Когда я обратила на это его внимание, мой муж вышел из себя:
– А чего ты, собственно, ожидала? Что я стукну ее по голове бейсбольной битой?
Выходя из комнаты, он поставил последнюю точку над «i» :
– Мне сейчас отнести твои подушку и одеяло на кухню или подождать, пока не послышится волшебное пение?
Однако у Жози были другие планы на этот вечер. Фальшивая улыбка Ирвинга отнюдь не ввела ее в заблуждение. Она откуда-то знала о Флоренс Ластинг и ее сыне Крейге и сделала вывод, что ее пребывание в клинике – дело рук Ирвинга. Однако это ее ничуть не смутило.
Итак, за то, что она громко выражала недовольство своим спальным местом, Ирвинг отправил ее туда, где бедняжку держали в клетке, кололи иголками и подвергали всевозможным унижениям и оскорблениям. Она дала себе слово не повторить эту ошибку.
Жози разложила все по полочкам: «Она меня любит. Он – нет, и с этим ничего не поделаешь. Стало быть, если она отсылает меня спать на кухню, с этим необходимо смириться. Это все-таки лучше, чем спать в клетке. Во всяком случае, никто ночью не ворвется и не всадит тебе в попу иголку».
Примерно таков был, по-моему, ход ее мыслей.
Поэтому, когда я отвела Жозефину на кухню, она ограничилась тем, что лизнула мне руку, понимающе кивнула, забралась в свою двадцатидолларовую плетеную корзинку и, когда я закрыла за собой дверь, не издала ни единого звука.
Я улеглась рядом с Ирвингом, выключила свет и так же, как он, приготовилась к худшему. Однако сольная ария так и не прозвучала. Минут через пять Ирвинг зевнул.
– Слава тебе, Господи, кажется, она решила дать нам поспать.
Прошло десять минут напряженного молчания. Потом я прошептала:
– Ирвинг, ты спишь? И: – Нет.
Я: – Как ты думаешь, что она делает?
И: – Вероятно, готовит омлет по-испански. Кому какое дело, если она молчит?
Я: – Но там что-то уж слишком тихо. Как ты считаешь, может, мне пойти посмотреть?
И: – Послушай, я вообще-то не на ее стороне, но надо отдать ей должное: сейчас она ведет себя как разумное существо. Бедная псина пытается следовать твоим же рекомендациям и уснуть, а ты хочешь нарушить ее покой. Она подумает, что у тебя с головой не все в порядке. Я: – Отлично. Спокойной ночи. И: – Я могу на тебя положиться? Я: – О да. Спокойной ночи. Я люблю тебя. И: – Я тебя тоже. Спокойной ночи. Через десять минут. Я: – Ирвинг?
И: – Я начинаю жалеть, что не спровадил тебя на кухню.
Я: – Но, Ирвинг, опасность еще не миновала. Доктор сказал, все еще висит на волоске. И: – Спокойной ночи. Еще через две минуты.
И: – Как это понимать – «все висит на волоске»?
Я: – Они уничтожили вирус, но возможны осложнения. Жозефина еще совсем дитя и прилагает отчаянные усилия, чтобы не рассердить тебя. Мне кажется, она ведет себя уж слишком тихо. Вдруг ей, бедняжке, плохо, но она не решается позвать на помощь?
И (вставая): – Ладно. Лежи, лежи. Я сам послушаю у двери.
Я: – Ирвинг, тебе не все равно?!
И: – Нет, мне не все равно, смогу я этой ночью немного поспать или нет.
Через пару минут Ирвинг возвращается.
Я: – Ну, что ты слышал?
И (ложась): – Ничего. А чего ты ожидала? Лихой пляски? Она просто спит. Ей можно позавидовать.
Я: – Щенкам не свойственно спать всю ночь подряд.
И: – Утром, когда я ее увижу, я сделаю ей замечание.
Я: – Ирвинг, что нам делать?
И: – Это может показаться тебе странным, но я лично собираюсь уснуть. Причем безотлагательно. Доброй ночи.
Я: – Ну, не сердись.
И: – Может, мне поменяться с ней местами? Я: – Доброй ночи.
Часом позже (около двух ночи). Я тихонько выбираюсь из-под одеяла.
И (сна ни в одном глазу, ледяным голосом): – Куда это ты намылилась?
Я (вызывающим тоном): – Куда обычно люди ходят по ночам?
И: – Я знаю, куда люди ходят. Но меня интересуют твои намерения.
Я (направляясь в ванную): – Мне хочется пить! (Потом, вернувшись в спальню.) Доволен? Спокойной ночи!
Два часа тридцать минут.
Я: – Ирвинг, это ты?
И: – Нет, Россано Браззи.
Я: – Куда ты?
И: – А тебе не приходит в голову? В каком-то смысле я тоже человек и направляюсь в ванную. Три часа ночи. Я: – Ирвинг, ты не спишь?
И: – Конечно, нет. Просто лежу в свое удовольствие.
Я: – Вдруг она умерла? И: – Не могу поверить в такое счастье! Я: – Спокойной ночи. Через пять минут.
И: – Почему ты не спросила врача, нормально ли, что она спит как убитая?
Я: – Кто же мог себе такое представить?
Проходит еще несколько минут.
И (встает): – Я больше не вынесу. Этому пора положить конец.
Я: – Я не произнесла ни слова!
И: – Но ты лежишь и думаешь. Это мешает мне уснуть.
Я: – О чем это я думаю?
И: – О всякой ерунде. О том, что твой муж – негодяй, бросивший бедную крошку умирать в одиночестве.
Я (садясь на кровати): – Ты тоже считаешь, что она умерла?
И: – Нет, я считаю, что женился на круглой идиотке. Но мы могли бы пойти и убедиться. А потом, жива она или нет, я намерен спать.
Мы на цыпочках подбираемся к двери кухни. Ирвинг молча открывает дверь. Жозефина выскакивает из своей постельки, зевает, машет хвостом и выжидательно смотрит на нас, словно хочет спросить: «В чем дело?»
И: – Ладно, тащи ее в спальню.
Я: –?!
И: – Это ее первая ночь дома. Может, ей вредно спать одной. Все-таки в клинике она постоянно находилась в окружении других живых существ.
Мы все трое переходим в спальню. Жозефина вне себя от счастья. Она покрывает наши лица поцелуями и наконец устраивается у Ирвинга в сгибе локтя и засыпает.
Проходит час. Я осторожно сползаю с кровати. На этот раз мне действительно хочется пить. Ирвинг взбешен.
– Ради всего святого! У тебя что, совсем нет совести? Ты ее разбудила!
Глава 8. РАЗГРОМ
За этой незабываемой ночью последовали четыре в высшей степени насыщенные событиями недели. Я отменила все светские договоренности, предупредила своего агента, что меня ни для кого нет, и сосредоточилась на том, чтобы играть роль Флоренс Найтингейл при больной Жозефине.
Вряд ли доктор Дефо тратил столько физической энергии на уход за пятеркой дионнских близнецов, сколько я – на выхаживание трехфунтового пуделя. С новорожденным проще: вы суете ему бутылочку с соской, и он знай себе сосет молоко. А вы когда-нибудь пробовали заставить пуделя проглотить микстуру пепто-бисмола?
Вкратце процедура сводится к следующему. Вы помещаете пуделя в кухонную раковину. Одной рукой придерживаете пасть, а при помощи другой вливаете в эту пасть замечательную жидкость розового цвета. Потом все бросаете (разумеется, кроме пуделя) и обеими руками зажимаете собаке рот. Следующие несколько секунд вы стоите и беспомощно наблюдаете, как из этого рта с обеих сторон вытекает вышеупомянутая жидкость.
Рот пуделя устроен фантастическим образом. Если туда попадает то, чего хочет сам пудель, он приобретает герметичные свойства. Зато если это нечто такое, что вы хотите ему навязать, это настоящее решето. Вы решаете повторить попытку и на этот раз атакуете морду пуделя с флангов (бывалый владелец собаки чертыхнется, читая эти строки). Наклоняете его голову набок (если потребуется, прижимаете к своему колену) так, чтобы рот был закрыт, и вливаете микстуру в щель между клыками. Затем крепко зажимаете и держите не менее трех минут в таком положении. Возможно, при этом вы свернете пуделю шею. Еще через пять минут, в течение которых вы массируете ему шею и пытаетесь объяснить, что все это делается для его же блага, пудель благополучно изрыгает пепто-бисмол вам на блузку. Во всяком случае, Жози именно так и поступала.
Тем не менее, если проявить настойчивость, какая-то жалкая часть пепто-бисмола достанется пуделю. Мне пришлось смириться с розовой раковиной и тремя парами покрытых розовыми пятнами брюк, зато к концу четвертой недели Жозефина начала нормально функционировать – как спереди, так и сзади.
Счастлива сообщить, что на протяжении всех четырех недель рацион нашей крошки был никак не меньше лошадиного. Конечно, ей еще нельзя было давать обычную пищу, приходилось придерживаться диеты, рекомендованной врачом.
Но мне бы ни за что не пережить этих четырех недель, если бы не две благословенные газеты: «Нью-Йорк таймс» и «Геральд трибюн». Вообще говоря, я предпочитаю «Ньюс», «Миррор», «Джор-нэл» и «Пост». Будем смотреть правде в глаза: там работают профессионалы, которые в немалой степени скрашивают наш досуг. Только представьте, что было бы, если бы мы лишились общения с ними и были вынуждены довольствоваться Артуром Кроком и Дэвидом Лоренсом.
Но у меня не было выхода. «Таймс» и «Трибюн» идеально соответствовали площади коридора и кухни, тогда как газеты меньшего формата, постеленные на пол вместо ковров, не доставали от стены до стены и оставляли зазоры.
Весна в том году наступила довольно рано – уже в апреле. Я подолгу выстаивала у окна, любуясь свежей травкой в Центральном парке. Большего я не могла себе позволить: нашей крошке еще примерно с месяц запрещено было выходить на улицу. Сырой воздух мог нанести непоправимый ущерб ее здоровью. Мне вспомнились собственные мечты о том, как, движимые заботой о моей фигуре, мы станем вместе карабкаться на холмы. Однако нельзя сказать, что я растолстела от недостатка физических упражнений. Имея дело с пуделем, даже в помещении получаешь изрядную долю спорта. Чего стоят одни только постоянные усилия по подъему тяжестей. Моя талия стала на два дюйма тоньше. И еще у меня появился третий глаз – на затылке.
Конечно, если в ближайшем будущем вам предстоит ремонт квартиры, эти предосторожности становятся излишними и вы можете смело отправляться на прогулку, оставив пуделя одного дома. Но мы как раз недавно отремонтировали свое жилье, и я не могла позволить себе даже почистить зубы, если Жозефина не терлась возле ног.
Возможно, кто-либо спросит:
– Неужели в это время у тебя не было никаких социальных контактов, а все развлечения свелись к игре в мяч и непрерывным сражениям с пуделем?
Вот именно. Если не считать тех случаев, когда мы приглашали друзей взглянуть на наше сокровище (заведите собаку, и вы очень скоро узнаете, кто вам настоящий друг).
Когда приходят гости, необходимо соблюдать следующие правила (конечно, если вы еще сохранили тех немногих друзей, что у вас остались):
1. Как бы вы ни были увлечены разговором, ни на секунду не выпускайте пуделя из поля зрения.
2. Будьте все время начеку и не пропустите сигнал тревоги. Это может быть внезапный нырок под диван, подозрительная тишина или зловещее поскрипывание.
«Внезапный нырок под диван» может означать, что пудель оттяпал кусок сделанной из крокодиловой кожи сумочки вашей приятельницы и хочет без помех насладиться им. «Зловещее поскрипывание» не имеет никакого отношения к брошенным пуделю игрушкам или косточкам. Обычно это железные бигуди, упаковка бритвенных лезвий или флакон с перекисью.
А в «подозрительной тишине» пудель замышляет коварный налет на норковую шапку вашей гостьи или ее мужа, которую вы предусмотрительно повесили под самым потолком. Это просто поразительно, какие рекорды по прыжкам в длину и высоту вы способны ставить ради спасения от собачьих зубов шифонового шарфа какого-нибудь знакомого. И с каким пафосом убеждаете его, что дырку легко зашить (ни на минуту не забывая, что гость – не кто иной, как знаменитый голливудский репортер. Впрочем, вы не снимаетесь в кино…). При этом неоднократно повторяется, что этот шарф – подарок покойной Гертруды Лоуренс, а магазин, в котором его приобрели, пострадал при бомбежке.
Единственные доступные для Жози прогулки сводились к поездкам – при этом ее закутывали в одеяло – в клинику доктора Уайта, где она со спартанским мужеством переносила прививки. Во время этих визитов Жози познакомилась с разными врачами. Это были доктор Грей, доктор Грин и доктор Браун – не считая ее закадычного друга доктора Блэка. Но нам ни разу не посчастливилось увидеться лицом к лицу с доктором Уайтом, чья фамилия красовалась на табличке у входа. По-моему, он жил в операционной.
Однажды в конце апреля, когда столбик уличного термометра поднялся до 700 по Фаренгейту, я позвонила одному из врачей (уж не помню, на которого я напала) и поинтересовалась, нельзя ли вывести Жози в парк на кратковременную прогулку.
Ответ гласил:
– Ни в коем случае!
Я безутешно застыла у окна. Парк прямо-таки кишел пуделями.
Тогда я решила посоветоваться с Ирвингом. Он велел слушаться врача: ведь его (Ирвинга) конечной целью было вручить Флоренс Ластинг здоровую собаку. Как видите, Ирвинг всегда держит слово, особенно данное самому себе. В своем календаре он обвел красным кружочком первое июля и надписал сверху: «Калифорния» и «ДПС». Когда я спросила, что значит «ДПС», он не без удовольствия объяснил, что это «День Прощания с Собакой».
Наверное, это и подтолкнуло меня тем погожим днем взять ситуацию в свои руки. Нельзя было терять время; каждая минута становилась на вес золота. Почему все радости должны достаться сыну Флоренс? Я тоже хочу жить!
И я незамедлительно приступила к претворению мечты в действительность, торжественно объявив Жози:
– Мы идем на прогулку!
Конечно, она не могла знать, что такое «прогулка», так как ни разу не слышала этого слова. Но она сразу поняла, что затевается нечто грандиозное, а посему бросила терзать сатиновую думку и вся обратилась во внимание.
Я показала ей недавно купленный поводок (к сожалению, никто не надоумил меня приобрести инвалидную коляску). Жози подозрительно уставилась на него. Она еще не видела ничего подобного, но сразу заподозрила неладное. Она обнюхала незнакомый предмет, но прозрение так и не наступило.
Однако ради меня эта собака была готова на все, поэтому предприняла добросовестную попытку пожевать его. Я быстро надела на нее ошейник.
И вдруг это кроткое существо превратилось в разъяренную фурию. Жози каталась по полу, прыгала и пускала в ход все четыре лапы, чтобы стащить с себя ужасную петлю. Впервые за время нашего знакомства мы «разошлись во мнениях».
Я взяла ее на руки и понесла в парк, надеясь, что при виде других собак с ошейниками она сообразит, что к чему. Она и сообразила – после того как трижды едва не задохнулась. Наконец до Жозефины дошло, что ошейник и поводок со мной на другом конце как бы являются ее продолжением. Тогда Жози утихомирилась и приняла существующий порядок вещей.
Она принялась обнюхивать все подряд: скамейки, траву и даже стволы деревьев. Потом я усадила ее и попыталась объяснить, что свежая зелень имеет не только декоративное значение. Я раскошелилась на два доллара за лицензию, и это сделало Жози акционером. Парк стал ее собственностью. Она могла пользоваться травкой и прошлогодней листвой по своему желанию, при необходимости рассматривая их как заменитель «Нью-Йорк таймс». До нее не дошло. Я поняла, что нужен добрый пример, и поднесла ее к боксеру, который как раз изготовился возле мусорной урны. Это оказалось тактической ошибкой. Я рассчитывала на небольшое представление, но вместо этого была сметена ураганом. Мы с Жози в мгновение ока вознеслись на вершину холма.
Потом я дала ей посмотреть на колли, деликатно задравшего ножку возле дерева. Жози не испугалась, но сочла это зрелище отвратительной демонстрацией дурных манер. Чуточку позже она наблюдала то же самое в исполнении коккер-спаниеля и мальтийского терьера. По сравнению с боксером это были детские игрушки.
Я продержала ее на улице двадцать минут. Жози отлично провела время – и только. Едва очутившись в уединении нашей квартиры, она ринулась в кухню, к родной «Нью-Йорк таймс».
Но я ни чуточки не рассердилась. Жози – редкая умница. Я была уверена, что после нескольких прогулок «Таймс» и «Трибюн» утратят свое значение. Она бы ни за что не дала маху в парке, если бы не вопиющая агрессия со стороны боксера.
Глава 9. ГУРМАН
Когдав тот вечер Ирвинг пришел домой, я представила полный отчет о нашем походе в парк. Жози вертелась тут же и, как бы в подтверждение моих слов, виляла хвостом. Мы обе выглядели такими счастливыми, что Ирвингу пришлось признать: интуиция врача не идет ни в какое сравнение с интуицией матери. Если отвлечься от того, что на следующий день у Жозефины началась дизентерия.
Само собой, мы тотчас бросились к врачу. Он прочитал мне лекцию, а Жозефине достался новый укол в мягкое место. После чего нам снова пришлось прибегнуть к пепто-бисмолу. Его воздействие на Жозефину было поистине чудотворным: она целые сутки страдала от дизентерии, а когда после всего я ее взвесила, оказалось, что она прибавила целый фунт.
Я снова начала поглядывать в сторону парка. Даже врач преисполнился оптимизма и сказал: если в ближайшие сутки не произойдет ничего из ряда вон выходящего, можно будет высунуть нос на улицу. Я была счастлива и уверена в успехе. Ничто не предвещало подвоха. И вдруг Жозефина отказалась принимать пищу.
День был как день, такой же, как все предыдущие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– А чего ты, собственно, ожидала? Что я стукну ее по голове бейсбольной битой?
Выходя из комнаты, он поставил последнюю точку над «i» :
– Мне сейчас отнести твои подушку и одеяло на кухню или подождать, пока не послышится волшебное пение?
Однако у Жози были другие планы на этот вечер. Фальшивая улыбка Ирвинга отнюдь не ввела ее в заблуждение. Она откуда-то знала о Флоренс Ластинг и ее сыне Крейге и сделала вывод, что ее пребывание в клинике – дело рук Ирвинга. Однако это ее ничуть не смутило.
Итак, за то, что она громко выражала недовольство своим спальным местом, Ирвинг отправил ее туда, где бедняжку держали в клетке, кололи иголками и подвергали всевозможным унижениям и оскорблениям. Она дала себе слово не повторить эту ошибку.
Жози разложила все по полочкам: «Она меня любит. Он – нет, и с этим ничего не поделаешь. Стало быть, если она отсылает меня спать на кухню, с этим необходимо смириться. Это все-таки лучше, чем спать в клетке. Во всяком случае, никто ночью не ворвется и не всадит тебе в попу иголку».
Примерно таков был, по-моему, ход ее мыслей.
Поэтому, когда я отвела Жозефину на кухню, она ограничилась тем, что лизнула мне руку, понимающе кивнула, забралась в свою двадцатидолларовую плетеную корзинку и, когда я закрыла за собой дверь, не издала ни единого звука.
Я улеглась рядом с Ирвингом, выключила свет и так же, как он, приготовилась к худшему. Однако сольная ария так и не прозвучала. Минут через пять Ирвинг зевнул.
– Слава тебе, Господи, кажется, она решила дать нам поспать.
Прошло десять минут напряженного молчания. Потом я прошептала:
– Ирвинг, ты спишь? И: – Нет.
Я: – Как ты думаешь, что она делает?
И: – Вероятно, готовит омлет по-испански. Кому какое дело, если она молчит?
Я: – Но там что-то уж слишком тихо. Как ты считаешь, может, мне пойти посмотреть?
И: – Послушай, я вообще-то не на ее стороне, но надо отдать ей должное: сейчас она ведет себя как разумное существо. Бедная псина пытается следовать твоим же рекомендациям и уснуть, а ты хочешь нарушить ее покой. Она подумает, что у тебя с головой не все в порядке. Я: – Отлично. Спокойной ночи. И: – Я могу на тебя положиться? Я: – О да. Спокойной ночи. Я люблю тебя. И: – Я тебя тоже. Спокойной ночи. Через десять минут. Я: – Ирвинг?
И: – Я начинаю жалеть, что не спровадил тебя на кухню.
Я: – Но, Ирвинг, опасность еще не миновала. Доктор сказал, все еще висит на волоске. И: – Спокойной ночи. Еще через две минуты.
И: – Как это понимать – «все висит на волоске»?
Я: – Они уничтожили вирус, но возможны осложнения. Жозефина еще совсем дитя и прилагает отчаянные усилия, чтобы не рассердить тебя. Мне кажется, она ведет себя уж слишком тихо. Вдруг ей, бедняжке, плохо, но она не решается позвать на помощь?
И (вставая): – Ладно. Лежи, лежи. Я сам послушаю у двери.
Я: – Ирвинг, тебе не все равно?!
И: – Нет, мне не все равно, смогу я этой ночью немного поспать или нет.
Через пару минут Ирвинг возвращается.
Я: – Ну, что ты слышал?
И (ложась): – Ничего. А чего ты ожидала? Лихой пляски? Она просто спит. Ей можно позавидовать.
Я: – Щенкам не свойственно спать всю ночь подряд.
И: – Утром, когда я ее увижу, я сделаю ей замечание.
Я: – Ирвинг, что нам делать?
И: – Это может показаться тебе странным, но я лично собираюсь уснуть. Причем безотлагательно. Доброй ночи.
Я: – Ну, не сердись.
И: – Может, мне поменяться с ней местами? Я: – Доброй ночи.
Часом позже (около двух ночи). Я тихонько выбираюсь из-под одеяла.
И (сна ни в одном глазу, ледяным голосом): – Куда это ты намылилась?
Я (вызывающим тоном): – Куда обычно люди ходят по ночам?
И: – Я знаю, куда люди ходят. Но меня интересуют твои намерения.
Я (направляясь в ванную): – Мне хочется пить! (Потом, вернувшись в спальню.) Доволен? Спокойной ночи!
Два часа тридцать минут.
Я: – Ирвинг, это ты?
И: – Нет, Россано Браззи.
Я: – Куда ты?
И: – А тебе не приходит в голову? В каком-то смысле я тоже человек и направляюсь в ванную. Три часа ночи. Я: – Ирвинг, ты не спишь?
И: – Конечно, нет. Просто лежу в свое удовольствие.
Я: – Вдруг она умерла? И: – Не могу поверить в такое счастье! Я: – Спокойной ночи. Через пять минут.
И: – Почему ты не спросила врача, нормально ли, что она спит как убитая?
Я: – Кто же мог себе такое представить?
Проходит еще несколько минут.
И (встает): – Я больше не вынесу. Этому пора положить конец.
Я: – Я не произнесла ни слова!
И: – Но ты лежишь и думаешь. Это мешает мне уснуть.
Я: – О чем это я думаю?
И: – О всякой ерунде. О том, что твой муж – негодяй, бросивший бедную крошку умирать в одиночестве.
Я (садясь на кровати): – Ты тоже считаешь, что она умерла?
И: – Нет, я считаю, что женился на круглой идиотке. Но мы могли бы пойти и убедиться. А потом, жива она или нет, я намерен спать.
Мы на цыпочках подбираемся к двери кухни. Ирвинг молча открывает дверь. Жозефина выскакивает из своей постельки, зевает, машет хвостом и выжидательно смотрит на нас, словно хочет спросить: «В чем дело?»
И: – Ладно, тащи ее в спальню.
Я: –?!
И: – Это ее первая ночь дома. Может, ей вредно спать одной. Все-таки в клинике она постоянно находилась в окружении других живых существ.
Мы все трое переходим в спальню. Жозефина вне себя от счастья. Она покрывает наши лица поцелуями и наконец устраивается у Ирвинга в сгибе локтя и засыпает.
Проходит час. Я осторожно сползаю с кровати. На этот раз мне действительно хочется пить. Ирвинг взбешен.
– Ради всего святого! У тебя что, совсем нет совести? Ты ее разбудила!
Глава 8. РАЗГРОМ
За этой незабываемой ночью последовали четыре в высшей степени насыщенные событиями недели. Я отменила все светские договоренности, предупредила своего агента, что меня ни для кого нет, и сосредоточилась на том, чтобы играть роль Флоренс Найтингейл при больной Жозефине.
Вряд ли доктор Дефо тратил столько физической энергии на уход за пятеркой дионнских близнецов, сколько я – на выхаживание трехфунтового пуделя. С новорожденным проще: вы суете ему бутылочку с соской, и он знай себе сосет молоко. А вы когда-нибудь пробовали заставить пуделя проглотить микстуру пепто-бисмола?
Вкратце процедура сводится к следующему. Вы помещаете пуделя в кухонную раковину. Одной рукой придерживаете пасть, а при помощи другой вливаете в эту пасть замечательную жидкость розового цвета. Потом все бросаете (разумеется, кроме пуделя) и обеими руками зажимаете собаке рот. Следующие несколько секунд вы стоите и беспомощно наблюдаете, как из этого рта с обеих сторон вытекает вышеупомянутая жидкость.
Рот пуделя устроен фантастическим образом. Если туда попадает то, чего хочет сам пудель, он приобретает герметичные свойства. Зато если это нечто такое, что вы хотите ему навязать, это настоящее решето. Вы решаете повторить попытку и на этот раз атакуете морду пуделя с флангов (бывалый владелец собаки чертыхнется, читая эти строки). Наклоняете его голову набок (если потребуется, прижимаете к своему колену) так, чтобы рот был закрыт, и вливаете микстуру в щель между клыками. Затем крепко зажимаете и держите не менее трех минут в таком положении. Возможно, при этом вы свернете пуделю шею. Еще через пять минут, в течение которых вы массируете ему шею и пытаетесь объяснить, что все это делается для его же блага, пудель благополучно изрыгает пепто-бисмол вам на блузку. Во всяком случае, Жози именно так и поступала.
Тем не менее, если проявить настойчивость, какая-то жалкая часть пепто-бисмола достанется пуделю. Мне пришлось смириться с розовой раковиной и тремя парами покрытых розовыми пятнами брюк, зато к концу четвертой недели Жозефина начала нормально функционировать – как спереди, так и сзади.
Счастлива сообщить, что на протяжении всех четырех недель рацион нашей крошки был никак не меньше лошадиного. Конечно, ей еще нельзя было давать обычную пищу, приходилось придерживаться диеты, рекомендованной врачом.
Но мне бы ни за что не пережить этих четырех недель, если бы не две благословенные газеты: «Нью-Йорк таймс» и «Геральд трибюн». Вообще говоря, я предпочитаю «Ньюс», «Миррор», «Джор-нэл» и «Пост». Будем смотреть правде в глаза: там работают профессионалы, которые в немалой степени скрашивают наш досуг. Только представьте, что было бы, если бы мы лишились общения с ними и были вынуждены довольствоваться Артуром Кроком и Дэвидом Лоренсом.
Но у меня не было выхода. «Таймс» и «Трибюн» идеально соответствовали площади коридора и кухни, тогда как газеты меньшего формата, постеленные на пол вместо ковров, не доставали от стены до стены и оставляли зазоры.
Весна в том году наступила довольно рано – уже в апреле. Я подолгу выстаивала у окна, любуясь свежей травкой в Центральном парке. Большего я не могла себе позволить: нашей крошке еще примерно с месяц запрещено было выходить на улицу. Сырой воздух мог нанести непоправимый ущерб ее здоровью. Мне вспомнились собственные мечты о том, как, движимые заботой о моей фигуре, мы станем вместе карабкаться на холмы. Однако нельзя сказать, что я растолстела от недостатка физических упражнений. Имея дело с пуделем, даже в помещении получаешь изрядную долю спорта. Чего стоят одни только постоянные усилия по подъему тяжестей. Моя талия стала на два дюйма тоньше. И еще у меня появился третий глаз – на затылке.
Конечно, если в ближайшем будущем вам предстоит ремонт квартиры, эти предосторожности становятся излишними и вы можете смело отправляться на прогулку, оставив пуделя одного дома. Но мы как раз недавно отремонтировали свое жилье, и я не могла позволить себе даже почистить зубы, если Жозефина не терлась возле ног.
Возможно, кто-либо спросит:
– Неужели в это время у тебя не было никаких социальных контактов, а все развлечения свелись к игре в мяч и непрерывным сражениям с пуделем?
Вот именно. Если не считать тех случаев, когда мы приглашали друзей взглянуть на наше сокровище (заведите собаку, и вы очень скоро узнаете, кто вам настоящий друг).
Когда приходят гости, необходимо соблюдать следующие правила (конечно, если вы еще сохранили тех немногих друзей, что у вас остались):
1. Как бы вы ни были увлечены разговором, ни на секунду не выпускайте пуделя из поля зрения.
2. Будьте все время начеку и не пропустите сигнал тревоги. Это может быть внезапный нырок под диван, подозрительная тишина или зловещее поскрипывание.
«Внезапный нырок под диван» может означать, что пудель оттяпал кусок сделанной из крокодиловой кожи сумочки вашей приятельницы и хочет без помех насладиться им. «Зловещее поскрипывание» не имеет никакого отношения к брошенным пуделю игрушкам или косточкам. Обычно это железные бигуди, упаковка бритвенных лезвий или флакон с перекисью.
А в «подозрительной тишине» пудель замышляет коварный налет на норковую шапку вашей гостьи или ее мужа, которую вы предусмотрительно повесили под самым потолком. Это просто поразительно, какие рекорды по прыжкам в длину и высоту вы способны ставить ради спасения от собачьих зубов шифонового шарфа какого-нибудь знакомого. И с каким пафосом убеждаете его, что дырку легко зашить (ни на минуту не забывая, что гость – не кто иной, как знаменитый голливудский репортер. Впрочем, вы не снимаетесь в кино…). При этом неоднократно повторяется, что этот шарф – подарок покойной Гертруды Лоуренс, а магазин, в котором его приобрели, пострадал при бомбежке.
Единственные доступные для Жози прогулки сводились к поездкам – при этом ее закутывали в одеяло – в клинику доктора Уайта, где она со спартанским мужеством переносила прививки. Во время этих визитов Жози познакомилась с разными врачами. Это были доктор Грей, доктор Грин и доктор Браун – не считая ее закадычного друга доктора Блэка. Но нам ни разу не посчастливилось увидеться лицом к лицу с доктором Уайтом, чья фамилия красовалась на табличке у входа. По-моему, он жил в операционной.
Однажды в конце апреля, когда столбик уличного термометра поднялся до 700 по Фаренгейту, я позвонила одному из врачей (уж не помню, на которого я напала) и поинтересовалась, нельзя ли вывести Жози в парк на кратковременную прогулку.
Ответ гласил:
– Ни в коем случае!
Я безутешно застыла у окна. Парк прямо-таки кишел пуделями.
Тогда я решила посоветоваться с Ирвингом. Он велел слушаться врача: ведь его (Ирвинга) конечной целью было вручить Флоренс Ластинг здоровую собаку. Как видите, Ирвинг всегда держит слово, особенно данное самому себе. В своем календаре он обвел красным кружочком первое июля и надписал сверху: «Калифорния» и «ДПС». Когда я спросила, что значит «ДПС», он не без удовольствия объяснил, что это «День Прощания с Собакой».
Наверное, это и подтолкнуло меня тем погожим днем взять ситуацию в свои руки. Нельзя было терять время; каждая минута становилась на вес золота. Почему все радости должны достаться сыну Флоренс? Я тоже хочу жить!
И я незамедлительно приступила к претворению мечты в действительность, торжественно объявив Жози:
– Мы идем на прогулку!
Конечно, она не могла знать, что такое «прогулка», так как ни разу не слышала этого слова. Но она сразу поняла, что затевается нечто грандиозное, а посему бросила терзать сатиновую думку и вся обратилась во внимание.
Я показала ей недавно купленный поводок (к сожалению, никто не надоумил меня приобрести инвалидную коляску). Жози подозрительно уставилась на него. Она еще не видела ничего подобного, но сразу заподозрила неладное. Она обнюхала незнакомый предмет, но прозрение так и не наступило.
Однако ради меня эта собака была готова на все, поэтому предприняла добросовестную попытку пожевать его. Я быстро надела на нее ошейник.
И вдруг это кроткое существо превратилось в разъяренную фурию. Жози каталась по полу, прыгала и пускала в ход все четыре лапы, чтобы стащить с себя ужасную петлю. Впервые за время нашего знакомства мы «разошлись во мнениях».
Я взяла ее на руки и понесла в парк, надеясь, что при виде других собак с ошейниками она сообразит, что к чему. Она и сообразила – после того как трижды едва не задохнулась. Наконец до Жозефины дошло, что ошейник и поводок со мной на другом конце как бы являются ее продолжением. Тогда Жози утихомирилась и приняла существующий порядок вещей.
Она принялась обнюхивать все подряд: скамейки, траву и даже стволы деревьев. Потом я усадила ее и попыталась объяснить, что свежая зелень имеет не только декоративное значение. Я раскошелилась на два доллара за лицензию, и это сделало Жози акционером. Парк стал ее собственностью. Она могла пользоваться травкой и прошлогодней листвой по своему желанию, при необходимости рассматривая их как заменитель «Нью-Йорк таймс». До нее не дошло. Я поняла, что нужен добрый пример, и поднесла ее к боксеру, который как раз изготовился возле мусорной урны. Это оказалось тактической ошибкой. Я рассчитывала на небольшое представление, но вместо этого была сметена ураганом. Мы с Жози в мгновение ока вознеслись на вершину холма.
Потом я дала ей посмотреть на колли, деликатно задравшего ножку возле дерева. Жози не испугалась, но сочла это зрелище отвратительной демонстрацией дурных манер. Чуточку позже она наблюдала то же самое в исполнении коккер-спаниеля и мальтийского терьера. По сравнению с боксером это были детские игрушки.
Я продержала ее на улице двадцать минут. Жози отлично провела время – и только. Едва очутившись в уединении нашей квартиры, она ринулась в кухню, к родной «Нью-Йорк таймс».
Но я ни чуточки не рассердилась. Жози – редкая умница. Я была уверена, что после нескольких прогулок «Таймс» и «Трибюн» утратят свое значение. Она бы ни за что не дала маху в парке, если бы не вопиющая агрессия со стороны боксера.
Глава 9. ГУРМАН
Когдав тот вечер Ирвинг пришел домой, я представила полный отчет о нашем походе в парк. Жози вертелась тут же и, как бы в подтверждение моих слов, виляла хвостом. Мы обе выглядели такими счастливыми, что Ирвингу пришлось признать: интуиция врача не идет ни в какое сравнение с интуицией матери. Если отвлечься от того, что на следующий день у Жозефины началась дизентерия.
Само собой, мы тотчас бросились к врачу. Он прочитал мне лекцию, а Жозефине достался новый укол в мягкое место. После чего нам снова пришлось прибегнуть к пепто-бисмолу. Его воздействие на Жозефину было поистине чудотворным: она целые сутки страдала от дизентерии, а когда после всего я ее взвесила, оказалось, что она прибавила целый фунт.
Я снова начала поглядывать в сторону парка. Даже врач преисполнился оптимизма и сказал: если в ближайшие сутки не произойдет ничего из ряда вон выходящего, можно будет высунуть нос на улицу. Я была счастлива и уверена в успехе. Ничто не предвещало подвоха. И вдруг Жозефина отказалась принимать пищу.
День был как день, такой же, как все предыдущие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21