Уолдо старался смотреть на потолок. Или на пол. Куда угодно, только не на мисс Трашвелл. Если бы он только мог, он постарался бы притвориться, что не знает самого себя.
— Это и есть тот самый человек, который пытался вас полапать? — повторил полицейский.
Уолдо с радостью встретил бы смерть, только не это унижение. Почему голос не потребовал от него, чтобы он ограбил магазин? Его бы арестовали за вооруженное ограбление, что менее стыдно, чем это. Полапать девушку! Сама фраза — до чего же она унизительна! Уолдо Хаммерсмит совершил преступление на сексуальной почве. Сердце его разрывалось на части, а толпа все прибывала. Он возвел глаза вверх, уставился в потолок и понял, что недостоин даже молиться. Он видел, что все телекамеры нацелены на стол Памелы Трашвелл. Все случившееся приковало к себе даже их внимание. Они оставили компьютерный центр без присмотра. Их немигаюшие глаза пристально смотрели на Уолдо, а ему хотелось крикнуть им, чтобы занимались делом и просматривали бы все пространство центра.
— Мне бы очень хотелось, чтобы вы убрали его отсюда, — сказала Памела.
— Это не так легко, — возразил полицейский. — Вы выдвигаете официальное обвинение, или я его отпускаю?
— А не могли бы вы просто вышвырнуть его отсюда? — Она обвела взглядом людей, столпившихся вокруг ее стола. — Все это так стыдно.
— Послушайте, леди, этот парень вас полапал. За какую сиську он вас схватил?
Уолдо вперился главами в пол. Памела закрыла лицо руками.
— Уходите! — выдохнула она.
— Вот за эту? — спросил полицейский. Словно пробуя, крепок ли спелый помидор, он положил свою огромную волосатую лапу на левую грудь Памелы Трашвелл.
Она отбросила его руку и потребовала, чтобы он предъявил свой значок.
— Если вы и в самом деле полицейский, то я имею право потребовать от вас, чтобы вы вывели посетителей из помещения центра.
— На каком основании? — спросил полицейский.
— На том основании, что он нарушил порядок.
— Послушайте, леди, не заноситесь так. Когда вы будете давать показания на открытом судебном процессе, вам придется отвечать на такие вопросы. Вероятно, присяжные захотят взглянуть на ваши сиськи и убедиться, было ли вам нанесено тяжкое или легкое телесное повреждение. Итак, этот парень схватил вас. Вы его не поощряли?
— Безусловно, нет.
— А может быть, вы первая схватили его?
— Я слышала о том, что полицейские любят издеваться над женщинами в моем положении, — холодно произнесла Памела. — Но это просто смешно.
— Послушайте, я поймал на улице человека, который к вам приставал. Вы собираетесь предъявить ему официальное обвинение? Чего вы вообще хотите, леди?
В огромном зале компьютерного центра, отделанном хромом и освещенном ярким светом неоновых ламп, наступила тишина. Уолдо слышал, как кто-то в задних рядах спросил, что произошло.
— Он попытался схватить вон ту молодую женщину на виду у всех. Полапал ее.
— Он знал, кого выбрать.
Памела выпрямилась и одернула юбку. Ее сверкающие глаза впились в Уолдо Хаммерсмита.
— Сэр, если вы уйдете отсюда по своей собственной воле и пообещаете никогда больше сюда не возвращаться, я не стану выдвигать против вас официальное обвинение, — сказала она.
Уолдо взглянул на полицейского.
— Пошли, — сказал тот.
Он вышел из здания центра вместе с Уолдо, а когда Уолдо попытался удалиться, полицейский пошел вместе с ним вдоль по улице.
— У тебя неприятности? — спросил он.
Голос был ровный, в нем сквозила озабоченность.
— Нет, я просто хотел... э-э... ну, сделать это, — ответил Уолдо.
— Ты не похож на таких, — сказал полицейский.
— Спасибо, — отозвался Уолдо, от стыда низко опустив голову.
— Кто-то тебя заставил?
— Нет-нет. Боже, да кому такое придет в голову? Я хочу сказать, кому придет в голову заставлять меня совершать такой идиотский поступок?
Полицейский пожал плечами. Потом сунул руку в карман брюк и достал карточку.
— Если у тебя будут неприятности, позвони мне.
На тисненой карточке было написано: «Лейтенант Джозеф Кейси».
— Я Джо Кейси. У тебя есть мой домашний телефон. У тебя есть мой служебный телефон. Если понадобится помощь, звони.
— Со мной все в порядке, спасибо.
— Так говорят все, когда увязнут по уши в дерьме, — сказал лейтенант полиции Джо Кейси и дружелюбно протянул руку. Уолдо пожал ее.
Он сунул карточку в жилетный карман, а потом, дома, аккуратно, так, чтобы не попасться на глаза своему новому дворецкому, спрятал карточку в маленьком ларчике из слоновой кости. Когда он получил новое извещение от «Инста-чардж», там было напечатано новое компьютерное сообщение. На этот раз ему надо было прийти по новому адресу.
Это оказалась еще одна пустая комната в пустой конторе в Манхэттене. На этот раз голос сказал ему:
— Залезь под юбку мисс Трашвелл.
Уолдо вспомнил чувство унижения, которое он испытал. Вспомнил, как ему хотелось умереть.
Он сидел в темноте, куря гаванские сигары, надолго задумавшись. Он мог снова пойти в компьютерный центр и сунуть руку под юбку Памеле Трашвелл. Или он мог проследить за ней и сделать это на улице или в метро. Может быть, на этот раз ему это сойдет с рук, и он только испытает чувство унижения.
Но что будет в следующий раз? Что еще потребует от него голос?
Он достал карандаш и попытался подсчитать, сколько стоит его образ жизни. Он думал, что может обойтись парой тысяч в неделю, но, к своему полному изумлению, обнаружил, что тратит в неделю двенадцать тысяч долларов, и это не считая расходов на еду.
Хватит. Он забирает деньги и исчезает.
Он посмотрел на цифру в банковском извещении и выписал чек на семь миллионов долларов.
Он направился в банк. Кассирша спросила, не шутит ли он. Он сказал, что не шутит. Подошел управляющий филиалом. Он связался с головным отделением. В головном отделении рассмеялись. У Уолдо на счету было всего полторы тысячи долларов — и это только благодаря льготному кредиту на случай перерасхода.
На следующее утро Уолдо притаился в подъезде одного из домов рядом с компьютерным центром. Когда Памела приехала на работу, он подбежал к ней сзади и быстро-быстро сунул ей руку под юбку. Она завизжала. Какая-то женщина с очень тяжелой сумочкой преградила ему путь к отступлению, какой-то мужчина закричал: «Насильник!», но Уолдо упал на колени и на корточках выбрался из толпы. Он оглянулся через плечо и увидел, что охранные телекамеры нацелены на улицу. Он чувствовал, как они хохочут над ним.
Еще несколько дней спустя он с утренней почтой подучил новое извещение из банка. В нем содержался приказ появиться по новому адресу.
Все тот же нежный женский голос звучал и в этой конторе. Он произнес:
— Отшлепай Памелу Трашвелл веслом.
Уолдо понял, что в следующий раз ему прикажут убить. Веслом тоже можно убить. Он позвонил лейтенанту Джо Кенси.
Они встретились на темной набережной реки Гудзон, напротив Нью-Джерси. Уолдо выбрал это место за его пустынность. Он был уверен, что тот, кто стоит за всем этим, — кто бы или что бы это ни было — может видеть почти всюду. Он хотел убежать, убежать от всех и всякие компьютеров, убежать отовсюду, где есть телекамеры, фиксирующие любое его движение. Но все-таки больше всего — прочь от компьютеров. Компьютер начал все это, изменив сумму остатка на его счету. И Памела Трашвелл работала в компьютерном центре. Слово «компьютер» вызывало у Уолдо только одну ассоциацию: «бежать».
— У меня неприятности, — сказал Уолдо полицейскому.
И рассказал ему, как банковская ошибка привела к тому, что уровень его жизни постоянно повышался и повышался, и теперь он попал в полную зависимость от денег. Он нуждался в деньгах. Но его страшило то, что ему, может быть, придется сделать ради них.
— У меня такое чувство, будто мною играют, — пожаловался он. — Я не могу обналичить чек в банке и получить реальные деньги, но я по-прежнему могу купить все что угодно на свою кредитую карточку. Поэтому все, что я могу получить, — это товары.
— Ну, и на какую сумму в год? — поинтересовался Кейси.
— Полмиллиона или около того, — ответил Уолдо.
— Хорошие деньги, — присвистнул Кейси.
— Но куда все это ведет? — недоумевал Уолдо.
— Полмиллиона за то, чтобы полапать девушку? Залезть к ней под юбку? Отшлепать? Слушай, Уолдо, я простой полицейский. Мне платят куда меньше за куда более неприятную работу.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что за полмиллиона я бы отшлепал самого Папу, — сказал Кейси.
— Но чем все это кончится?
— А тебя это волнует? — удивился Кейси.
— Что вы хотите сказать? — удивился Уолдо.
— Отшлепай девчонку — вот что я хочу сказать.
Уолдо покачал головой. Что-то внутри говорило ему: нет. Хватит. Понемногу, шаг за шагом, став игрушкой в чужих руках, он растерял всего себя. Он понял, что если продолжать и дальше, то он потеряет все. Уж лучше вернуться к Миллисент. Он выходит из игры.
— Нет, — твердо сказал он. — Я хочу сдать того человека или ту штуковину — что бы это там ни было. Мне все это надоело. Я зашел слишком далеко. Думаю, и в самом деле надо платить за все, что получаешь. И мне придется сполна расплатиться за все.
— Ты это твердо решил? — спросил лейтенант Кейси.
— Да, — ответил Уолдо.
— Ты все расскажешь? Вплоть до мельчайших деталей? Все-все? Ты хочешь открыть все?
Уолдо кивнул.
— Послушай меня, приятель. Я тебе говорю как другу. Почему бы тебе не шлепнуть легонько эту девку по заднице и не забрать свои денежки?
— Черт побери, Кейси, это противозаконно, и я больше не собираюсь это делать. Есть некоторые вещи, которые я не стану делать и за деньги. Даже и за большие деньги.
Лейтенант полиции Джозеф Кейси достал свой кольт 38-го калибра, ткнул им в лицо Уолдо Хаммерсмиту и отстрелил значительную его часть.
Не повезло Уолдо, подумал Кейси. Но человек привыкает к большим деньгам. И выходит так, что пойдешь и на убийство — только бы приток денег не прекратился.
В Немонтсетте, штат Юта, подполковник, командующий базой баллистических ракет «Титан» с ядерными боеголовками, купил себе два новых «мерседеса» и расплатился за них чеком. Он зарабатывал меньше половины этой суммы в год. Но чек был принят.
Интересно, подумал он, а не придется ли мне когда-нибудь вернуть все эти деньги? Но он не думал об этом слишком долго. Он был на работе, и в течение ближайших восьми часов в его обязанности входил надзор над двадцатью четырьмя ракетами, нацеленными на Советский Союз, угрожающими ему мощью, равной миллионам тонн тринитротолуола.
Глава вторая
Его звали Римо. Иранское солнце этой зимой почти совсем не грело, тем более, что он был одет только в тонкую черную майку с короткими рукавами и легкие хлопчатобумажные брюки.
Кто-то когда-то сказал ему, что зима в Иране такая же, как в Монтане, и что в древние времена, до прихода ислама, жители этого края верили, что в аду холодно. Но потом они отреклись от религии зороастризма и приняли веру пустыни, веру пророка Мохаммеда, который жил там, где солнце выжигает всякую жизнь на раскаленном песке, и в конце концов, как и последователи всех религий, чьи пророки начинали свой путь в пустыне, они начали верить, что в аду жарко.
Но иранский холод не волновал Римо, а адово пекло не волновало людей, за которыми Римо следил, потому что все они были твердо уверены, что отправятся прямо в рай, когда придет их время. Их спины были покрыты толстыми шерстяными одеялами, а руки протянуты к теплым желтым мерцающим языкам пламени, а голоса их что-то негромко распевали на фарси.
Часовые, расставленные в нескольких футах друг от друга, вглядывались в черную тьму и говорили себе, что тоже обретут рай, хотя и не столь гарантированно, как те люди, что сидят вокруг огня.
Римо видел, что часовые напрягают мышцы, чтобы уменьшить ощущение холода, — они и понятия не имели, что если и есть худший способ согреть себя, так именно этот.
Холод был реален — всего три градуса выше нуля, а ветер стремился выдуть из-под одежды последние остатки тепла человеческих тел, но Римо был вне этого холода, вне этого ветра.
Он дышал медленнее, чем любой из людей у огня, он вбирал в себя меньше холода и выпускал меньше тепла с выдыхаемым воздухом — тонкая былинка человеческого спокойствия, страдающая от холода не больше, чем высокая трава вокруг, доходящая ему до бедер. Он стоял так спокойно и неподвижно, что обломок скалы привлек бы больше внимания в непроглядном мраке этой ночи.
Люди, сидящие вокруг костра, пытались приглушить собственные ощущения и тем самым победить чувство холода. Римо выпустил свои ощущения на свободу. Он чувствовал, с каким трудом растет трава, цепляющаяся корнями за каменистую, пыльную почву, из которой все питательные вещества вымывались в течение многих тысяч лет. Он чувствовал, как дрожит часовой, прислонившись к стволу сухого дерева, он чувствовал, как его дрожь уходит в землю через подошвы тяжелых сапог, а по земле доходит до него, Римо. Он чувствовал запах мяса и лимонов, исходящий изо рта людей, пообедавших тем и другим несколько часов назад. А из маленького костра до него доносились звуки лопающихся и обращающихся в пламя и дым мельчайших клеточек дерева.
Пение прекратилось.
— Теперь будем говорить по-английски, о возлюбленные, — донесся голос предводителя. — Мы отдаем свои жизни, жертвуем ими во имя борьбы против Верховного Сатаны, и потому мы должны говорить языком Верховного Сатаны. В Соединенных Штатах нас ждут тысяча кинжалов и тысяча сердец, готовых войти во врата рая.
— Тысяча кинжалов и тысяча сердец, — эхом отозвались голоса.
— Мы все жаждем завершить наш жизненный путь на земле и обрести жизнь вечную. Мы не боимся ни пуль, ни самолетов, ни каких-либо иных изобретений Верховного Сатаны. Наши братья ушли раньше нас и взяли с собой много жизней неверных. Теперь и мы тоже пустим кровь Верховному Сатане. Но нам дарована более высокая честь, ибо мы пустим самую важную, самую ценную кровь. Мы целимся в голову змея. В президента. Мы понимаем, что никто и ничто не может избегнуть гнева Аллаха.
— Аллах Акбар! — пропели молодые люди, сгрудившиеся вокруг костра.
— Мы организуем группы из студентов, а потом, подобно волне праведного гнева, мы понесем с собой бомбы, которые поразят Верховного Сатану прямо в голову. Мы понесем бомбы в толпе. Мы устроим взрывы на улицах. Мы превратим всю страну Верховного Сатаны в обитель его собственной смерти.
— Аллах Акбар! — снова пропели молодые люди. — Господь велик!
И тогда во мраке иранской ночи, среди завываний неистового ветра, раздался голос, ответивший им по-английски.
— Господь велик, но вы, тряпичные головы, вы — ничтожны.
Молодые люди в плотных шерстяных одеялах огляделись по сторонам. Кто сказал это?
— Настало время игры в высшей лиге, вы — пожиратели ягнят, — вновь раздался голос во мраке ночи. — Хватит разогреваться песнями и убеждать себя, что можете врезаться на грузовиках, начиненных взрывчаткой, в дома, где спокойно спят мирные люди. Настало время настоящих мужчин, работающих в ночи. В одиночку.
— Кто это сказал?
Голос оставил этот вопрос без внимания. Вместо ответа он произнес:
— Сегодня ночью вам не будет позволено лгать самим себе. Сегодня ночью прекращаются ваши песнопения. Драка Микки Мауса с Али-бабой окончена. Сегодня вы играете в высшей лиге и играете один на один. Вы и я. Забавно, правда?
— Стреляйте! — заорал предводитель.
Часовые, онемевшие от холода, ничего не видели. Но им приказали стрелять. Тишину ночи прорезал треск очередей из стволов «Калашниковых» — невежественные крестьянские парни исполняли немудреную работу: жали пальцами на спусковые крючки.
После резкого грохота наступившая тишина показалась особенно звеняще-непроницаемой. Все слышали треск выстрелов, но никто не слышал голоса человека, говорившего во мраке.
Предводитель почувствовал, что может потерять свою власть над группой, и громко провозгласил:
— Трусы прячутся во мраке? Любой дурак умеет говорить.
Молодые люди рассмеялись. Предводитель понял, что они снова в его власти. Он уже многих отправил туда, где их ждал конец, и знал: чтобы заставить человека врезаться на грузовике, начиненном динамитом, в здание, надо быть рядом с этим человеком вплоть до того самого момента, когда он садится за баранку. Ему надо непрестанно твердить про райское блаженство. Ему надо помочь накинуть на плечи покрывало, какое надевают правоверные, когда решают отдать жизнь во имя Аллаха, а потом надо поцеловать его — и этим поцелуем доказать, что все правоверные любят его. А потом надо быстро отойти в сторону, как только он нажмет на газ.
Предводитель уже многих, отправил прямой дорогой в рай, и они взяли с собой многих врагов благословенного имама, великого аятоллы.
— Выходи из темноты, ты, трус! — крикнул он снова. — Дай нам на тебя посмотреть. — Его последователи вновь рассмеялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20