— Скажи, зачем твой отец дает вечер в честь Скуратиса, которого люто ненавидит?Елена пожала плечами. От этого движения ее расстегнутое платье соскользнуло с плеч.— Никто не знает, что на уме у моего отца. Я думаю, он действительно находится под впечатлением построенного Скуратисом корабля.— Не верю, — сказал Римо.— Я тоже не хочу этому верить, сказала Елена, высвобождая руки из рукавов. — Скуратис — непроходимый тупица, грубый и порочный. Ему место на скотном дворе. Я говорила отцу: тот, кто спит в хлеву вместе с овцами, пахнет овечьим навозом.— Наверное, вы, греки, разбираетесь в этом лучше, чем я, — заметил Римо.— Я ненавижу этого человека. Он пачкает все, к чему прикасается!— Он построил довольно-таки приличную лодку, — сказал Римо.— Не лодку, а корабль. Эка невидаль! Его судно никогда не пересечет океан.Она перешагнула через упавшее платье и осталась в шелковых кружевных панталонах и в высоком корсете, который облегал и приподнимал ее грудь.— Не лодка, а целый город, — сказал Римо.— Корабль, — снова поправила его Елена. — Кому это нужно?Она повернулась к туалетному столику и зажгла темно-коричневую сигарету. Римо, стоявший на противоположном конце спальни, почувствовал едкий специфический запах.— А ты знаешь о том, что внутри корабля есть другой? — спросил он. Целый подземный город.— Он и должен уйти под землю, — сказала Елена, глубоко затягиваясь. Вернее, под воду. — Она нервно засмеялась. — И, надеюсь, скоро. Вместе со всем зверинцем. Только звери с Ноева ковчега спаслись, а эти не спасутся. Достаточно одного раза.— Ты знаешь что-нибудь о тайных проходах в стенах корабля? Помнишь, как вышли сегодня из них те парни, прямо из стены?— Милые штучки Скуратиса. Этот кретин все печется о безопасности, сказала Елена. Она положила сигарету в пепельницу и начала расстегивать корсет.— Ты рассказала о служившемся отцу? — спросил Римо. — Он знает о роли Скуратиса?— Отец не имеет об этом ни малейшего представления, — сказала Елена.Она сбросила корсет на пол и последний раз затянулась сигаретой, прежде чем смять ее в пепельнице. Потом она направилась через всю комнату к Римо, распахнув объятия.— Пора в постель, — сказала она с улыбкой.Римо отрицательно покачал головой.— Я, пожалуй, пойду, — сказал он и развязал пояс халата. Под ним оказались мокрые брюки и тенниска.— Как?! — не поняла Елена.— Мне пора: плыть ведь далеко! — объяснил Римо.— Ты покидаешь меня?!В ее голосе зазвучала нескрываемая ярость.— Ну, если хочешь, поплывем вместе.— Послушай, — сказала она. — Это очень милая шутка, но достаточно. Я знаю, что ты прицепился к катеру и он вез тебя на буксире. А теперь хватит валять дурака. Утром я прикажу отвезти тебя обратно.— Извини, но я лучше поплыву своим ходом. У меня не будет другого такого случая попрактиковаться в плавании. И потом, если я останусь здесь на ночь, это, пожалуй, не понравится твоему отцу.— Отец живет своей жизнью, а я — своей. Мы договорились об этом, когда я стала женщиной.— Я уже сталкивался с отцами. Они соблюдают такого рода соглашения только на словах, а когда доходит до дела, их забывают.— Положись на меня, — сказала Елена.— Прости, не могу. Мне надо уходить. — Римо сунул ноги в мокрые мокасины, стоявшие под кроватью Елены. — До скорого свидания!— Ты — свинья!— Возможно.— Ненавижу! Ты мне омерзителен!— Охотно верю. Я это заслужил.— Чтоб ты утонул!Она дрожала от гнева, ее небольшие торчащие груди бурно вздымались.Прежде чем повернуться к двери, Римо дотронулся до ее щеки.— Ну зачем так волноваться?Она оттолкнула его руку.— Пошел прочь! Отправляйся в этот свинарник, к себе подобным.— Не стоит давать волю раздражению.Римо пошел к двери. Она выкрикнула ему вслед какие-то греческие слова.Не зная языка, Римо тем не менее понял, что это непристойность, и догадался, какая именно.— Сама ты!.. — крикнул он и с этими словами прыгнул через перила яхты в холодные воды океана. Глава 10 Римо вышел из лифта на главную палубу. С него струилась вода, оставляя на полу лужицы. Палуба была пуста, если не считать одного человека. Издали доносились звуки песен и пьяные выкрики — это кутили последние, припозднившиеся гости Тебоса. Дело шло к утру.Человек стоял в тридцати футах от лифта, повернувшись спиной к Римо и вглядываясь в океан. Под мышкой он держал свернутые в трубку бумаги.Его смокинг из голубой парчи был бы вполне уместен на популярной рокзвезде, присутствующей на свадьбе юной любительницы рока. Редеющие волосы были коротко подстрижены и прилизаны волосок к волоску.Облокотившись о перила, он весь подался вперед, будто надеясь расслышать в шуме ветра что-то очень важное.Римо не видел его лица, да и нужды в этом не было.— Привет, Смитти! Какими судьбами?Доктор Харолд В. Смит, глава КЮРЕ, не спеша обернулся.— Хорошо искупались? — спросил он.— Неплохо, — ответил Римо. — Стараюсь каждый вечер делать десять заплывов, чтобы держать форму. Что вы здесь делаете? К чему этот нелепый маскарад?— Я считал, что вы не одобряете мой серый костюм, — сказал Смит — Видя вас десять лет в одном и том же костюме, я, естественно, его не одобрял. Но я не мог ожидать, что вы выйдете на люди одетый точно клоун.Смит фыркнул, точь-в-точь как святоша из романа Диккенса.— Я стараюсь одеваться как все. Мне казалось, что на сегодняшнем приеме мой костюм будет соответствовать, так сказать... А если уж говорить о манере одеваться, я удивлен, видя на вас все ту же тенниску и брюки. Я думал, что вы щеголяете теперь в шелковых шароварах и расшитых туфлях с загнутыми кверху носами.— Ну ладно, — сказал Римо, — мы квиты. Но что привело вас сюда?— Извините, Римо, это — государственная тайна.— С каких это пор у вас от меня секреты?— Но, согласитесь, я не могу выбалтывать первому встречному все, что знаю. Тем более иранскому телохранителю, — сказал Смит.У Римо задвигался кадык.— Секреты? От меня? — повторил он, помолчав.Смит слегка передернул плечами, как будто желая поправить тяжелую ношу у себя на спине — он нес на себе груз ответственности за судьбу планеты.— Тогда я сам скажу вам, что вы здесь делаете. Вы считаете, что здесь, на корабле, что-то готовится, и хотите помешать этому. А сверток бумаг у вас под мышкой — чертежи этой лодки.— Корабля, — терпеливо поправил его Смит. — Это не лодка, а океанский лайнер.— Да пропади он пропадом! — вскричал Римо. — Мне нет дела до того, как его называть: лодка, корабль или вонючая лохань. Вы запаслись чертежами потому, что считаете положение на этой шаланде неблагополучным, раз здесь происходят нападения, убийства и прочее. Так я говорю?— Близко к истине? — согласился Смит.— О'кей. Теперь я скажу вам кое-что интересное. Здесь что-то зреет, но что именно, я не знаю. Чертежи не покажут вам того, что есть на самом деле. Эта треклятая баржа вся издырявлена тайными проходами и нашпигована аппаратурой, о которой никто и понятия не имеет. Почему бы вам, Смитти, не собрать американскую делегацию и не отчалить, пока не поздно?— Катастрофа на этом корабле может стать мировой трагедией, — возразил Смит.— Мир пережил смерть многих великих людей, а жалкая толпа паяцев — невелика потеря. Полно, Смитти! Вы же их видели сегодня на приеме. Кого вы собираетесь спасать? Забирайте нашего представителя и его штат. Пусть у вас болит голова об Америке.— Это не наш стиль работы, — сказал Смит. — Извините, Римо, — продолжал он после паузы, — но это как раз то, чего вы никогда не понимали.— Но ведь здесь опасно, Смитти, действительно опасно!— Каждый делает свой выбор.— Значит, вы собираетесь остаться на этой лодке, — тьфу! — на этом чертовом корабле и будете рисковать жизнью, пытаясь выяснить, что здесь готовится, и помешать этому — и ради кого? Ради стада корыстолюбивых, падких на бесплатное угощение выродков в полосатых штанах, готовых продать душу за цент.— Да, — просто сказал Смит.— Значит, Чиун был прав?— Вот как? В чем же?— Что вы — безумец, всегда были им и навсегда им останетесь.— Мне понятна его точка зрения. Вы с Чиуном, так же как и другие наемники, работающие только ради денег, никогда не поймете тех, кто работает бескорыстно. Именно это делает их сумасшедшими в ваших глазах. Вам нравится работать на Иран?— В общем, да, — сказал Римо. — Очень милые люди. Хорошо платят и не дают нелепых заданий.— Я рад, что вы так хорошо устроились, — сказал Смит.— Послушайте, Смитти. Вы здесь для того, чтобы обезопасить корабль, так? Но ведь это как раз то, чего вы хотели от нас с Чиуном. Пусть у нас с вами не все шло гладко, но ведь сейчас-то мы здесь. Почему бы вам теперь не уехать? Вы хотели поручить это нам, и мы этим занимаемся.— Вы правы, Римо, но лишь отчасти. Видите ли, Чиун и вы работаете на Иран. Насколько мне известно, иранцы могут быть причастны к происходящему на корабле. Не обижайтесь, но я вам доверять не могу; я не имею права считать вас беспристрастным и непредубежденным сотрудником, когда вы работаете на хозяина, который вполне может оказаться нашим противником.— Вы — самый большой зануда, какого я когда-либо знал! — вспылил Римо.— Прошу прощения, — сказал Смит, — но у меня очень мало времени, а дел много.И он углубился в изучение вынутого из рулона листа бумаги.Римо зашагал было прочь в своих хлюпающих мокасинах, но обернулся.— Вы — сумасшедший, — сказал он.Не отрываясь от своего занятия, Смит кивнул.Сделав еще несколько шагов, Римо кинул через плечо:— И одеты вы как пугало!Смит ответил рассеянным кивком.— Вы — редкостный сквалыга, и надеюсь, что американские делегаты сейчас жуют ластики и портят канцелярские скрепки, бросая их об стену. Подумайте, какая расточительность!Смит согласно кивнул ему в ответ.— Повернитесь, черт возьми, когда с вами разговаривают! — не выдержал Римо.Смит повернулся.— Передайте от меня привет шаху, — сказал он.Римо застонал, как от зубной боли, и кинулся прочь. Глава 11 — Не хочу слышать об этом, папочка!— Разумеется, нет, — сказал Чиун. — Зачем слушать о том, от чего зависят наши жизни?— Моя жизнь не зависит от состояния персидского... а, черт! — иранского телевидения. Меня не волнует, есть у них «мыльные оперы» или нет. Это не угрожает моей жизни.— Как это на тебя похоже! Полное бездушие и бестактность по отношению к своему учителю, невнимательность к его запросам. Ты заботишься только о своем комфорте. Ты готов всю ночь плескаться в океане, а до меня тебе и дела нет.— Слушай! Это ведь ты придумал пойти на службу к иранцам, скажешь, нет? Так чего же теперь жаловаться?— А ты придумал другое — ничего не рассказывать мне о том, как низко пал некогда величественный Павлиний трон. Персия была великой страной, ею правили могущественные монархи. А этот нынешний Иран, как ты его называешь, почему ты мне ничего о нем не рассказывал? Почему не сказал, что он теперь совсем отсталый? У них же нет дневных телевизионных опер! И вообще очень мало передач.— Да откуда же мне было знать об этом? — сердито буркнул Римо.— Это входит в твои обязанности. Такие вещи ты должен знать в первую очередь. А почему, по-твоему, я позволяю тебе находиться все время рядом со мной? Может, мне доставляет удовольствие видеть, как ты ведешь себя за столом? Может, твой торчащий нос и твои неприятные круглые глаза напоминают мне свежую розу, покрытую утренней росой?— Нос у меня не такой уж большой, — проворчал Римо.— Ты — американец, а у всех американцев большие носы, — возразил Чиун.— Корейцы тоже все на одно лицо, — сказал Римо.— Не так уж плохо, что мы выглядим на одно лицо, раз оно приятное. Тебе следовало знать, что Персия сейчас в упадке.— Я никогда такими вещами не занимался — это дело Смитти.— Нечего теперь сваливать свою вину на бедного, оклеветанного императора Смита, которого ты предал, бросив службу, — сказал Чиун.— Ишь ты! Давно ли он стал «бедным оклеветанным императором Смитом»?Ему же место рядом с Иродом, он же величайший изверг в истории человечества. Кто брюзжал и жаловался на «безумного Смита» целых десять лет? Что ты на это скажешь, папочка?— Я не должен был слушаться тебя, Римо, — сказал Чиун. Его голос и лицо выражали сожаление. Он сел, сложив руки на груди, давая тем самым понять, что разговор окончен. — Мне не следовало отворачиваться от императора, занимавшегося спасением Конституции. Всему виной твоя жадность. Мои потомки мне этого не простят.— Никто никогда не узнает об этом. Переправь в очередной раз летопись Синанджу — и все.— Довольно! — сказал Чиун. — Не слитком ли много оскорблений в адрес пожилого человека ты позволил себе за один день? Неужели в тебе нет ни капли жалости? Персы всегда отличались бессердечием. Как быстро ты стал похожим на них.Римо направился к двери. Пропитанная морской солью одежда скрипела при каждом его движении. У порога он остановился.— Папочка!Чиун молчал.— Папочка, — снова позвал Римо.Чиун обратил на него сердитые светло-карие глаза.— Я хочу тебе сказать одну вещь, — печально сказал Римо, понизив голос.Чиун важно кивнул.— Ты хочешь покаяться? Говори.— Высморкайся через ухо, папочка!И с этими словами Римо проворно выскочил за дверь. * * * Было приказано быть начеку и смотреть в оба. Но двое охранников, которые прохаживались по коридору напротив входа в ливийский сектор, не обратили внимания на жесткую складку у рта Римо. Не увидели они и того, что глаза у него блестят мрачным блеском, а зрачки сильно расширены.Они видели лишь хлипкого на вид белого парня в непросохшей одежде, который шел по коридору и громко разговаривал сам с собой:— Мне надоело быть козлом отпущения для всех и каждого! Слышите? Надоело! Сперва один, потом другой! Смитти осуждает меня за то, что я ушел из КЮРЕ, хотя в этом был виноват Чиун. Теперь Чиун бранит меня за то же самое, хотя это его вина. Как вам это нравится? Все обвиняют меня, а мне кого прикажете винить?Римо брел по коридору с низко опущенной головой. Его напитавшиеся водой мокасины утопали в мягком ковре. Двое ливийских стражей преградили ему путь.— Стой! — скомандовал один из них, повыше ростом и пошире в плечах.На смуглом арабе был черный костюм в тонкую полоску и черная рубашка с белым галстуком. Его темные, обильно умащенные волосы были зачесаны назад. Он протянул правую руку, и она легла на плечо Римо.Римо поднял глаза и увидел детину выше его па целых четыре дюйма. Тот выпалил очередь из арабских слов.— Говори по-английски, олух! Я ведь не из ваших торговцев коврами, чтоб их черти взяли!Высокий страж широко осклабился.— Я спрашивал, что ты здесь делаешь, маленький человек с большим нахальством. После восьми часов вечера этот коридор закрыт для посторонних.На лице Римо появилась улыбка, не предвещающая ничего хорошего.— Гуляю.Рядом с первым встал второй охранник, одетый так же, как первый, если не считать черно-белых туфель с узкими носами.— Это американец, — сказал он.Первый охранник недобро усмехнулся и сжал рукой плечо Римо.— О, американец! Значит, ты фашист, расистская сволочь, прихвостень империализма?— Нет, — сказал Римо. — Я — стопроцентный янки, меня зовут Янки Дудл, я родился в День независимости в рубашке со звездами и полосами.— Я думаю, надо его задержать, а утром допросить, — сказал первый стражник.Он сжал плечо Римо еще крепче, но тот, по-видимому, этого не почувствовал.— Как идут дела в Ливии? — спросил Римо. — Сколько детей убили ваши храбрые налетчики на этой неделе?— Хватит болтать, грязная свинья! — сказал второй охранник. — Бери его, Махмуд, запрем его в камере для допросов.— Верно, Махмуд, — поддержал его Римо. — Хватай меня. Ты знаешь, я уже целых пятнадцать минут здесь хожу. Смерть хочется пописать, но не на кого. А тут, на мое счастье, вы подвернулись.Махмуд переглянулся со своим товарищем и покрутил пальцем у виска.— Ты знаешь, что я собираюсь с тобой сделать, Махмуд? — спросил Римо.И, повернувшись к его напарнику, вдруг спросил:— А тебя как зовут?— Ахмед.— Правильно! Вы все, чумазые свиньи, зоветесь либо Махмудами, либо Ахмедами.— За эти оскорбления, — сказал Ахмед, — я допрошу тебя по-своему.Оба стражника выхватили из-под пиджаков револьверы.— Идем! — приказал Махмуд.Он снял правую руку с плеча Римо, а револьвер в левой направил Римо в живот.— Вы — прямо подарок судьбы! — потер руки Римо. — Пара непобедимых вояк! Может быть, даже знаете, что делать с вашими «пушками»?— Знаем. Стрелять, — сказал Махмуд.Он взвел курок большим пальцем и прижал указательным пальцем холодный твердый металл спускового крючка. В следующий миг револьвер оказался у американца.— Теперь твой черед, — Римо повернулся к Ахмеду.Тот отпрыгнул назад и сделал попытку выстрелить, однако Римо неуловимым движением отобрал у него револьвер. Вместе с указательным пальцем.Потом Римо переложил оба револьвера в правую руку. Оторванный палец Римо брезгливо швырнул на ковер.Ахмед смотрел то на свою четырехпалую кисть, то на Римо, потом снова на руку. Он хотел закричать, но почувствовал во рту металл двух револьверных стволов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15