и только потом браться за главную «Критику». «Пролегомены» и «Критику практического разума» на первый случай можно опустить. Все названные работы представлены в русском Собрании сочинений Канта.)
Уже первый взгляд, брошенный на «Антропологию», говорит о совпадении структуры этого произведения с общей системой кантовской философии. Главная часть книги распадается на три раздела в соответствии с тремя способностями души: познанием, чувством удовольствия и способностью желания. Именно эти три способности определили в свое время содержание трех кантовских «Критик». В «Антропологии» идеи критической философии непосредственно соотнесены с миром человека, его переживаниями, устремлениями, поведением.
Антропологию Кант рассматривает с «прагматической» точки зрения. Это значит, что вне поля его зрения остается физиология, то, что сделала из человека природа; его интересует в первую очередь то, что он делает из себя сам, что делают с ним люди. Ныне это называется культурной или социальной антропологией.
Человек для Канта – «самый главный предмет в мире». Над всеми другими существами его возвышает наличие самосознания. Благодаря этому человек представляет собой индивид, лицо. При всех изменениях, которые он может претерпеть, он все же одно и то же лицо. Из факта самосознания вытекает эгоизм как природное свойство человека. Логический эгоист считает излишним проверять свои суждения с помощью рассудка других людей, так как этот пробный камень истины ему не нужен (между тем, подчеркивает Кант, никак нельзя обойтись без этого средства, дающего уверенность в правильности наших суждений). Эстетический эгоист довольствуется только собственным вкусом, лишая себя возможности дальнейшего совершенствования; аплодирует сам себе и критерий прекрасного ищет только в самом себе. Наконец, моральный эгоист – тот, кто все цели ограничивает самим собой, кто пользу видит только в том, что выгодно ему, и высшее свое предназначение – в своем счастье, а не в представлении о долге. Просветительская философия, исходившая из отдельного, обособленного индивида, культивировала разумный эгоизм как основу поведения. Кант отвергает эгоизм во всех его видах, последний для него несовместим с разумом. Эгоизму Кант противопоставляет плюрализм – образ мыслей, при котором человек рассматривает свое «я» и ведет себя не как весь мир, а лишь как гражданин мира. Человековедение – это мироведение. Кант требует обуздания эгоизма и вообще наиболее полного контроля разума над психической деятельностью. При том, что он энтузиаст воображения. Но одно дело, когда мы сами вызываем и контролируем наши внутренние голоса, другое – когда они без зова являются к нам и управляют нами, тут уже налицо либо душевная болезнь, либо предрасположение к ней.
Не контролируемое разумом сознание снова привлекает пристальное внимание философа. Может ли человек иметь представления и не осознавать их? Также представления Кант еще в молодости назвал темными. Теперь о них он говорит подробно и обстоятельно. В полном мраке сознания может идти такой сложный психический процесс, как художественное творчество. Представьте себе, пишет Кант, музыканта, импровизирующего на органе и одновременно разговаривающего с человеком, стоящим подле него; одно ошибочное движение, неверно взятая нота, и гармония разрушена. Но этого не происходит, хотя играющий не знает, что он сделает в следующее мгновение, а сыграв пьесу, подчас не в состоянии записать ее нотными знаками.
Какова интенсивность «темных представлений», какое место занимают они в духовном мире человека? Кант не склонен недооценивать их значение. Рассудок порой не в состоянии избавиться от их влияния даже в тех случаях, когда считает их нелепыми и пытается противоборствовать им. Так, например, обстоит дело с половой любовью. Что касается сферы наших неосознанных представлений, то она значительно больше, чем можно себе представить, практически беспредельна. «На великой карте нашей души, так сказать, освещены только некоторые пункты – это обстоятельство может возбуждать у нас удивление перед нашим собственным существом: ведь если бы некая высшая сила сказала: да будет свет! – без малейшего содействия с нашей стороны перед нашими глазами открылось бы как бы полмира (если, например, мы возьмем писателя со всем тем, что он имеет в своей памяти)». Рассуждения о «темных представлениях» и их роли в творческом процессе – важное дополнение к гносеологии и эстетике критицизма.
Таким же дополнением к идеям трех «Критик» служит и раздел «Антропологии» с выразительным названием «Апология чувственности». В «Критике чистого разума» о чувствах говорилось вскользь (что, впрочем, оправдано названием книги), но неуничижительно; здесь речь идет о том же, лишь более обстоятельно. Снова подчеркивается принципиальное различие между чувственностью и интеллектом (в противоположность Лейбницу и Вольфу, которые усматривали разницу лишь в степени отчетливости представлений); снова выдвигается тезис о том, что чувства нас не обманывают (и дополняется утверждением, что они не запутывают нас и не повелевают нами).
Учение о видимости распространяется в «Антропологии» на область нравственности. Моральная видимость – это этикет, правила поведения. Под маской вежливости может, конечно, скрываться грубиян. Но природа мудро вселила в человека склонность поддаваться обману, чтобы хотя бы внешне направлять к добру. Чем больше цивилизованы люди, тем больше они актеры, они охотно играют предписанную им роль, входят в нее, сживаются с ней. В результате торжествует добродетель. Целомудренность (самопринуждение, скрывающее страсть) – полезная иллюзия, сохраняющая известное расстояние между полами, необходимое для того, чтобы не сделать один пол простым орудием наслаждения. Силой против чувственности ничего нельзя добиться, ее надо перехитрить. Моральная видимость необходима в общежитии.
Ощущения Кант разделяет на две группы. Высшая из них (осязание, зрение, слух) основывается на механическом воздействии и ведет «к познанию предмета как вещи вне нас». Низшие, «более субъективные» ощущения (обоняние и вкус) вызываются химическими раздражителями; «представление через них относится больше к наслаждению, чем к познанию внешнего предмета; поэтому относительно первых трех легко прийти к согласию с другими; что касается последних, то при одном и том же внешнем эмпирическом созерцании и названии предмета может быть совершенно различным способ, каким субъект чувствует воздействие предмета».
Ощущение не мертвый неизменный отпечаток внешнего воздействия. Его интенсивность зависит от ряда условий, в которые поставлен воспринимающий субъект. Кант называет способы усиливать чувственные ощущения. (И надо сказать, что художественная практика всех времен и народов широко ими пользуется.) Прежде всего контраст. На фоне своей противоположности любой раздражитель действует сильнее; хорошо обработанный участок в пустыне производит впечатление райского уголка. Далее, новизна. Отсюда страсть к диковинному, необычному, недоступному. Далее, смена впечатлений. Работа и отдых, пребывание в городе и деревне, разговор и игра в обществе, занятие то историей, то поэзией, то философией, то математикой придают душе новые силы. Не следует начинать ни с сильных ощущений, ни быстро достигать их. Ожидание наслаждения усиливает его, сильнее всего оно в нашем воображении.
Воображение – «главный конструктор» самых важных построений в системе Канта. Философ задал вопрос: что такое человек; он мог бы ответить: существо, созидающее культуру при помощи удивительной способности – воображения. В «Антропологии» воображение соотнесено с чувствами. И Кант уточняет: воображение может быть продуктивным, творческим, но оно оперирует лишь материалом и формами созерцания, не созидая ничего заново. У воображения есть свои границы, за которыми лежат пустые фантомы. Воображение опирается на предшествующий опыт. Кант заимствует у Гельвеция рассказ о том, как одна дама с помощью телескопа увидела на Луне тени двух влюбленных, а священник, заглянувший в тот же телескоп, возразил ей: «О нет, мадам, это две колокольни на главной церкви».
В «Критике способности суждения» художественное творчество рассматривалось как особый дар, не сравнимый ни с каким другим видом деятельности. Его носитель определялся как «гений». В «Антропологии» сфера «гения» расширяется, охватывая и науку. Кант проводит разграничение между «открытием» и «изобретением». Открывают то, что существует само по себе, оставаясь неизвестным (Колумб открыл Америку). Изобретение – создание ранее не существовавшего (порох был изобретен). «Талант к изобретению называют гением». Теперь в число «гениев» Кант зачисляет и Ньютона. И это характерная деталь: речь идет о сближении научного и художественного творчества, эстетического и познавательного начал. И то и другое опирается на воображение.
Но сближение не означает совпадения. В «Антропологии» по-прежнему отстаивается идея специфичности эстетического начала и его «промежуточного», опосредующего предназначения. А в этом состояло главное завоевание «Критики способности суждения»: там была показана несводимость эстетического ни к знанию, ни к морали, но одновременно подчеркнута неразрывная связь красоты с истиной и добром. Эстетическое есть нечто иное, чем познание и нравственность, оно своеобразный «мост» между ними. Одно утверждение не существует без другого, тезис без антитезиса. В «Антропологии» упор делается на антитезис. В частности, вводится понятие «эстетическое познание». В «Критике» этого не было, там шла речь о прекрасном как об «игре познавательных сил», которая является лишь подготовкой к акту познания. Вместе с тем близкое соприкосновение двух сфер открывало возможность допущения некой промежуточной сферы, принадлежащей как эстетическому, так и познавательному началу, где знание приобретает эстетическую окраску, а эстетическое становится познавательным. Допущение такой сферы не только не разрушает исходных построений эстетики Канта, но, наоборот, логически вытекает из ее существа.
Примечательно, что это сделано именно в «Антропологии»: здесь в сферу научного изыскания вошел человек, а источником знаний среди других стала и художественная литература. Человеческие «характеры, как их рисуют Ричардсон и Мольер, должны быть по своим основным чертам заимствованы из наблюдений действительного поведения людей: степень их, правда, преувеличена, но по качеству они соответствуют человеческой природе».
Эстетическое познание – особая промежуточная сфера между чувственностью и рассудком. Логика бросает упрек чувственности в поверхностности, единичности знаний. Обратный упрек рассудку – в сухости и абстрактности. «Эстетическая разработка, первое требование которой – популярность, избирает новый путь, на котором можно избежать обоих недостатков». Этот путь не уводит от науки. Наоборот, приводит к ней: «Красота – это цветок, наука – плод». О самом чувстве прекрасного Кант говорит как «об отчасти чувственном, отчасти интеллектуальном удовольствии».
В «Антропологии» уточняется одна из главных категорий кантовской эстетики – «чувство удовольствия», которое лежит в основе способности суждения. Удовольствие есть чувство, «споспешествующее жизни». Но у человека на животный инстинкт наслаждения наложена нравственная и культурная узда. Человеческое удовольствие есть синоним культуры. «Один способ удовольствия есть в то же время культура, а именно увеличение способности испытывать еще большее удовольствие; таково удовольствие от наук и изящных искусств. Другой способ – истощение, которое делает нас все менее способными к дальнейшему наслаждению». Обращаясь к молодому человеку, Кант говорит: «Полюби свою работу, отказывайся от наслаждений не для того, чтобы отречься от них совсем, а для того, чтобы, на сколько это возможно, всегда иметь их перед собой в перспективе».
Именно в «Антропологии» сказана знаменитая фраза: «работа – лучший способ наслаждаться жизнью». Чем больше ты сделал, тем больше ты жил. Единственное средство быть довольным своей судьбой – заполнить ее деятельностью. Впрочем, полное удовлетворение недостижимо, и в этом тоже есть глубокий смысл. «Природа сделала страдание стимулом к деятельности человека, неизбежно толкающим его к лучшему. Быть в жизни (абсолютно) довольным – это признак бездеятельного покоя и прекращения всех побуждений или притупления ощущений и связанной с ними деятельности. Но такое состояние так же несовместимо с интеллектуальной жизнью человека, как и прекращение работы сердца в животном организме». Кант пишет эти строки, когда ему идет семьдесят пятый год. Он думает только об одном – о совершенствовании своего учения. И его философия в «Антропологии» обогащается новым содержанием. Это новые поиски. Но прежде всего – итог.
* * *
Кант – философ XVIII века. Век был на исходе. Система критической философии создана и завершена. Кантом никогда не овладевало чувство самоуспокоения, но он знал: главное сделано. Может быть, именно потому, что спало напряжение поиска, силы круто пошли на убыль.
Он стоял на вершине славы. Был членом трех академий (Берлинской, Петербургской, а с апреля 1798 года и Сиенской). Уже давно было составлено его жизнеописание. Пастор Боровский еще в 1792 году прислал ему «Набросок будущей биографии прусского мудреца Иммануила Канта». Философ прочитал текст, исправил неточности, кое-что вычеркнул, но публиковать до своей кончины не разрешил. Другой будущий биограф – Яхман решил облегчить свою задачу: он направил Канту подробную анкету – 56 вопросов. Некоторые из них касались генезиса учения: «44. Главные моменты того, как переменились философские взгляды и какие причины определили переход к критицизму. 45. В каком порядке изучались системы древней и новой философии? 46. Какое влияние они оказали на философию г-на профессора?» Другие вопросы были нескромными: «33. Имела ли какая-либо из женщин счастье вызвать любовь и уважение? 34. Какие вообще женщины вызывали к себе интерес?» Наконец, один вопрос выдавал с головой отношение Канта к официальному культу: «47. Соблюдались ли когда-либо христианские церковные обычаи и когда это прекратилось». Если бы Кант ответил на поставленные вопросы, в нашем распоряжении была подробная автобиография.
У славы есть оборотная сторона: Канту докучали графоманы, созидатели философских систем, блюстители духовной чистоты и просто мошенники. Одни искали у него духовной поддержки, другие вызывали на диспут, третьи вымогали деньги. В Мекленбурге объявился некий «магистр Кант», выдававший себя за сына знаменитого философа и кормившийся за счет доверчивых его поклонников.
Теодор Кант в родственники не набивался. Он лишь на правах однофамильца просил о вспомоществовании: его хутор сгорел, он понес убытки на 5 тысяч талеров. Пусть великий человек, которого почитает вся Европа, войдет в его положение. Одновременно с этим письмом из Познани весной 1797 года пришло аналогичное из Швеции. Карл Фридрих Кант уверял, что брат его папы Ларс Кант приходится философу… отцом. Сам Карл Фридрих намеревается ныне стать таможенным инспектором и нуждается для этого в деньгах. Не сможет ли «высокочтимый господин кузен» осчастливить его, ссудив на несколько лет 8 или 10 тысяч талеров. Летом новоявленный двоюродный брат снова напомнил о себе и повторил просьбу. Затем, видимо, по его наущению в дело включился шведский епископ Линдблом. Выдержанное в торжественных тонах, написанное по-латыни епископское послание сообщало важную новость: отец философа был унтер-офицером армии Карла XII.
Линдблому пришлось ответить. Кант был вежлив, но ироничен. «Усилия, которые Ваше святейшество затратили, чтобы исследовать мое происхождение и сообщить мне результат, заслуживают всяческой благодарности, хотя ни для меня, ни для кого другого, судя по всему, никакой пользы от этого возникнуть не может». Кант писал, что прекрасно знает, кто был его отец. Что касается деда, то тот происходил из Шотландии. (Здесь Кант, как мы знаем, ошибался, его дед был пруссак, а прадед – выходец из Курляндии.) Шведские родственные связи представляются ему проблематичными. Кант не преминул процитировать письмо «кузена», просившего крупную сумму, и перечислил своих подлинных родственников: сестра, шестеро детей, оставшихся от другой сестры, брат и его четверо детей.
Его близкие духовно были ему далеки, но все нуждающиеся неизменно получали материальную помощь (на это уходило свыше 1 тысячи талеров в год). Им он завещал свое имущество, каждому – равную долю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39