Спаркс изготовился выстрелить вновь, но не успел.
Теперь чудовище уже не казалось неуклюжим. Оно подпрыгнуло, словно птица, и опустилось на землю, заставив ее вздрогнуть. Спаркс не заметил удара – кошмарное создание обрушилось на него своей тяжестью, сбив с ног и повалив на спину с вывернутыми руками. Винтовка отлетела в сторону. Чудовище быстро клюнуло головой, словно громадный цыпленок, подбирающий зерно, и впилось в Спаркса сверкающими зубами.
Хоппер издал пронзительный вопль и, испугавшись собственного голоса, зажал рот ладонями обеих рук.
Слишком поздно.
Оживший призрак из сновидения перекусил Спаркса пополам, уронил его в грязь и, заслышав безумный крик Хоппера, повернулся в его сторону. Пасть чудовища была набита кровавым месивом.
Господи! Надо бежать!
И Хоппер побежал.
У него не было времени продумать свои действия. Какой-то уголок его сознания отметил, что он бос и одет лишь в нижнее белье, но если бы он задержался, чтобы взять одежду, а тем более натянуть ее на себя, то чудовище захватило бы его в палатке, и Хоппер присоединился бы к компании Экинса и Спаркса в качестве лакомой закуски к позднему ужину.
Лужайка была невелика. Десяток шагов – и Хоппер оказался среди деревьев и продолжал мчаться вперед, не обращая внимания на камни и колючки и позабыв о змеях. Он понимал, что оставаться в лагере смертельно опасно. Все прочие обстоятельства казались ему второстепенными, и он надеялся преодолеть их по мере поступления.
Бегство от опасности – простейший инстинкт, который включается выбросом адреналина в кровь. Разум Хоппера, до сих пор не оправившийся от изумления, вызванного увиденным, фактически бездействовал. Где-то в его глубине по-прежнему мерцала надежда на то, что все происходящее – не более чем сновидение во сне, еще один ужасный ночной кошмар.
Напрасные надежды.
Хоппер споткнулся, раскинул руки, стремясь сохранить равновесие, и почувствовал, как ему в ладонь впилась зазубренная ветка. Выдернув ее, он увидел кровь и ощутил резкую боль, которая перечеркивала все надежды на то, что это происходит во сне.
Может быть, он сошел с ума? Или подцепил лихорадку, и утомленный, ослабленный болезнью мозг окончательно утратил связь с реальностью? Не лучше ли остановиться и подождать чудовище здесь, на этом самом месте?
В джунглях раздавался громкий треск, и этот звук был ответом на все вопросы. Чудовище гналось за ним, и Хоппер бросился вперед, гадая, видит ли преследователь в темноте или ориентируется по запаху.
Охваченный паникой, Хоппер мчался во весь опор. Какая-то часть его разума действовала четко и ясно, и он подумал, что он ошибался в своих снах. Зловещий мрачный хищник не рычал и не взревывал. Он шипел. Следом за Хоппером двигалась громадная неумолимая паровая машина.
Хоппер подумал о реке, протекавшей к северу от лагеря. Если бы только он выдержал направление и сумел промчаться в темноте милю или, самое большее, две, у него сохранялся шанс на спасение. Этот трюк частенько использовался в кинофильмах против собак-ищеек: вода смывала запах жертвы, помогая незадачливому беглецу на время оторваться от погони. Но если даже это не удастся, река могла бы оказаться достаточно глубокой, чтобы задержать преследователя или вынудить его отказаться от своих намерений.
Острая боль в легких и внезапный приступ головокружения, едва не сваливший Хоппера с ног, заставили его остановиться. Он привалился к стволу дерева, оставив на коре отпечаток ладони, и сложился пополам, пытаясь унять ноющую боль в боку. Его ступни были изранены и кровоточили. Хопперу казалось, что он стоит на куче бутылочных осколков.
Тишина.
Может быть, ему удалось улизнуть от чудовища, и он в безопасности? В это трудно было поверить, но, с другой стороны, такое огромное создание вряд ли могло двигаться, не производя шума.
Хопперу почудился мягкий толчок, какое-то волнение в воздухе над его головой, и в тот же миг из-за деревьев показались широко разинутые челюсти. Хоппер взвизгнул, метнулся в сторону, дважды перекатился по земле и вскочил на ноги. Его мозг заполнила мысль о жизни и смерти, и, не в силах выбрать нужное направление, он развернулся и помчался наугад в гущу леса.
За его спиной послышалось яростное шипение. Хищник жадно раздувал ноздри, чуя кровь и запах мягкой влажной плоти. Он не знал никаких обычаев, кроме закона пожирания, не ведал иных побуждений, кроме голода.
Лес поглотил Хоппера живьем.
Глава 2
Его звали Римо, и ему казалось, что всякого человека весом более трехсот фунтов, носящего велосипедные шорты, которые облегают бедра так тесно, что кажутся нарисованными и подчеркивают каждую ямочку, бугорок и складку нелепых телес, следует отдавать под суд.
Американская парочка, маячившая перед глазами Римо, являла изрядный тому пример. Одинаковые золотые колечки подсказывали Римо, что перед ним супружеская чета, а нежно сцепленные пальцы говорили о том, что эти двое либо только что поженились, либо находятся под романтическим воздействием прогулки по экзотическому городу. До сих пор они таращились на витрины и останавливались у придорожных прилавков, предлагавших всякую всячину – от одежды ручной выделки, камешков и изделий народного промысла до чучел кобр, застывших в угрожающей позе.
По мнению Римо, их совокупный вес составлял около шестисот пятидесяти фунтов, сосредоточенных в основном пониже талии. Одинаковые очки в роговой оправе, завитые волосы и кричаще яркое туристское облачение делали их похожими на персонажей мультфильма, и уличные торговцы не могли удержаться от смеха, когда нелепая парочка проходила мимо. Разумеется, хихикать в лицо возможным покупателям было бы глупо, но если они уже прошли, терять было нечего.
Римо не знал имен толстяков и окрестил их Фредом и Фридой Фрамп. Они попались ему по чистой случайности, но то, что Римо увязался за ними, случайностью не было. Ему нужно было замаскироваться, и, сколь бы ненадежным ни казалось такое прикрытие, Римо прекратил бродить по городу сам по себе. Одинокий круглоглазый в азиатском городе привлекал взгляды, а трое и больше были туристической группой.
Римо не заговаривал с Фрампами и не собирался этого делать. Он не нуждался в обществе. Ему нужно было лишь некоторое время продержаться у них на хвосте, чтобы выяснить, не следят ли за ним, и при этом не попадаться на глаза окружающим. Чем меньше дородные спутники Римо знали о его планах, тем лучше. Пускай эти двое привлекают внимание, а он будет незаметно держаться в тени.
Малайзия превратилась в туристический центр совсем недавно, и произошло это как бы само собой. До сих пор Малайзии было трудно тягаться с соседями. Таиланд, к примеру, мог похвалиться многочисленными соблазнами – от примет древней цивилизации в лице монахов в желтых одеяниях и бесстрастных золотых Будд до разнузданных сексуальных игрищ, сдобренных изрядным привкусом наркотиков. Гонконг и Макао затмевали Малайзию на международном финансовом рынке, а Тайвань манил туристов дешевыми сувенирами. Бали славился изысканными танцами, а Бруней обладал самыми крупными в Юго-Восточной Азии запасами нефти и газа. Филиппины и Индонезия предлагали фешенебельные морские курорты, доступные только толстосумам.
По сравнению с преуспевающими соседями Малайзия включилась в гонку за туристскими долларами достаточно поздно и была знакома широкой публике в основном по старинным романам авторов вроде Эмблера, Блэка и Моэма. Однако в последние годы она все чаще привлекала внимание определенного круга путешественников, желавших насладиться экзотикой, не сталкиваясь при этом с заоблачными ценами, кишащими туристами достопримечательностями и обескураживающими языковыми барьерами. Одних влекла всепожирающая страсть к чужеземной культуре, других – первоклассное обслуживание в гостиницах, третьих – лучшие в мире пляжи. Еще одним преимуществом в глазах трусоватых и осторожных жителей Запада оказалось то обстоятельство, что Малайзия была единственной юго-восточной страной, в которой турист, путешествующий во взятом напрокат автомобиле, мог чувствовать себя в полной безопасности.
Тем не менее Римо, покинув гостиницу, отправился осматривать столицу пешком. Куала-Лумпур, на языке местных обывателей – «KJT», представлял собой стремительно расширяющийся политический, промышленный и образовательный центр страны. Последняя перепись населения города, основанная по большей части на догадках и туманных домыслах, определила число его жителей в один миллион. Туристические путеводители указывают примерно вдвое большую цифру.
Куала-Лумпур начинался с небольшого колониального городка, выросшего на месте оловянных приисков. В дословном переводе его название означает «соединение мутных потоков» и происходит от слияния протекающих неподалеку рек Гомбак и Келанг. Впрочем, нынешний Куала-Лумпур мало чем напоминает старые времена. В его архитектуре смешались причудливая древность и современная функциональность. Прихотливые черты общественных зданий Куала-Лумпура – центральный железнодорожный вокзал, городская мэрия и мечеть – являют собой резкий контраст шаблонным линиям недавно выстроенных зданий высотной школы. Эти два стиля встречаются друг с другом на соседней Маркет-стрит, проходящей по берегу Келанга, – там, где расположен городской рынок, притягивающий местных жителей и туристов, словно магнит – железные опилки.
До встречи оставалось несколько часов, и Римо решил, что торчать в отеле, пытаясь представить себе дальнейшее развитие событий, будет пустой тратой времени. Они с Чиуном поселились в прекрасном номере гостиницы «Мерлин» на улице Джалан Султан Исмаил, но вытащить учителя в город, пока он в который уже раз пересматривал по телевизору свои любимые мыльные оперы, не смогла бы и упряжка лошадей. Еще труднее было бы соблазнить его прогулкой в толпе туземцев китайского происхождения.
– Хорошо еще, что эти люди не японские полукровки, – заметил Чиун, когда они с Римо сидели в аэропорту, дожидаясь прибытия такси. Даже незнакомый человек смог бы понять по голосу старого корейца, как он относится к полукровкам вообще и к японцам в частности. Японская оккупация Кореи 1910 года представлялась Чиуну событием куда более свежим, нежели недавние войны в Кувейте и Боснии.
– К сожалению, японцы забыли урок, преподанный им в Корее, – частенько говаривал Чиун.
– В сорок пятом году, что ли? – спрашивал Римо. – Когда американцы и русские вышибли японцев из Кореи?
– Ваши исторические труды грешат неточностями. Не кто иной, как мастер Синанджу убедил злобного врага покинуть мою страну.
– Как ему это удалось, папочка?
– Он вступил в переговоры с японским императором. Хирохито вывел свои войска, и ему даровали жизнь.
– Очень уж долго они торговались.
При этих словах на лице Чиуна появлялась разочарованная мина.
– Ты по-прежнему мыслишь как белый человек, – сказал он. – Что такое тридцать пять или сорок лет в сравнении с вечностью? У бессмертного Дома Синанджу были куда более важные задачи, чем свержение узурпаторов-варваров.
– Приумножение своего богатства?
– Это вторая по значимости обязанность любого мастера.
– А первая?
– Стремление к просвещению, – отвечал Чиун. – В духе Синанджу.
Сейчас Римо следовало приступить к просвещению в духе предстоящего задания, но последние уроки пришлось отложить до встречи в отеле «Шангри-ла». Римо мог бы потратить свободное время на отдых, если бы не подозрение, что последние два часа кто-то сидит у него на хвосте.
Римо надеялся, что Фред и Фрида помогут ему разобраться в происходящем. Для этого им нужно было всего лишь оставаться самими собой.
* * *
Задание было очень простое – прикончить круглоглазого. Контракт предусматривал аванс в размере половины, а остаток предполагалось выплатить после того, как Синг Хоп Ма представит доказательства выполненной работы.
Ничего сложного.
Сплошное удовольствие.
Он нанял шестерых малайцев, которые должны были совершить убийство, сделав вид, будто бы это обычный уличный грабеж. Заказные убийства считались в Куала-Лумпуре тяжелейшим преступлением, и местные злодеи удовлетворялись изъятием у туристов карманных денег – американцы называли их «цыплячьим кормом», – поэтому Синг Хоп Ма нимало не сомневался в том, что, если его людей поймают, они будут молчать из страха, повинуясь инстинкту самосохранения. Синг Хоп Ма принадлежал к местному тонгу Бен Хоа и служил наемным убийцей с тех пор, как ему исполнился двадцать один год. Сейчас ему было тридцать три, он родился в семье малайских китайцев, которые сызмала служили тому же тонгу и воспитали юного Синга в духе почтения к традициям клана. Свое первое убийство он совершил в семнадцать лет, и тонг принял его в свое братство с распростертыми объятиями, оказав молодому человеку почести, от которых его отец едва не прослезился. Теперь Синг Хоп Ма был полноправным солдатом клана, и ему поручали задания, требовавшие от исполнителя опыта и мастерства. Как правило, задания эти были связаны с поддержанием внутренней дисциплины или денежными неурядицами, и лишь изредка – как, например, нынешний контракт – поступали со стороны. Услугами тонга могла воспользоваться другая семья или даже круглоглазый – лишь бы только у него хватило денег.
На сей раз объектом внимания Синга был ничем не примечательный американец. Шесть футов роста, темные волосы, ни шрамов, ни татуировок – во всяком случае, на виду. Сингу вручили фотографию, снятую на расстоянии скрытой камерой в то мгновение, когда объект проходил таможню в аэропорту. Судить о нем по фотографии было трудно. Обычный мужчина спортивного телосложения, но без этих бугристых мышц, которыми в Штатах щеголяют культуристы. В его облике выделялись только необычайно широкие крепкие запястья. Он мог оказаться кем угодно – дельцом или адвокатом, нажившим в одном из своих предприятий смертельных врагов.
Сингу не было нужды вдаваться в подробности. Его интерес в этом деле ограничивался вознаграждением, которое он получал в случае успеха. Ни причины убийства, ни последствия, которые оно могло вызвать за океаном, его не касались. Единственное, что имело значение, была его репутация, и зависела она от тщательности проработки деталей, но Синг проворачивал такие дела добрую сотню раз.
Ему и в голову не приходило, что операция может пойти не по плану.
Вдобавок к фотографии заказчик передал Сингу сведения о том, что его будущая жертва остановилась в «Мерлине», и головорезы-малайцы без труда выследили незнакомца, когда тот вышел из отеля и двинулся вдоль реки по набережной Джалан Ампанг, направляясь к югу в сторону городского рынка. Большинство круглоглазых, экономя силы, предпочитали ездить в такси, но этому пришла охота прогуляться. Он заглядывал в лавки, останавливался то тут, то там, чтобы переброситься словцом с уличным торговцем, но ничего не покупал и даже отмахнулся от разодетых шлюх, заполонивших Маркет-стрит.
Лучше всего было бы прикончить его неподалеку от рынка, думал Синг, втолковывая задание посреднику-малайцу и наблюдая за тем, как тот смешался с толпой и отправился на поиски своих приятелей. Задуманное Сингом групповое нападение было делом необычным, но такие происшествия все же случались. До убийства доходило очень редко, тем более если речь шла о круглоглазых. Единственной приемлемой альтернативой был бы сфабрикованный несчастный случай, но в таком деле на уличных хулиганов надеяться не приходилось, и Сингу Хоп Ма пришлось бы привлечь людей из тонга, уменьшив тем самым причитающийся ему гонорар. Уж лучше нанять малайцев и после завершения операции заграбастать все денежки.
Синг мог бы выполнить задание лично и потешить свою гордость, которая охватывала его всякий раз, когда ему доводилось прикончить круглоглазого, но он не хотел рисковать жизнью и свободой ради дела, не касавшегося семейства напрямую. Если бы этот человек принес вред тонгу – другое дело. В таком случае не потребовалось бы никакой платы, только распоряжение сверху – и оскорбитель расстался бы с жизнью. Время от времени Синг собственными руками выполнял задания руководства, но такое случалось, лишь если на карту была поставлена честь семьи, а расправа должна была послужить особым предостережением врагу. Сейчас у Синга было поручение иного толка, обычное заказное убийство; ни один член клана не пожелал бы впутываться в такое дело без особой необходимости. Пускай грязную работу выполняют малайцы, а Синг разделит награду со своим начальством.
Синг Хоп Ма был обычным предпринимателем вроде банкира или торговца, с тем лишь исключением, что его сделки порой заканчивались внезапной смертью.
Какая разница?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Теперь чудовище уже не казалось неуклюжим. Оно подпрыгнуло, словно птица, и опустилось на землю, заставив ее вздрогнуть. Спаркс не заметил удара – кошмарное создание обрушилось на него своей тяжестью, сбив с ног и повалив на спину с вывернутыми руками. Винтовка отлетела в сторону. Чудовище быстро клюнуло головой, словно громадный цыпленок, подбирающий зерно, и впилось в Спаркса сверкающими зубами.
Хоппер издал пронзительный вопль и, испугавшись собственного голоса, зажал рот ладонями обеих рук.
Слишком поздно.
Оживший призрак из сновидения перекусил Спаркса пополам, уронил его в грязь и, заслышав безумный крик Хоппера, повернулся в его сторону. Пасть чудовища была набита кровавым месивом.
Господи! Надо бежать!
И Хоппер побежал.
У него не было времени продумать свои действия. Какой-то уголок его сознания отметил, что он бос и одет лишь в нижнее белье, но если бы он задержался, чтобы взять одежду, а тем более натянуть ее на себя, то чудовище захватило бы его в палатке, и Хоппер присоединился бы к компании Экинса и Спаркса в качестве лакомой закуски к позднему ужину.
Лужайка была невелика. Десяток шагов – и Хоппер оказался среди деревьев и продолжал мчаться вперед, не обращая внимания на камни и колючки и позабыв о змеях. Он понимал, что оставаться в лагере смертельно опасно. Все прочие обстоятельства казались ему второстепенными, и он надеялся преодолеть их по мере поступления.
Бегство от опасности – простейший инстинкт, который включается выбросом адреналина в кровь. Разум Хоппера, до сих пор не оправившийся от изумления, вызванного увиденным, фактически бездействовал. Где-то в его глубине по-прежнему мерцала надежда на то, что все происходящее – не более чем сновидение во сне, еще один ужасный ночной кошмар.
Напрасные надежды.
Хоппер споткнулся, раскинул руки, стремясь сохранить равновесие, и почувствовал, как ему в ладонь впилась зазубренная ветка. Выдернув ее, он увидел кровь и ощутил резкую боль, которая перечеркивала все надежды на то, что это происходит во сне.
Может быть, он сошел с ума? Или подцепил лихорадку, и утомленный, ослабленный болезнью мозг окончательно утратил связь с реальностью? Не лучше ли остановиться и подождать чудовище здесь, на этом самом месте?
В джунглях раздавался громкий треск, и этот звук был ответом на все вопросы. Чудовище гналось за ним, и Хоппер бросился вперед, гадая, видит ли преследователь в темноте или ориентируется по запаху.
Охваченный паникой, Хоппер мчался во весь опор. Какая-то часть его разума действовала четко и ясно, и он подумал, что он ошибался в своих снах. Зловещий мрачный хищник не рычал и не взревывал. Он шипел. Следом за Хоппером двигалась громадная неумолимая паровая машина.
Хоппер подумал о реке, протекавшей к северу от лагеря. Если бы только он выдержал направление и сумел промчаться в темноте милю или, самое большее, две, у него сохранялся шанс на спасение. Этот трюк частенько использовался в кинофильмах против собак-ищеек: вода смывала запах жертвы, помогая незадачливому беглецу на время оторваться от погони. Но если даже это не удастся, река могла бы оказаться достаточно глубокой, чтобы задержать преследователя или вынудить его отказаться от своих намерений.
Острая боль в легких и внезапный приступ головокружения, едва не сваливший Хоппера с ног, заставили его остановиться. Он привалился к стволу дерева, оставив на коре отпечаток ладони, и сложился пополам, пытаясь унять ноющую боль в боку. Его ступни были изранены и кровоточили. Хопперу казалось, что он стоит на куче бутылочных осколков.
Тишина.
Может быть, ему удалось улизнуть от чудовища, и он в безопасности? В это трудно было поверить, но, с другой стороны, такое огромное создание вряд ли могло двигаться, не производя шума.
Хопперу почудился мягкий толчок, какое-то волнение в воздухе над его головой, и в тот же миг из-за деревьев показались широко разинутые челюсти. Хоппер взвизгнул, метнулся в сторону, дважды перекатился по земле и вскочил на ноги. Его мозг заполнила мысль о жизни и смерти, и, не в силах выбрать нужное направление, он развернулся и помчался наугад в гущу леса.
За его спиной послышалось яростное шипение. Хищник жадно раздувал ноздри, чуя кровь и запах мягкой влажной плоти. Он не знал никаких обычаев, кроме закона пожирания, не ведал иных побуждений, кроме голода.
Лес поглотил Хоппера живьем.
Глава 2
Его звали Римо, и ему казалось, что всякого человека весом более трехсот фунтов, носящего велосипедные шорты, которые облегают бедра так тесно, что кажутся нарисованными и подчеркивают каждую ямочку, бугорок и складку нелепых телес, следует отдавать под суд.
Американская парочка, маячившая перед глазами Римо, являла изрядный тому пример. Одинаковые золотые колечки подсказывали Римо, что перед ним супружеская чета, а нежно сцепленные пальцы говорили о том, что эти двое либо только что поженились, либо находятся под романтическим воздействием прогулки по экзотическому городу. До сих пор они таращились на витрины и останавливались у придорожных прилавков, предлагавших всякую всячину – от одежды ручной выделки, камешков и изделий народного промысла до чучел кобр, застывших в угрожающей позе.
По мнению Римо, их совокупный вес составлял около шестисот пятидесяти фунтов, сосредоточенных в основном пониже талии. Одинаковые очки в роговой оправе, завитые волосы и кричаще яркое туристское облачение делали их похожими на персонажей мультфильма, и уличные торговцы не могли удержаться от смеха, когда нелепая парочка проходила мимо. Разумеется, хихикать в лицо возможным покупателям было бы глупо, но если они уже прошли, терять было нечего.
Римо не знал имен толстяков и окрестил их Фредом и Фридой Фрамп. Они попались ему по чистой случайности, но то, что Римо увязался за ними, случайностью не было. Ему нужно было замаскироваться, и, сколь бы ненадежным ни казалось такое прикрытие, Римо прекратил бродить по городу сам по себе. Одинокий круглоглазый в азиатском городе привлекал взгляды, а трое и больше были туристической группой.
Римо не заговаривал с Фрампами и не собирался этого делать. Он не нуждался в обществе. Ему нужно было лишь некоторое время продержаться у них на хвосте, чтобы выяснить, не следят ли за ним, и при этом не попадаться на глаза окружающим. Чем меньше дородные спутники Римо знали о его планах, тем лучше. Пускай эти двое привлекают внимание, а он будет незаметно держаться в тени.
Малайзия превратилась в туристический центр совсем недавно, и произошло это как бы само собой. До сих пор Малайзии было трудно тягаться с соседями. Таиланд, к примеру, мог похвалиться многочисленными соблазнами – от примет древней цивилизации в лице монахов в желтых одеяниях и бесстрастных золотых Будд до разнузданных сексуальных игрищ, сдобренных изрядным привкусом наркотиков. Гонконг и Макао затмевали Малайзию на международном финансовом рынке, а Тайвань манил туристов дешевыми сувенирами. Бали славился изысканными танцами, а Бруней обладал самыми крупными в Юго-Восточной Азии запасами нефти и газа. Филиппины и Индонезия предлагали фешенебельные морские курорты, доступные только толстосумам.
По сравнению с преуспевающими соседями Малайзия включилась в гонку за туристскими долларами достаточно поздно и была знакома широкой публике в основном по старинным романам авторов вроде Эмблера, Блэка и Моэма. Однако в последние годы она все чаще привлекала внимание определенного круга путешественников, желавших насладиться экзотикой, не сталкиваясь при этом с заоблачными ценами, кишащими туристами достопримечательностями и обескураживающими языковыми барьерами. Одних влекла всепожирающая страсть к чужеземной культуре, других – первоклассное обслуживание в гостиницах, третьих – лучшие в мире пляжи. Еще одним преимуществом в глазах трусоватых и осторожных жителей Запада оказалось то обстоятельство, что Малайзия была единственной юго-восточной страной, в которой турист, путешествующий во взятом напрокат автомобиле, мог чувствовать себя в полной безопасности.
Тем не менее Римо, покинув гостиницу, отправился осматривать столицу пешком. Куала-Лумпур, на языке местных обывателей – «KJT», представлял собой стремительно расширяющийся политический, промышленный и образовательный центр страны. Последняя перепись населения города, основанная по большей части на догадках и туманных домыслах, определила число его жителей в один миллион. Туристические путеводители указывают примерно вдвое большую цифру.
Куала-Лумпур начинался с небольшого колониального городка, выросшего на месте оловянных приисков. В дословном переводе его название означает «соединение мутных потоков» и происходит от слияния протекающих неподалеку рек Гомбак и Келанг. Впрочем, нынешний Куала-Лумпур мало чем напоминает старые времена. В его архитектуре смешались причудливая древность и современная функциональность. Прихотливые черты общественных зданий Куала-Лумпура – центральный железнодорожный вокзал, городская мэрия и мечеть – являют собой резкий контраст шаблонным линиям недавно выстроенных зданий высотной школы. Эти два стиля встречаются друг с другом на соседней Маркет-стрит, проходящей по берегу Келанга, – там, где расположен городской рынок, притягивающий местных жителей и туристов, словно магнит – железные опилки.
До встречи оставалось несколько часов, и Римо решил, что торчать в отеле, пытаясь представить себе дальнейшее развитие событий, будет пустой тратой времени. Они с Чиуном поселились в прекрасном номере гостиницы «Мерлин» на улице Джалан Султан Исмаил, но вытащить учителя в город, пока он в который уже раз пересматривал по телевизору свои любимые мыльные оперы, не смогла бы и упряжка лошадей. Еще труднее было бы соблазнить его прогулкой в толпе туземцев китайского происхождения.
– Хорошо еще, что эти люди не японские полукровки, – заметил Чиун, когда они с Римо сидели в аэропорту, дожидаясь прибытия такси. Даже незнакомый человек смог бы понять по голосу старого корейца, как он относится к полукровкам вообще и к японцам в частности. Японская оккупация Кореи 1910 года представлялась Чиуну событием куда более свежим, нежели недавние войны в Кувейте и Боснии.
– К сожалению, японцы забыли урок, преподанный им в Корее, – частенько говаривал Чиун.
– В сорок пятом году, что ли? – спрашивал Римо. – Когда американцы и русские вышибли японцев из Кореи?
– Ваши исторические труды грешат неточностями. Не кто иной, как мастер Синанджу убедил злобного врага покинуть мою страну.
– Как ему это удалось, папочка?
– Он вступил в переговоры с японским императором. Хирохито вывел свои войска, и ему даровали жизнь.
– Очень уж долго они торговались.
При этих словах на лице Чиуна появлялась разочарованная мина.
– Ты по-прежнему мыслишь как белый человек, – сказал он. – Что такое тридцать пять или сорок лет в сравнении с вечностью? У бессмертного Дома Синанджу были куда более важные задачи, чем свержение узурпаторов-варваров.
– Приумножение своего богатства?
– Это вторая по значимости обязанность любого мастера.
– А первая?
– Стремление к просвещению, – отвечал Чиун. – В духе Синанджу.
Сейчас Римо следовало приступить к просвещению в духе предстоящего задания, но последние уроки пришлось отложить до встречи в отеле «Шангри-ла». Римо мог бы потратить свободное время на отдых, если бы не подозрение, что последние два часа кто-то сидит у него на хвосте.
Римо надеялся, что Фред и Фрида помогут ему разобраться в происходящем. Для этого им нужно было всего лишь оставаться самими собой.
* * *
Задание было очень простое – прикончить круглоглазого. Контракт предусматривал аванс в размере половины, а остаток предполагалось выплатить после того, как Синг Хоп Ма представит доказательства выполненной работы.
Ничего сложного.
Сплошное удовольствие.
Он нанял шестерых малайцев, которые должны были совершить убийство, сделав вид, будто бы это обычный уличный грабеж. Заказные убийства считались в Куала-Лумпуре тяжелейшим преступлением, и местные злодеи удовлетворялись изъятием у туристов карманных денег – американцы называли их «цыплячьим кормом», – поэтому Синг Хоп Ма нимало не сомневался в том, что, если его людей поймают, они будут молчать из страха, повинуясь инстинкту самосохранения. Синг Хоп Ма принадлежал к местному тонгу Бен Хоа и служил наемным убийцей с тех пор, как ему исполнился двадцать один год. Сейчас ему было тридцать три, он родился в семье малайских китайцев, которые сызмала служили тому же тонгу и воспитали юного Синга в духе почтения к традициям клана. Свое первое убийство он совершил в семнадцать лет, и тонг принял его в свое братство с распростертыми объятиями, оказав молодому человеку почести, от которых его отец едва не прослезился. Теперь Синг Хоп Ма был полноправным солдатом клана, и ему поручали задания, требовавшие от исполнителя опыта и мастерства. Как правило, задания эти были связаны с поддержанием внутренней дисциплины или денежными неурядицами, и лишь изредка – как, например, нынешний контракт – поступали со стороны. Услугами тонга могла воспользоваться другая семья или даже круглоглазый – лишь бы только у него хватило денег.
На сей раз объектом внимания Синга был ничем не примечательный американец. Шесть футов роста, темные волосы, ни шрамов, ни татуировок – во всяком случае, на виду. Сингу вручили фотографию, снятую на расстоянии скрытой камерой в то мгновение, когда объект проходил таможню в аэропорту. Судить о нем по фотографии было трудно. Обычный мужчина спортивного телосложения, но без этих бугристых мышц, которыми в Штатах щеголяют культуристы. В его облике выделялись только необычайно широкие крепкие запястья. Он мог оказаться кем угодно – дельцом или адвокатом, нажившим в одном из своих предприятий смертельных врагов.
Сингу не было нужды вдаваться в подробности. Его интерес в этом деле ограничивался вознаграждением, которое он получал в случае успеха. Ни причины убийства, ни последствия, которые оно могло вызвать за океаном, его не касались. Единственное, что имело значение, была его репутация, и зависела она от тщательности проработки деталей, но Синг проворачивал такие дела добрую сотню раз.
Ему и в голову не приходило, что операция может пойти не по плану.
Вдобавок к фотографии заказчик передал Сингу сведения о том, что его будущая жертва остановилась в «Мерлине», и головорезы-малайцы без труда выследили незнакомца, когда тот вышел из отеля и двинулся вдоль реки по набережной Джалан Ампанг, направляясь к югу в сторону городского рынка. Большинство круглоглазых, экономя силы, предпочитали ездить в такси, но этому пришла охота прогуляться. Он заглядывал в лавки, останавливался то тут, то там, чтобы переброситься словцом с уличным торговцем, но ничего не покупал и даже отмахнулся от разодетых шлюх, заполонивших Маркет-стрит.
Лучше всего было бы прикончить его неподалеку от рынка, думал Синг, втолковывая задание посреднику-малайцу и наблюдая за тем, как тот смешался с толпой и отправился на поиски своих приятелей. Задуманное Сингом групповое нападение было делом необычным, но такие происшествия все же случались. До убийства доходило очень редко, тем более если речь шла о круглоглазых. Единственной приемлемой альтернативой был бы сфабрикованный несчастный случай, но в таком деле на уличных хулиганов надеяться не приходилось, и Сингу Хоп Ма пришлось бы привлечь людей из тонга, уменьшив тем самым причитающийся ему гонорар. Уж лучше нанять малайцев и после завершения операции заграбастать все денежки.
Синг мог бы выполнить задание лично и потешить свою гордость, которая охватывала его всякий раз, когда ему доводилось прикончить круглоглазого, но он не хотел рисковать жизнью и свободой ради дела, не касавшегося семейства напрямую. Если бы этот человек принес вред тонгу – другое дело. В таком случае не потребовалось бы никакой платы, только распоряжение сверху – и оскорбитель расстался бы с жизнью. Время от времени Синг собственными руками выполнял задания руководства, но такое случалось, лишь если на карту была поставлена честь семьи, а расправа должна была послужить особым предостережением врагу. Сейчас у Синга было поручение иного толка, обычное заказное убийство; ни один член клана не пожелал бы впутываться в такое дело без особой необходимости. Пускай грязную работу выполняют малайцы, а Синг разделит награду со своим начальством.
Синг Хоп Ма был обычным предпринимателем вроде банкира или торговца, с тем лишь исключением, что его сделки порой заканчивались внезапной смертью.
Какая разница?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27