя сочтут безнравственным. А ведь в древних статуях – красота и радость жизни. Автора Венеры Милосской – этого гимна женской красоте – никак нельзя обвинить в безнравственности. Древние греки считали человеческое тело непревзойденным образцом красоты… А теперь черствые сухари исключили женскую красоту из круга эстетических наслаждений. Почему? Этот ложный, ханжеский стыд – признак духовной ограниченности, пережиток прошлого, когда женщина была предметом купли и продажи, когда сам общественный строй принижал человека, опошлял все светлое и чистое, что возвышает душу. Сейчас, когда мы боремся за нового человека, за то, чтобы он был красив во всем, женская красота должна вернуться в искусство и войти в педагогику. Так и будет!»
– Три, – сказала девушка.
– Да, – отозвался он. – А что?
– Смешной какой! Вы три папиросы выкурили.
Сосчитал. Действительно, три штуки, и все недокуренные.
– Кончается дождик, надо идти, – сказала девушка.
Пошли. Валентин шагал рядом, чувствуя, как непривычно часто колотится сердце. Ведь девушка в любой момент могла свернуть в переулок или сказать: «До свиданья!» Значит, он больше не увидит ее!
Когда они подошли к городскому саду, Валентин пробормотал, надеясь, что она не услышит:
– Идемте в кино.
Но она услышала и ответила:
– Холодно.
От неопределенности ответа, в котором были и согласие, и отказ, Валентин растерялся и сказал, отвернувшись в сторону:
– В кино тепло. Девушка промолчала.
Она смотрела обрывок старой афиши и не повернулась, когда Валентин направился к кассе. С билетами в руках он подошел к девушке.
– Вот, – упавшим голосом произнес он.
Девушка почему-то вздохнула.
– Идемте, – совсем тихо позвал Валентин, и она кивнула. Он пошел за ней, осторожно ступающей стройными ногами по размытой земле.
До начала сеанса оставался час. Валентин сбегал в буфет и вернулся с двумя черствыми пирожными.
– Ой! – обрадовалась девушка. – Я очень есть хочу.
Раньше красивые девушки казались Валентину либо капризными и чопорными, либо развязными, а эта непринужденно, с удовольствием кусала пирожное, держа ладонь лодочкой; не отказалась от второго, потом сказала:
– Ну вот, теперь я пить захотела.
Фильм был заграничный, с запутанным сюжетом, с выстрелами и пятиминутными поцелуями; читать бесконечные надписи было утомительно, и Валентин больше смотрел на девушку, чем на экран. Поворачивая к ней голову, он видел в темноте блестевшие глаза. Раздался выстрел, девушка вздрогнула, и Валентин замер, почувствовав, как к нему на мгновение прикоснулось теплое девичье плечо. До конца сеанса он просидел не пошевелившись, но больше выстрелов не было.
Когда вышли из кинотеатра, уже стемнело. Тускло горели электрические огни в матовых абажурах. Холодный ветер шелестел мокрыми листьями тополей. Оркестр на танцплощадке старательно играл краковяк. В освещенных окнах киосков с прохладительными напитками скучали продавщицы. В темной аллее кто-то бренчал на гитаре. Влюбленные пары с тоской поглядывали на мокрые скамейки. Смеялись, громко и озорно, девушки, взлетая на качелях в темное небо. В стрелковом тире подвыпивший мужчина в мокрой белой косоворотке, закрыв оба глаза, целился в жестяного зайца.
– Вы что, провожаете? – полюбопытствовала девушка.
– Да, вроде, а что?
– Ничего, просто так спросила. Смешно получается.
– Почему? – насторожился Валентин.
– Вы бы хоть спросили, как меня зовут. – Неудобно…
– Так я и поверила. В кино приглашать удобно, а…
– Нет, правда, честное слово! – Валентин непроизвольно прижал руки к груди. – Я сам не понимаю, как все получилось. Не верится даже. Я первый раз…
С ее лица исчезло озорное выражение. Она посмотрела на Валентина внимательно и серьезно. Чтобы избавиться от неловкости, он спросил:
– Вы где живете?
Она удивилась перемене тона и ответила:
– Вот здесь. До свиданья. Спасибо.
– Как вас зовут?
Если бы он спросил из простого любопытства, она бы, конечно, назвала себя, но что-то в нем ей понравилось, и она проговорила лукаво и весело:
– Приходите в среду в спортзал «Динамо», узнаете! – и захлопнула дверь.
Валентин присел на каменные перила крыльца и попытался понять, что же произошло. Вспомнил, как она ела пирожное, держа ладонь лодочкой… Он спрыгнул с перил и пошел.
Когда быстро идешь по темным пустынным улицам, думается очень легко, хотя трудно разобраться в охвативших тебя мыслях и чувствах. В юношеском воображении девушки кажутся по меньшей мере неземными существами, и все, связанное с ними, бывает светлым и радостным.
Правда, иногда появлялись мысли, тревожные и стыдливые. Женская красота часто напоминала о себе; Валентин отводил глаза в сторону и жалел, что люди разучились преклоняться перед самым красивым на свете,
А сейчас пришло что-то совсем незнакомое. Девушка, прижавшаяся к нему, когда на экране кто-то за кем-то гнался, стала ему такой дорогой и близкой, такой необходимой для счастья, что он испугался. Он старался доказать себе, что ничего необыкновенного не случилось, что все это – блажь и ерунда на постном масле, что ни в какой спортзал он не пойдет. Чего он там не видел?
Но ждал среды… Будильник, спутник коротких студенческих ночей, во время экзаменов всегда забегавший вперед, теперь еле двигал стрелками. Иногда казалось, что больше ждать невозможно; тогда Валентин бросался на улицу и бежал, постепенно замедляя шаги, к ее дому, ходил около него, старательно давил на асфальте окурки.
В среду он снова увидел ее.
Выстояв длинную очередь в кассу, Валентин еле отыскал свободное место на скамейках для зрителей в небольшом спортивном зале. Диктор объявил, что гимнастические соревнования продолжаются. Валентин смотрел не столько на выступления гимнастов, сколько по сторонам.
– Выступает Ольга Миронова, – раздалось из динамика, и аплодисменты заглушили торжественный голос.
Случайно взглянув на середину зала, Валентин в первое мгновение оторопел – у брусьев стояла она, Ольга, в голубом купальнике, перехваченном белым пояском. Он не узнавал ее: она казалась и выше, и стройнее, и красивее, чем он запомнил ее.
– Хорошо работает Миронова, – сказал кто-то за спиной Валентина, – всего десятиклассница, а на первое выходит.
И вдруг зал охнул: спрыгнув с брусьев, Ольга покачнулась. Валентин проследил, в какие двери она убежала и, наступая на ноги зрителям, пробрался к выходу. В длинном коридоре было шумно, многолюдно, и Валентин не осмелился спросить, где можно разыскать Ольгу Миронову.
Через некоторое время она вышла в коридор, одетая, с чемоданчиком. Валентин шагнул к ней и, увидев заплаканное лицо, горячо прошептал:
– Идемте, пожалуйста, в кино…
– Какой вы… – раздраженно проговорила Ольга. – У меня несчастье, а вы…
И направилась к выходу. Валентин догнал ее уже на улице и спросил:
– Куда вы? Не уходите. Может быть, вам не надо уходить…
Она шла молча, и он отстал. Это было глупо, жестоко, непонятно, но она ушла, а он остался. Девушка затерялась в толпе, Валентин долго смотрел в сторону, где она скрылась.
Спустя несколько дней Валентин узнал, что она живет в другом городе, а сюда приезжала на соревнования.
Валентин не обижался на судьбу, но вскоре заметил: все, что он встречал в жизни хорошего, так или иначе связывалось в его представлении с Ольгой. Все, чего в жизни недоставало, он находил в Ольге. Она не забывалась, и беззаветное, самоотверженное чувство не уходило из сердца.
Первая любовь – самая восторженная, самая искренняя, самая глупая, не тронутая ни жизненным опытом, в котором страсть уживается, пусть бескорыстно, с практичностью, ни рассудочным самоконтролем, который сдерживает проявление чувств. Валентин не боялся ошибиться, верил, что любовь победит, какие бы беды ни стояли у нее на пути, какие бы испытания ни принесла ей судьба. Настоящая любовь, наверное, единственная, к ней пойдешь, отказав себе во всем, пойдешь, не считая бессонных ночей, горестей и неудач. И, наверное, ни слабость в минуты усталости, ни насмешки не заставят тебя свернуть в сторону. Валентин верил, что не с неба прямо в руки падает любовь, а растет, мужает, крепнет в будничных делах, пропитывает жизнь стремлением стать лучше, чем ты есть, желанием работать, бороться.
Через два года Валентин увидел Ольгу в том же спортивном зале. Он сидел, ожидая начала соревнований и одновременно боясь первого мгновения, когда увидит ее. Он так был уверен во встрече, что не посмотрел, есть ли фамилия Ольги среди участников соревнований.
– Первое место Роговой обеспечено, – услышал он, – уверенно растет.
– Простите, – спросил Валентин, – а Миронова выступает?
– Миронова? – юноша в зеленой футболке посмотрел на него, как на невежду. – Это девичья фамилия Роговой.
– Девичья? – с трудом выговорил Валентин.
– Ну да, – объяснили ему, – когда девушка выходит замуж, она берет фамилию мужа. Понимаете?
– Понимаю, – пробормотал Валентин.
Он вышел из зала и направился к выходу. Зачем ей нужно было менять фамилию, когда он… Валентин остановился. Именно сейчас он впервые сказал себе, что любит ее.
До вечера он бродил по аллее около павильона. К тому времени, когда здесь появилась Ольга, он уже успокоился.
– Вы обиделись на меня тогда? – смеясь, спросила она. – Я была вздорной девчонкой. Простите, я нехорошо отнеслась к вам. Уж очень обидно было, потеряла первое место.
– Вы замужем?
– Представьте себе, – беззаботно отозвалась Ольга. – А вы женаты?
– Что вы? – удивился Валентин. – Конечно, нет.
– Почему «конечно»? Я тоже не собиралась.
Над стадионом носился ветер, хлопал флагами, играл вымпелами. Безоблачное небо постепенно синело. Когда затихал шум на трибунах, слышно было, как в кустах щебечут птицы.
– Я изменилась?
Да, изменилась. Его Ольга, которой он мысленно доверял все свои мечты и мысли, теперь казалась чужим человеком, равнодушным к его судьбе.
– Нам не надо встречаться, – весело говорила Ольга. – Каждая встреча с вами кончается для меня плохо – не могу добраться до первого места.
Ольга была ростом с него, и, подняв глаза, он встретился с ней взглядом.
– Каждая встреча с вами для меня кончается плохо, – тихо повторил он. – Дело в том, что тогда…
– Я пошутила, – перебила Ольга, и ее смуглые щеки порозовели.
– Я понимаю, – продолжал Валентин. – Желаю вам всегда занимать только первое место.
Когда Ольга уехала, он сначала почувствовал себя бессильным перед желанием снова увидеть, услышать ее. Он готов был бросить все, по шпалам бежать к ней, чтобы сказать: «Здравствуй, я люблю тебя».
Странное чувство иногда испытывал он: ведь она живет, дышит, говорит, смеется, но – где-то недосягаемо далеко. Как это может быть?
Настало время, когда Валентин смалодушничал – пробовал влюбиться, ухаживал, притворялся перед самим собой, а однажды прокутил всю стипендию в один вечер. И, казалось, что голова болела не от вина – от собственной глупости, жалких попыток спрятаться от трудностей. Все сильнее он убеждался в том, что не забудет Ольгу, писал ей чуть не каждый день, но не отправил ни одного письма.
Теперь он любил живую женщину, а не плод разгоряченной юношеской фантазии. Спокойно и холодно он сознавал, что от Ольги зависит вся его жизнь.
Валентин имел право любить по-земному, потому что преклонение перед женщиной, перед женской красотой всегда соединялось в нем с глубоким, идущим от сердца уважением. Он ясно помнил, как родилось в нем это мужское уважение, успокоившее душу.
Началось с того, что в художественной галерее он стал подолгу задерживаться у картин и статуй, мимо которых раньше проходил с деланно равнодушным видом или рассматривал тайком, как недозволенное. Теперь он спокойно и сосредоточенно разглядывал прекрасные линии человеческого тела и думал, почему же уходит из искусства эта целомудренная, радующая сердце красота? Что люди нашли в ней плохого?
И неприятная мысль приходила в голову: а вдруг только статуи и картины будят во мне хорошее? Встречу живую и уже не буду таким?
Случилось это в пионерском лагере, где Валентин работал вожатым. Вечером, когда уставшие за день ребята засыпали, в красном уголке собирались взрослые. Валентин всегда с мальчишеским обожанием следил за врачом Пожарской. Ее яркая восточная красота смущала Валентина, заставляла непонятно отчего краснеть и в то же время рядом с ней он ощущал непрестанную радость.
Однажды Пожарская не пришла, и Валентин, словно ему чего-то недоставало, посидел, погрустил и побрел к реке. Лагерный лес слился с теплой темнотой, и было приятно вот так бесцельно идти и ни о чем не думать. Выйдя на прибрежную горку, он отпрянул назад и спрятался за ствол ели.
Внизу, у воды, стояла Пожарская, прямая, стройная, закинув руки за голову. Он видел ее всю. Понимал, что надо уйти. И не уходил. Женщина медленно вошла в реку, бросилась вперед и поплыла.
Обратно Валентин шел медленно. Спать не хотелось. Было радостно думать, что он убедился в своей правоте:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Максимов вышел из комнаты так стремительно, что никто не успел удержать его.
– Попробуй разберись, – мрачно произнес Копытов. – Ведь сколько раз говорил: проверяйте, понимаете ли, каждое слово, с оглядкой пишите. Фраза, будь она неладна, в сторону увести может. Лучше уж без всяких этих… эпитетов, что ли, писать.
– Если вы не верите мне, воля ваша, – Олег обиженно замолчал и принял позу оскорбленного.
– Мы тебе верим, – втянув голову в плечи, стал объяснять редактор, – но правоту надо доказать. И не нам, а Максимову. Он молчать не будет, он жаловаться пойдет и не куда-нибудь, а в обком. На пятый этаж. Назначу комиссию, она разберется.
– А я верю Максимову, – отчетливо проговорил Полуяров, посмотрев на Ларису. – Верю.
С летучки Николай вышел радостным – для него все обошлось как нельзя лучше. Он подсел к Лесному с твердым намерением уговорить его зайти в ресторан.
– Настроение? – спросил Николай.
– Ничего. Скучновато. Ни одного знакомого, – отвернувшись в сторону, сказал Лесной.
– Это дело поправимое. Я тоже живу не особенно весело. А двое грустных – это уже не очень грустно.
– Вы ведь женаты? – полуутвердительно спросил Лесной. – Вам должно быть весело.
– Ха! – воскликнул Николай. – Как раз женатые редко бывают веселыми. Зайдете ко мне, увидите вблизи семейное счастье. Вот вечер наступает, а моей жены дома нет. Трудится…
Лесной не ответил, и Николай подумал, что никто, собственно, не мешает ему выпить в одиночестве.
* * *
В номере, где остановился Валентин, было неуютно. Высокая, продолговатая, похожая на пенал комната, салатного цвета стены с аляповатым трафаретом, два чемодана и тюк, еще неразобранные, – все это свидетельствовало о том, что он недолго задержится здесь. Валентин стоял у окна, не двигаясь, хотя чувствовал, что из щелей между рамами дует.
Бывает иногда такое странное состояние, когда и грустно и тоскливо, когда остро сознаешь, что несчастлив, и в то же время смотришь на это спокойно, как на неизбежное.
Случилось это почти шесть лет назад, на стадионе. Ничто не предвещало дурной погоды. Все пришли на футбол без плащей и зонтиков. Игра была, как потом рассказывали мальчишки, мировой и нормальной, но в разгар футбольной схватки над стадионом быстро собрались тучи, прокатился гром, и полил дождь.
Валентин укрылся под козырьком крыши одного из киосков. Там, плечом к плечу, приютилось несколько человек. Он пристроился крайним. Стоять навытяжку, не двигаясь, ощущая, как костюм прилипает к телу, – и неприятно, и скучно.
Вдруг Валентин увидел бежавшую от трибуны девушку. В ее движениях было столько ловкости, что он сразу забыл о дожде. Девушка бежала, держа руки у груди, рассчитанными прыжками перескакивая через лужи. У киоска она остановилась. «Красивая», – подумал Валентин и неожиданно для самого себя взволнованно предложил:
– Пожалуйста, вставайте на мое место! Здесь очень сухо.
Она поблагодарила его кивком головы, перепрыгнула через лужу и встала на клочок сухой земли. Немного осмелев, Валентин подвинулся к девушке и осторожно заглянул ей в лицо. Она была красива, особенно в профиль. Короткие мелкозавитые волосы прилипли к высокому гладкому лбу. Тонкий, словно точеный нос, прямые брови. Большие черные глаза. Родинка над верхней губой.
В то время Валентин увлекался античным искусством и ему показалось: в облике девушки есть что-то от целомудренного очарования древнегреческих статуй. Еще не понимая, что с ним происходит, он размышлял глубокомысленно и витиевато: «Она мне нравится, а я и не знаю ее. Почему так бывает? Может быть, это нехорошо? Ведь считается, что если мужчина восхищается красотой женского лица или рук, то в этом нет ничего предосудительного. Но стоит восхититься красотой женского тела, как тебя сочтут безнравственным. А ведь в древних статуях – красота и радость жизни. Автора Венеры Милосской – этого гимна женской красоте – никак нельзя обвинить в безнравственности. Древние греки считали человеческое тело непревзойденным образцом красоты… А теперь черствые сухари исключили женскую красоту из круга эстетических наслаждений. Почему? Этот ложный, ханжеский стыд – признак духовной ограниченности, пережиток прошлого, когда женщина была предметом купли и продажи, когда сам общественный строй принижал человека, опошлял все светлое и чистое, что возвышает душу. Сейчас, когда мы боремся за нового человека, за то, чтобы он был красив во всем, женская красота должна вернуться в искусство и войти в педагогику. Так и будет!»
– Три, – сказала девушка.
– Да, – отозвался он. – А что?
– Смешной какой! Вы три папиросы выкурили.
Сосчитал. Действительно, три штуки, и все недокуренные.
– Кончается дождик, надо идти, – сказала девушка.
Пошли. Валентин шагал рядом, чувствуя, как непривычно часто колотится сердце. Ведь девушка в любой момент могла свернуть в переулок или сказать: «До свиданья!» Значит, он больше не увидит ее!
Когда они подошли к городскому саду, Валентин пробормотал, надеясь, что она не услышит:
– Идемте в кино.
Но она услышала и ответила:
– Холодно.
От неопределенности ответа, в котором были и согласие, и отказ, Валентин растерялся и сказал, отвернувшись в сторону:
– В кино тепло. Девушка промолчала.
Она смотрела обрывок старой афиши и не повернулась, когда Валентин направился к кассе. С билетами в руках он подошел к девушке.
– Вот, – упавшим голосом произнес он.
Девушка почему-то вздохнула.
– Идемте, – совсем тихо позвал Валентин, и она кивнула. Он пошел за ней, осторожно ступающей стройными ногами по размытой земле.
До начала сеанса оставался час. Валентин сбегал в буфет и вернулся с двумя черствыми пирожными.
– Ой! – обрадовалась девушка. – Я очень есть хочу.
Раньше красивые девушки казались Валентину либо капризными и чопорными, либо развязными, а эта непринужденно, с удовольствием кусала пирожное, держа ладонь лодочкой; не отказалась от второго, потом сказала:
– Ну вот, теперь я пить захотела.
Фильм был заграничный, с запутанным сюжетом, с выстрелами и пятиминутными поцелуями; читать бесконечные надписи было утомительно, и Валентин больше смотрел на девушку, чем на экран. Поворачивая к ней голову, он видел в темноте блестевшие глаза. Раздался выстрел, девушка вздрогнула, и Валентин замер, почувствовав, как к нему на мгновение прикоснулось теплое девичье плечо. До конца сеанса он просидел не пошевелившись, но больше выстрелов не было.
Когда вышли из кинотеатра, уже стемнело. Тускло горели электрические огни в матовых абажурах. Холодный ветер шелестел мокрыми листьями тополей. Оркестр на танцплощадке старательно играл краковяк. В освещенных окнах киосков с прохладительными напитками скучали продавщицы. В темной аллее кто-то бренчал на гитаре. Влюбленные пары с тоской поглядывали на мокрые скамейки. Смеялись, громко и озорно, девушки, взлетая на качелях в темное небо. В стрелковом тире подвыпивший мужчина в мокрой белой косоворотке, закрыв оба глаза, целился в жестяного зайца.
– Вы что, провожаете? – полюбопытствовала девушка.
– Да, вроде, а что?
– Ничего, просто так спросила. Смешно получается.
– Почему? – насторожился Валентин.
– Вы бы хоть спросили, как меня зовут. – Неудобно…
– Так я и поверила. В кино приглашать удобно, а…
– Нет, правда, честное слово! – Валентин непроизвольно прижал руки к груди. – Я сам не понимаю, как все получилось. Не верится даже. Я первый раз…
С ее лица исчезло озорное выражение. Она посмотрела на Валентина внимательно и серьезно. Чтобы избавиться от неловкости, он спросил:
– Вы где живете?
Она удивилась перемене тона и ответила:
– Вот здесь. До свиданья. Спасибо.
– Как вас зовут?
Если бы он спросил из простого любопытства, она бы, конечно, назвала себя, но что-то в нем ей понравилось, и она проговорила лукаво и весело:
– Приходите в среду в спортзал «Динамо», узнаете! – и захлопнула дверь.
Валентин присел на каменные перила крыльца и попытался понять, что же произошло. Вспомнил, как она ела пирожное, держа ладонь лодочкой… Он спрыгнул с перил и пошел.
Когда быстро идешь по темным пустынным улицам, думается очень легко, хотя трудно разобраться в охвативших тебя мыслях и чувствах. В юношеском воображении девушки кажутся по меньшей мере неземными существами, и все, связанное с ними, бывает светлым и радостным.
Правда, иногда появлялись мысли, тревожные и стыдливые. Женская красота часто напоминала о себе; Валентин отводил глаза в сторону и жалел, что люди разучились преклоняться перед самым красивым на свете,
А сейчас пришло что-то совсем незнакомое. Девушка, прижавшаяся к нему, когда на экране кто-то за кем-то гнался, стала ему такой дорогой и близкой, такой необходимой для счастья, что он испугался. Он старался доказать себе, что ничего необыкновенного не случилось, что все это – блажь и ерунда на постном масле, что ни в какой спортзал он не пойдет. Чего он там не видел?
Но ждал среды… Будильник, спутник коротких студенческих ночей, во время экзаменов всегда забегавший вперед, теперь еле двигал стрелками. Иногда казалось, что больше ждать невозможно; тогда Валентин бросался на улицу и бежал, постепенно замедляя шаги, к ее дому, ходил около него, старательно давил на асфальте окурки.
В среду он снова увидел ее.
Выстояв длинную очередь в кассу, Валентин еле отыскал свободное место на скамейках для зрителей в небольшом спортивном зале. Диктор объявил, что гимнастические соревнования продолжаются. Валентин смотрел не столько на выступления гимнастов, сколько по сторонам.
– Выступает Ольга Миронова, – раздалось из динамика, и аплодисменты заглушили торжественный голос.
Случайно взглянув на середину зала, Валентин в первое мгновение оторопел – у брусьев стояла она, Ольга, в голубом купальнике, перехваченном белым пояском. Он не узнавал ее: она казалась и выше, и стройнее, и красивее, чем он запомнил ее.
– Хорошо работает Миронова, – сказал кто-то за спиной Валентина, – всего десятиклассница, а на первое выходит.
И вдруг зал охнул: спрыгнув с брусьев, Ольга покачнулась. Валентин проследил, в какие двери она убежала и, наступая на ноги зрителям, пробрался к выходу. В длинном коридоре было шумно, многолюдно, и Валентин не осмелился спросить, где можно разыскать Ольгу Миронову.
Через некоторое время она вышла в коридор, одетая, с чемоданчиком. Валентин шагнул к ней и, увидев заплаканное лицо, горячо прошептал:
– Идемте, пожалуйста, в кино…
– Какой вы… – раздраженно проговорила Ольга. – У меня несчастье, а вы…
И направилась к выходу. Валентин догнал ее уже на улице и спросил:
– Куда вы? Не уходите. Может быть, вам не надо уходить…
Она шла молча, и он отстал. Это было глупо, жестоко, непонятно, но она ушла, а он остался. Девушка затерялась в толпе, Валентин долго смотрел в сторону, где она скрылась.
Спустя несколько дней Валентин узнал, что она живет в другом городе, а сюда приезжала на соревнования.
Валентин не обижался на судьбу, но вскоре заметил: все, что он встречал в жизни хорошего, так или иначе связывалось в его представлении с Ольгой. Все, чего в жизни недоставало, он находил в Ольге. Она не забывалась, и беззаветное, самоотверженное чувство не уходило из сердца.
Первая любовь – самая восторженная, самая искренняя, самая глупая, не тронутая ни жизненным опытом, в котором страсть уживается, пусть бескорыстно, с практичностью, ни рассудочным самоконтролем, который сдерживает проявление чувств. Валентин не боялся ошибиться, верил, что любовь победит, какие бы беды ни стояли у нее на пути, какие бы испытания ни принесла ей судьба. Настоящая любовь, наверное, единственная, к ней пойдешь, отказав себе во всем, пойдешь, не считая бессонных ночей, горестей и неудач. И, наверное, ни слабость в минуты усталости, ни насмешки не заставят тебя свернуть в сторону. Валентин верил, что не с неба прямо в руки падает любовь, а растет, мужает, крепнет в будничных делах, пропитывает жизнь стремлением стать лучше, чем ты есть, желанием работать, бороться.
Через два года Валентин увидел Ольгу в том же спортивном зале. Он сидел, ожидая начала соревнований и одновременно боясь первого мгновения, когда увидит ее. Он так был уверен во встрече, что не посмотрел, есть ли фамилия Ольги среди участников соревнований.
– Первое место Роговой обеспечено, – услышал он, – уверенно растет.
– Простите, – спросил Валентин, – а Миронова выступает?
– Миронова? – юноша в зеленой футболке посмотрел на него, как на невежду. – Это девичья фамилия Роговой.
– Девичья? – с трудом выговорил Валентин.
– Ну да, – объяснили ему, – когда девушка выходит замуж, она берет фамилию мужа. Понимаете?
– Понимаю, – пробормотал Валентин.
Он вышел из зала и направился к выходу. Зачем ей нужно было менять фамилию, когда он… Валентин остановился. Именно сейчас он впервые сказал себе, что любит ее.
До вечера он бродил по аллее около павильона. К тому времени, когда здесь появилась Ольга, он уже успокоился.
– Вы обиделись на меня тогда? – смеясь, спросила она. – Я была вздорной девчонкой. Простите, я нехорошо отнеслась к вам. Уж очень обидно было, потеряла первое место.
– Вы замужем?
– Представьте себе, – беззаботно отозвалась Ольга. – А вы женаты?
– Что вы? – удивился Валентин. – Конечно, нет.
– Почему «конечно»? Я тоже не собиралась.
Над стадионом носился ветер, хлопал флагами, играл вымпелами. Безоблачное небо постепенно синело. Когда затихал шум на трибунах, слышно было, как в кустах щебечут птицы.
– Я изменилась?
Да, изменилась. Его Ольга, которой он мысленно доверял все свои мечты и мысли, теперь казалась чужим человеком, равнодушным к его судьбе.
– Нам не надо встречаться, – весело говорила Ольга. – Каждая встреча с вами кончается для меня плохо – не могу добраться до первого места.
Ольга была ростом с него, и, подняв глаза, он встретился с ней взглядом.
– Каждая встреча с вами для меня кончается плохо, – тихо повторил он. – Дело в том, что тогда…
– Я пошутила, – перебила Ольга, и ее смуглые щеки порозовели.
– Я понимаю, – продолжал Валентин. – Желаю вам всегда занимать только первое место.
Когда Ольга уехала, он сначала почувствовал себя бессильным перед желанием снова увидеть, услышать ее. Он готов был бросить все, по шпалам бежать к ней, чтобы сказать: «Здравствуй, я люблю тебя».
Странное чувство иногда испытывал он: ведь она живет, дышит, говорит, смеется, но – где-то недосягаемо далеко. Как это может быть?
Настало время, когда Валентин смалодушничал – пробовал влюбиться, ухаживал, притворялся перед самим собой, а однажды прокутил всю стипендию в один вечер. И, казалось, что голова болела не от вина – от собственной глупости, жалких попыток спрятаться от трудностей. Все сильнее он убеждался в том, что не забудет Ольгу, писал ей чуть не каждый день, но не отправил ни одного письма.
Теперь он любил живую женщину, а не плод разгоряченной юношеской фантазии. Спокойно и холодно он сознавал, что от Ольги зависит вся его жизнь.
Валентин имел право любить по-земному, потому что преклонение перед женщиной, перед женской красотой всегда соединялось в нем с глубоким, идущим от сердца уважением. Он ясно помнил, как родилось в нем это мужское уважение, успокоившее душу.
Началось с того, что в художественной галерее он стал подолгу задерживаться у картин и статуй, мимо которых раньше проходил с деланно равнодушным видом или рассматривал тайком, как недозволенное. Теперь он спокойно и сосредоточенно разглядывал прекрасные линии человеческого тела и думал, почему же уходит из искусства эта целомудренная, радующая сердце красота? Что люди нашли в ней плохого?
И неприятная мысль приходила в голову: а вдруг только статуи и картины будят во мне хорошее? Встречу живую и уже не буду таким?
Случилось это в пионерском лагере, где Валентин работал вожатым. Вечером, когда уставшие за день ребята засыпали, в красном уголке собирались взрослые. Валентин всегда с мальчишеским обожанием следил за врачом Пожарской. Ее яркая восточная красота смущала Валентина, заставляла непонятно отчего краснеть и в то же время рядом с ней он ощущал непрестанную радость.
Однажды Пожарская не пришла, и Валентин, словно ему чего-то недоставало, посидел, погрустил и побрел к реке. Лагерный лес слился с теплой темнотой, и было приятно вот так бесцельно идти и ни о чем не думать. Выйдя на прибрежную горку, он отпрянул назад и спрятался за ствол ели.
Внизу, у воды, стояла Пожарская, прямая, стройная, закинув руки за голову. Он видел ее всю. Понимал, что надо уйти. И не уходил. Женщина медленно вошла в реку, бросилась вперед и поплыла.
Обратно Валентин шел медленно. Спать не хотелось. Было радостно думать, что он убедился в своей правоте:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25