Я включил Блэру кассету с интервью, и он в монашеской позе сидел и слушал запись: сложив руки и прижав пальцы к губам.
Когда кассета закончилась, я посетовал, что интервью вышло таким коротким.
— У меня было всего несколько минут в конце, когда я мог задать вопросы. Со всеми остальными тоже так будет? Я имею в виду — у меня всегда будет так мало времени?
— Боюсь, что да, Джеймс, — сказал он. — Они все заняты своими мыслями, а не нашим расследованием.
— Может, мне удастся еще раз поговорить с Анной Грубах, — сказал я. — Мне бы очень хотелось.
Серые глаза комиссара Блэра внезапно посуровели.
— Послушай меня, Джеймс. Выкинь Анну Грубах из головы. Ты должен понять одну вещь и все время себе об этом напоминать. Эти люди все равно что умерли. Они — не более чем трупы, еще способные разговаривать. Ни в коем случае не позволяй себе слишком любить их или ненавидеть. Может, они любопытные персонажи — но не реальнее людей, которых ты встречаешь в снах. — Голос Блэра помягчел, комиссар уже просил: — Пожалуйста, помни, что я тебе сказал — для твоего же блага. Наши профессии схожи, и эту идею мы должны принять как можно скорее. Иначе свихнемся.
Я обещал, что постараюсь сделать, как он сказал. Видимо, Блэр остался доволен. Тогда я заговорил о документе, который комиссар принес мне накануне вечером.
— Вы знаете, что в конверте, который прислал Айкен? — спросил я.
— Страницы о Празднестве Мистериум? Да, я прочитал. Ты, наверное, заметил, сколько там орфографических ошибок. В те времена не было правописания. И я уверен, Джеймс, что ты не знаком с историей слова «мистериум». Она довольно занимательна.
Блэр принялся увлеченно рассказывать о происхождении слова. Слушая, я думал, что у этого странного полицейского склад ума, как у профессоров, на чьих лекциях я засыпал в университете.
Краткая лекция комиссара Блэра о слове
(запись расшифрована дословно мною, Джеймсом Максвеллом)
« mysterium» — древнее латинское слово, происходящее от греческого, еще древнее. В античные времена оно относилось почти исключительно к некоторым тайным религиозным обрядам, в которых могли участвовать только посвященные. И квазитеологическое, квазисверхъестественное значение этого слова сохранилось по сей день.
Однако в Средние века мы обнаруживаем, что слово это начинает использоваться для драматических представлений — так называемых мистерий, то есть спектаклей-таинств. И, в силу совпадения, в тот же период слово «мистерия» — таинство — начинает использоваться для обозначения любой профессии, ремесла или искусства. Разнообразные гильдии ремесленников свободно используют это слово; фактически они же отвечают за постановку пьес-мистерий. Подмастерья, когда принимали присягу ремесла, клялись посвятить себя выбранному «таинству или искусству» — это была стандартная фраза. У каждой гильдии были свои тайны посвящения и профессиональные секреты, защищенные сложными мерами предосторожности и ритуалами. В частности, аптекари и врачи не хотели, чтобы кто-нибудь из посторонних знал формулы их эликсиров.
Разумеется, Джеймс, ты знаешь, что языковые штудии — не самая точная наука. Поэтому тебя не должно удивлять, что единого мнения по поводу происхождения слова «мистерия» нет. Некоторые филологи считают, что «мистерия» — таинство в значении «профессия, ремесло» — восходит не к латинскому «mysterium», а к другому слову — «ministerium», означающему «мастерство»; с точки зрения здравого смысла такая этимология даже предпочтительнее. Но, так или иначе, все ученые сходятся на том, что «мастерство/мистерия» и «мистерия/мастерство» — слова, чьи корни уже так тесно переплелись, что их разделить невозможно. Возьмем, например, Празднество Мистериум, о котором ты читал, — то, которое проводили в Каррике. Сюда приходили гильдии и здесь они совершали свои секретные обряды. Драма, которую они исполняли, была, безусловно, данью и ремеслам, и таинствам. Более того, вероятно, актеры выбирались из представителей разных профессий этого города; и сам Каррик, обычно служивший местом работы этих людей, на неделю становился сценой их спектакля.
* * *
Спектакль! Едва Блэр произнес это слово, я вспомнил, как буквально за несколько минут до прихода комиссара меня терзало смутное подозрение, что со дня приезда в Каррик я участвую в каком-то драматическом спектакле.
Но в основном я восхищался познаниями комиссара: он мог быть не только монахом, но и ученым.
— Я точно не знаю, Джеймс, почему Айксн хотел, чтобы ты прочел эти страницы, — сказал комиссар. — Он сам тебе расскажет об этом со временем. А пока нельзя позволить, чтобы нас отвлекали рассказы о карах, апотекарях и снадобьях, потому что они только для того и нужны — отвлекать. Тайны, которые мы с тобой приехали расследовать в Каррике, — это тайны, связанные с величайшим преступлением, и мы не вправе допустить, чтобы малейшая мелочь отвлекла наше внимание от этого преступления.
— Я хотел спросить — из чистого любопытства, — сказал я, что значат слова на титульном листе — «сегtum quia impossibile»?
— Это краткая форма еще одной латинской фразы-парадокса.
Думаю, несмотря на его собственное утверждение, Блэр был не прочь немножко похвастать своими знаниями.
— В вольном переводе это значит: то, что всегда казалось тебе невозможным, на самом деле может стать единственным решением твоей проблемы. Об этом стоит помнить в нашей профессии.
И Блэр вынул из портфеля папку.
— Я рад, если тебе понравилось то, что ты прочел, Джеймс. Я принес тебе еще кое-что. Это передал мне для тебя сегодня городовой Хогг. — Блэр вынул из папки выцветшую брошюру и старую газетную страницу.
— Вы сами это читали? — спросил я. — От них будет польза?
— Я читал; но ты должен прочесть сам и сам сделать выводы. И помни, Джеймс: не всегда существеннее всего — те ключи, что прямо перед носом. Некоторые важнейшие в жизни вещи можно увидеть только боковым зрением. Это еще один секрет нашего ремесла.
Когда комиссар Блэр ушел, я развернул газетную страницу. Она пожелтела от старости; судя по дате, статья была напечатана где-то в конце Войны. Читал я очень внимательно.
Лагеря военнопленных:Эксперимент удался
Лагерь Ноль (по соображениям безопасности я не могу сообщить его точное местонахождение) лежит в нескольких милях к северо-востоку от далекой деревушки — в тени холмов, на суровом плато торфяных болот.
В то утро я смотрел, как все пятнадцать военнопленных маршируют меж болот по дороге мимо запруды, очень популярной среди местных рыболовов. Они направлялись в угольную шахту, находящуюся всего в нескольких сотнях ярдов… Работа, для которой сюда присланы военнопленные, — заместить мужчин, работающих на шахте в мирное время. На пленниках были надеты стандартные костюмы цвета хаки — штаны и короткая куртка, едва ли подходящие для холодного утра здесь, в холмах, и при этом слишком теплые для температур, с которыми военнопленные ежедневно сталкиваются под землей.
Поразительно было видеть врага совсем вблизи и совершенно его не бояться. У большинства пленников обычные темные волосы, у одного — черная борода. Впрочем, у одного из пленников на голове потрясающая копна рыжих волос, что меня удивило: он походил на любого из нас. Некоторые — коренастые, вероятно, из крестьян; двое заметно лысеют. Но все они очень молоды.
Казалось, ни одного из них не угнетает его положение; пленники шли выпрямившись и были вполне бодры. Они маршировали ровным шагом под присмотром конвоира с винтовкой.
Я шел позади строя до самой шахты. Судя по всему, военнопленные хорошо знали распорядок: они пошли в сарай за касками, кирками и лопатами, затем промаршировали к подъемнику — конструкции с неким подобием чертова колеса на вершине. Здесь командовал местный мужчина в форме шахтера. Он приказал военнопленным зайти в клеть подъемника. Мужчины по очереди вошли и схватились за кожаные ремни на крыше. Дверь подъемника захлопнулась, колесо завращалось, трос двинулся, и люди опустились в шахту.
На поверхности продолжают работать несколько мужчин из местных. Один рассказал мне, что, спустившись на дно шахты, пленники садятся в вагонетки, которые везут их милю до угольного забоя. Там пленник, назначенный бригадиром, указывает, кому работать кирками. Остальные грузят лопатами уголь в вагонетки и отправляют его на поверхность. Один или два человека весь день ставят крепи в тоннелях и, если необходимо, тянут электрические провода.
Рабочие едят и удовлетворяют все физические нужды под землей. Курить категорически запрещено. Смена длится с семи утра до четырех часов дня. Потом военнопленные поднимаются на поверхность и возвращаются в лагерь.
Часовой вернулся со мной и показал мне пустой лагерь. Лагерь огорожен; по верху металлической сетки протянута колючая проволока. Каждые несколько ярдов над забором висят электрические фонари. Деревянная сторожевая вышка со знаком «О» (Ноль) высится над всем лагерем. За оградой стоят пять бараков-времянок. Снаружи они выкрашены в зеленый — с целью маскировки, хотя конвоир сказал мне, что ни один вражеский самолет никогда не появлялся в этих краях. В трех домиках с пузатыми печками у двери размещены спальни военнопленных. Четвертый барак, замыкающий квадрат, разделен надвое: в одной половине — уборная и душ, во второй — кухня и столовая. Пятый домик, который стоит в стороне, на юго-западе, тоже выкрашен в зеленый цвет; но его окружает белый штакетный забор. Здесь живут комендант лагеря и конвоиры.
Мой экскурсовод располагал информацией в избытке. Он сказал, что, помимо работы в шахте, военнопленные выполняют еще одну общественную функцию. Каждую неделю в определенный день их отводят в деревню. Целое утро они убирают мусор, подметают улицы, моют окна, косят газоны в Парке и помогают жителям садовничать. Затем военнопленные ужинают в разных семьях по всей деревне, по трое в каждом доме.
Конвоир сказал, что пленникам очень нравится заходить в теплый дом, мыть руки, садиться к столу, застеленному скатертью, и есть вкусную еду. Они говорили ему, что почти верят, будто они у себя на родине — свободные люди, которые пришли ужинать домой.
Здесь следует добавить, что позже я разговаривал с женщинами деревни, и они сказали, что им тоже нравится принимать у себя пленников. Те, чьи мужья находятся на чужбине, заявили, что для них это хороший повод продемонстрировать врагу традиционное для нашего Острова гостеприимство. Естественно, не все жители деревни относятся к военнопленным одинаково. Некоторые семьи отказываются иметь с ними дело.
Конвоир сказал, что военнопленные ведут себя удивительно спокойно, и никаких проблем ни разу не возникало. В сутки работают всего три конвоира: один (он сам) отводит пленников в шахту и обратно; двое несут вахту на сторожевой вышке по ночам. Местный комендант, офицер из С-на, несет здесь службу на полставки. Я спросил конвоира, каково его мнение относительно использования рабочей силы военнопленных. Он ответил, что, если спросить жителей К-ка, это «чрезвычайно удачный» эксперимент.
Имя автора статьи не указывалось. На полосе была фотография с подписью: «Пленники в Лагере Ноль». В камеру смотрели мужчины, построенные в два ряда: те, кто спереди, сидели на скамейках, второй ряд стоял. Они выглядели невинно, как футбольная команда.
Лица пленников расплывались точками газетной печати. Я отодвинул лист на вытянутую руку. Точки слились в гимнастерки, поношенные штаны и тяжелые ботинки; но лица стали еще дальше и неотличимее друг от друга. Я не мог сопоставить ни одного из мужчин.с описанием в статье. Похоже только, что у одного из пленников, стоявшего в середине заднего ряда, действительно имелась борода.
Теперь я занялся брошюрой. В ней было всего шесть страниц. На обложке значилось: «Горные Стрелки: происшествие на мосту через реку Морд»; автор — (покойный) полковник У.У.Мортон. Брошюра была выпуском «военпой» серии; на ней был штамп: «БИБЛИОТЕКА КАРРИКА, ТОЛЬКО ДЛЯ ВНУТРЕННЕГО ПОЛЬЗОВАНИЯ». Обложка абсолютно белая, но страницы поверху сильно испачканы. Я учуял слабый душок уже знакомого запаха; опустил нос к страницам — нет, не там. Я понюхал левую руку — ту, которой касалась Анна. Да, вот он где. Я принес этот запах с собой. Правой рукой я провел по волосам — там запах тоже был; он был даже на свитере.
Я встал, аккуратно снял одежду и повесил на крючок возле стенного шкафа. Затем пошел в душ, долго стоял под горячей водой и старательно тер себя мочалкой. Потом вытерся, надел пижаму и сел на деревянный стул. Свободный от заразы, я взял брошюрку и принялся читать.
Зима того года выдалась исключительно холодной по всему Континенту. В последний день марта, пасмурным и темным утром, мы собрались на площади города и приготовились идти в атаку. Ровно в восемь часов Третья армия по сигналу покинула развалины собора и городской ратуши и строем двинулась сквозь разбомбленные окраины. Через час мы оказались за городом.
Наше продвижение к берегам взбухшей реки Морд продолжалось шесть часов без остановки. Когда мы добрались до дамбы, наши люди притихли и только пристально глядели на холмы и леса, видневшиеся в полумиле за рекой, в самом тылу врага. Опустошительные годы мы терпели голод и жажду, видели, как гибнут наши друзья и товарищи, получали раны, отражали внезапные атаки, чудом избегали смерти в бесконечных засадах, обстрелах и схватках. Теперь настала наша очередь — пойти в последнюю победоносную атаку на врага.
В три часа мы подошли к мосту через реку Морд.
Мы ели горячую похлебку, пока инженерные войска обследовали конструкцию моста на предмет взрывчатки.
Мы все, офицеры и рядовые, не переставая шутили и даже поблагодарили поваров, что прежде случалось крайне редко. Мы не могли сдержать ликования. Скоро кончится Война, и мы наконец вернемся домой, на Остров.
Ровно в три тридцать нам сообщили, что мост безопасен, и Третья армия начала переправу.
Все шло гладко. Четыре бронетранспортера Горных Стрелков въехали на мост. После них, как обычно, двинулся полковой оркестр, играя наш пиброх «Люди Севера». Потом — Девятый Батальон, состоявший в основном из горцев, воинов с давними традициями. Кое-где между шеренгами ехали грузовики с боеприпасами.
Моя Рота должна была переходить мост в первых рядах, но нам поступил приказ остаться на южном берегу, в сотне ярдов вниз по реке, с зенитными орудиями. Нам предстояло охранять переправу от возможных неприятных сюрпризов с небес.
Так случилось, что наша диспозиция позволила нам во всех подробностях увидеть катастрофу.
За несколько минут мост наполнился марширующими людьми и тяжело гружеными машинами. Мы увидели, что центральный пролет моста, примерно в двести ярдов шириной, закачался, поначалу медленно и безобидно, словно пританцовывая под музыку труб. Вряд ли те, кто был на мосту, хоть что-нибудь заметили. Потом, совершенно внезапно, весь пролет изогнулся огромной змеей. Тросы, на которых висел мост, начали рваться с жуткими аккордами, что звенели у нас в ушах. Мы стояли, парализованные ужасом. В кутерьме грузовики и люди медленно сползали на сотню футов во взбухшую зимнюю реку.
Нам оставалось только стоять и смотреть. Некоторым солдатам повезло: тем, кто был в арьергарде колонны, удалось вскарабкаться на прочную часть моста. Другие поняли, что происходит, но уже лишившись надежды на спасение: их смела вниз груда их товарищей, которые были позади, и тяжелых грузовиков. Нескольким солдатам удалось ухватиться за перекладины, и они висели так некоторое время, пока руки их не ослабли и они не полетели вниз, навстречу своей смерти.
Один или двое невероятным образом пережили падение в реку и вынырнули в ледяном течении, несмотря на толстое обмундирование и вещмешки с боеприпасами. Наш командир приказал нам рассеяться по берегу и вытащить тех, кто доберется до земли. Не добрался никто.
Мы смотрели на все это с ужасом и однако же с облегчением, ибо мы сами уцелели.
Позднее майор, командовавший инженерными войсками, которые обследовали мост через реку Морд, заявил, что враг, вероятно, частично подпилил тросы. Но некоторые из его подчиненных говорили, что предупреждали майора: такие мосты не способны выдержать большие массы людей, марширующих согласно;подобное ритмичное движение вызовет разрушение структуры. Говорили, что причиной трагедии стал наш триумф — мы сами себя разбили наголову.
И еще одно прискорбное замечание: один взвод, состоящий исключительно из мужчин города Каррика, находился на центральном пролете моста, когда тот упал. У Горных Стрелков была традиция — ради поднятия боевого духа назначать земляков служить вместе. И в тот день в ледяной реке погибли девятнадцать мужчин из Каррика: катастрофа огромного масштаба для такого маленького городка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21