— Ты был прав, святой отец, кто-то действительно желает мне зла. Но чего добиваются эти люди?
— Они мечтают занять твое место, великая княгиня. Вот почему ты и Святослав должны исчезнуть. Эти люди всеми силами и способами стремятся к собственной цели, а ты медлишь защитить себя и сына от их козней. Смотри, ты можешь опоздать в борьбе с недругами.
— Святой отец, раньше я опасалась лишь за себя, теперь страшусь и за сына. Ты должен понимать, что такое для матери ее единственный ребенок. Как могу бороться с врагами, если они в любую минуту могут отнять у меня самое дорогое — жизнь сына? Скажи, что на моем месте сделал бы ты? Дай совет.
Глаза священника радостно блеснули. Наконец-то он дождался своего! Пришло время, когда Ольга, охваченная страхом и снедаемая подозрительностью к окружающим, сама обратилась к нему за помощью. Вот тот долгожданный миг, когда он вложит в ее смятенную душу свою волю.
— Да, дочь моя, смерть грозит не только тебе, по и сыну. И дабы успешно бороться с врагами, следует быть спокойной за его судьбу. Я знаю лишь один способ спасти княжича, но этот способ потребует от тебя истинно материнской мудрости и мужской твердости характера.
Григорий смолк, выжидающе уставился на Ольгу.
— Продолжай, святой отец, — проговорила та.
— Твоему сыну надобно находиться там, куда не дотянутся кровожадные лапы язычников, твоих и его врагов. Константинопольский патриарх — твой брат по вере, император Нового Рима — твой друг и союзник. Разве по договорам, заключенным с Византией князем Олегом и твоим мужем, Русь и империя не должны помогать друг другу, приходить один другому в тяжелую годину на помощь? Те договоры действуют и поныне, ни ты, ни император не отказались от них.
Ольга грустно усмехнулась.
— Мне известны эти договоры. По ним Русь и Византия считают себя друзьями и обязуются оказывать друг другу помощь. Но Русь еще никогда не просила подмоги у империи! Зато сколько раз молила об этом Византия! Сколько раз посылала Русь ей на помощь дружины, проливала свою кровь за ее интересы. Я не нуждаюсь в защите империи, святой отец, — гордо закончила Ольга.
— Ты не так поняла меня. Не Русь обратится к Византии, а ты, мать и христианка, попросишь убежища для сына у патриарха. Этим ты спасешь для себя единственного ребенка, а для Русской земли — ее законного великого князя. Я, скромный слуга божий, не знаком с императором Нового Рима, но знаю патриарха, нашего первосвященника. Я сам поведаю ему о твоей беде и присовокуплю собственный голос к твоей просьбе. Патриарх — отец всех христиан, своих детей, он поможет и нам.
Григорий сделал паузу, облизал кончиком языка губы. Его глаза, как два острых буравчика, впились в лицо Ольги.
— Думай, дочь моя, но помни, что жизнь и дальнейшая судьба княжича в твоих руках. То, что сейчас решишь, может навсегда погубить или спасти Святослава.
— Согласна с тобой, святой отец, — решительно произнесла Ольга. — Но что я должна сделать, дабы патриарх внял моей просьбе?
— Не тревожься об этом, я все беру на себя, — ответил Григорий. — Тебе надобно сделать лишь одно — крестить сына. Первый среди христиан не может приютить у себя язычника.
От изумления Ольга даже привстала с сиденья кресла, лицо ее пылало.
— Крестить? Вселить Христа в душу будущего великого князя Руси? Кто позволит мне это, святой отец?
— Мы совершим обряд тайно, и о крещении будет известно только двоим: тебе и мне.
Ольга задумалась. Ее пальцы, лежавшие на подлокотниках кресла, заметно дрожали.
— Да будет по-твоему, святой отец. Для спасения жизни сына я готова на все! Пускай не только я, но и сам Христос станет ему защитой.
Григорий почувствовал, как вначале от волнения, а теперь от радости у него вспотели ладони. Поп и не предполагал, что ему удастся так быстро и легко сломить сопротивление Ольги, навязать ей свою волю. Значит, не напрасно велел он служке вогнать стрелу над головой княжича Святослава — это принесло желанные плоды. Побежденная страхом, киевская княгиня теперь целиком в его власти. Главное сейчас — не дать ей времени прийти в себя, избавиться от ощущения притаившейся рядом опасности, изменить принятое только что решение.
— Дочь моя, надобно торопиться. Мы не знаем замыслов врагов, и чем скорее княжич очутится в безопасности, тем быстрее ты обретешь покой души.
— Ты прав, святой отец, — с непривычной для Григория покорностью сказала Ольга. — Назови время свершения обряда.
— Мы покрестим княжича сегодня ночью. Жди меня…
Григорий пришел в шатер Ольги незадолго до полуночи. Молчаливый служка в монашеском одеянии принес под полой и расставил по местам все необходимое для крещения, после чего бесшумно исчез за пологом шатра. Григорий собственноручно налил в купель воды, глянул на Ольгу.
— Приступим, дочь моя?
Ольга не успела ответить. У входа в шатер раздались тяжелые шаги, и на пороге появились воеводы Ратибор, Асмус, Свенельд.
— Прости, великая княгиня, что беспокоим, — сказал Ратибор. — Но проверяли стражу и увидели, как из твоего шатра скользнула тень. Потому и решили узнать, все ли у тебя спокойно.
Глаза воеводы скользнули по шатру, наткнулись на купель. Затем он увидел на столе кропило, большой крест, каравай хлеба, стоявшую возле них корчагу с водой. Ратибор перевел взгляд на дремлющего в кресле княжича Святослава в ослепительно белой рубахе, на застывшего подле него священника с Евангелием в руках. Лицо воеводы нахмурилось.
— Что замыслил, ромей? — грозно спросил он, шагнув к Григорию. — Что делаешь у великой княгини ночью? Зачем тебе княжич и все это? — кивнул воевода на стол с христианскими регалиями.
Священник выпрямился перед Ратибором во весь рост, взял со стола крест-распятие и выставил его перед собой, словно щит.
— Прочь, язычник! Не мешай творить святой обряд!
— Святой обряд? — Воевода сделал шаг назад, выхватил из ножен меч. — Ты хочешь, ромей, вынуть из княжича душу воина-русича? Задумал превратить его в раба, слабого телом и духом Христа, бога женщин? Умри за это!
Ратибор занес над Григорием клинок, но Асмус успел перехватить его руку. Сильным рывком Ратибор освободил ее, но между ним и священником уже стояла великая княгиня. И меч русича опустился.
— Великая княгиня, не гневись, что едва было не пролил кровь в твоем шатре. Но Русь не позволит отнять у нее великого князя! Твоя верная дружина не допустит глума над верой наших пращуров! Княжич Святослав принадлежит Руси и ее людям, а русичи не верят и не признают Христа, чужого, неведомого им ромейского бога.
— Довольно, воевода, — устало произнесла Ольга. — Священник должен был крестить княжича по моей воле, и я теперь жалею об этом решении. — Она подошла к креслу, опустилась в него, махнула рукой Григорию. — Иди отдыхать, святой отец. Асмус и Свенельд, проводите его.
Когда в шатре остался один Ратибор, Ольга, откинувшись на спинку кресла, весело рассмеялась. Это было так неожиданно, что воевода вздрогнул.
— Я сделал что-то не так? — спросил он.
— Нет, ты поступил так, как я велела. И смеюсь я над ушедшим сейчас ромеем. Как часто иноземцы считают себя выше нас, русичей! Как смешны и жалки они в самолюбовании и кичливости. Мало кто из них может по достоинству оценить широту русской души, силу и мощь нашего народа. Ничего, всесильное время откроет им глаза, а великое дело Руси повергнет их в трепет. Так и этот ромей. Считая себя умнее меня, славянки, он хочет править моими руками Русью. Но я давно познала его лукавую душу, проникла в самые сокровенные ее тайники. И сейчас не он мной, а я играю им.
— Он опасен, великая княгиня, — заметил Ратибор. — Сегодня при тебе кто-то стрелял в княжича. Клянусь, что это злодейство — дело рук сподручных пригретого тобой ромея.
— Не сомневаюсь в этом. И хотя уверена, что ромею нужна не смерть княжича, а принятие им христианства, я не хочу рисковать жизнью сына. Поэтому, Ратибор, сегодня утром возьмешь Святослава к себе в дружину. Мудрейший из русичей — Асмус — его дядька, так пусть еще и храбрейший из воинов станет ему учителем. Пускай уже сейчас различает княжич друзей и врагов Руси, пускай отроком познает жизнь и думы русичей, пускай с детства растет защитником земли русской.
— Ты верно решила, великая княгиня, — дрогнувшим голосом произнес Ратибор. — Сама Русь станет учителем и воспитателем юного княжича, а в тысяцком Микуле он найдет умелого наставника и верного друга. Но что делать с ромеем?
— Забудь о нем. Ромей вероломен, льстив и двурушен, но таковы все, кто правит Новым Римом, нашим извечным недругом. А чтобы побеждать врагов, их надобно знать. Причем не только то, что они говорят о себе и пишут, выставляя напоказ, но и что таят, чувствуя в этом собственную слабость. Я многое уже выпытала у ромея, но сколько еще надобно узнать и понять… Хочу познать, как живет империя и управляют базилевсы двунадесятью народами, которые покорила Византия, как собирают они налоги и борются со смутами. Так пусть мой святой отец, сам того не ведая, послужит не только Новому Риму, но и Руси.
24
Заложив руки за спину, князь Лют ходил из угла в угол перед стоявшим в дверях горницы тысяцким Микулой.
— Я не звал тебя. Разве мои гридни не сказали, что после обеда я всегда почиваю?
— Сказали, князь. Но что значат слова гридней, коли брат нужен брату?
— Я не брат тебе, тысяцкий. Но раз ты пришел, готовься держать ответ за свои дела. О них я хотел говорить с тобой вечером, однако ты сам ускорил этот разговор.
— Слушаю тебя.
— Вчера утром на подворье Любавы, дочери покойного сотника Брячеслава, найден десяток побитых из луков варягов. В сей татьбе ярл Эрик винит тебя, киевлянина. А сегодня днем на поляне у Черного болота обнаружена еще сотня убитых викингов. И в этом злодействе ярл опять-таки видит твою руку. Он требует у меня управы на тебя.
Микула пристально глянул на Люта.
— Управы требует только варяжский ярл или ты тоже, полоцкий князь?
— Пока лишь ярл. Но если в смерти его викингов на самом деле повинен ты, готовься к ответу и предо мной, князем этой земли.
—Я всегда привык отвечать за собственные дела, и ничьи угрозы меня не устрашат. Но ты собирался говорить со мной о варягах вечером, давай так и поступим. А сейчас у нас есть более важные и неотложные дела.
Микула отошел от двери, приблизился к настежь открытому окну горницы. Расстегнул свой широкий пояс и положил его вместе с мечом на лавку. Принялся снимать кольчугу. Не понимая смысла действий тысяцкого, Лют с удивлением смотрел, как тот стянул с себя кольчугу, затем рубаху и, обнаженный по пояс, стал в поток солнечных лучей, льющихся через окно в горницу.
— Смотри, князь, — промолвил он, поднимая руку. И в лучах солнца под мышкой у тысяцкого Лют увидел выжженное каленым железом тавро: длинный русский щит и скрещенные под ним два копья. Это был тайный знак, что накладывался на тело каждого друга-брата, посвятившего в грозовую ночь на днепровской круче свою жизнь служению Руси и Перуну. Точно такой знак уже двадцать лет носил на своем теле и полоцкий князь.
— Здрав будь, брат, — тихо сказал Лют. — Прости за обидные речи, что слышал от меня. Но так говорил не с тобой, своим другом-братом, а с гонцом киевской княгини, на верность которой еще не клялся на своем мече. Отчего ты сразу не открылся мне?
— Потому что до сегодняшнего дня я и был лишь посланцем великой княгини Ольги. Это она отправила меня к тебе, требуя помощи полоцких дружин против древлян. Только сегодня утром прискакал ко мне гонец от главного воеводы Ратибора с вестью о раде наших другов-братьев и взятии Искоростеня. Теперь, княже, я буду говорить с тобой уже от имени рады и воеводы Ратибора, который после смерти князя Игоря стал нашим первым и старшим братом.
— Готов слушать тебя.
— Рада признала волю покойного князя Игоря, и теперь Ольга — великая русская княгиня и хозяйка всей земли Русской. Ее слово — закон для нас. Но еще больший закон — приговор рады наших другов-братьев, и прискакавший гонец передал его мне. Узнав о смуте в древлянской земле, недруги Руси решили воспользоваться этим и поживиться за ее счет. И не стаи воронов, а тучи наших ворогов слетелись сейчас со всех сторон к русским кордонам. Рада велела нам, княже, не допустить, чтобы викинги ярла Эрика обнажили меч против Руси или какой иной супостат топтал русскую землю. Вот чего требует от нас рада, вот о чем по ее велению пришел я говорить с тобой.
— Значит, вороги решили слететься к русским кордонам… — медленно проговорил Лют. — Что ж, пускай слетаются. Посмотрим, кто из них назад улетит.
Он шагнул к двери, ударом ноги распахнул ее во всю ширь.
— Гридень! Вели принести нам с тысяцким заморского вина и старого меда! Наилучшего, что храню для самых дорогих гостей! И живо, нам некогда ждать.
25
Подворье перед княжеским теремом было полно народа. В бурлящей от нетерпения толпе можно было увидеть всех: полоцких горожан и ремесленников-смердов из окрестных весей, русских и варяжских дружинников, славянских и иноземных купцов с торжища. Вездесущая детвора облепила даже крыши соседних домов и ветви близрастущих деревьев. На высоком крыльце терема сидел в кресле князь Лют, рядом с ним — ярл Эрик и тысяцкий Микула. За ними теснилась группа знатных половчан и викингов. Перед крыльцом лицом к князю стояли хазарин Хозрой и Любава, слева от них восседали на резной деревянной скамье русские и варяжские жрецы. Толпа шумела, в ней все чаще и чаще раздавались нетерпеливые, возбужденные голоса. Князь Лют поднял руку, и на подворье сразу воцарилась тишина.
— Заморский гость и ты, русская дева, — обратился князь к Хозрою и Любаве, — я дал три дня, дабы вы смогли доказать правоту своих слов. Кто сделал это?
Ответом ему было молчание, и Лют глянул на Хозроя.
— Что молвишь, купец?
— Мои люди не были в лесу, светлый князь. Они могли бы подтвердить это даже при испытании огнем и железом. Но рабы до сих пор не вернулись ко мне. Я не знаю, где они и что с ними.
— Кто еще, кроме исчезнувших челядников, может очистить тебя от навета девы?
— Никто, светлый князь. Я стар, одинок и немощен, а потому брошен даже собственными рабами. Кто еще встанет на мою защиту? — Голос хазарина дрожал от волнения, на глазах появились слезы. — Вся моя надежда — только на твое великодушие и доброту, храбрый и справедливый полоцкий князь.
— А что скажешь ты, дева? — перевел взгляд Лют на Любаву.
— Челядники купца были в лесу, — громко ответила девушка. — Их видела я и может узнать пес, который защищал хозяина. Поэтому кто-то и хотел сжечь нас обоих, оттого и нет сейчас на судилище челядников купца.
— Кто еще, помимо бессловесного пса, подтверждает твой навет на купца? — спросил Лют.
— Сам купец, — смело произнесла Любава. — Разве мнимое исчезновение его рабов не говорит о том, что он страшится показать их псу убитого дротта?
В толпе на подворье возник гомон. Но князь вновь поднял руку, и шум стих.
— Купец и дева, никто из вас не убедил меня в своей правоте. Потому тяжбу между вами решит Божий суд. Я обещал его, и он свершится!
При этих словах сидевшие на скамье верховный жрец Перуна и главный дротт Одина встали. Варяг воздел руки к солнцу, славянин с силой ударил концом посоха в землю.
— Божий суд! — одновременно воскликнули они.
Русичи знали несколько видов Божьего суда: испытание огнем, железом, водой, а также судебный поединок между сторонами или свидетелями. Божьи суды применялись в случаях, когда показаний послухов или видоков, а также иных доказательств было явно недостаточно. Тогда правоту одной из сторон должны были указать боги, всегда встающие на защиту невиновного. Но поскольку славянка и хазарин поклонялись разным богам, покровительство неба в данном случае было обеспечено им обоим. Поэтому железо, огонь, вода должны были стать сейчас игрушкой в руках столкнувшихся интересов небесных сил и не могли с достоверностью указать истинного виновника. А раз так, оставался самый надежный и проверенный способ узнать волю владыки самих богов и всего сущего — поединок с оружием в руках. Но как могли сражаться старик и женщина? Русские законы знали выход и из такого положения.
Князь Лют встал с кресла, шагнул к видневшейся за спинами Любавы и Хозроя толпе. Остановился у самого края крыльца.
— Купец и дева, вашу судьбу решат боги! Но негоже бороться старости и материнству, а потому волю неба пускай узнают те, кто встанет на вашу защиту! Так гласят законы русичей, и так будет!
Князь не спеша обвел глазами замершую перед ним толпу, указал пальцем на съежившегося под его взглядом Хозроя.
— Люди! Русичи и иноземцы! Кто желает встать на защиту гостя из Хазарии и вместе с небом доказать его невиновность?
Какое-то время над подворьем висела тишина, толпа словно оцепенела. Затем из большой группы варяжских воинов, стоявших невдалеке от скамьи жрецов, вперед выступил один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12