Довольно хороший, на берегу моря, в двух шагах от магазинов – жизнь, как в деревне.
– А что с агентом?
– У меня больше нет агента.
– У меня тоже нет, – сказал Кейдж.
– А у меня тем более, – поддержал Грин.
– Партия неудачников, – подвел итог Кейдж, а затем спросил: – Выпить-то у тебя дома что-нибудь есть?
– Виски. Водка. Думаю, немного.
– Давайте купим пару бутылок, хорошо? – предложил Кейдж.
Бенсон что-то пробурчал.
– Вот и славно. Так и сделаем, – сказал Кейдж.
Они следовали по направлению к Даунтауну, а затем, проехав немного по 110-й дороге, свернули на шоссе Санта-Моники, ведущему к восточной окраине США. Туда, где все мечты тонут в пучине Тихого океана.
ДЕСЯТЬ
По другую сторону от запруды Голливудского водохранилища, искусственного озера у подножия Голливудских Холмов, под ночным небом трепетали десятки тысяч огней, словно свечки на сквозняке. Над раскинувшимся в долине гигантским городом снижались с зажженными посадочными огнями самолеты, чтобы приземлиться потом в Лаксе, – «Боинги-747», похожие на крохотных комариков, неслышные в беспрерывном гуле уличного движения, поднимающегося по склонам Маунт-Ли к Голливудскому знаку.
Если бы Грин внимательно прислушался, он уловил бы звуки миллионов людей – храпящих, занимающихся любовью, ссорящихся, шепчущих, дышащих – на фоне шума моторов автомобилей, холодильников, стиральных машин и кондиционеров. Там внизу заключали браки, лечили болезни, утешали детей, разбивали окна, распространяли вирус СПИДа, убивали, любили.
По дороге к дому Бенсона они заскочили в парочку баров, где изрядно выпили и вволю наболтались, в результате чего решили лично осмотреть Голливудский знак. Вместе они прожили в этом городе почти век, но никто из них не разу не удосужился исследовать его вблизи – установили они с хмельной ясностью. Была половина первого ночи.
Бенсон и Кейдж опустошили вдвоем бутылку виски. Грин воздержался, сделав лишь несколько глоточков для пробы – настоящий шотландский виски, купленный Бенсоном. Его мучила жажда, но кто-то должен был остаться трезвым, чтобы вести машину. Минуя Бичвуд и Малхолланд, он привез своих спутников наверх, и теперь они стояли на обочине дороги, огибавшей Голливудское водохранилище, над городом, на природе, в точке, где городская культура Лос-Анджелеса переходила в дикую природу Гриффита и парка Каюнга – все, что осталось от первозданной пустыни.
Джимми Кейдж сидел посередине, Флойд Бенсон слева, а Грин справа – они вдыхали сладкие горные ароматы. Под ними зияло ущелье глубиной в десятки метров. Таблички предупреждали об опасности. Изредка мимо проезжали осторожно лавирующие машины. Никаких других туристов на сухом красном песке Маунт-Ли, кроме двух печальных подвыпивших стариков и их более молодого сопровождающего.
За ними, над обрывистыми склонами, возвышались девять букв – HOLLYWOOD, – каждая высотой в пятнадцать метров и шириной в десять, сооруженные наспех более семидесяти лет назад в качестве рекламы маклерской конторы «Голливуд-лэнд» и возведенные киноиндустрией в икону после отсечения конечных четырех букв. Добраться непосредственно до знака они не могли. Это было любимое место самоубийц, которым приходилось перелезать через высокую ограду, перед тем как спрыгнуть вниз со «священного названия». Пятнадцати метров было вполне достаточно для того, чтобы сломать себе шею или проломить голову.
Их хмельные разговоры достигли фазы сентиментальных воспоминаний.
Флойд Бенсон рассказывал:
– Я столкнулся с Питером Фальком. На кинопробах. В пятерке других актеров мы оба прошли в последний тур, на котором лично присутствовал Хэрри Кон, король «Колумбии-пикчерс». И я услышал, как Кон сказал директору кастинга: «За такую же цену я могу найти актера с двумя глазами!» Кто в результате получил роль? Я. А Фальк стал лейтенантом Коломбо в мировом хите. Но тогда об этом еще никто не думал.
Джимми Кейдж, удобно развалившись на обочине, понимающе вздохнул и принял эстафету:
– Я снимался с Деннисом Хоппером в фильме, который отобрали для участия в Каннском фестивале. На пресс-конференции – ты знаешь, это всегда сумасшедший дом – кто-то спросил у Денниса, почему он неизменно играет отрицательных типов. На что Деннис ответил: «Я вовсе этого не делаю. Просто когда я снимаюсь, я надеваю слишком узкое нижнее белье, вот и все».
– Прекрасно, – сказал Бенсон, заливаясь смехом. – А что ты думаешь об этом, Джим? Я находился в кабинете Джека Уорнера, когда ему позвонил некий журналист. Рейгана тогда только что выбрали на пост губернатора штата Калифорния. Уорнера просили дать комментарий. «Да, – ответил он, – это все наша вина. Этого бы не случилось, если бы мы предлагали ему больше хороших ролей».
– Если хочешь добиться чего-то в Голливуде, нужно запомнить три важнейшие вещи, – сказал Кейдж. – Ты слушаешь, Томми?
– Слушаю, – ответил Грин.
Он устал. От погребальной церемонии Канта. От самообмана возвращения в Лос-Анджелес. У него не было больше сил бороться и идти дальше. Он начинал понимать тех бездомных (без них, волочащих свои картонные коробки и пластиковые пакеты, не обходилась ни одна улица в Лос-Анджелесе), которые когда-то зарабатывали на хлеб честным трудом, но неудачи, ошибки или несчастная любовь заставили их безнадежно опуститься и утонуть в жалости к самим себе. Есть ли среди них те, кто более страстно и одержимо защищал свои иллюзии, нежели он? С тех пор как его покинула Паула, восемьдесят шесть раз прибывала луна – он прощал Пауле ее луноманию, веру в аромотерапию и потребность в современной мистике. Восемьдесят шесть новых лун без ее утешительного тела. Может быть, ему вернуться в Голландию? Возможно, пришло время раз и навсегда вырвать Паулу с корнем из своего сердца и поискать работу на амстердамской субсидированной государством сцене. Билет на самолет стоил триста пятьдесят долларов.
– В Голливуде, – продолжал Кейдж, – фактически три вещи имеют решающее значение: честность, солидарность и скромность. Ты слушаешь? На этом все держится.
– Я слушаю, – повторил Грин.
– Хорошо, – сказал Кейдж. – Честность, солидарность и скромность. Это самое главное. Если умело их сфальсифицировать, Голливуд – твой!
Флойд Бенсон закашлялся от смеха. Горло сотрясалось в схватках. Когда хрипы прекратились, Кейдж продолжил свой монолог.
Грин подумал про себя: только посмотри на их жесты, дикцию, ритм, модуляцию голоса, признай, что алкоголь не разъедает их театральный талант – даже в состоянии опьянения они могли бы вести свой диалог на сцене и развлекать публику; следи за их техникой вместо того, чтобы не переставая жалеть себя.
– Кто-нибудь может мне сказать, сколько сейчас времени? – вдруг спросил Бенсон. Он вспомнил, что его ждала работа – протяжка кабелей и установка розеток.
– Флойд, посмотри на меня. Посмотри на меня! – закричал Кейдж.
Бенсон попытался поднять свои тяжелые веки.
– Я пьян, это очевидно, – сказал Кейдж, – но я не выпил и половины того, что залил в себя ты. Ты разобьешься, если сядешь за руль. А если уж ты так сильно этого хочешь, пожалуйста, но без нас, хорошо? С другой стороны, если тебе не надо нас подвозить, то тебе незачем садиться за руль. Я прав?
– Да, – прошептал Бенсон. Завалившись на бок, он, похоже, засыпал.
– Отложи все на утро. Завтра ты снова будешь оскорблять этот мир своим присутствием. По-моему, хороший план, а? – спросил Кейдж.
– Да, – кивнул Бенсон.
Он попробовал встать на ноги, но алкоголь лишил его сил. Грузное неповоротливое тело двигалось туда-сюда, не в состоянии оторваться от земли.
– Господин Грин, мой молодой друг, не поможете мне подняться?
Грин поддержал его барахтающееся тело. Флойд Бенсон весил как минимум тысячу килограмм.
– Вы не поведете машину, – сказал Грин.
– Я ценю вашу заботу, но мне действительно пора ехать.
– Вы не сядете за руль. Вы лыка не вяжете. Я не отдам вам ключ.
– Ключ, пожалуйста, господин Грин.
– И не подумаю, господин Бенсон.
Вдруг Бенсон зашатался. Размахивая руками, он потерял равновесие. Левой ногой он зацепился за торчащую из песка корягу и мешком шлепнулся на землю, прямо около чернеющего ущелья. По сухому рассыпчатому песку он, словно на колесиках, покатился к краю обочины.
Грин бросился ему на помощь и успел зацепить свинцовую ногу Бенсона, замедляя его движение.
– Обратно! Тяните обратно! – орал Бенсон, как будто Грин сам не мог сообразить, что ему делать.
Кейдж вышел из состояния минутной комы и железной хваткой схватил вторую ногу Бенсона.
Они оттащили Бенсона на два метра от смерти. Он извозился в пыли, визжал и был похож на жирную свинью.
Когда Бенсон наконец смог сесть, Джимми и Грин устало опустились рядом с ним. Все трое едва дышали от напряжения и страха.
– Боже мой, – бормотал Бенсон, – боже мой.
Он был трезв как стеклышко, словно не брал в рот ни капли.
Они смотрели в ущелье. Кейдж кивнул в сторону Грина:
– Он спас тебе жизнь.
Бенсон нервно моргал.
– Еще доля секунды, и я бы рухнул вниз. Господин Грин, вы спасли мою жизнь. Звучит драматично, но это действительно так. Если бы вы вовремя не вмешались, я бы уже валялся там на дне. Хуже всего, если при этом находишься в сознании и понимаешь, что с тобой происходит, что ты лежишь там с переломанными костями, разорванным животом, раскроенным черепом, и…
– Флойд, ты пока еще сидишь здесь, прекрати болтать чепуху, – сказал Кейдж. – И поблагодари еще раз Томми, который спас твою жизнь по крайней мере дважды. Ведь если бы ты сел за руль, ты бы разбился и тоже угодил бы в какое-нибудь ущелье, понимаешь?
– Понимаю. Спасибо, господин Грин.
Бенсон приложился к бутылке, сделал большой глоток и сморщился.
– Ну и высота. Не понимаю, почему здесь нет заграждений. Там…
Бенсон указал на точку, находившуюся метрах в десяти под ними, возле откоса ущелья.
Грин сумел разглядеть лишь смутные очертания кустарника.
– Что? – спросил Кейдж.
– Там кто-то лежит, – сказал Бенсон.
– Что? – повторил Кейдж.
– Да, там…
– Где? – заинтересовался Грин.
– Там – акцентировал Бенсон.
– Господи… – пробормотал Кейдж.
И тогда Грин тоже заметил, что в кустарнике кто-то лежит. Неподвижное тело на сухой земле, в странной позе, как будто упавшее вниз с большой высоты.
Кейдж вскочил.
– Эй! – закричал он. – Эй, ты нас слышишь? Тебе нужна помощь?
Эхо повторило его слова. Грин тоже встал и помог подняться Бенсону.
– Ему уже ничего не нужно, – сказал Грин. – Он мертв.
– Может быть, он еще жив, – допустил Бенсон.
– Пойдемте посмотрим, – предложил Кейдж.
– Я пойду с тобой, – сказал Грин. – А вы, господин Бенсон, останетесь здесь.
– Только осторожно, – предупредил Бенсон, – никогда не знаешь, а вдруг это вооруженный маньяк.
– Мы будем осторожны, – успокоил его Кейдж.
При свете дня это, возможно, выглядело бы как детская игра, но сейчас они осторожно спускались по узкому выступу из песка и торчащих из него пней. Шаг за шагом, по стеночке, они передвигались вниз, пока не добрались до плато с кустарником.
Еле дыша, они нерешительно посмотрели друг на друга, надеясь, что запутанный в ветках лежащий ничком человек их окликнет.
Грин сделал три шага вперед и сел на корточки.
Человек был мертв. Грин осторожно прикоснулся к его руке, чтобы удостовериться, что по ее венам больше не течет кровь.
Кейдж сел рядом с ним.
– Окочурился, – заключил Кейдж.
Они отодвинули несколько веток.
Внезапно за ними раздался мрачный голос:
– Покойник.
Это был Флойд Бенсон. От тоже спустился вниз.
– Господи, Флойд, в следующий раз предупреждай перед тем, как что-нибудь скажешь, – попросил Кейдж. – Ты меня до смерти напутал.
– Извини. Околевший, да? – пыхтя, спросил Бенсон и вытер тыльной стороной ладони пот со щек.
– Абсолютно, – подтвердил Кейдж.
– Ну и дела, – сказал Грин, – сейчас сюда примчатся полицейские и обнаружат наши следы. Трое преступников – заключат они.
– Почему? – спросил Кейдж. – Мы сами заявим об этом в полицию.
– Трое мужчин посреди ночи черт знает где находят покойника. Нас первыми и заподозрят – можешь не сомневаться, – предсказал Грин. Он только что отсидел и остерегался привлекать внимание судебных органов к своей персоне.
– Давайте его перевернем, – предложил Бенсон. – Может быть, найдем что-нибудь в карманах – водительские права или паспорт.
Они осторожно перевернули тяжелое тело. Это оказался темноволосый человек, не латиноамериканец, скорее итальянец или испанец, с отекшим, бесстрастным лицом. Спрятанные в толстых веках глаза, полуоткрытый рот с опухшим, почти как у животного, языком, черные губы. Он был среднего роста. Рубашка и костюм испачканы, в темных пятнах.
– Грязное дело, – сказал Кейдж, – беднягу пытали.
– Я его знаю, – с трудом произнес Бенсон.
– Прекрати свои шуточки, – сказал Кейдж, – вряд ли кого-то можно узнать в таком виде.
– Клянусь, я его знаю.
Кейдж вздохнул:
– Флойд, ты пьян, ты устал, уже поздно, у тебя поехала крыша.
– Позавчера, нет, три дня назад я работал в одном доме, и этот человек туда заходил.
– Невозможно, – твердил Кейдж, – ты ошибаешься. Это был кто-то другой.
– Левая рука. У мизинца не хватает фаланги, – сказал Бенсон охрипшим голосом.
Грин вытащил левую руку трупа и взялся за рукав пиджака. У мизинца не было верхушки.
– Боже святый… – пробормотал Кейдж.
Грин спросил:
– Откуда вы это знали?
– Мне бросилось это в глаза, когда я его встретил. Я работал тогда в доме у гангстеров. По крайней мере, мне так показалось. «Ролексы», толстые золотые браслеты, ботинки из крокодиловой кожи.
– Что вы там делали? – спросил Грин.
– Сигнализацию. Я занимаюсь установкой сигнализации. Магнитные розетки, инфракрасные сенсоры – такого рода вещи. Это моя работа, которую я выполняю для Бенни Зара, персидского израильтянина.
Они посмотрели на покойника.
Кейдж спросил:
– Ты помнишь, как его зовут?
– Нет, – Бенсон покачал головой. – Ах да, Тино, по-моему.
– Тино, – повторил Кейдж.
– Давайте посмотрим, что у него в карманах, – предложил Грин.
Кейдж покачал головой:
– Там ничего нет, можешь не смотреть. Они все опустошили.
– Что нам теперь делать? – спросил Бенсон.
– Сейчас же отправимся в полицию, – ответил Кейдж.
– Они, конечно, выйдут на меня, когда узнают, что я опознал тело, – прошептал Бенсон зловеще, встревоженный жуткой перспективой.
Грин сказал:
– Вы правы, Джим, нам не стоит рисковать. Они действительно узнают, что Бенсон опознал их Тино, и тогда нам снова надо будет на кладбище.
– Я являюсь звеном между убийством Тино и тем домом, – жаловался Бенсон. – Возможно, именно там его и прикончили. Господи, ну и влипли.
– Так что же, нам теперь молчать? – спросил Кейдж.
– Можно сделать анонимное заявление, из телефона-автомата на улице, не называя никаких имен, – предложил Грин.
– А он останется здесь?
– Да, – ответил Грин.
– Другие могут его обнаружить, – предположил Бенсон.
– Мы не имеем права этого допустить, – сказал Кейдж. – Может, Тино и был мошенником, но сейчас он мертв и должен быть похоронен.
– Да, ты прав. Но о своей жизни я тоже хочу позаботиться, – сказал Бенсон. – Те люди, у которых я работаю, совсем не любители искусства, это настоящая шайка бандитов.
– Здесь водятся койоты, – сказал Кейдж.
– Им тоже может разочек повезти, – ответил Грин. – Нужно убираться отсюда.
Они последовали за Бенсоном наверх. Он, кряхтя, преодолевал крутой склон, несколько раз чуть не оступившись, но благополучно добрался до обочины дороги и сразу же направился к «олдсу».
Обливаясь потом, Бенсон оперся двумя руками о крышу автомобиля и наклонил голову, чтобы отдышаться.
Кейдж задержался на обочине и поднял пустую бутылку.
– Нельзя оставлять никаких следов, – закричал он.
– Ты курил! – сказал Грин. – Не забудь убрать свои окурки!
Кейдж наклонился и стал ширить по земле.
– Мимо проезжало несколько машин, – сказал Бенсон, не оборачиваясь. – Они наверняка заметили мой «олдс».
– Вряд ли, – ответил Грин. – Здесь нет времени смотреть по сторонам. Если не будешь держать дорогу, тут же скатишься в ущелье. Можете не волноваться, господин Бенсон.
– Такие вещи никогда добром не кончаются, – с сомнением в голосе сказал Бенсон. – И как нас угораздило найти здесь Тино?
– Не повезло, – ответил Грин.
– Они тогда считали деньги, – сказал Бенсон. – Тино принес чемоданы. Миллионы долларов. Я случайно увидел, в зеркале, на секунду обернувшись, когда открылась дверь. Если бы они это заметили, они, скорее всего, тут же перерезали бы мне горло.
Грин никогда не задумывался, какую власть над человеком может иметь преступная идея. В его сознании вдруг все перевернулось, и по всему телу пробежали мурашки. Мысль о том, что можно получить деньги, при этом не работая и не прилагая никаких особых усилий, которые были бы пропорциональны величине капитала – Бенсон говорил о миллионах, – искушала и пьянила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– А что с агентом?
– У меня больше нет агента.
– У меня тоже нет, – сказал Кейдж.
– А у меня тем более, – поддержал Грин.
– Партия неудачников, – подвел итог Кейдж, а затем спросил: – Выпить-то у тебя дома что-нибудь есть?
– Виски. Водка. Думаю, немного.
– Давайте купим пару бутылок, хорошо? – предложил Кейдж.
Бенсон что-то пробурчал.
– Вот и славно. Так и сделаем, – сказал Кейдж.
Они следовали по направлению к Даунтауну, а затем, проехав немного по 110-й дороге, свернули на шоссе Санта-Моники, ведущему к восточной окраине США. Туда, где все мечты тонут в пучине Тихого океана.
ДЕСЯТЬ
По другую сторону от запруды Голливудского водохранилища, искусственного озера у подножия Голливудских Холмов, под ночным небом трепетали десятки тысяч огней, словно свечки на сквозняке. Над раскинувшимся в долине гигантским городом снижались с зажженными посадочными огнями самолеты, чтобы приземлиться потом в Лаксе, – «Боинги-747», похожие на крохотных комариков, неслышные в беспрерывном гуле уличного движения, поднимающегося по склонам Маунт-Ли к Голливудскому знаку.
Если бы Грин внимательно прислушался, он уловил бы звуки миллионов людей – храпящих, занимающихся любовью, ссорящихся, шепчущих, дышащих – на фоне шума моторов автомобилей, холодильников, стиральных машин и кондиционеров. Там внизу заключали браки, лечили болезни, утешали детей, разбивали окна, распространяли вирус СПИДа, убивали, любили.
По дороге к дому Бенсона они заскочили в парочку баров, где изрядно выпили и вволю наболтались, в результате чего решили лично осмотреть Голливудский знак. Вместе они прожили в этом городе почти век, но никто из них не разу не удосужился исследовать его вблизи – установили они с хмельной ясностью. Была половина первого ночи.
Бенсон и Кейдж опустошили вдвоем бутылку виски. Грин воздержался, сделав лишь несколько глоточков для пробы – настоящий шотландский виски, купленный Бенсоном. Его мучила жажда, но кто-то должен был остаться трезвым, чтобы вести машину. Минуя Бичвуд и Малхолланд, он привез своих спутников наверх, и теперь они стояли на обочине дороги, огибавшей Голливудское водохранилище, над городом, на природе, в точке, где городская культура Лос-Анджелеса переходила в дикую природу Гриффита и парка Каюнга – все, что осталось от первозданной пустыни.
Джимми Кейдж сидел посередине, Флойд Бенсон слева, а Грин справа – они вдыхали сладкие горные ароматы. Под ними зияло ущелье глубиной в десятки метров. Таблички предупреждали об опасности. Изредка мимо проезжали осторожно лавирующие машины. Никаких других туристов на сухом красном песке Маунт-Ли, кроме двух печальных подвыпивших стариков и их более молодого сопровождающего.
За ними, над обрывистыми склонами, возвышались девять букв – HOLLYWOOD, – каждая высотой в пятнадцать метров и шириной в десять, сооруженные наспех более семидесяти лет назад в качестве рекламы маклерской конторы «Голливуд-лэнд» и возведенные киноиндустрией в икону после отсечения конечных четырех букв. Добраться непосредственно до знака они не могли. Это было любимое место самоубийц, которым приходилось перелезать через высокую ограду, перед тем как спрыгнуть вниз со «священного названия». Пятнадцати метров было вполне достаточно для того, чтобы сломать себе шею или проломить голову.
Их хмельные разговоры достигли фазы сентиментальных воспоминаний.
Флойд Бенсон рассказывал:
– Я столкнулся с Питером Фальком. На кинопробах. В пятерке других актеров мы оба прошли в последний тур, на котором лично присутствовал Хэрри Кон, король «Колумбии-пикчерс». И я услышал, как Кон сказал директору кастинга: «За такую же цену я могу найти актера с двумя глазами!» Кто в результате получил роль? Я. А Фальк стал лейтенантом Коломбо в мировом хите. Но тогда об этом еще никто не думал.
Джимми Кейдж, удобно развалившись на обочине, понимающе вздохнул и принял эстафету:
– Я снимался с Деннисом Хоппером в фильме, который отобрали для участия в Каннском фестивале. На пресс-конференции – ты знаешь, это всегда сумасшедший дом – кто-то спросил у Денниса, почему он неизменно играет отрицательных типов. На что Деннис ответил: «Я вовсе этого не делаю. Просто когда я снимаюсь, я надеваю слишком узкое нижнее белье, вот и все».
– Прекрасно, – сказал Бенсон, заливаясь смехом. – А что ты думаешь об этом, Джим? Я находился в кабинете Джека Уорнера, когда ему позвонил некий журналист. Рейгана тогда только что выбрали на пост губернатора штата Калифорния. Уорнера просили дать комментарий. «Да, – ответил он, – это все наша вина. Этого бы не случилось, если бы мы предлагали ему больше хороших ролей».
– Если хочешь добиться чего-то в Голливуде, нужно запомнить три важнейшие вещи, – сказал Кейдж. – Ты слушаешь, Томми?
– Слушаю, – ответил Грин.
Он устал. От погребальной церемонии Канта. От самообмана возвращения в Лос-Анджелес. У него не было больше сил бороться и идти дальше. Он начинал понимать тех бездомных (без них, волочащих свои картонные коробки и пластиковые пакеты, не обходилась ни одна улица в Лос-Анджелесе), которые когда-то зарабатывали на хлеб честным трудом, но неудачи, ошибки или несчастная любовь заставили их безнадежно опуститься и утонуть в жалости к самим себе. Есть ли среди них те, кто более страстно и одержимо защищал свои иллюзии, нежели он? С тех пор как его покинула Паула, восемьдесят шесть раз прибывала луна – он прощал Пауле ее луноманию, веру в аромотерапию и потребность в современной мистике. Восемьдесят шесть новых лун без ее утешительного тела. Может быть, ему вернуться в Голландию? Возможно, пришло время раз и навсегда вырвать Паулу с корнем из своего сердца и поискать работу на амстердамской субсидированной государством сцене. Билет на самолет стоил триста пятьдесят долларов.
– В Голливуде, – продолжал Кейдж, – фактически три вещи имеют решающее значение: честность, солидарность и скромность. Ты слушаешь? На этом все держится.
– Я слушаю, – повторил Грин.
– Хорошо, – сказал Кейдж. – Честность, солидарность и скромность. Это самое главное. Если умело их сфальсифицировать, Голливуд – твой!
Флойд Бенсон закашлялся от смеха. Горло сотрясалось в схватках. Когда хрипы прекратились, Кейдж продолжил свой монолог.
Грин подумал про себя: только посмотри на их жесты, дикцию, ритм, модуляцию голоса, признай, что алкоголь не разъедает их театральный талант – даже в состоянии опьянения они могли бы вести свой диалог на сцене и развлекать публику; следи за их техникой вместо того, чтобы не переставая жалеть себя.
– Кто-нибудь может мне сказать, сколько сейчас времени? – вдруг спросил Бенсон. Он вспомнил, что его ждала работа – протяжка кабелей и установка розеток.
– Флойд, посмотри на меня. Посмотри на меня! – закричал Кейдж.
Бенсон попытался поднять свои тяжелые веки.
– Я пьян, это очевидно, – сказал Кейдж, – но я не выпил и половины того, что залил в себя ты. Ты разобьешься, если сядешь за руль. А если уж ты так сильно этого хочешь, пожалуйста, но без нас, хорошо? С другой стороны, если тебе не надо нас подвозить, то тебе незачем садиться за руль. Я прав?
– Да, – прошептал Бенсон. Завалившись на бок, он, похоже, засыпал.
– Отложи все на утро. Завтра ты снова будешь оскорблять этот мир своим присутствием. По-моему, хороший план, а? – спросил Кейдж.
– Да, – кивнул Бенсон.
Он попробовал встать на ноги, но алкоголь лишил его сил. Грузное неповоротливое тело двигалось туда-сюда, не в состоянии оторваться от земли.
– Господин Грин, мой молодой друг, не поможете мне подняться?
Грин поддержал его барахтающееся тело. Флойд Бенсон весил как минимум тысячу килограмм.
– Вы не поведете машину, – сказал Грин.
– Я ценю вашу заботу, но мне действительно пора ехать.
– Вы не сядете за руль. Вы лыка не вяжете. Я не отдам вам ключ.
– Ключ, пожалуйста, господин Грин.
– И не подумаю, господин Бенсон.
Вдруг Бенсон зашатался. Размахивая руками, он потерял равновесие. Левой ногой он зацепился за торчащую из песка корягу и мешком шлепнулся на землю, прямо около чернеющего ущелья. По сухому рассыпчатому песку он, словно на колесиках, покатился к краю обочины.
Грин бросился ему на помощь и успел зацепить свинцовую ногу Бенсона, замедляя его движение.
– Обратно! Тяните обратно! – орал Бенсон, как будто Грин сам не мог сообразить, что ему делать.
Кейдж вышел из состояния минутной комы и железной хваткой схватил вторую ногу Бенсона.
Они оттащили Бенсона на два метра от смерти. Он извозился в пыли, визжал и был похож на жирную свинью.
Когда Бенсон наконец смог сесть, Джимми и Грин устало опустились рядом с ним. Все трое едва дышали от напряжения и страха.
– Боже мой, – бормотал Бенсон, – боже мой.
Он был трезв как стеклышко, словно не брал в рот ни капли.
Они смотрели в ущелье. Кейдж кивнул в сторону Грина:
– Он спас тебе жизнь.
Бенсон нервно моргал.
– Еще доля секунды, и я бы рухнул вниз. Господин Грин, вы спасли мою жизнь. Звучит драматично, но это действительно так. Если бы вы вовремя не вмешались, я бы уже валялся там на дне. Хуже всего, если при этом находишься в сознании и понимаешь, что с тобой происходит, что ты лежишь там с переломанными костями, разорванным животом, раскроенным черепом, и…
– Флойд, ты пока еще сидишь здесь, прекрати болтать чепуху, – сказал Кейдж. – И поблагодари еще раз Томми, который спас твою жизнь по крайней мере дважды. Ведь если бы ты сел за руль, ты бы разбился и тоже угодил бы в какое-нибудь ущелье, понимаешь?
– Понимаю. Спасибо, господин Грин.
Бенсон приложился к бутылке, сделал большой глоток и сморщился.
– Ну и высота. Не понимаю, почему здесь нет заграждений. Там…
Бенсон указал на точку, находившуюся метрах в десяти под ними, возле откоса ущелья.
Грин сумел разглядеть лишь смутные очертания кустарника.
– Что? – спросил Кейдж.
– Там кто-то лежит, – сказал Бенсон.
– Что? – повторил Кейдж.
– Да, там…
– Где? – заинтересовался Грин.
– Там – акцентировал Бенсон.
– Господи… – пробормотал Кейдж.
И тогда Грин тоже заметил, что в кустарнике кто-то лежит. Неподвижное тело на сухой земле, в странной позе, как будто упавшее вниз с большой высоты.
Кейдж вскочил.
– Эй! – закричал он. – Эй, ты нас слышишь? Тебе нужна помощь?
Эхо повторило его слова. Грин тоже встал и помог подняться Бенсону.
– Ему уже ничего не нужно, – сказал Грин. – Он мертв.
– Может быть, он еще жив, – допустил Бенсон.
– Пойдемте посмотрим, – предложил Кейдж.
– Я пойду с тобой, – сказал Грин. – А вы, господин Бенсон, останетесь здесь.
– Только осторожно, – предупредил Бенсон, – никогда не знаешь, а вдруг это вооруженный маньяк.
– Мы будем осторожны, – успокоил его Кейдж.
При свете дня это, возможно, выглядело бы как детская игра, но сейчас они осторожно спускались по узкому выступу из песка и торчащих из него пней. Шаг за шагом, по стеночке, они передвигались вниз, пока не добрались до плато с кустарником.
Еле дыша, они нерешительно посмотрели друг на друга, надеясь, что запутанный в ветках лежащий ничком человек их окликнет.
Грин сделал три шага вперед и сел на корточки.
Человек был мертв. Грин осторожно прикоснулся к его руке, чтобы удостовериться, что по ее венам больше не течет кровь.
Кейдж сел рядом с ним.
– Окочурился, – заключил Кейдж.
Они отодвинули несколько веток.
Внезапно за ними раздался мрачный голос:
– Покойник.
Это был Флойд Бенсон. От тоже спустился вниз.
– Господи, Флойд, в следующий раз предупреждай перед тем, как что-нибудь скажешь, – попросил Кейдж. – Ты меня до смерти напутал.
– Извини. Околевший, да? – пыхтя, спросил Бенсон и вытер тыльной стороной ладони пот со щек.
– Абсолютно, – подтвердил Кейдж.
– Ну и дела, – сказал Грин, – сейчас сюда примчатся полицейские и обнаружат наши следы. Трое преступников – заключат они.
– Почему? – спросил Кейдж. – Мы сами заявим об этом в полицию.
– Трое мужчин посреди ночи черт знает где находят покойника. Нас первыми и заподозрят – можешь не сомневаться, – предсказал Грин. Он только что отсидел и остерегался привлекать внимание судебных органов к своей персоне.
– Давайте его перевернем, – предложил Бенсон. – Может быть, найдем что-нибудь в карманах – водительские права или паспорт.
Они осторожно перевернули тяжелое тело. Это оказался темноволосый человек, не латиноамериканец, скорее итальянец или испанец, с отекшим, бесстрастным лицом. Спрятанные в толстых веках глаза, полуоткрытый рот с опухшим, почти как у животного, языком, черные губы. Он был среднего роста. Рубашка и костюм испачканы, в темных пятнах.
– Грязное дело, – сказал Кейдж, – беднягу пытали.
– Я его знаю, – с трудом произнес Бенсон.
– Прекрати свои шуточки, – сказал Кейдж, – вряд ли кого-то можно узнать в таком виде.
– Клянусь, я его знаю.
Кейдж вздохнул:
– Флойд, ты пьян, ты устал, уже поздно, у тебя поехала крыша.
– Позавчера, нет, три дня назад я работал в одном доме, и этот человек туда заходил.
– Невозможно, – твердил Кейдж, – ты ошибаешься. Это был кто-то другой.
– Левая рука. У мизинца не хватает фаланги, – сказал Бенсон охрипшим голосом.
Грин вытащил левую руку трупа и взялся за рукав пиджака. У мизинца не было верхушки.
– Боже святый… – пробормотал Кейдж.
Грин спросил:
– Откуда вы это знали?
– Мне бросилось это в глаза, когда я его встретил. Я работал тогда в доме у гангстеров. По крайней мере, мне так показалось. «Ролексы», толстые золотые браслеты, ботинки из крокодиловой кожи.
– Что вы там делали? – спросил Грин.
– Сигнализацию. Я занимаюсь установкой сигнализации. Магнитные розетки, инфракрасные сенсоры – такого рода вещи. Это моя работа, которую я выполняю для Бенни Зара, персидского израильтянина.
Они посмотрели на покойника.
Кейдж спросил:
– Ты помнишь, как его зовут?
– Нет, – Бенсон покачал головой. – Ах да, Тино, по-моему.
– Тино, – повторил Кейдж.
– Давайте посмотрим, что у него в карманах, – предложил Грин.
Кейдж покачал головой:
– Там ничего нет, можешь не смотреть. Они все опустошили.
– Что нам теперь делать? – спросил Бенсон.
– Сейчас же отправимся в полицию, – ответил Кейдж.
– Они, конечно, выйдут на меня, когда узнают, что я опознал тело, – прошептал Бенсон зловеще, встревоженный жуткой перспективой.
Грин сказал:
– Вы правы, Джим, нам не стоит рисковать. Они действительно узнают, что Бенсон опознал их Тино, и тогда нам снова надо будет на кладбище.
– Я являюсь звеном между убийством Тино и тем домом, – жаловался Бенсон. – Возможно, именно там его и прикончили. Господи, ну и влипли.
– Так что же, нам теперь молчать? – спросил Кейдж.
– Можно сделать анонимное заявление, из телефона-автомата на улице, не называя никаких имен, – предложил Грин.
– А он останется здесь?
– Да, – ответил Грин.
– Другие могут его обнаружить, – предположил Бенсон.
– Мы не имеем права этого допустить, – сказал Кейдж. – Может, Тино и был мошенником, но сейчас он мертв и должен быть похоронен.
– Да, ты прав. Но о своей жизни я тоже хочу позаботиться, – сказал Бенсон. – Те люди, у которых я работаю, совсем не любители искусства, это настоящая шайка бандитов.
– Здесь водятся койоты, – сказал Кейдж.
– Им тоже может разочек повезти, – ответил Грин. – Нужно убираться отсюда.
Они последовали за Бенсоном наверх. Он, кряхтя, преодолевал крутой склон, несколько раз чуть не оступившись, но благополучно добрался до обочины дороги и сразу же направился к «олдсу».
Обливаясь потом, Бенсон оперся двумя руками о крышу автомобиля и наклонил голову, чтобы отдышаться.
Кейдж задержался на обочине и поднял пустую бутылку.
– Нельзя оставлять никаких следов, – закричал он.
– Ты курил! – сказал Грин. – Не забудь убрать свои окурки!
Кейдж наклонился и стал ширить по земле.
– Мимо проезжало несколько машин, – сказал Бенсон, не оборачиваясь. – Они наверняка заметили мой «олдс».
– Вряд ли, – ответил Грин. – Здесь нет времени смотреть по сторонам. Если не будешь держать дорогу, тут же скатишься в ущелье. Можете не волноваться, господин Бенсон.
– Такие вещи никогда добром не кончаются, – с сомнением в голосе сказал Бенсон. – И как нас угораздило найти здесь Тино?
– Не повезло, – ответил Грин.
– Они тогда считали деньги, – сказал Бенсон. – Тино принес чемоданы. Миллионы долларов. Я случайно увидел, в зеркале, на секунду обернувшись, когда открылась дверь. Если бы они это заметили, они, скорее всего, тут же перерезали бы мне горло.
Грин никогда не задумывался, какую власть над человеком может иметь преступная идея. В его сознании вдруг все перевернулось, и по всему телу пробежали мурашки. Мысль о том, что можно получить деньги, при этом не работая и не прилагая никаких особых усилий, которые были бы пропорциональны величине капитала – Бенсон говорил о миллионах, – искушала и пьянила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27