Если слова дервиша окажутся пустым хвастовством, мы отрубим ему кисти рук, и он больше не сможет даже в носу ковырнуть! А если он окажется великим лекарем, то перед ним не зазорно и голову обнажить!
Это помогло и Бургун снял с себя шлем, обнажив свой бритый череп.
Перьят подошел к нему, поводил рукой над высокородной макушкой, словно зачесывая невидимые волосы, и вдруг сжал пальцы в кулак и дернул что есть силы.
– Ой! – закричал правитель. – Не дергай наши волосы, нам больно!
– О, владыка! У тебя нет волос! – воскликнул визирь.
Дервиш дернул еще раз, да так сильно, что поволок правителя по ковру. Вот тут и стало ясно, что он держит в кулаке какие-то серые полупрозрачные нити, исходившие из головы Бургуна. Перьят тянул нити что есть силы, и для верности уперся ногой о царственное плечо. Раздался хруст и треск. Бродяга выдернул нити из головы больного и, не медля, стал сворачивать их в пучок. Нити противились силе, извиваясь как змеи. Наконец, дервиш затолкал их в кубышку и плотно закрыл деревянную пробку.
– Все! – сказал он севшим голосом и от усталости повалился на пол.
Правитель лежал рядом с ним, с блаженной улыбкой, словно облегчился после многодневного запора.
– Прошло! Все прошло! – воскликнул он и вскочил на ноги.
4
В честь избавления от страшной болезни, Бургун решил затеять великий той. Он отправил гонцов в соседние города, чтобы пригласить на праздник самых почтенных мужей: правителей, купцов и воевод. Перьят был обсыпан серебром, равным по стоимости целым двадцати ястукам и отпущен на все четыре стороны.
Повеселевший и бодрый, Бургун провел целый день в увеселениях, в окружении своих советников и видных мужей города, включая и Нарихама. Последнего он тоже не обделил вниманием, подарив ему дорогой чапан с рубиновой брошью и сорок ястуков серебром.
Вечером, перед омовением и отходом ко сну, в его покои зашел визирь. Он пал ниц перед своим хозяином:
– Повелитель знает меня, как верного своего слугу, готового отдать свою жалкую жизнь за его неугасимое величие! О безбрежный как океан, дозволь дать тебе совет!
– Дозволяем!
Визирь подполз к нему и заговорил в самое ухо:
– Пока все праздно ходили по дворцу, и пили вино беспечности, закусывая сладкой нугой торжества, я думал об этом дервише...
И он рассказал о своих опасениях, возникших с того часа, как он впервые увидел Перьята. Ведь что такое страх? Это не только зло, отравляющее душу праведников. Это еще и добро, держащее в узде простолюдинов, слуг, весь базарный сброд, всех воинов, ремесленников, скорняков, писарей и даже разбойников. А если есть человек, который может исцелять заболевшего страхом, то к чему нужны палачи и стражники? Человек без страха – опасен, он не склонит голову перед высокородным и не выполнит ни одного его мудрейшего приказа...
– И что ты предлагаешь? – оборвал его длинную речь повелитель.
– Мало ли что может случиться с бродягой... Город кишит лихими людьми, жадными до чужого кошелька... – подсказал ему решение визирь.
Правитель задумался, поглаживая бородку.
– Да, будет жаль, если с дервишем что-то случиться...
– Я лично прослежу, чтобы уберечь этого Перьята от любой опасности! – заверил его визирь, поняв намек хозяина.
Визирь, пятясь, удалился из покоев. Он вышел на прохладную вечернюю террасу, где за одной из яшмовых колонн его поджидал городовой. Они поговорили шепотом, и городовой тут же хлопнул в ладоши. На его зов из темноты выбежали слуги, словно черные сгорбленные тени. Выслушав приказ, они поклонились и ушли.
Утром, когда Бургун проснулся, к нему вошел визирь и принес окровавленный тыквенный сосуд, оплетенный бечевой.
– Как всегда, ты – всевидящий владыка – был прав в своих догадках! Не смог я уберечь этого жалкого Перьята от ножа разбойника! – и положил кувшин на шахматный столик из нежного розового мрамора.
– Так вот где хранятся все страхи! – произнес Бургун, склонившись над кувшином. Он задумался, где бы схоронить этот опасный сосуд.
– Надо дождаться ночи и закопать его во дворе! – предложил визирь.
– Нет!
– Тогда – сжечь!
Бургун снова покачал головой.
– Мы сделаем по-другому, – сказал он, хитро улыбнувшись.
5
Следующий день снова прошел в увеселениях. В честь избавления отца города от опасной хвори, глашатаи объявили на всех базарах и площадях, что владыка дарит жителям Шгара целых три дня отдыха и забав. Со всех окрестностей были созваны шумные таборы шутов и канатоходцев, на базарах стражники сметали ряды, освобождая больше места для камышовых палаток, скрипучих деревянных помостов для фокусников, шатров для плясуний, деревянных будок и клетушек для предсказателей судеб и зубодеров.
Ближе к ночи, проводив знатных гостей, правитель вместе с визирем вышли из дворца и устремились во внутренний двор, празднично украшенный шелковыми флажками и фонариками. Петляя в лабиринте каменных стен, они углубились в самое сердце дворца, в маленький подземный погребок, который на самом деле был входом в скрытную тюрьму. Здесь держали самых опасных врагов эмира – бунтарей и расхитителей дворцового имущества.
Грузный одноглазый надзиратель проводил их к глубокому зиндану, забранному железной решеткой. Любой несчастный, попадавший сюда, жил на дне сырого колодца, без всякой надежды выбраться однажды на волю. Толстые железные прутья покрылись лохмами плесени, питавшейся испарениями человеческих тел. Нестерпимая вонь шла из этой пропасти бедствия и отчаяния.
Брезгливый к нечистотам, Бургун не стал подходить близко к решетке и подал кубышку надзирателю:
– Брось этот кувшин вниз!
Надзиратель подошел к дыре и крикнул:
– Эй, несчастные! Сам высокочтимый эмир, отрада города, средоточие ума и силы – дарит вам этот кувшин! – и бросил его вниз.
Из черного колодца раздались голоса недоумения и звуки склоки.
– Ах, ты старый вонючий тапок, которым наступили на верблюжью кучу! Отдай кубышку! Сам эмир кинул ее мне! – раздался чей-то сварливый голос.
– Нет, он мой! – ответил другой и послышался звук оплеухи.
– Остановитесь! Опомнитесь во имя Ишнар! На нас смотрит сам эмир! Давайте, явим ему покорность и разумение!
– Заткнись, колючка, выдранная из курдюка барана! Думаешь, эмир клюнет на твою тупую лесть?!
Снова звонко шлепнула оплеуха. В ответ кто-то завизжал, кто-то присвистнул, кто-то с хрустом заломил чей-то сустав.
И вдруг все затихло. Раздался звук открываемой пробки.
– Что это?! – раздался голос одного из заключенных.
– Что это?! – повторили другие.
Бургун и визирь жадно навострили уши, пытаясь понять, что происходит на дне колодца. И вдруг воздух разорвался от дикого крика, гогота и визга. Люди кричали с такой силой, что в воздухе запахло их мерзким голодным дыханием.
Бургун отступил назад, закрыв уши. Даже свирепый надзиратель, на поясе которого болтался огромный кривой меч, отбежал от железной решетки, высоко задрав свои шаровары.
Долго ли кричали несчастные, но вскоре в их легких не осталось воздуха и один за другим они смолкли. Надзиратель осторожно посмотрел вниз, позвал кого-то, но ответом ему была тишина. Тогда стражник взял факел и спустил его вниз на веревке.
– Они лежат неподвижно, о мудрейший эмир! – доложил он.
– Что с ними?
Стражник взял длинную медную пику и стал тыкать ею по ногам, пытаясь привести лежащих в чувство.
– Они мертвы!
Визирь схватил своего хозяина и вывел его из пещеры.
– Им уже ничем не поможешь, о, затмевающий всех своим блеском! – успокаивал его визирь, ведя Бургуна во дворец. В ушах еще стоял звон от нечеловеческих криков, а душу саднил тяжелый осадок.
6
Они долго молча сидели в прохладном зале для гостей, где беззвучные слуги подливали им вина и подносили на медных блюдах сочные дольки ананаса. Потом разошлись, и Бургун направился в комнатку своего евнуха.
– Мой старый евнух! Грустно что-то мне... Пойди к моей несравненной луноликой наложнице Ханне, скажи, что хочу войти к ней!
Сонный евнух поклонился и убежал. Бургун знал, что потребуется целый час, чтобы служанки подготовили все необходимое для его эмирского удовольствия. Застелить шелк на ложе, омыть, обрить и умастить самые желанные уголки на теле счастливой избранницы, растопить благоухания, запустить фонтаны...
Хмельной и потускневший, он прилег на пушистый ковер и задремал, предвкушая неземные сладости любви. И приснилось ему во сне, что он медленно подходит к черной, обросшей склизкой грязью решетке. Ему любопытно, что таится там, на дне колодца. Не зная, что творит самую большую ошибку в своей жизни, эмир протягивает руку к теплому железу, тянется лицом в черноту, заглядывает в нее и...
– О кладезь мудрости и ларь красноречия! – раздался голос евнуха. – Место для забавы могучего льва с тонконогой косулей готово!
Бургун вздрогнул, просыпаясь и отодвигаясь от черной решетки. Перед глазами снова горели яркие лампы его дворца. Евнух неуклюже бросился на колени, чтобы надеть на хозяина тапки.
– Мы сами! – отпихнул его эмир. Он поднялся и замотал головой, прогоняя с глаз черный сонный морок. – Веди нас!
Евнух поплелся впереди, махая рукой стражникам, стоявшим вдоль лестницы, ведущей в гарем. Стражники вздрагивали, подтягивались, стараясь не смотреть на светлый лик Мудрейшего из мудрейших.
Ханна, будучи наложницей, жила отдельно от девяти жен эмира. Она была арийкой с прекрасными серыми глазами. Эмир выиграл ее в нарды у одного сказочно богатого турфанского купца, заглянувшего в Шгар прошлой весной. Скупив самых лучших рабынь на берегах далекой великой реки Итиль, купец направлялся в свой город, чтобы выгодно продать этих белокожих и светлоглазых красавиц, подобных пери. Купец слыл непобедимым игроком в нарды, но он не знал, что хитроумный визирь начинил доску и игральные кости удивительным волшебным порошком, который обладал свойством притягивать и отталкивать железо. Визирь обучил Бургуна правильно бросать кости, чтобы играть с нужным для победы шагом.
Вот так ему досталась та, что сидела сейчас на ложе, облаченная в невесомый египетский батист. Когда он вошел, служанки стайкой выпорхнули из комнаты, не смея поднять глаза на эмира. Евнух убедился, что в комнате нет посторонних, и запер тяжелую дверь, оставив их одних.
Ханна улыбнулась хозяину. Она встала на колени, широко раздвинула бедра, и качнула головой. Волна тяжелых русых волос хлынула на ее плечи и лицо.
– Моя бесподобная светлоокая Ханна! Моя покорная серна, подари мне все сладости мира! – заговорил Бургун, туша свечи голыми руками.
Он повалил ее на шелк и тонко зазвенел разрываемый на ее груди батист. Эмир искал в темноте ее губы, что впиться жарким поцелуем. Но как только закрывал глаза, черная решетка снова надвигалась на него. Вдыхая с ее тела пряный запах гвоздики, он вдруг задрожал от озноба. Потайным мрачным холодом несло от раскрытых слюдяных оконцев. Щебет фонтанов, шелест дивных растений, рассаженных по всей комнате, ночная трель соловьев в позолоченных клетках – все шептало ему о приближении черной, обросшей человеческой коростой, решетки.
– Почему мой хозяин невесел? – щебетала Ханна, выгибая стан, одаривая его сладкой мякотью своего тела.
– Почему мой хозяин невесел? – повторила она, когда он слился с ней, яростно входя в преддверье рая. И в этот миг ему привиделось страшное.
– О, Ишнар! Спаси меня! – закричал эмир дико и отпрянул от наложницы.
Ханна поднялась вслед за ним. Мягкий свет луны полоснул по ее округлому девичьему лицу. Но тут девица качнулась и луч сместился, осветив еще одно лицо, точно такое же, как первое. Двухголовая наложница, медленно покачивая раздвоенной шеей, сидела перед владыкой.
– Почему мой хозяин невесел? – прощебетала одна голова.
– Да, почему мой хозяин невесел? – вторила ей вторая.
Что-то бормоча, эмир стал отползать от нее, неловко оскальзываясь и дрыгая ногами.
– Уйди! Во имя Ишнар! Сгинь! – яростно махал он свободной рукой, пытаясь подняться на ноги. Наконец ему это удалось. Он опрометью выбежал из спальни и закрыл за собой тяжелые двери.
Прямо за дверью, на расстеленном коврике, тихо посапывал евнух.
– Вставай, Пайлаван, сын собаки! – пнул его эмир, визжа и плюясь.
Евнух вскочил, как ужаленный. Он сонно таращился на Бургуна, силясь понять, чем не угодил хозяину.
– Велю казнить, велю отделить твою голову от жирной шеи! – шипел эмир в истерике. – Измена! Околдовали!
– Кого околдовали, о слепящий лучами мудрости?! – недоумевал евнух.
– Ханна! Наложница! У нее две головы!
На лице евнуха появилась растерянность.
– Как две головы?
– Иди и посмотри! – эмир указал рукой на тяжелый медный засов.
Евнух замялся, маленькие его глазки забегали. Он что-то высунул изо рта, длинное и черное, но тут же спрятал за щекой.
– Что у тебя во рту?! Сосуд с ядом? Ты хочешь отравить эмира? – взвизгнул Бургун. Он схватил слугу и с силой дернул за бороду, пытаясь открыть ему рот. Черный раздвоенный змеиный язык выскочил изо рта евнуха и лизнул светлейшего правителя по щеке.
– Измена... – прошептал эмир, чувствуя на щеке чужую холодную слюну. Его ноги ослабели и он привалился спиной к глиняному изразцу стены.
Евнух осмелел и по-звериному склонил голову, рассматривая лицо хозяина, словно в первый раз его видел.
Откуда нашлись силы – неведомо, но эмир вскочил и с криком бросился вниз по лестнице. Он бежал по узкому коридору, освещенному желтым светом ламп, распугивая саму тишину. В опочивальне визиря горел свет.
– Измена! – закричал эмир, вбегая к нему. Окруженный пустыми винными кувшинами, визирь сидел на подушках и курил кальян. Увидев Бургуна, он поднялся, неловко опрокинув серебряную чашку.
– Что случилось, о равновеликий с небом!
– Дворец заколдован! Евнух! Ханна!
Визирь проводил эмира к подушкам, обернул его теплым покрывалом, налил вина, всячески пытаясь его успокоить.
– У наложницы две головы! У евнуха змеиный язык! – стучал зубами Бургун, расплескивая вино.
– А у меня?
Бургун перестал пить, услышав этот вопрос. Визирь стоял перед ним, подбоченись, глядя на него сверху вниз.
– Саирбоб! Как ты смеешь стоять, когда владыка сидит?! – процедил эмир сквозь зубы. Визирь в ответ отступил назад. Что-то большое и округлое топорщилось под полами его халата.
– Что у тебя за спиной?! – завизжал эмир. Опять его обдало холодом и черная тень решетки промелькнула перед глазами. Тяжелый толстый хвост вывалился из халата визиря и гулко плюхнулся на ковер. Хвост был покрыт черным волосом, сквозь который светилась розовая кожа. Визирь вильнул хвостом и его пушистый кончик игриво запрыгал по ковру.
...Эмир бежал по дворцу, шарахаясь от стражников, тщетно надеясь найти уголок, где его не пробирал бы до костей холод, и не маячила бы перед глазами чернота. Но когда он увидел в дальнем конце зала чью-то маленькую фигурку, ужас обуял его окончательно. Странная фигурка держала в руках что-то округлое и направлялась к нему.
Эмир отступал, а странный человек шаг за шагом надвигался на него. Эмир бросился на смотровую башню. Фигурка неуклюже двинулась за ней. Лампы едва освещали стены и каменную лестницу. Оттолкнув тяжелую бронзовую решетку с изображением прыгающих тигров, Бургун взошел на обзорный венец, с которого был виден весь великий Шгар, усыпанный праздничными огнями. С разных концов доносился звон дутаров и сопелок, удары дапа и переливчатые голоса певцов.
Нелепая тень легла на стены, изломилась на гипсовом барельефе, изображавшем подвиги эмиров с самого дня основания Шгара. Маленький человек поднимался на башню вслед за эмиром. Бургун со страхом ожидал, когда фигурка предстанет на узком пятне света. И вот она появилась перед ним – это было обезглавленное тело дервиша Перьята, державшее свою голову под мышкой. Так базарный мальчишка держит горшочек с халвой, когда покупатель закидывает в рот полную ложку сладкой вязкой каши.
– Уйди! Отступи, колдовство! – закричал эмир, пятясь к бронзовым прутьям, за которыми гулял ветер.
Руки дервиша приподняли голову. При свете факела было видно скорбное лицо мертвеца, прокусившего свой язык в предсмертных муках. Свободной рукой тело дервиша потянуло челюсть вниз, пытаясь освободить язык от страшной хватки.
Эмир понял, что дервиш собирается что-то ему сказать.
– Ты есть наваждение! Тебя нет на самом деле! – закричал эмир, не имея ни малейшего желания беседовать с презренным мертвецом. Отказав себе в этом последнем проявлении рассудка, эмир перебрался за решетку, навис над городом и разжал руки.
© Рустам Ниязов
Москва-Алматы
ruct@mail.ru
1 2
Это помогло и Бургун снял с себя шлем, обнажив свой бритый череп.
Перьят подошел к нему, поводил рукой над высокородной макушкой, словно зачесывая невидимые волосы, и вдруг сжал пальцы в кулак и дернул что есть силы.
– Ой! – закричал правитель. – Не дергай наши волосы, нам больно!
– О, владыка! У тебя нет волос! – воскликнул визирь.
Дервиш дернул еще раз, да так сильно, что поволок правителя по ковру. Вот тут и стало ясно, что он держит в кулаке какие-то серые полупрозрачные нити, исходившие из головы Бургуна. Перьят тянул нити что есть силы, и для верности уперся ногой о царственное плечо. Раздался хруст и треск. Бродяга выдернул нити из головы больного и, не медля, стал сворачивать их в пучок. Нити противились силе, извиваясь как змеи. Наконец, дервиш затолкал их в кубышку и плотно закрыл деревянную пробку.
– Все! – сказал он севшим голосом и от усталости повалился на пол.
Правитель лежал рядом с ним, с блаженной улыбкой, словно облегчился после многодневного запора.
– Прошло! Все прошло! – воскликнул он и вскочил на ноги.
4
В честь избавления от страшной болезни, Бургун решил затеять великий той. Он отправил гонцов в соседние города, чтобы пригласить на праздник самых почтенных мужей: правителей, купцов и воевод. Перьят был обсыпан серебром, равным по стоимости целым двадцати ястукам и отпущен на все четыре стороны.
Повеселевший и бодрый, Бургун провел целый день в увеселениях, в окружении своих советников и видных мужей города, включая и Нарихама. Последнего он тоже не обделил вниманием, подарив ему дорогой чапан с рубиновой брошью и сорок ястуков серебром.
Вечером, перед омовением и отходом ко сну, в его покои зашел визирь. Он пал ниц перед своим хозяином:
– Повелитель знает меня, как верного своего слугу, готового отдать свою жалкую жизнь за его неугасимое величие! О безбрежный как океан, дозволь дать тебе совет!
– Дозволяем!
Визирь подполз к нему и заговорил в самое ухо:
– Пока все праздно ходили по дворцу, и пили вино беспечности, закусывая сладкой нугой торжества, я думал об этом дервише...
И он рассказал о своих опасениях, возникших с того часа, как он впервые увидел Перьята. Ведь что такое страх? Это не только зло, отравляющее душу праведников. Это еще и добро, держащее в узде простолюдинов, слуг, весь базарный сброд, всех воинов, ремесленников, скорняков, писарей и даже разбойников. А если есть человек, который может исцелять заболевшего страхом, то к чему нужны палачи и стражники? Человек без страха – опасен, он не склонит голову перед высокородным и не выполнит ни одного его мудрейшего приказа...
– И что ты предлагаешь? – оборвал его длинную речь повелитель.
– Мало ли что может случиться с бродягой... Город кишит лихими людьми, жадными до чужого кошелька... – подсказал ему решение визирь.
Правитель задумался, поглаживая бородку.
– Да, будет жаль, если с дервишем что-то случиться...
– Я лично прослежу, чтобы уберечь этого Перьята от любой опасности! – заверил его визирь, поняв намек хозяина.
Визирь, пятясь, удалился из покоев. Он вышел на прохладную вечернюю террасу, где за одной из яшмовых колонн его поджидал городовой. Они поговорили шепотом, и городовой тут же хлопнул в ладоши. На его зов из темноты выбежали слуги, словно черные сгорбленные тени. Выслушав приказ, они поклонились и ушли.
Утром, когда Бургун проснулся, к нему вошел визирь и принес окровавленный тыквенный сосуд, оплетенный бечевой.
– Как всегда, ты – всевидящий владыка – был прав в своих догадках! Не смог я уберечь этого жалкого Перьята от ножа разбойника! – и положил кувшин на шахматный столик из нежного розового мрамора.
– Так вот где хранятся все страхи! – произнес Бургун, склонившись над кувшином. Он задумался, где бы схоронить этот опасный сосуд.
– Надо дождаться ночи и закопать его во дворе! – предложил визирь.
– Нет!
– Тогда – сжечь!
Бургун снова покачал головой.
– Мы сделаем по-другому, – сказал он, хитро улыбнувшись.
5
Следующий день снова прошел в увеселениях. В честь избавления отца города от опасной хвори, глашатаи объявили на всех базарах и площадях, что владыка дарит жителям Шгара целых три дня отдыха и забав. Со всех окрестностей были созваны шумные таборы шутов и канатоходцев, на базарах стражники сметали ряды, освобождая больше места для камышовых палаток, скрипучих деревянных помостов для фокусников, шатров для плясуний, деревянных будок и клетушек для предсказателей судеб и зубодеров.
Ближе к ночи, проводив знатных гостей, правитель вместе с визирем вышли из дворца и устремились во внутренний двор, празднично украшенный шелковыми флажками и фонариками. Петляя в лабиринте каменных стен, они углубились в самое сердце дворца, в маленький подземный погребок, который на самом деле был входом в скрытную тюрьму. Здесь держали самых опасных врагов эмира – бунтарей и расхитителей дворцового имущества.
Грузный одноглазый надзиратель проводил их к глубокому зиндану, забранному железной решеткой. Любой несчастный, попадавший сюда, жил на дне сырого колодца, без всякой надежды выбраться однажды на волю. Толстые железные прутья покрылись лохмами плесени, питавшейся испарениями человеческих тел. Нестерпимая вонь шла из этой пропасти бедствия и отчаяния.
Брезгливый к нечистотам, Бургун не стал подходить близко к решетке и подал кубышку надзирателю:
– Брось этот кувшин вниз!
Надзиратель подошел к дыре и крикнул:
– Эй, несчастные! Сам высокочтимый эмир, отрада города, средоточие ума и силы – дарит вам этот кувшин! – и бросил его вниз.
Из черного колодца раздались голоса недоумения и звуки склоки.
– Ах, ты старый вонючий тапок, которым наступили на верблюжью кучу! Отдай кубышку! Сам эмир кинул ее мне! – раздался чей-то сварливый голос.
– Нет, он мой! – ответил другой и послышался звук оплеухи.
– Остановитесь! Опомнитесь во имя Ишнар! На нас смотрит сам эмир! Давайте, явим ему покорность и разумение!
– Заткнись, колючка, выдранная из курдюка барана! Думаешь, эмир клюнет на твою тупую лесть?!
Снова звонко шлепнула оплеуха. В ответ кто-то завизжал, кто-то присвистнул, кто-то с хрустом заломил чей-то сустав.
И вдруг все затихло. Раздался звук открываемой пробки.
– Что это?! – раздался голос одного из заключенных.
– Что это?! – повторили другие.
Бургун и визирь жадно навострили уши, пытаясь понять, что происходит на дне колодца. И вдруг воздух разорвался от дикого крика, гогота и визга. Люди кричали с такой силой, что в воздухе запахло их мерзким голодным дыханием.
Бургун отступил назад, закрыв уши. Даже свирепый надзиратель, на поясе которого болтался огромный кривой меч, отбежал от железной решетки, высоко задрав свои шаровары.
Долго ли кричали несчастные, но вскоре в их легких не осталось воздуха и один за другим они смолкли. Надзиратель осторожно посмотрел вниз, позвал кого-то, но ответом ему была тишина. Тогда стражник взял факел и спустил его вниз на веревке.
– Они лежат неподвижно, о мудрейший эмир! – доложил он.
– Что с ними?
Стражник взял длинную медную пику и стал тыкать ею по ногам, пытаясь привести лежащих в чувство.
– Они мертвы!
Визирь схватил своего хозяина и вывел его из пещеры.
– Им уже ничем не поможешь, о, затмевающий всех своим блеском! – успокаивал его визирь, ведя Бургуна во дворец. В ушах еще стоял звон от нечеловеческих криков, а душу саднил тяжелый осадок.
6
Они долго молча сидели в прохладном зале для гостей, где беззвучные слуги подливали им вина и подносили на медных блюдах сочные дольки ананаса. Потом разошлись, и Бургун направился в комнатку своего евнуха.
– Мой старый евнух! Грустно что-то мне... Пойди к моей несравненной луноликой наложнице Ханне, скажи, что хочу войти к ней!
Сонный евнух поклонился и убежал. Бургун знал, что потребуется целый час, чтобы служанки подготовили все необходимое для его эмирского удовольствия. Застелить шелк на ложе, омыть, обрить и умастить самые желанные уголки на теле счастливой избранницы, растопить благоухания, запустить фонтаны...
Хмельной и потускневший, он прилег на пушистый ковер и задремал, предвкушая неземные сладости любви. И приснилось ему во сне, что он медленно подходит к черной, обросшей склизкой грязью решетке. Ему любопытно, что таится там, на дне колодца. Не зная, что творит самую большую ошибку в своей жизни, эмир протягивает руку к теплому железу, тянется лицом в черноту, заглядывает в нее и...
– О кладезь мудрости и ларь красноречия! – раздался голос евнуха. – Место для забавы могучего льва с тонконогой косулей готово!
Бургун вздрогнул, просыпаясь и отодвигаясь от черной решетки. Перед глазами снова горели яркие лампы его дворца. Евнух неуклюже бросился на колени, чтобы надеть на хозяина тапки.
– Мы сами! – отпихнул его эмир. Он поднялся и замотал головой, прогоняя с глаз черный сонный морок. – Веди нас!
Евнух поплелся впереди, махая рукой стражникам, стоявшим вдоль лестницы, ведущей в гарем. Стражники вздрагивали, подтягивались, стараясь не смотреть на светлый лик Мудрейшего из мудрейших.
Ханна, будучи наложницей, жила отдельно от девяти жен эмира. Она была арийкой с прекрасными серыми глазами. Эмир выиграл ее в нарды у одного сказочно богатого турфанского купца, заглянувшего в Шгар прошлой весной. Скупив самых лучших рабынь на берегах далекой великой реки Итиль, купец направлялся в свой город, чтобы выгодно продать этих белокожих и светлоглазых красавиц, подобных пери. Купец слыл непобедимым игроком в нарды, но он не знал, что хитроумный визирь начинил доску и игральные кости удивительным волшебным порошком, который обладал свойством притягивать и отталкивать железо. Визирь обучил Бургуна правильно бросать кости, чтобы играть с нужным для победы шагом.
Вот так ему досталась та, что сидела сейчас на ложе, облаченная в невесомый египетский батист. Когда он вошел, служанки стайкой выпорхнули из комнаты, не смея поднять глаза на эмира. Евнух убедился, что в комнате нет посторонних, и запер тяжелую дверь, оставив их одних.
Ханна улыбнулась хозяину. Она встала на колени, широко раздвинула бедра, и качнула головой. Волна тяжелых русых волос хлынула на ее плечи и лицо.
– Моя бесподобная светлоокая Ханна! Моя покорная серна, подари мне все сладости мира! – заговорил Бургун, туша свечи голыми руками.
Он повалил ее на шелк и тонко зазвенел разрываемый на ее груди батист. Эмир искал в темноте ее губы, что впиться жарким поцелуем. Но как только закрывал глаза, черная решетка снова надвигалась на него. Вдыхая с ее тела пряный запах гвоздики, он вдруг задрожал от озноба. Потайным мрачным холодом несло от раскрытых слюдяных оконцев. Щебет фонтанов, шелест дивных растений, рассаженных по всей комнате, ночная трель соловьев в позолоченных клетках – все шептало ему о приближении черной, обросшей человеческой коростой, решетки.
– Почему мой хозяин невесел? – щебетала Ханна, выгибая стан, одаривая его сладкой мякотью своего тела.
– Почему мой хозяин невесел? – повторила она, когда он слился с ней, яростно входя в преддверье рая. И в этот миг ему привиделось страшное.
– О, Ишнар! Спаси меня! – закричал эмир дико и отпрянул от наложницы.
Ханна поднялась вслед за ним. Мягкий свет луны полоснул по ее округлому девичьему лицу. Но тут девица качнулась и луч сместился, осветив еще одно лицо, точно такое же, как первое. Двухголовая наложница, медленно покачивая раздвоенной шеей, сидела перед владыкой.
– Почему мой хозяин невесел? – прощебетала одна голова.
– Да, почему мой хозяин невесел? – вторила ей вторая.
Что-то бормоча, эмир стал отползать от нее, неловко оскальзываясь и дрыгая ногами.
– Уйди! Во имя Ишнар! Сгинь! – яростно махал он свободной рукой, пытаясь подняться на ноги. Наконец ему это удалось. Он опрометью выбежал из спальни и закрыл за собой тяжелые двери.
Прямо за дверью, на расстеленном коврике, тихо посапывал евнух.
– Вставай, Пайлаван, сын собаки! – пнул его эмир, визжа и плюясь.
Евнух вскочил, как ужаленный. Он сонно таращился на Бургуна, силясь понять, чем не угодил хозяину.
– Велю казнить, велю отделить твою голову от жирной шеи! – шипел эмир в истерике. – Измена! Околдовали!
– Кого околдовали, о слепящий лучами мудрости?! – недоумевал евнух.
– Ханна! Наложница! У нее две головы!
На лице евнуха появилась растерянность.
– Как две головы?
– Иди и посмотри! – эмир указал рукой на тяжелый медный засов.
Евнух замялся, маленькие его глазки забегали. Он что-то высунул изо рта, длинное и черное, но тут же спрятал за щекой.
– Что у тебя во рту?! Сосуд с ядом? Ты хочешь отравить эмира? – взвизгнул Бургун. Он схватил слугу и с силой дернул за бороду, пытаясь открыть ему рот. Черный раздвоенный змеиный язык выскочил изо рта евнуха и лизнул светлейшего правителя по щеке.
– Измена... – прошептал эмир, чувствуя на щеке чужую холодную слюну. Его ноги ослабели и он привалился спиной к глиняному изразцу стены.
Евнух осмелел и по-звериному склонил голову, рассматривая лицо хозяина, словно в первый раз его видел.
Откуда нашлись силы – неведомо, но эмир вскочил и с криком бросился вниз по лестнице. Он бежал по узкому коридору, освещенному желтым светом ламп, распугивая саму тишину. В опочивальне визиря горел свет.
– Измена! – закричал эмир, вбегая к нему. Окруженный пустыми винными кувшинами, визирь сидел на подушках и курил кальян. Увидев Бургуна, он поднялся, неловко опрокинув серебряную чашку.
– Что случилось, о равновеликий с небом!
– Дворец заколдован! Евнух! Ханна!
Визирь проводил эмира к подушкам, обернул его теплым покрывалом, налил вина, всячески пытаясь его успокоить.
– У наложницы две головы! У евнуха змеиный язык! – стучал зубами Бургун, расплескивая вино.
– А у меня?
Бургун перестал пить, услышав этот вопрос. Визирь стоял перед ним, подбоченись, глядя на него сверху вниз.
– Саирбоб! Как ты смеешь стоять, когда владыка сидит?! – процедил эмир сквозь зубы. Визирь в ответ отступил назад. Что-то большое и округлое топорщилось под полами его халата.
– Что у тебя за спиной?! – завизжал эмир. Опять его обдало холодом и черная тень решетки промелькнула перед глазами. Тяжелый толстый хвост вывалился из халата визиря и гулко плюхнулся на ковер. Хвост был покрыт черным волосом, сквозь который светилась розовая кожа. Визирь вильнул хвостом и его пушистый кончик игриво запрыгал по ковру.
...Эмир бежал по дворцу, шарахаясь от стражников, тщетно надеясь найти уголок, где его не пробирал бы до костей холод, и не маячила бы перед глазами чернота. Но когда он увидел в дальнем конце зала чью-то маленькую фигурку, ужас обуял его окончательно. Странная фигурка держала в руках что-то округлое и направлялась к нему.
Эмир отступал, а странный человек шаг за шагом надвигался на него. Эмир бросился на смотровую башню. Фигурка неуклюже двинулась за ней. Лампы едва освещали стены и каменную лестницу. Оттолкнув тяжелую бронзовую решетку с изображением прыгающих тигров, Бургун взошел на обзорный венец, с которого был виден весь великий Шгар, усыпанный праздничными огнями. С разных концов доносился звон дутаров и сопелок, удары дапа и переливчатые голоса певцов.
Нелепая тень легла на стены, изломилась на гипсовом барельефе, изображавшем подвиги эмиров с самого дня основания Шгара. Маленький человек поднимался на башню вслед за эмиром. Бургун со страхом ожидал, когда фигурка предстанет на узком пятне света. И вот она появилась перед ним – это было обезглавленное тело дервиша Перьята, державшее свою голову под мышкой. Так базарный мальчишка держит горшочек с халвой, когда покупатель закидывает в рот полную ложку сладкой вязкой каши.
– Уйди! Отступи, колдовство! – закричал эмир, пятясь к бронзовым прутьям, за которыми гулял ветер.
Руки дервиша приподняли голову. При свете факела было видно скорбное лицо мертвеца, прокусившего свой язык в предсмертных муках. Свободной рукой тело дервиша потянуло челюсть вниз, пытаясь освободить язык от страшной хватки.
Эмир понял, что дервиш собирается что-то ему сказать.
– Ты есть наваждение! Тебя нет на самом деле! – закричал эмир, не имея ни малейшего желания беседовать с презренным мертвецом. Отказав себе в этом последнем проявлении рассудка, эмир перебрался за решетку, навис над городом и разжал руки.
© Рустам Ниязов
Москва-Алматы
ruct@mail.ru
1 2