Я про такое в газете у людей читала.
– Нет, просто меня бесит, что вокруг столько чудесных вещей, а я не могу их купить.
– У тебя нет денег?
Это было правдой.
– И настроения часто нет тоже. Но с тех пор, как ты появилась, я стала гораздо больше радоваться жизни. – Выйдя из магазина, Керри с удовольствием примерила новые перчатки.
Поссорившись с Хизер, Мораг перелетела через дорогу, и там ей посчастливилось встретить Керри, одного из немногих в Нью-Йорке представителей человеческого рода, способных видеть фей.
Любой, кто знал Керри, с ее длинными серебристо-голубыми волосами, хипповскими нарядами, цветочным алфавитом и донкихотским желанием играть гитарные соло «Нью-Йорк Доллз», совершенно не удивился бы, узнав, что она может видеть фей. Скорее, поразился бы, что она до сих пор ни одной не видела.
Они с Мораг подружились сразу и теперь частенько вместе ходили по магазинам, чтобы что-нибудь стянуть. Керри кормила Мораг, снабжала ее виски и слушала, как та играет на скрипке или рассказывает истории. Кроме того, излагала все тонкости цветочного алфавита и причины своей любви к «Нью-Йорк Доллз», а также обязанности отомстить Кэлу, вероломному гитаристу, репетировавшему со своей группой в старом театре через дорогу.
– Месть моя будет ужасна и совершенна, – делилась она с Мораг. – Он еще пожалеет, что пообещал обучить меня всем гитарным соло с первого альбома «Нью-Йорк Доллз», а потом так позорно меня кинул. Подумать только, мне пришлось трахаться с отвратным и скучным гастрольным менеджером, чтобы только заполучить гитару.
– Правильно, – поддержала ее Мораг. – Задай ему жару.
У Керри было припасено несколько способов мести, но основной расчет она возлагала на разгром Кэла в борьбе за приз Ассоциации искусств жителей Восточной 4-й улицы.
– Они собираются поставить в этом театре «Сон в летнюю ночь», – пояснила она. – Кэл у них режиссером. Воображают, что в этом году получат первый приз. Не дождутся! Приз получу я. За радикально новую версию древнекельтского алфавита цветов, составленного заново впервые за много веков. Это будет просто здорово, потому что я обожаю цветы. В детстве я их брала с собой в постель.
– Я тоже, – сказала Мораг.
На 4-й улице нищий попросил у них милостыню.
– К сожалению, денег у меня нет, – сказала Керри. – Но возьмите вот это.
– Что ты ему дала? – спросила Мораг.
– Открытку с «Венерой и Марсом» Боттичелли, – ответила Керри. – Это очень красивая картина.
Мораг не вполне поняла, как это поможет голодному нищему, но Керри заверила ее, что картина принесет ему много добра.
– Будь у людей побольше чудесных картин Боттичелли, в мире было бы гораздо меньше бед. Когда я украшаю волосы цветами, я смотрю на «Весну», самую потрясающую картину на свете.
– Так, давайте по порядку, – сказал Спиро, предводитель белок Центрального парка, который явился с визитом к странным существам по наводке своих подчиненных. – Вы называете себя феями. Невидимы для большинства людей. Приехали из какого-то Корнуолла. Счастливо жили там, пока некий эльф с технической жилкой по имени Магрис не изобрел паровой двигатель, вызвав промышленную революцию во всем фейском сообществе. В результате ваш король Тала стал перемещать вполне довольных жизнью фей с полей и огородов на заводы и фабрики, и таким образом очень быстро построил королевство бедных и угнетенных фей, со всеми необходимыми атрибутами, вроде тайной полиции и выездных виз. Пока все верно?
Браннок и остальные согласно закивали.
– Вследствие чего вы, интересуясь исключительно игрой на музыкальных инструментах и поеданием грибов и совершенно не желая работать на заводе по двенадцать часов в день, при споспешествовании двух ирландских фей бежали в Ирландию. По дороге вы встретили двух шотландских фей, которые сначала утверждали, что их изгнали из города за исполнение песен группы «Рэмоунз» в переложении для скрипок, а потом – и вообще из страны за какое-то другое правонарушение, в котором наотрез отказались признаваться. Далее вы вместе нашли поляну с колдовскими грибами и все их съели. Вместо того чтобы бежать дальше.
– Мы очень устали.
– Ну ясно. После этого вы выпили несметное количество виски и пива, а потом вы неким образом попали в грузовик и после это вы помните только, как вас везли по Пятой авеню, предварительно поместив, очевидно, в грузовой самолет. Все верно?
Феи печально кивнули. Центральный парк был получше, чем безумные улицы, которые его окружали, но все равно здесь было совсем не так, как дома.
– Ну, не унывайте, – сказал Спиро. – Не все так плохо. По крайней мере, вы приземлились в Америке. Язык вы более-менее знаете. Успокоитесь, придете в себя, и что вам помешает пробраться в аэропорт Кеннеди и сесть на самолет, который доставит вас прямехонько домой?
– Домой нам нельзя. Король Тала приказал нас убить.
– Тогда, похоже, вы тут застряли. Ну и что плохого? Нью-Йорк – отличный город, вам тут понравится.
А где-то неподалеку от мэрии Магента остановилась пообедать. Она развернула недоеденную пиццу, которую нашла на скамейке по дороге, и принялась за еду. Осторожно.
Она не сомневалась, что Тиссаферн где-то близко. Тиссаферн командовал персидской кавалерией. Войска Магенты состояли в основном из гоплитов и пелтастов, поэтому она должна была действовать осмотрительно, чтобы противник ее не перехитрил. Магента поднялась и продолжила путь по Бродвею.
Снаружи светило солнце. А внутри Керри с Мораг пили горькую. Керри это было совсем не на пользу, она и так очень ослабла от своего недуга, но зато настроение поднималось.
– Двое за два дня, – задумчиво пробормотала она. Эти слова относились к очередному нищему, который прилег на тротуаре за окном и умер. Они с Мораг разложили цветы вокруг покойника и вызвали «скорую». Обессилев, Керри прилегла на кровать и спросила Мораг, почему та вечно ругается с Хизер.
– Во-первых, потому, что она из клана Макинтошей, а я – из Макферсонов, – пояснила Мораг. – А между этими кланами с давних пор существует непримиримая вражда. Я тебе потом расскажу. Но Хизер и без того с самого начала была подозрительной личностью… Это было давным-давно, когда мы были детьми, или малыми, как говорят у нас в Шотландии. Матери привели нас на большое состязание фей в игре на волынке и скрипке. Там были оба клана. Состязание происходило рядом с Тисовым холмом, вблизи города Инвернесс… Моя мать рассказывала, что в стародавние времена состязание это проводили на самом холме – тогда внутри жила Королева Фей, но теперь люди устроили на этом холме кладбище. На нем похоронен Томас-Рифмач. Он был знаменитым шотландским пророком и большим другом фей, жил примерно в Х веке. Или в XI-м. А, может, в XII-м. Или еще когда-то, не помню. Короче, там сделали кладбище, и мы не могли на нем больше встречаться. Теперь мы много куда не можем ходить – и все из-за людей. Но местность хорошая, красиво, и добираться всем кланам удобно… Помню, по дороге туда мы миновали Куллоден. Про него много чего рассказывают, но все истории эти чрезвычайно болезненны для шотландцев, поэтому я сейчас не буду пересказывать. Так вот, фестиваль проходил чудесно. Съехались самые лучшие волынщики и скрипачи, певцы и жонглеры, акробаты и сказочники, мастера скачек – в общем, все-все, нарядные, разукрашенные и веселые… – Мораг улыбнулась, вспоминая празднество. – Я просто сгорала от нетерпения, потому что мать записала меня на конкурс юных скрипачей. Я должна была в первый раз играть перед зрителями не из своего клана. Весь год репетировала. Я собиралась играть «Туллохгорум». Тот самый напев, который я играла тогда у тебя под окном. Не хочу показаться нескромной, но своим исполнением «Туллохгорума» я нынче известна всему шотландскому фейскому сообществу. Это знаменитейший стратспей, разновидность шотландского рила, но его ужасно трудно играть хорошо. Скрипачке можно прославиться на всю Шотландию лишь тем, как она ее играет. Робби Бернс, величайший поэт всего мира, называл ее Королевой Песен. – Мораг засмеялась. – Мать хотела, чтоб я играла что-нибудь попроще, но я была хоть и тихой малой, но упрямой. И, сказать по правде, хотя там и были все самые знаменитые скрипачи, игравшие на конкурсах весь день, а ради удовольствия еще и всю ночь, и многие исполняли этот напев, я так и не услышала, чтоб у кого-нибудь вышло лучше, чем у меня… К началу конкурса юных скрипачей я была вся как на иголках. Мать моя, которая, несмотря на многие свои недостатки, в скрипке понимала, влила мне в рот пару капель виски и велела проглотить. От виски я совершенно успокоилась, а когда услышала, как играют другие конкурсанты, поняла, что играю лучше всех. Наконец, настала моя очередь, и я уже совсем было исполнилась уверенности, как вдруг вышла какая-то бледная и хворая феечка с непонятными золотыми волосами и заиграла. «Туллохгорум» заиграла, и никто на этом фестивале пока не играл его лучше. Публика неистовствовала. Я, естественно, была в ярости.
– Ну естественно, – согласилась Керри. – Что за подлость.
– Вот именно. И я б непременно пала духом, если бы по килту, в котором была блондинка, не догадалась, что она из Макинтошей, а я не могла допустить и мысли о том, что меня обыграет какая-то Макинтош. На кон поставлена честь моего клана. К тому же, вообразить страшно, в какое бешенство пришла бы моя мать… И я вышла вперед, закрыла глаза и заиграла. И как, ты думаешь, я сыграла?
– Как?
– Потрясающе! Это была сенсация. Лучшее исполнение «Туллохгорума» за последние сто лет, как сообщали потом независимые источники.
– Ну и ты выиграла?
– Нет, первое место поделили между мной и Хизер. Ее пожалели, потому что она была такая бледная и болезненная. К тому же, ходили слухи, что Макинтоши подкупили жюри. Но я уже готова была поделить с ней первое место, как вдруг – хочешь верь, хочешь нет – Хизер и ее мать заявляют, что на самом деле лучшей была Хизер, а это клан Макферсонов подкупил жюри! Можешь себе представить?
– И что было дальше?
– Я кинулась на Хизер, твердо вознамерившись ее прикончить. К несчастью, оказалось, что она только с виду такая хилая, и завязалась страшная драка. Когда нас растащили, у обеих были синяки, царапины и выбитые зубы. Вот после этого мы и подружились.
– Вот так сразу?
– Да. В конце концов, мы же лучшие скрипачки. И пока фея-знахарка перевязывала наши раны, мы успели приглядеться друг к другу и как-то незаметно сошлись. Вот так мы и познакомились с Хизер. И наши замечательные скрипки тоже оттуда. Это были наши призы. Но она так и не признала, что я играла «Туллохгорум» лучше.
– И из-за этого подспудного конфликта вы и ссоритесь все время?
Мораг не вполне понимала, что значит «подспудный конфликт», но согласилась, что в нем, вероятно, все и дело.
– А еще она утверждает, что это ей пришло в голову создать радикальную кельтскую группу, хотя на самом деле это была моя идея. Я первая услышала «Рэмоунз». У сына кузнеца были первые три их альбома. – Мораг задумалась. – И вот теперь я в Нью-Йорке, родном городе «Рэмоунз». Это судьба – ведь мы уехали из Крукшанка отчасти потому, что все феи ополчились на нас за наши гранж-панковские версии шотландских рилов и за наши драные килты. То, что мы волосы красим, им тоже было не по нутру.
Она взяла скрипку и заиграла классический «Туллохгорум», звучавший очень величественно, а потом занялась разбором гитарной партии для «Плохой девчонки» «Нью-Йорк Доллз». Разобравшись, можно было бы научить и Керри, хотя дело это, видно, не из легких, ведь Мораг не играет на гитаре, а у Керри нет никакого музыкального образования.
– И ведь Кэл, жалкий ублюдок, это играть умеет! – проворчала Керри, и глаза ее горели ненавистью.
В доме через дорогу Динни выглянул в окно.
– Забавно, – пробормотал он. – Могу поспорить, там только что кто-то играл на скрипке.
– Не обращай внимания, – сказала Хизер. – Просто кошка в течке орала. Послушай, а ты уверен, что у тебя не найдется даже малюсенькой капельки виски?
Пять
После ухода Мораг Хизер осталась жить у Динни. Динни отнесся к этому без особого восторга.
– Шла бы ты отсюда жить куда-нибудь еще, – сказал он фее.
Хизер ответила, что не может оставить Макинтоша в беде.
– Ни в какой я не в беде.
– Нет, в беде.
На самом деле Хизер просто некуда было идти. И разве это не перст судьбы, что первый, кого она встретила в этом огромном городе, оказался Макинтошем? Выходит, нужно быть тут. Вытурить ее Динни все равно не сможет – она умеет становиться невидимой.
Она сидела, ела его печенье и упражнялась с телевизионным пультом. Она имела довольно смутное представление о том небольшом количестве передач, которые показывали в Англии, поэтому местные пятьдесят каналов совершенно ее заворожили.
Динни дома не было – он ушел на поиски заработка, проворчав, что задолжал за квартиру, и его вот-вот могут выселить.
– Ладно, ладно, – ответила Хизер, не понимая смысла этих слов.
Все утро он униженно проторчал у курьерской конторы, ожидая хоть какой-то работы. Рассыльный из Динни был никудышный. Быстро ездить на велосипеде он не мог – слишком толстый, – а на плохую работу не соглашался по вздорности характера, поэтому рассчитывать ему было практически не на что, и остальные курьеры только потешались над ним.
В этот день он снова ничего не заработал и в мрачном расположении духа ехал домой, размышляя, где бы достать денег на квартиру.
Повернув на 4-ю улицу, Динни встретил Керри. Проезжая мимо, он напустил на себя холодный вид. Он часто встречал Керри и терпеть ее не мог.
– Шлюха подзаборная, – бормотал он себе под нос, когда она легкой походкой пролетала мимо. – Гитаристка недоделанная, – шипел он еле слышно, встречая ее в обществе какого-нибудь вертлявого красавчика. – Сучка, – бросал он в сторону, когда, свесившись из окна в четыре часа утра, наблюдал, как таксист выгружает пьяную и хохочущую Керри и помогает ей подняться по лестнице.
Керри ужасно ему нравилась.
Хизер радостно приветствовала Динни.
– Я с тобой не разговариваю, – буркнул он. – Я решил в тебя не верить – может, тогда ты сгинешь.
– Почему ты со мной такой грубый?
– Потому что я – разумный человек, и у меня нет времени на всякую мерзкую нечисть.
Динни открыл банку тушенки, подогрел на сковородке, съел и поставил тарелку на груду грязной посуды, что возвышалась в раковине. Он был скрупулезно неряшлив. Ни в одной из двух его огромных комнат, не нашлось бы ни единого чистого предмета, лежавшего бы на своем месте. При его квартплате у него было удивительно много жилого пространства, потому что эти комнаты над театром не были предназначены для жилья. Он незаконно снимал их у сторожа и потому жил под страхом выселения, даже когда платил исправно.
– Я смотрела потрясающую передачу, – сказала Хизер, – про одну большую семью, у которой куча нефтяных скважин в Техасе. Ты представляешь, один из членов этой семьи попал в автокатастрофу и из-за страшных ран уже не мог дышать, но тут его секретарша, которая училась на медсестру, воткнула ему в горло нож, вставила шариковую ручку в трахею и дула в нее, пока не приехала «скорая». Она спасла ему жизнь! Экстренная трахеотомия, кажется, так это называется. Когда он уже в неотложке взял ее за руку и признался, что любит ее, я даже прослезилась.
Не обращая на нее внимания, Динни взял скрипку, вышел из дома, сел на велосипед и уверенно покатил по Второй авеню.
– Куда мы едем? – раздалось в воздухе. Голос доносился от руля.
Динни взвыл и свалился с велосипеда.
– Не удивительно, что ты ничего не можешь заработать курьером, – сказала Хизер, стряхивая грязь с килта. – Ты все время попадаешь в аварии.
Динни хрипел и отплевывался.
– Может, тебе нужна трахеотомия? – с надеждой в голосе спросила Хизер, выхватывая меч.
– Ты какого черта тут делаешь?
– Захотелось прогуляться.
Динни ехал играть на улице, что делал только в случаях крайней нужды.
Он пристегнул велосипед на площади Святого Марка. Тут же к нему один за другим подошли трое молодых оборванцев и попросили денег. Не обращая на них внимания, Динни достал скрипку и заиграл.
Хизер не верила своим ушам. Динни играл невообразимо плохо. Прохожие спешили перейти на другую сторону улицы и через плечо выкрикивали оскорбления. Мелкий торговец кокаином, стоявший на перекрестке, решил сделать перерыв на обед. Бездомные в тряпье были слишком потрепаны жизнью, чтобы чья-то игра на скрипке могла их согнать с места, поэтому они просто отвернулись.
За полчаса ужасного пиликанья Динни не заработал ни гроша. Он грустно отстегнул велосипед и собрался уезжать.
Хизер не могла видеть, как страдает музыкант из рода Макинтошей.
– Не уходи, – шепнула она.
– Какой смысл стоять?
– Начинай заново, – скомандовала Хизер, и, прыгнув ему на скрипку, пережала струны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Нет, просто меня бесит, что вокруг столько чудесных вещей, а я не могу их купить.
– У тебя нет денег?
Это было правдой.
– И настроения часто нет тоже. Но с тех пор, как ты появилась, я стала гораздо больше радоваться жизни. – Выйдя из магазина, Керри с удовольствием примерила новые перчатки.
Поссорившись с Хизер, Мораг перелетела через дорогу, и там ей посчастливилось встретить Керри, одного из немногих в Нью-Йорке представителей человеческого рода, способных видеть фей.
Любой, кто знал Керри, с ее длинными серебристо-голубыми волосами, хипповскими нарядами, цветочным алфавитом и донкихотским желанием играть гитарные соло «Нью-Йорк Доллз», совершенно не удивился бы, узнав, что она может видеть фей. Скорее, поразился бы, что она до сих пор ни одной не видела.
Они с Мораг подружились сразу и теперь частенько вместе ходили по магазинам, чтобы что-нибудь стянуть. Керри кормила Мораг, снабжала ее виски и слушала, как та играет на скрипке или рассказывает истории. Кроме того, излагала все тонкости цветочного алфавита и причины своей любви к «Нью-Йорк Доллз», а также обязанности отомстить Кэлу, вероломному гитаристу, репетировавшему со своей группой в старом театре через дорогу.
– Месть моя будет ужасна и совершенна, – делилась она с Мораг. – Он еще пожалеет, что пообещал обучить меня всем гитарным соло с первого альбома «Нью-Йорк Доллз», а потом так позорно меня кинул. Подумать только, мне пришлось трахаться с отвратным и скучным гастрольным менеджером, чтобы только заполучить гитару.
– Правильно, – поддержала ее Мораг. – Задай ему жару.
У Керри было припасено несколько способов мести, но основной расчет она возлагала на разгром Кэла в борьбе за приз Ассоциации искусств жителей Восточной 4-й улицы.
– Они собираются поставить в этом театре «Сон в летнюю ночь», – пояснила она. – Кэл у них режиссером. Воображают, что в этом году получат первый приз. Не дождутся! Приз получу я. За радикально новую версию древнекельтского алфавита цветов, составленного заново впервые за много веков. Это будет просто здорово, потому что я обожаю цветы. В детстве я их брала с собой в постель.
– Я тоже, – сказала Мораг.
На 4-й улице нищий попросил у них милостыню.
– К сожалению, денег у меня нет, – сказала Керри. – Но возьмите вот это.
– Что ты ему дала? – спросила Мораг.
– Открытку с «Венерой и Марсом» Боттичелли, – ответила Керри. – Это очень красивая картина.
Мораг не вполне поняла, как это поможет голодному нищему, но Керри заверила ее, что картина принесет ему много добра.
– Будь у людей побольше чудесных картин Боттичелли, в мире было бы гораздо меньше бед. Когда я украшаю волосы цветами, я смотрю на «Весну», самую потрясающую картину на свете.
– Так, давайте по порядку, – сказал Спиро, предводитель белок Центрального парка, который явился с визитом к странным существам по наводке своих подчиненных. – Вы называете себя феями. Невидимы для большинства людей. Приехали из какого-то Корнуолла. Счастливо жили там, пока некий эльф с технической жилкой по имени Магрис не изобрел паровой двигатель, вызвав промышленную революцию во всем фейском сообществе. В результате ваш король Тала стал перемещать вполне довольных жизнью фей с полей и огородов на заводы и фабрики, и таким образом очень быстро построил королевство бедных и угнетенных фей, со всеми необходимыми атрибутами, вроде тайной полиции и выездных виз. Пока все верно?
Браннок и остальные согласно закивали.
– Вследствие чего вы, интересуясь исключительно игрой на музыкальных инструментах и поеданием грибов и совершенно не желая работать на заводе по двенадцать часов в день, при споспешествовании двух ирландских фей бежали в Ирландию. По дороге вы встретили двух шотландских фей, которые сначала утверждали, что их изгнали из города за исполнение песен группы «Рэмоунз» в переложении для скрипок, а потом – и вообще из страны за какое-то другое правонарушение, в котором наотрез отказались признаваться. Далее вы вместе нашли поляну с колдовскими грибами и все их съели. Вместо того чтобы бежать дальше.
– Мы очень устали.
– Ну ясно. После этого вы выпили несметное количество виски и пива, а потом вы неким образом попали в грузовик и после это вы помните только, как вас везли по Пятой авеню, предварительно поместив, очевидно, в грузовой самолет. Все верно?
Феи печально кивнули. Центральный парк был получше, чем безумные улицы, которые его окружали, но все равно здесь было совсем не так, как дома.
– Ну, не унывайте, – сказал Спиро. – Не все так плохо. По крайней мере, вы приземлились в Америке. Язык вы более-менее знаете. Успокоитесь, придете в себя, и что вам помешает пробраться в аэропорт Кеннеди и сесть на самолет, который доставит вас прямехонько домой?
– Домой нам нельзя. Король Тала приказал нас убить.
– Тогда, похоже, вы тут застряли. Ну и что плохого? Нью-Йорк – отличный город, вам тут понравится.
А где-то неподалеку от мэрии Магента остановилась пообедать. Она развернула недоеденную пиццу, которую нашла на скамейке по дороге, и принялась за еду. Осторожно.
Она не сомневалась, что Тиссаферн где-то близко. Тиссаферн командовал персидской кавалерией. Войска Магенты состояли в основном из гоплитов и пелтастов, поэтому она должна была действовать осмотрительно, чтобы противник ее не перехитрил. Магента поднялась и продолжила путь по Бродвею.
Снаружи светило солнце. А внутри Керри с Мораг пили горькую. Керри это было совсем не на пользу, она и так очень ослабла от своего недуга, но зато настроение поднималось.
– Двое за два дня, – задумчиво пробормотала она. Эти слова относились к очередному нищему, который прилег на тротуаре за окном и умер. Они с Мораг разложили цветы вокруг покойника и вызвали «скорую». Обессилев, Керри прилегла на кровать и спросила Мораг, почему та вечно ругается с Хизер.
– Во-первых, потому, что она из клана Макинтошей, а я – из Макферсонов, – пояснила Мораг. – А между этими кланами с давних пор существует непримиримая вражда. Я тебе потом расскажу. Но Хизер и без того с самого начала была подозрительной личностью… Это было давным-давно, когда мы были детьми, или малыми, как говорят у нас в Шотландии. Матери привели нас на большое состязание фей в игре на волынке и скрипке. Там были оба клана. Состязание происходило рядом с Тисовым холмом, вблизи города Инвернесс… Моя мать рассказывала, что в стародавние времена состязание это проводили на самом холме – тогда внутри жила Королева Фей, но теперь люди устроили на этом холме кладбище. На нем похоронен Томас-Рифмач. Он был знаменитым шотландским пророком и большим другом фей, жил примерно в Х веке. Или в XI-м. А, может, в XII-м. Или еще когда-то, не помню. Короче, там сделали кладбище, и мы не могли на нем больше встречаться. Теперь мы много куда не можем ходить – и все из-за людей. Но местность хорошая, красиво, и добираться всем кланам удобно… Помню, по дороге туда мы миновали Куллоден. Про него много чего рассказывают, но все истории эти чрезвычайно болезненны для шотландцев, поэтому я сейчас не буду пересказывать. Так вот, фестиваль проходил чудесно. Съехались самые лучшие волынщики и скрипачи, певцы и жонглеры, акробаты и сказочники, мастера скачек – в общем, все-все, нарядные, разукрашенные и веселые… – Мораг улыбнулась, вспоминая празднество. – Я просто сгорала от нетерпения, потому что мать записала меня на конкурс юных скрипачей. Я должна была в первый раз играть перед зрителями не из своего клана. Весь год репетировала. Я собиралась играть «Туллохгорум». Тот самый напев, который я играла тогда у тебя под окном. Не хочу показаться нескромной, но своим исполнением «Туллохгорума» я нынче известна всему шотландскому фейскому сообществу. Это знаменитейший стратспей, разновидность шотландского рила, но его ужасно трудно играть хорошо. Скрипачке можно прославиться на всю Шотландию лишь тем, как она ее играет. Робби Бернс, величайший поэт всего мира, называл ее Королевой Песен. – Мораг засмеялась. – Мать хотела, чтоб я играла что-нибудь попроще, но я была хоть и тихой малой, но упрямой. И, сказать по правде, хотя там и были все самые знаменитые скрипачи, игравшие на конкурсах весь день, а ради удовольствия еще и всю ночь, и многие исполняли этот напев, я так и не услышала, чтоб у кого-нибудь вышло лучше, чем у меня… К началу конкурса юных скрипачей я была вся как на иголках. Мать моя, которая, несмотря на многие свои недостатки, в скрипке понимала, влила мне в рот пару капель виски и велела проглотить. От виски я совершенно успокоилась, а когда услышала, как играют другие конкурсанты, поняла, что играю лучше всех. Наконец, настала моя очередь, и я уже совсем было исполнилась уверенности, как вдруг вышла какая-то бледная и хворая феечка с непонятными золотыми волосами и заиграла. «Туллохгорум» заиграла, и никто на этом фестивале пока не играл его лучше. Публика неистовствовала. Я, естественно, была в ярости.
– Ну естественно, – согласилась Керри. – Что за подлость.
– Вот именно. И я б непременно пала духом, если бы по килту, в котором была блондинка, не догадалась, что она из Макинтошей, а я не могла допустить и мысли о том, что меня обыграет какая-то Макинтош. На кон поставлена честь моего клана. К тому же, вообразить страшно, в какое бешенство пришла бы моя мать… И я вышла вперед, закрыла глаза и заиграла. И как, ты думаешь, я сыграла?
– Как?
– Потрясающе! Это была сенсация. Лучшее исполнение «Туллохгорума» за последние сто лет, как сообщали потом независимые источники.
– Ну и ты выиграла?
– Нет, первое место поделили между мной и Хизер. Ее пожалели, потому что она была такая бледная и болезненная. К тому же, ходили слухи, что Макинтоши подкупили жюри. Но я уже готова была поделить с ней первое место, как вдруг – хочешь верь, хочешь нет – Хизер и ее мать заявляют, что на самом деле лучшей была Хизер, а это клан Макферсонов подкупил жюри! Можешь себе представить?
– И что было дальше?
– Я кинулась на Хизер, твердо вознамерившись ее прикончить. К несчастью, оказалось, что она только с виду такая хилая, и завязалась страшная драка. Когда нас растащили, у обеих были синяки, царапины и выбитые зубы. Вот после этого мы и подружились.
– Вот так сразу?
– Да. В конце концов, мы же лучшие скрипачки. И пока фея-знахарка перевязывала наши раны, мы успели приглядеться друг к другу и как-то незаметно сошлись. Вот так мы и познакомились с Хизер. И наши замечательные скрипки тоже оттуда. Это были наши призы. Но она так и не признала, что я играла «Туллохгорум» лучше.
– И из-за этого подспудного конфликта вы и ссоритесь все время?
Мораг не вполне понимала, что значит «подспудный конфликт», но согласилась, что в нем, вероятно, все и дело.
– А еще она утверждает, что это ей пришло в голову создать радикальную кельтскую группу, хотя на самом деле это была моя идея. Я первая услышала «Рэмоунз». У сына кузнеца были первые три их альбома. – Мораг задумалась. – И вот теперь я в Нью-Йорке, родном городе «Рэмоунз». Это судьба – ведь мы уехали из Крукшанка отчасти потому, что все феи ополчились на нас за наши гранж-панковские версии шотландских рилов и за наши драные килты. То, что мы волосы красим, им тоже было не по нутру.
Она взяла скрипку и заиграла классический «Туллохгорум», звучавший очень величественно, а потом занялась разбором гитарной партии для «Плохой девчонки» «Нью-Йорк Доллз». Разобравшись, можно было бы научить и Керри, хотя дело это, видно, не из легких, ведь Мораг не играет на гитаре, а у Керри нет никакого музыкального образования.
– И ведь Кэл, жалкий ублюдок, это играть умеет! – проворчала Керри, и глаза ее горели ненавистью.
В доме через дорогу Динни выглянул в окно.
– Забавно, – пробормотал он. – Могу поспорить, там только что кто-то играл на скрипке.
– Не обращай внимания, – сказала Хизер. – Просто кошка в течке орала. Послушай, а ты уверен, что у тебя не найдется даже малюсенькой капельки виски?
Пять
После ухода Мораг Хизер осталась жить у Динни. Динни отнесся к этому без особого восторга.
– Шла бы ты отсюда жить куда-нибудь еще, – сказал он фее.
Хизер ответила, что не может оставить Макинтоша в беде.
– Ни в какой я не в беде.
– Нет, в беде.
На самом деле Хизер просто некуда было идти. И разве это не перст судьбы, что первый, кого она встретила в этом огромном городе, оказался Макинтошем? Выходит, нужно быть тут. Вытурить ее Динни все равно не сможет – она умеет становиться невидимой.
Она сидела, ела его печенье и упражнялась с телевизионным пультом. Она имела довольно смутное представление о том небольшом количестве передач, которые показывали в Англии, поэтому местные пятьдесят каналов совершенно ее заворожили.
Динни дома не было – он ушел на поиски заработка, проворчав, что задолжал за квартиру, и его вот-вот могут выселить.
– Ладно, ладно, – ответила Хизер, не понимая смысла этих слов.
Все утро он униженно проторчал у курьерской конторы, ожидая хоть какой-то работы. Рассыльный из Динни был никудышный. Быстро ездить на велосипеде он не мог – слишком толстый, – а на плохую работу не соглашался по вздорности характера, поэтому рассчитывать ему было практически не на что, и остальные курьеры только потешались над ним.
В этот день он снова ничего не заработал и в мрачном расположении духа ехал домой, размышляя, где бы достать денег на квартиру.
Повернув на 4-ю улицу, Динни встретил Керри. Проезжая мимо, он напустил на себя холодный вид. Он часто встречал Керри и терпеть ее не мог.
– Шлюха подзаборная, – бормотал он себе под нос, когда она легкой походкой пролетала мимо. – Гитаристка недоделанная, – шипел он еле слышно, встречая ее в обществе какого-нибудь вертлявого красавчика. – Сучка, – бросал он в сторону, когда, свесившись из окна в четыре часа утра, наблюдал, как таксист выгружает пьяную и хохочущую Керри и помогает ей подняться по лестнице.
Керри ужасно ему нравилась.
Хизер радостно приветствовала Динни.
– Я с тобой не разговариваю, – буркнул он. – Я решил в тебя не верить – может, тогда ты сгинешь.
– Почему ты со мной такой грубый?
– Потому что я – разумный человек, и у меня нет времени на всякую мерзкую нечисть.
Динни открыл банку тушенки, подогрел на сковородке, съел и поставил тарелку на груду грязной посуды, что возвышалась в раковине. Он был скрупулезно неряшлив. Ни в одной из двух его огромных комнат, не нашлось бы ни единого чистого предмета, лежавшего бы на своем месте. При его квартплате у него было удивительно много жилого пространства, потому что эти комнаты над театром не были предназначены для жилья. Он незаконно снимал их у сторожа и потому жил под страхом выселения, даже когда платил исправно.
– Я смотрела потрясающую передачу, – сказала Хизер, – про одну большую семью, у которой куча нефтяных скважин в Техасе. Ты представляешь, один из членов этой семьи попал в автокатастрофу и из-за страшных ран уже не мог дышать, но тут его секретарша, которая училась на медсестру, воткнула ему в горло нож, вставила шариковую ручку в трахею и дула в нее, пока не приехала «скорая». Она спасла ему жизнь! Экстренная трахеотомия, кажется, так это называется. Когда он уже в неотложке взял ее за руку и признался, что любит ее, я даже прослезилась.
Не обращая на нее внимания, Динни взял скрипку, вышел из дома, сел на велосипед и уверенно покатил по Второй авеню.
– Куда мы едем? – раздалось в воздухе. Голос доносился от руля.
Динни взвыл и свалился с велосипеда.
– Не удивительно, что ты ничего не можешь заработать курьером, – сказала Хизер, стряхивая грязь с килта. – Ты все время попадаешь в аварии.
Динни хрипел и отплевывался.
– Может, тебе нужна трахеотомия? – с надеждой в голосе спросила Хизер, выхватывая меч.
– Ты какого черта тут делаешь?
– Захотелось прогуляться.
Динни ехал играть на улице, что делал только в случаях крайней нужды.
Он пристегнул велосипед на площади Святого Марка. Тут же к нему один за другим подошли трое молодых оборванцев и попросили денег. Не обращая на них внимания, Динни достал скрипку и заиграл.
Хизер не верила своим ушам. Динни играл невообразимо плохо. Прохожие спешили перейти на другую сторону улицы и через плечо выкрикивали оскорбления. Мелкий торговец кокаином, стоявший на перекрестке, решил сделать перерыв на обед. Бездомные в тряпье были слишком потрепаны жизнью, чтобы чья-то игра на скрипке могла их согнать с места, поэтому они просто отвернулись.
За полчаса ужасного пиликанья Динни не заработал ни гроша. Он грустно отстегнул велосипед и собрался уезжать.
Хизер не могла видеть, как страдает музыкант из рода Макинтошей.
– Не уходи, – шепнула она.
– Какой смысл стоять?
– Начинай заново, – скомандовала Хизер, и, прыгнув ему на скрипку, пережала струны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22