А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Не мешает поднажать! Может, еще успеем и нам хоть что-нибудь перепадет.
Пустившись чуть ли не галопом, обгоняем фельдфебеля Лауса.
Тот в недоумении смотрит на нас, срывается было на крик, но спохватывается и на ходу бросает:
– Решили меня обставить, да? Ну, это мы еще посмотрим!
По его команде мы в седьмой раз затягиваем: «Эрика, мы тебя любим» – и, не замедляя шага, минуем массивный каменный мост, перекинутый через ров, вваливаемся на двор и видим колонну солдат, вооруженных котелками и кружками. Они выстроились в очередь у походной кухни с тремя огромными котлами.
По команде Лауса мы останавливаемся. Сейчас он гаркнет: «Разойтись!» – и мы рванем за котелками. Но наш мучитель заставляет поставить винтовки в пирамиду. Еще десять минут коту под хвост!
– Ладно, – наконец бросает он, – действуйте! Может, и вам чего достанется. И чтоб никакой свалки!
Мы соблюдаем порядок до двери оружейного склада, но за его пределами уже ничто не сможет нас удержать. Со всех ног несемся в казарму. Перепрыгивая через ступени лестницы, сбиваем с ног спускающихся солдат. Однако на своем этаже останавливаемся в растерянности. Никто не помнит наверняка, где живет. Носимся из одной комнаты в другую, отпихиваем друг друга, чертыхаемся, обмениваемся тумаками.
Счастливчики, сразу обнаружившие свои котелки, галопом пускаются вниз по лестнице. Какое свинство! Сметут ведь все, что осталось!
Наконец я нахожу свой ранец, хватаю котелок и кружку, бегу во двор и, сопровождаемый дружелюбным взглядом фельдфебеля Лауса, занимаю место в очереди. Вижу, что в одном котле еще кое-что осталось, и с облегчением вздыхаю.
Улучив момент, разглядываю товарищей. Вот Бруно Ленсен. Он уже получил свою порцию. Жует прямо на ходу. Фарштейн, Оленсгейм, Линдберг, Гальс следуют его примеру. Настает и моя очередь. Я протягиваю котелок. Повар опрокидывает в него черпак, а в крышку отваливает приличную порцию каши. Я усаживаюсь на скамейке неподалеку и набрасываюсь на пищу так, будто голодал годами. А вообще, неплохая стряпня! Попадаются кусочки мяса, чернослив, манка. Через пять минут от них не остается и следа.
Напитков, похоже, не предвидится. Как и все мои товарищи, я иду в умывальню и опрокидываю в себя три кружки ледяной воды. Заодно мою котелок.
Вечерняя перекличка проходит в большом зале. Капитан сообщает нам об успехах рейха. Уже восемь. После сигнала «Отбой» был исполнен хорал «Возблагодарим Господа нашего». Затем мы плетемся к себе, валимся на топчаны и сразу же засыпаем.
Так проходит мой первый день в Польше. Сегодня 18 сентября 1942 года.
Нас поднимают в пять. И так ежедневно в течение двух недель. Организуется устоявшийся быт с дежурствами по казарме, маневрами, учебными стрельбами. Каждый день форсируем озеро. Разумеется, не вплавь…
Вечером только и хватает сил повалиться на матрас. Черкнуть родным уже не в состоянии.
В стрельбе мне сопутствует успех. Раз пятьдесят я удачно бросил гранату.
Время от времени моросит. Занудный дождь говорит о скорой зиме? Но на дворе октябрь. Сегодня только пятое. Небо с утра чистое. Прохладно. Может, будет отличный денек. После завтрака отправляемся повзводно на маневры.
Не поем – не было приказа. Слышно только, как грохочут сапоги. Этот звук мне по душе. Разговаривать с кем бы то ни было не хочется. Я набираю полные легкие холодного воздуха. Здорово! Я даже не пытаюсь понять, почему испытываешь душевную бодрость после ежедневной изматывающей муштры. Навстречу шагает взвод, расквартированный в двенадцати километрах от нас, в местечке Кременстовск. Мы салютуем друг другу. Они идут, повернув головы налево, мы – направо. Не меняя построения, переходим на ускоренный марш, затем возвращаемся к обычной скорости, и снова на ускоренный марш. По возвращении в замок застаем здесь пополнение.
Все унтер-офицеры заняты новобранцами. Мы в ожидании стоим у входа. Но и через полчаса до нас по-прежнему никому нет дела. Тогда мы составляем винтовки в козлы и располагаемся прямо на плитах.
Я завожу беседу с лотарингцем. Получается забавная смесь французского с немецким. Так проходит утро. Удары колокола возвещают обед. Мы ставим винтовки в пирамиду на оружейном складе.
Уже полдень миновал. Так как никаких изменений в распорядок дня не поступило, Лаус объяснил нам, что у него сейчас тактические занятия, но не с нами, а с вновь прибывшими рекрутами. Прекрасно, просто великолепно! У нас мгновенно проснулась любознательность и жажда исследования. Мы поднимаемся на третий этаж, осматриваем местные достопримечательности, после чего карабкаемся по лестнице на чердак, а потом выбираемся на крышу, где пахнет летом.
Мы чувствуем себя как на пляже. Однако жара становится невыносимой. Скоро я, как и другие, отползаю в тень, а затем спускаюсь во двор и снова оказываюсь в обществе зануды лотарингца, который только и талдычит о том, с каким рвением он штудировал медицину. Сдалась мне его медицина! Отец собирался найти мне работу механика. Мы оба любим технику. А вообще, нет никакого смысла рассуждать о мирной жизни, когда тебя вот-вот отправят на фронт!
Хорошо бы научиться водить машину. А что, собственно, мешает? Мою просьбу принимают во внимание. И вот я уже испытываю удовлетворение, когда мне подчиняется сначала мощный мотоцикл, затем «фольксваген» и, наконец, «штейнер», или армейский вездеход. Впечатление, будто я всю жизнь только и делал, что водил машины.
10 октября
По-прежнему стоит прекрасная погода, но по утрам подмораживает. Весь день мы практикуемся в вождении легкого танка, предназначенного для использования в разведывательных подразделениях. Набиваемся в танк, как сельди в бочку. Носимся по пересеченной местности и не вываливаемся только потому, что то и дело проделываем акробатические кульбиты. Смеемся до упаду. Зато к вечеру из каждого получился заправский танкист. Мы до смерти устали, но довольны.
На следующий день с неослабевающим рвением принимаемся закреплять навыки, приобретенные накануне. Так хоть согреться можно. Но тут появляется Лаус и дает команду на построение.
– Сайер! – рявкает он. Я делаю шаг вперед.
– Лейтенанту Штарфе нужен солдат, умеющий водить танк. Ты вчера, по-моему, отличился больше всех. Вот и иди готовься!
Отдаю честь и пускаюсь вскачь. Разве такое возможно?! Оказывается, я – лучший танкист взвода! В два счета одеваюсь и выбегаю во двор. Рванул в штаб, и оказалось – не напрасно. Лейтенант Штарфе уже ждет. Это худощавый, с угловатыми чертами лица человек. Настроен довольно дружелюбно. Говорят, в Бельгии он получил ранение, но остался в армии и теперь направлен сюда на должность инструктора. Беру под козырек.
– Вы знаете дорогу в Кременстовск? – спрашивает лейтенант и улыбается.
– Так точно, господин лейтенант.
По правде говоря, я не был уверен, что знаю. Мелькнула догадка: а не та ли это дорога, по которой иногда проходят отделения из какого-то отдаленного поселка? Мы еще пару раз встречались у перекрестка…
Надо сказать, я польщен и, разумеется, не раздумывая, выдаю желаемое за действительное.
– Вот и отлично, – отвечает Штарфе, продолжая улыбаться. – Что ж, тогда в путь!
Он указывает на один из легких танков, искусством вождения которого мы овладевали вчера У боевой машины на прицепе прикрытое камуфляжной сеткой 88-миллиметровое зенитное орудие, у которого пробивная способность не имеет себе равных: снаряды прямой наводкой пробивают обычные блиндажи с расстояния до двух тысяч метров. Я усаживаюсь на место водителя и завожу мотор. Топлива осталось всего литров десять. Соображаю, что этого явно недостаточно, и прошу разрешения заполнить бак. Получив его, хвалю сам себя за сообразительность. Минуты через три мы отправляемся. Я веду машину неуверенно. Однако крепостные ворота и мост через ров минуем благополучно. На Штарфе даже не гляжу. Он-то наверняка заметил, что я тот еще танкист. Отъехав от замка метров восемьсот, поворачиваю на дорогу, которая, как мне кажется, ведет в Кременстовск. Минут десять мы еле ползем. Я боюсь ошибиться. Мимо на телеге с сеном громыхают поляки. Они видят танк и сразу же уступают дорогу. Штарфе поглядывает на меня. Маневр поляков вызывает у него улыбку.
– Наверное, решили, вы нарочно не торопитесь. Откуда им знать, что вы новичок?
Ума не приложу, как реагировать. Если это шутка, то совсем не смешно. Нервы у меня на пределе. Беднягу лейтенанта трясет так, будто он едет на верблюде. Впереди проглядывают какие-то постройки. Я ищу глазами указатель, но вижу лишь светловолосых ребятишек, сбежавшихся поглазеть на танк. Рискуют попасть под гусеницы, я усмехнулся.
Наконец замечаю колонну немецких автомашин на обочине. Штарфе указывает на дом с развевающимся флагом. Я облегченно вздыхаю. Слава богу!
– В этом Кременстовске ждать придется час, не меньше, – говорит Штарфе. – Загляните в столовую. Может быть, дадут чего-нибудь согреться.
Он похлопывает меня по плечу. Дружелюбие лейтенанта трогает меня. Доставил я его в Кременстовск не лучшим образом. Да и вообще, кто он мне? А повел себя как родной отец.
Я направляюсь к зданию, которое по внешнему виду напоминает ратушу. На двери надпись: «Столовая для солдат 27-й роты». Караульного нет. Вхожу. В вестибюле трое солдат заняты распаковкой коробок с продовольствием. В соседнем помещении стоят и разговаривают еще человека три-четыре.
– Не найдется чего-нибудь горяченького? Я только что привез сюда офицера, но я не из двадцать седьмой роты.
– Ну вот, – бурчит солдат за перегородкой. – Еще один из этих эльзасцев, так их и разэдак! Вечно из себя немцев корчат!
Но что ты будешь делать?! Вечно меня подводит акцент, будь он неладен!
– Я не эльзасец, а немец – наполовину. Моя мать немка. А вы полегче! – огрызаюсь я.
Но им вообще наплевать. Тот, который за перегородкой, шагает на кухню. Я в своей серо-зеленой шинели стою посреди комнаты. Минут через пять хамоватый солдат возвращается с кружкой, до половины наполненной козьим молоком. Он вливает в нее целый стакан спирта и, не говоря ни слова, протягивает мне.
Напиток обжигает, но я выпиваю все до дна. Глаз с меня не сводят, ждут, как я поперхнусь… Терпеть не могу алкоголь, но пусть не думают, будто я размазня!
Ухожу, не козырнув, и снова оказываюсь на улице. Холодно! Вот теперь уж точно в Польше настала зима. Небо покрыто тучами. Температура опустилась до минус шести.
Куда податься? На площади ни души. Поляки сидят по домам, у печек греются. Иду на стоянку, где солдаты возятся с грузовиками. Отваживаюсь произнести несколько слов, мне отвечают, но без особого энтузиазма. Для них я желторотый юнец. Им всем уже за тридцать. Продолжаю бесцельно шататься. На глаза попадаются четверо бородачей в шинелях бурого цвета. Они пилят ствол дерева длинной пилой. А такую форму я вижу впервые.
Подхожу к ним. Улыбаясь, спрашиваю, все ли в порядке. Вместо ответа, бородачи прекращают пилить, выпрямляются и робко улыбаются. Один из них рослый парень. Остальные поприземистее, коренастые. Я задаю два-три вопроса, но в ответ ни слова. Они что, издеваются?!
– Оставь их в покое, – раздается голос у меня за спиной. – Не знаешь разве, разговаривать с ними запрещено. Им можно только приказывать.
– Да они молчат, будто язык проглотили. Какой от них в вермахте толк?
– Ну ты даешь! – присвистнул парень, надумавший меня поучать. – Да ты, похоже, и пороху не нюхал! Они русские, понял? Коль случится попасть на фронт и ты увидишь перед собой кого-нибудь из русских – стреляй не раздумывая, иначе ты уже никого больше не увидишь.
Я смотрю на русских. Они продолжают пилить. Вжик-вжик, вжик-вжик! Так вот они какие, наши враги, те, что стреляют в немецких солдат, на которых форма, похожая на мою. Почему же тогда они мне улыбались?
Следующие две недели жизнь в замке у меня и у моих товарищей из 19-й роты катится по наезженной колее. Мало-помалу я начинаю забывать о встрече с мрачными грубиянами из 27-й роты. Да ну их! Как-никак, они были призваны в 1940 году.
Зима. Здесь – грязь непролазная. Дождь и снег превратили землю в месиво. С наступлением сумерек мы возвращаемся в казарму грязные и жутко усталые. И все же радость жизни не идет на убыль: мы молоды и здоровы. Я догадываюсь, что эти временные трудности – ерунда по сравнению с испытаниями, которые ждут нас впереди. По вечерам ныряем под одеяла и травим анекдоты, пока не одолеет сон.
28 октября
Хотя погода не слишком холодная, приятного мало. По небу целый день ходят тяжелые тучи, буйствует ветер, и моросит дождь. Нашим фельдфебелям надоело возвращаться в казармы промокшими до нитки, так что большую часть времени мы совершенствуемся в стрельбе и вождении танка. Кстати, нет ничего более отвратительного, чем копаться в моторе под дождем.
Столбик ртути в термометре постоянно на нуле.
30 октября
Идет дождь, холодный ветер пробирает до костей.
После присяги нас посылают на склад. Идем, не требуя объяснений. Там хотя бы можно согреться. Из складского помещения, оборудованного под внушительным навесом, уже выходят два взвода нашей роты. Наступает и моя очередь. Мне вручают четыре банки сардин, на которых значится, что они произведены во Франции, две вегетарианские колбаски в целлофановой упаковке, пачку витаминизированного печенья, две плитки швейцарского шоколада и граммов двести кускового сахару. Прохожу немного дальше и получаю плащ-палатку, пару носков, шерстяные перчатки. На выходе мне вручают коробочку с надписью: «Аптечка. Первая помощь». Присоединяюсь к своим товарищам. Они толпятся и мокнут под дождем возле грузовика, в кузове которого стоит офицер. На нем серо-зеленое кожаное пальто. В таком одеянии ни дождь, ни холод не страшны. Офицер, похоже, ждет, пока соберется вся рота. Решив, наконец, что все на месте, он обращается к нам, но говорит так быстро, что я едва успеваю понять, о чем речь:
– Через полчаса на передовую отправляется эшелон. Вы будете его сопровождать. Паек, который вы только что получили, рассчитан на восемь дней. Берите все с собой. На сборы вам дается четверть часа. Через двадцать минут жду вас здесь.
Вот этого мы никак не ожидали. Несемся в казармы складывать пожитки. Я застегиваю ранец и надеваю его.
– Сколько мы там пробудем? – спрашивает у меня сосед.
– Понятия не имею.
– А я как раз отправил письмо родителям. Просил прислать еще книг.
– Не бери в голову, – откликаюсь я. – Посылку тебе перешлют, вот и все.
И тут Гальс, с которым я уже успел подружиться, хлопает меня по плечу. Я оглядываюсь.
– Хоть посмотрим на этих русских! – подмигивает он мне и ухмыляется.
Ясное дело. Хорохорится… Самообладание, конечно, ценная черта характера, но при мысли о войне, фронте, боях всем становится не по себе.
И вот мы снова во дворе, стоим, мокнем. Каждый из нас получает винтовку «маузер» и двадцать пять патронов. Ребята немного нервничают. Нас можно понять – в роте нет никого старше восемнадцати. Лейтенант улавливает наше замешательство и для поднятия духа зачитывает последнюю сводку вермахта. Фон Паулюс уже на Волге, фон Рихтгофен приближается к Москве. Англичане с американцами хоть и бомбят города рейха, но несут тяжелые потери. Мы рявкнули во все горло:
– Зиг хайль!
У офицера определенно отлегло от сердца.
Наша 19-я рота выстраивается перед знаменем.
Здесь же и Лаус, наш фельдфебель. Он в каске, как и мы, и в полном снаряжении. На боку – блестящая от капель дождя длинная черная кобура. Мы молчим. Приказ разрывает гробовую тишину:
– Смирно! Направо! Шагом марш!
Выстроившись в шеренгу по трое, покидаем замок, ставший нам домом. Последний раз проходим по каменному мосту, топаем по дороге, по которой шагали сюда полтора месяца назад. Пару раз я, оглянувшись, бросаю прощальный взор на средневековый рыцарский замок. Пожалуй, больше не доведется его увидеть.
Меня охватило бы уныние, не будь рядом товарищей. В Белостоке, куда мы прибыли, целое море зеленых шинелей. Выстраиваемся в походную колонну и направляемся к железнодорожной станции.
Часть первая
Россия
Осень 1942 года
Глава 1
На Сталинград

Минск – Киев – Харьков
Мы стоим у длинного железнодорожного состава. Винтовки составлены в козлы, ранцы сняты. Сейчас, вероятно, полдень, а может, час дня. Лаус достал из ранца какую-то еду и сосредоточенно жует. В физиономии его привлекательного мало, но мы с нею сроднились. Он поднимал наш дух. Будто по команде, мы тоже вытащили продукты. Кое-кто принялся уплетать все подряд. Лаус поморщился, но орать не стал.
– Ну давайте, впихните в себя сразу восемь комплектов! Раньше следующей недели все равно ничего не получите.
Мы съели вполовину меньше того, что требовал разгулявшийся аппетит, но хоть согрелись чуть-чуть.
Ведь уже часа два, как мы стояли на холоде, и здорово продрогли. Ходили вдоль состава, шутили, притоптывали каблуками, чтобы согреться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9