Левин был человеком не сентиментальным, за
свою жизнь он прочитал уйму всяких бумаг, где люди исповедовались,
выворачивались наизнанку. Но для Левина это являлось всего лишь
документом, подшитым к делу. Поэтому и к письму Кизе он отнесся весьма
спокойно, оценив его, как еще одну черточку к картине, которая никогда не
будет дописана, поскольку слишком много у нее создателей... И живых еще, и
уже мертвых, как Алоиз Кизе и его жена Энне...
Письмо это тоже принесло Левину не очень много, на листок бумаги он
выписал: "Рита (очевидно, Маргарита) - кладовщица в инструментальном
цехе". Скудным уловом после прочтения обоих писем он не был разочарован,
профессия приучила не обольщать себя надеждами, а пользоваться тем, что
Бог послал. Он еще не думал, не знал, что станет делать с этим сержантом
Юрой и кладовщицей Ритой, затерявшимися в почти полувековой давности среди
тысяч и тысяч других Юр и Рит, но одна мысль все же возникла, и он стал
писать письмо Анерту в Мюнхен.
"Уважаемый господин Анерт!
Ваше письмо и ксерокопии писем Вашего дяди к жене получил. Благодарю
Вас за содействие. Буду откровенен, не могу сказать, что они меня очень
вдохновили. Вы оказались правы: письма слишком личные, бытового характера.
Но поскольку в них есть даты, я просил бы Вас посмотреть дневники
господина Кизе, нет ли там записей, относящихся к этому времени. Если
таковые обнаружатся, я хотел бы с Вашего разрешения с ними ознакомиться и
узнать Ваше мнение, каким образом эти дневники после смерти Вашего дяди в
Старорецке оказались в Мюнхене у его жены.
Пожалуйста, постарайтесь это сделать как можно быстрее (в наших
обоюдных интересах).
С уважением Е.Левин".
Перечитав письмо, он убедился, что ничего не забыл, вложил в
международный конверт и надписал адрес.

15
Участок - огород, сад и маленький однокомнатный с кухней домик
капитана Остапчука - был обнесен новой металлической сеткой, которую, чтоб
не ржавела, Остапчук красил корабельным суриком.
На скамейке сидел Михальченко, ел из алюминиевой миски вишни,
сплевывал косточки в кулак и высыпал их в ту же миску.
- Эй, Максим, я все-таки гость! - крикнул Михальченко. - Хватит тебе
сопеть, куркуль, передохни, покурим, побалакаем.
- Сейчас, вот до столба докрашу, хай сохнет.
Сюда, за город Остапчук пригласил Михальченко, когда они встретились
на городском совещании правоохранительных органов. Левин идти отказался:
"Сходи-ка ты, я уже стар для этого. Насиделся я на этих совещаниях. Ничего
нового там не услышишь". - Неудобно не пойти, Ефим Захарович, раз уж
пригласили, снизошли", - сказал Михальченко. - "Вот и пойди"...
Остапчук и Михальченко были когда-то не только коллегами, но и
приятелями. Совершенно разные, они умели слаженно работать, потом
Михальченко перевели в райотдел. Последние два года виделись они редко, и
встретившись в клубе УВД на совещании, обрадовались. "Значит, стал
помещиком, имением обзавелся?" - спросил Михальченко. - "Ты не фыркай,
посмотришь. Ведро вишни дам. В это воскресенье и поедем..." -
"Электричкой?" - "Нет, автобусом, час и еще пешком с полчаса.
Протрясешься. Вон гладкий какой стал"...
Бросив кисть в банку, оглядев удовлетворенно свою работу, Остапчук
вытер руки тряпкой, смоченной в уайтспирите, и сев напротив Михальченко,
спросил:
- Ну а ты как в своем кооперативе? Не жалеешь?
- Чего жалеть? Тоже дело серьезное. Только что никто над головой не
висит, не дергают ни в областное управление, ни в прокуратуру, ни в
райком.
- Заработки приличные?
- Хватает.
- Говорят, Левин к тебе пошел? Вот уж не ожидал!
- Помнишь его?
- Конечно. Когда я в школе милиции учился, он у нас криминалистику
читал. Ну и потом по работе приходилось сталкиваться. Он розыск хорошо
знает. Значит, "бабки" поманили к тебе?
- А что плохого?
- Да ничего. Характер у него тяжелый.
- Что мне его характер? Мне его башка нужна, опыт. Увольняйся,
переходи ко мне, Максим.
- Тяжелый я на подъем, к месту прирастаю. Привык уже к погонам... Что
ж вы там разматываете?
- Охрана организаций, кооперативов, просто граждан от любителей
заглянуть в чужой сейф, поиск наводчиков, "кидал", выполняем заказы на
розыск лиц по гражданским искам, ну без вести пропавших. Работы хватает.
- Сколько же у тебя человек?
- Шестнадцать, да еще по договорам беру...
- Не думал, что из тебя такой "босс" получится... Как рука?
- Разрабатываю, вроде лучше стало, чувствительность в пальцах
появляется...
Окажись Остапчук полюбопытней, возможно, углубившись в какие-то
подробности, скажем: а чем собственно занимается Левин, не ловит же он
слинявших алиментщиков? - Так вот, случись такой поворот в разговоре, не
исключено, что Михальченко и упомянул бы, что некий Александр Тюнен платит
по сорок рублей в сутки за то, что Левин ищет его отца, а кроме того за
валюту должен выяснить обстоятельства смерти и место захоронения оберста
Кизе, о котором печется его племянник из Мюнхена, - тут бы, глядишь, и
вспомнилось Остапчуку письмо Георга Тюнена до востребования Иегупову,
попавшее с главпочтамта в один из ящиков остапчуковой коллекции. Впрочем,
ничего бы не вспомнилось Остапчуку, поскольку письмо это попало к нему в
самый разгар работы комиссии, мучительного писания справок, и конверт с
письмом, даже не взглянув на него, Остапчук швырнул в один из ящичков, где
лежали еще неразобранные прочие бумажки, отложенные для знакомства "на
потом", когда выдастся свободное время...
Со стороны дороги к сетчатому забору подъехал желтый милицейский
"уазик"; сидевший в нем старшина посигналил.
- Ну что там? - спросил Остапчук у старшины, выскочившего из машины.
- В ДОСААФе комнату, где оружие, обчистили. Начальник управления
послал за вами.
- Ладно, жди, - пробурчал Остапчук и поплелся назад.
- Через пятнадцать минут они выехали в город.

16
Утром Левин встал с головной болью, вялый и хмурый. И еще угнетало
почти полное отсутствие движения в делах, которыми он занимался в бюро, а
потому - перспектива одиноко сидеть за письменным столом, натужно думая,
что еще можно предпринять, куда бы ткнуться, чтоб забрезжило, чтоб
мелькнула хоть какая-то радость.
Трамвай, как назло, тащился медленно, часто останавливался, затем
вообще остановился, где-то далеко впереди была пробка. Левин вышел и
двинулся пешком...
Посидев с полчаса, пошевелив бумагами на столе, Левин взял листок с
недавними выписками, сделанными после чтения писем Кизе: "Сержант Юра",
"прораб", "авторемонтный завод", "Рита (очевидно, Маргарита) - кладовщица
в инструментальном цехе". Единственное, что выглядело материальным в
данный момент - это красно-кирпичное здание авторемонтного завода с
железными въездными воротами, которые Левин видел десятки раз. Все
остальное - Юра, Рита, прораб - просто слова, имена существительные,
вынырнувшие из глубины сорокадвухлетней давности. Они для него сейчас
бесплотны, как это стекло в окне - тоже имя существительное, обозначающее
некую прозрачную субстанцию. Однако сквозь нее виден двор, каштан, у
забора "уазик", эту машину Михальченко привел в порядок, и она резво
бегает; в машине, свесив ноги в открытую дверцу, сидит шофер Стасик,
недавно демобилизовавшийся из погранвойск; если он на месте, значит и
Михальченко у себя. Вот что видно сквозь прозрачное имя существительное
"стекло", которое даже потрогать рукой можно, чтоб ощутить. А что видно
сквозь слова "сержант Юра", "прораб", "Рита"? Ни-че-го! Остается
авторемонтный завод: красный кирпич стен, рядом автобусная станция,
маленькая площадь, где всегда народ, пыль, ошметки газет, использованные
билеты, крохотный - три-четыре прилавка - базар, где продают пучки
моркови, петрушки, укропа, свеклу...
Он вышел к Михальченко, дернул дверь, но она оказалась заперта.
"Значит махнул куда-то поблизости", - подумал Левин и двинулся во двор.
Заметив его, Стасик, еще не утративший армейских привычек, соскочил с
сиденья и встал у дверцы.
- Где наш милый шеф? - спросил Левин.
- Не знаю, Ефим Захарович. Приказал быть здесь.
- Заводи, прокатимся.
- Куда едем? - Стасик вставил ключ зажигания.
- На авторемонтный завод. Улица Белградская. Знаешь?
- Знаю.
- Поехали.

Из вахтерской по внутреннему телефону Левин позвонил начальнику
отдела кадров, объяснил, кто он, передал трубку вахтеру, тот, получив
указание, сказал:
- Проходите.
- Куда идти?
- Справа, за этим цехом здание заводоуправления. На втором этаже...
Кабинет начальника отдела кадров находился в конце коридора.
Постучав, Левин вошел. Обыкновенная казенная комната, стол, сейф в углу,
этажерка с какими-то брошюрами. Начальник отдела кадров поднялся из-за
стола.
- Проходите, садитесь.
Левин протянул ему удостоверение. Тот с любопытством повертел его.
- Смотри, - улыбнулся кадровик, - не знал даже, что существует такое
агентство, - и взглянул на Левина.
- Как видите, существует.
- И много убийств расследуете? - он был высок, худощав, хорошо
выбрит, ладно скроен, неброско, но аккуратно одет: белая свежая сорочка с
ровно закатанными рукавами, хорошо отглаженные, черные, но почему-то, как
успел заметить Левин, флотские брюки.
- Мы убийствами не занимаемся, - ответил Левин. - Так, всякой
мелочью. Вы, я вижу, недавний флотский?
- Точно. Недавний. Списали... Я вас слушаю.
- Простите, как ваше имя-отчество?
- Олег Степанович.
- Олег Степанович, скажите, пожалуйста, на заводе есть ветераны?
- Что понимать под "ветеранами"?
- Те, кто работал здесь с сорок седьмого-сорок восьмого годов.
- О-хо-хо! Таких уже никого нет.
- Я ищу женщину, которую звали Рита, очевидно Маргарита. Фамилия
неизвестна. Работала в ту пору на заводе кладовщицей в инструментальном
цехе.
- А говорите, что занимаетесь всякой мелочью! - покачал головой
собеседник. - Ничего себе мелочь: найти бесфамильного человека через сорок
два года!
- Вы давно здесь работаете?
- Четыре года.
- А до вас кто был?
- До меня один подполковник, отставник. Проработал шесть лет. А вот
до него... Знаете, у нас есть такой стенд "Они защищали Родину". Там
фотографии и краткие биографии всех фронтовиков, кто пришел на завод сразу
после войны.
- Можно взглянуть?
- Конечно...
Они спустились этажом ниже, где был небольшой холл, по дугообразной
стене которого шел застекленный стенд.
- Вот, - указал кадровик. - Второй ряд, третий справа.
Небольшой портрет пожилого мужчины в военной фуражке, в офицерском
кителе покроя конца сороковых, - со стоячим воротником, только без погон.
Полноватое лицо его ничего не выражало, вернее выражало напряженность
человека, который знает, что его снимают. Левин стал читать текст под
фотографией: "Колядко Амвросий Илларионович. Родился в 1918 году. Участник
Великой Отечественной войны. Член КПСС. Имеет правительственные награды.
На нашем заводе проработал с 1946 по 1979 год в должности начальника
отдела кадров".
- Олег Степанович, а у вас нет его адреса или телефона? - спросил
Левин.
- Это должно быть, пойдемте.
Они вернулись в кабинет. Из нижнего ящика стола кадровик, порывшись,
достал длинный узкий справочник с вертикальным алфавитом, и полистав его
истрепанные страницы, сказал:
- Записывайте. Колядко Амвросий Илларионович, улица Чапаева, дом
двенадцать, квартира шесть, телефон 35-74-01.
- Спасибо, Олег Степанович, - Левин поднялся.
- Да тут не за что... Дорогу от меня найдете? Вниз и налево, а там
проходная.
- Найду. Спасибо...
Выйдя за ворота, Левин поискал глазами телефон-автомат, но не
обнаружив, пошел к автобусной станции, где в уголочке припарковался
Стасик.
Левин вошел в одноэтажное замызганное здание станции. Недалеко от
касс висело три телефонных аппарата. Один оказался неисправным, но монетку
заглотал. Левин перешел ко второму, набрал номер. После долгих гудков
ответил резкий женский голос:
- Да!
- Это квартира товарища Колядко? - спросил Левин.
- Его.
- Будьте добры, Амвросия Илларионовича можно?
- Можно, можно! - трубку на что-то там положили, но Левин слышал: -
Отец, иди к телефону. Амврося, ты что, глухой, к телефону тебя.
- "Дочь? Невестка? А, может и жена. Иногда жены называют мужей
"отец", - гадал Левин, вспоминая нелюбезный голос женщины. Но тут в трубке
кто-то тяжко задышал, и сиплый голос произнес:
- Колядко слушает.
- Здравствуйте, Амвросий Илларионович. С вами говорят из сыскного
бюро "След". Левин моя фамилия. Вы, пожалуй, единственный, кто может нам
помочь в одном деле. Не откажите в любезности.
- Я хвораю. Ноги больные. Ежели вам уж так нужно, прибывайте ко мне.
- Хорошо, с вашего разрешения я через пятнадцать-двадцать минут буду.
Улица Чапаева двенадцать, квартира шесть. Правильно?
- Ну да. Езжайте.
- Уже еду, - Левин подмигнул сам себе и повесил трубку...
- Заводи, Стасик. Гулять так гулять. Улица Чапаева, двенадцать, -
сказал он шоферу.
- Поедем через Артема, - согласился Левин, хотя ему было безразлично,
как поедет Стасик, поскольку его занимала радостная мысль, что день начал
складываться с маленьких удач: кадровик с завода попался любезный, на
заводе оказался стенд с фотографией, подписью, сохранился алфавитный
справочник, где имелся адрес и телефон Колядко, - и - главное - сохранился
сам Колядко, которому, как высчитал Левин, шел семьдесят третий год. С
завода Колядко ушел одиннадцать лет назад. За это время он мог поменять
квартиру или уехать в другой город, просто умереть, наконец, мог только
что по телефону послать Левина ко всем чертям...

Дверь открыла маленькая толстая женщина лет шестидесяти в домашнем
фланелевом халате до пят, с кудрявыми черными крашенными до лилового
отлива волосами.
- Входите! - как бы рыкнула она.
Левин сразу узнал этот голос.
- Амврося, к тебе пришли!.. Он у себя в кресле. Ноги не держат. Пить
надо было меньше, - сообщила она Левину, утицей шествуя перед ним по
длинному коридору. Возле входа в кухню она остановилась. - Дверь налево -
в его комнату. Да нет! Куда вы идете? Это в туалетную. Следующая...
Колядко сидел в кресле, сдвинув очки на нос и глядя поверх них на
вошедшего Левина. На коленях у него лежала газета. У распухших ног стояли
суконные тапочки с отрезанными задниками, видимо отечные ступни не
умещались в тапочки.
- Здравствуйте, Амвросий Илларионович, - поздоровался Левин. -
Извините за вторжение. Без необходимости не стал бы вас беспокоить.
- Садитесь вон в то кресло, - сипло сказал Колядко.
На кресле стоял телефонный аппарат с длинным шнуром. Левин снял
аппарат, осторожно поставил на книжную полку и сел.
- Амвросий Илларионович, я работаю в частном сыскном агентстве. Вот
мое удостоверение, - Левин полез в карман, но Колядко махнул рукой, мол,
ни к чему это. - По просьбе одного зарубежного клиента мы разыскиваем
следы его родственника. Он был военнопленным, сидел в Старорецком лагере и
работал у вас на заводе. Фамилия его Кизе. Алоиз Кизе. Вы не помните
такого?
- Их много у нас имелось, в разных цехах, всех не упомнить.
- Он работал у прораба, кажется в инструментальном цехе.
- Не помню.
- А кто был прорабом в 1947-1948 годах?
Колядко задумался. Левин следил за его как бы отупевшим оплывшим
лицом, понимая, как тяжело вращаются в обратную сторону стершиеся жернова
старческой, скованной склерозом памяти. Наконец тот просипел:
- Гутаров, вроде Павлом звали. Или Петром.
- А где он сейчас?
- Он недолго проработал. Кажется, после смерти Сталина уволился и
куда-то уехал.
"Для него точка отсчета времени - смерть Сталина. Это никакой склероз
не затуманит", - подумал Левин и спросил:
- А вы с какого года там работали?
- Я служил в конвойных войсках. В сорок шестом, летом,
демобилизовался. С тех пор там и был на кадрах.
- Амвросий Илларионович, а не помните ли вы кладовщицу из
инструментального цеха, Риту, Маргариту.
- Эту помню. Рита Марголина. Ушла с завода на пенсию. Сам ее
оформлял.
- Давно ушла?
- Давно, почти разом со мной.
- А адреса или телефона у вас нет?
- Нет. На что мне ее адрес? Я сотни людей на пенсию провожал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27