Речь шла только о наших профессиональных преимуществах в общении с тем или иным из них.
Так, например, предпочтение оказывалось тем фраерам, которые панически боялись венерических болезней и работали только с резиной. Они, к сожалению, встречались редко, несмотря на то, что каждая девушка на панели раньше или позже ловила какой-нибудь геморрой и, - естественно, - боялась обращаться к врачу из-за наркотиков.
Преимуществом было, если клиент с самого начала ничего особенного не хотел - только по-французски. Тогда не приходилось часами торговаться с ним. Плюсом было и относительная молодость клиента, - если он не был так отвратительно жирен, если он обращался с тобой не как с куском говна, а всё-таки как с человеком, приглашал поесть, например…
Но самым важным критерием была, конечно, платежеспособность фраера: как много денег и за какую работу можно было с него стрясти. Неудовлетворительными признавались те фраеры, которые не придерживались договоренностей и внезапно силой и угрозами пытались затащить нас в пансион, где хотели получить добавочные услуги.
Самых отмороженных мы узнавали издалека… Тех, что пытались в конце силой отнять деньги обратно, говоря, что они, мол, недовольны качеством. От таких отморозков парни страдали ещё больше, чем мы.
* * *
Так начался новый, семьдесят седьмой год. Я практически не замечала, как летит время. Лето или зима, Рождество или Новый год - для меня все дни были одинаковы.
Особенностью Рождества было, правда то, что я получала в подарок деньги, и могла позволить себе сделать на одного или двух клиентов меньше. Всё-таки праздник! Да и слава богу - практически нереально было в праздники найти клиента…
Я была будто совершенно выключена из жизни в то время. Я не задумывалась ни о чём. Я ничего не понимала и не воспринимала. Я была полностью зациклена на себе.
И я не знала, кто я. Иногда даже не знала, жива я ещё вообще или уже нет.
Почти ничего не могу вспомнить о том времени. Да там и не было ничего важного, что нужно было бы помнить. До одной субботы в конце января.
Тогда я пришла домой под утро. Не знаю почему, но у меня было очень хорошее настроение. Я легла в постель и представила себе, что я - молодая девушка, пришла с танцев, где встретила милого парня и теперь вот влюблена по уши. Да - теперь мне было хорошо только во сне, потому что там я была совершенно другой… Мне нравилось видеть себя этаким веселым тинейджером - таким же благополучным, как на рекламе «Кока-колы».
В полдень меня разбудила мама и принесла обед в постель. Она всегда приносила мне обед по воскресеньям, если я была дома, а не у Детлефа… Ну, я проглотила пару кусков… Я и вправду не могла уже есть ничего, кроме йогурта, творога и пудинга.
Отодвинув поднос, взялась за свой мешок. Мешок был весь изорван и искромсан, без ручек, повсюду дыры, потому что кроме шприца и сигарет, я запихивала туда ещё и куртку. Я была настолько ко всему равнодушна, что и не думала никогда пойти, например, взять себе новый мешок. Слишком безразлична к таким мелочам… Кое-как поднявшись, я прошаркала с мешком в обнимку в ванную - мимо мамы. Закрыла за собой дверь… В нашей семье никто, кроме меня, не закрывал дверь ванной.
Посмотрела в зеркало. Увидела там ввалившееся чужое лицо. Я уже давно не узнавала себя в зеркале. Лицо принадлежало не мне. Точно так же, как и совершенно отощавшее тело. Его я вообще не чувствовала. Оно уже не реагировало ни на боль, ни на что. Героин сделал его бесчувственным: тело не ощущало голода или даже высокой температуры. Отмечало только ломку…
Я стояла перед зеркалом и готовила. Меня особенно тянуло вмазаться, потому что сегодня у меня был просто убойный порошок… Обычный героин на рынке был белого или такого слегка коричневатого цвета, а этот мой сегодняшний порошок был серо-зелёным в яблоках. Это был особо грязный замес, но он давал без компромиссов яркий приход… Правда, страшно бил по сердцу, и поэтому нужно было быть особенно осторожным с дозировкой. Вгонишь чуть больше и - привет! Но сейчас меня пёрло, как маленькую, в предвкушения прихода.
Я воткнула иглу в вену, потянула, и шприц моментально заполнился кровью. Я пару раз профильтровала гадость, но она всё равно была страшно грязной. И поэтому это случилось… Игла забилась! Это, пожалуй, самое худшее, что может случиться с наркоманом. Героин-то уже смешался с кровью, а кровь - она быстро свёртывается!
Всё, делать нечего: деньги выброшены на ветер, так случается иногда!
Итак, игла забилась, и я не могла и капли вытрясти из машины… Нажала со всей силы, чтобы протолкнуть грязь сквозь иглу - ух, меня аж затрясло! Вот, вот - игла стала пропускать что-то! Я нажала ещё, чтобы добрать последние остатки, но иглу опять застопорило. Меня обуяла холодная ярость… Оставалось только восемь-десять секунд до прихода - а тут…! Я нажала со всей силы. Камера соскочила, и кровь разлетелась-разбрызгалась по всей в ванной…
Приход был страшен… Мне пришлось держать голову обеими руками. В сердце я чувствовала страшные спазмы. В голове грохотало, будто кто-то бил там кувалдой, кожу головы покалывало, как будто миллионом булавок. Левой рукой я не могла и пошевелить - её парализовало?
Когда я снова смогла двигаться, то первым делом взяла салфетки, чтобы смыть кровь. Кровь была повсюду в ванной: на умывальнике, на зеркале и на стенах. К счастью у нас всё было покрашено масляной краской, и брызги легко смывались. Я уже принялась за работу, но тут моя мама некстати начала ломиться в дверь, словно медведь какой-то. Она грохотала кулаками по двери и кричала: «Открой, пусти меня, почему ты вообще закрываешься! Что это за новые манеры?!» Я спокойно крикнула ей: «Заткнись, я уже выхожу». Я была на взводе: мне казалось, что она нарочно именно сейчас меня нервирует, и в полной лихорадке отмывала кровищу. Наверное, в панике я не доглядела пару кровавых брызг и оставила салфетку в раковине. Я открыла, и мама ринулась, чуть не снеся меня с ног, в ванную. Ну да ладно, ничего не предчувствуя, я думала, что ей просто нужно срочно в туалет. Я пошла с моим мешком обратно в свою комнату, легла на кровать и вытащила сигареты.
Едва я успела прикурить, мама вбежала в комнату. Она заорала: «Ты… ты… ты принимаешь наркотики!!!» Я тихо сказала: «Что за ерунда, с чего это ты взяла?» Тогда она бросилась на меня и стала заворачивать мне руки. Я не сопротивлялась.
Конечно, мама сразу же увидела свежие воронки. Схватила мой мешок и вывалила всё его содержимое на кровать… Выпал шприц, пачка табака и целая куча пустых чеков. На фольге ещё была героиновая пыльца, и когда меня начинало долбить, а порошка не было, я ногтями соскребала эту пыль и кололась этим… Теперь всё это было вывалено на койку, и, таким образом, доказательств моей наркомании было просто от пуза… Впрочем, мама допёрла ещё в ванной. Там она нашла не только брызги крови и кровавые салфетки, но и сажу на ложке, в которой я готовила. Она уже немало прочитала в газетах о героине и легко смогла разобраться во всех находках.
Ну, я не стала отпираться. Я упала без сил на пол, хотя только что вогнала себе дозняк отменного М-порошка, зарыдала и не могла произнести ни слова. Моя мама тоже не говорила особенно. Её просто трясло. Она была в шоке. Наконец она вышла из комнаты, и я слышала, как она говорит с Клаусом. Вернулась она уже относительно спокойной и спросила: «Так что же, ничего с этим сделать нельзя? Ты что же - не хочешь бросить??» Я сказала: «Мамочка, я больше ничего не хочу так сильно в этой жизни, как бросить! Честно! Верь мне! Я так хочу отколоться - да ты не представляешь!» Она сказала: «Ну, хорошо, попытаемся вместе… Я беру сейчас отпуск и смогу быть всё время с тобой, и начинаем мы прямо сегодня!» Я сказала: «Это здорово! Только вот ещё одно дело… Без Детлефа ничего не выйдет… Он мне нужен, и я ему нужна. Он тоже хочет соскочить. Мы уже давно говорили об этом, уже давно. Мы так и хотели соскакивать вместе!» Тут моя мама совершенно сошла с лица и лишь тихо спросила: «А, Детлеф, он что - тоже?» Он ведь всегда очень нравился ей, она была рада, что у меня такой хороший друг. Я ответила: «Конечно, он тоже! А ты думаешь, я бы одна это делала? Да Детлеф просто не допустил бы этого! Как же я могу теперь бросить его одного?!» Мне вдруг стало хорошо. Меня до слез радовала мысль, что теперь мы наконец-то расстанемся с этим кошмаром… Чёрт возьми, мы ведь уже давно собирались отколоться! На маму, однако, было просто страшно смотреть… Она была совершенно зелёной, и я думала, что её сейчас хватит сердечный приступ - таким ударом оказалось для неё известие, что Детлеф - наркоман. Но, думаю, она была просто потрясена тем, как легкомысленно она вела себя последние два года. Так, теперь же её одолевали сомнения. Она хотела знать, как я добывала деньги на героин…
Понятно, она быстро дорисовала себе полную картину: наркотики, панель, клиенты, сутенёры и всё такое прочее…
Я бы никогда не решилась сказать ей правду… Я солгала: «Да как-то само набиралось… Ну, просила, там, пару марок у людей. Как правило - получалось. Ну, убирала там, сям - чего ещё-то?!» Больше она не спрашивала. И было видно, как счастлива она была получить ответ, который не подтверждал её самых худших опасений. И так уж, всего, что она узнала в это воскресенье, хватило бы, чтобы свалиться с инфарктом. Мне было просто безумно жалко её, и меня мучила совесть…
Мы, в спешке одевшись, тотчас выскочили из дома, чтобы найти Детлефа… На вокзале его не оказалось. Его не было и у Акселя, и тогда вечером мы поехали к отцу Детлефа… Родители Детлефа были в разводе. Отец - мелкий служащий. И он уже давно знал, что там с Детлефом. Моя мама накинулась на него с упрёками: почему он, зная обо всём, не сказал ей ни слова. Тут его отец всхлипнул раз, всхлипнул два и чуть не разрыдался перед нами. Мысль, что его сын наркоман, а он ничего не может с этим поделать, постоянно мучила его… Ну, теперь-то он был рад, что моя мама хочет взять дело в свои руки! Он повторял всё время: «Ну, слава богу - теперь всё будет в порядке».
Папаша Детлефа обладал огромной коллекцией снотворных и успокаивающих средств, и я немедля реквизировала у него все эти препараты, сказав, что у нас нет валерона, и что выход без валерона будет зверски мучителен. Домой мы уехали с пятью упаковками мандракса, пачкой геметрина и горой валиума. Ещё по пути в метро мне пришлось закинуться целой пригоршней таблеток, так как ломка уже начиналась. Таблетки хорошо взяли, и я проспала всю ночь напролёт…
Утром Детлеф стоял в моей комнате. Отец нашёл его сразу после нашего ухода.
Детлефа уже круто гнуло, и меня сильно удивило, что он всё-таки не вмазался где-то по пути, а пришёл ко мне переломаться. Какой он всё-таки классный, подумала я! Он же наверняка знал, что у меня нет героина и быть не может. Детлеф сказал, что хочет быть вровень со мной, когда мы начнём.
Детлеф, как и я, действительно хотел бросить всё это. И теперь мы даже радовались, что дело обернулось таким образом. У нас не было ровным счётом никакого понятия - как и у наших родителей, впрочем, - что это полный бред, если двое дружбанов-наркоманов пытаются вдвоём слезть с иглы. Потому что рано или поздно один из них начинает снова, и второй колеблется только пока не узнает, что его друг вмазался. То есть, мы-то, возможно, и знали об этом, но предпочитали строить иллюзии. Нам всё время казалось, что у нас с Детлефом всё по-другому, чем у других. Да, в конце концов, мы не хотели ничего делать по одиночке, Детлеф и я!
До обеда мы держались на пилюлях в общем-то неплохо. Мы разговаривали друг с другом, рисовали себе нашу жизнь после откола розовыми красками и обещали друг другу стойко держаться в ближайшие дни. Несмотря на начинающиеся боли, мы были счастливы вместе, сидя у меня в комнате.
А днём это началось… Мы беспрерывно глотали таблетки и заливали их вином в огромных количествах, но ничего не помогало. Внезапно я почувствовала, что мои ноги совершенно не подчиняются мне. В подколенных впадинах было страшное давление, я боялась, что вены просто не выдержат и порвутся. Я легла на пол и вытянула ноги. Я пыталась то напрячь их, то расслабить, но мускулы просто не слушались меня. Тогда я руками прислонила ноги к шкафу… Это было ошибкой, потому что там они оставались несколько часов. Я просто не могла оторвать их от стенки шкафа. Я извивалась и каталась по всему полу, но ноги так и оставались на шкафу, как приклеенные.
Я совершенно взмокла от ледяного пота. Я тряслась и замёрзала, и этот пот лил по всему лицу, заливая глаза. Вонял он ужасно! Я понимала, что этот вонючий яд, которым было полно моё тело, выходит теперь наружу, и мне казалось, что я присутствую при изгнании чертей из себя самой…
Детлефу было ещё хуже. Он был в полной отключке в смысле головы. Трясся от холода, но вдруг снял свой пуловер и сел на стул около окна. Его ноги были в постоянном движении. Он будто бежал, сидя на стуле и мёртвой хваткой схватившись за его ножки. Его ноги, тонкие, как карандаши, в страшных конвульсиях постоянно ходили взад и вперёд. Каждую секунду он вытирал пот с лица, но пот этот лил литрами. Детлеф страшно кричал, извиваясь, как угорь и просто корчился от боли. Спазмы желудка. Это было похоже на агонию.
От Детлефа воняло ещё хуже, чем от меня, и в крохотной комнате нечем было дышать. Я часто слышала о том, как разрушается наркоманская дружба после удачного откола. Я думала, что всё равно люблю его - даже сейчас!
Детлефа вдруг оторвало от стула, он как-то добрался до зеркала в моей комнате, и уставившись в него, сказал: «Всё: я не выдержу! Я не перенесу этого! Нет, я просто не могу!» Я не отвечала. У меня не было ни капли сил, чтобы хоть как-то придать ему мужества. Я просто заставила себя не думать так же, как он, и попыталась сконцентрироваться на каком-то глупейшем романе ужасов, лихорадочно перелистывала и рвала страницы газеты. Язык и горло пересохли до невозможности, рот при этом был полон какой-то едкой слюны. Я всё не могла её сглотнуть и зашлась в кашле. Чем судорожнее я старалась проглотить эту слюну, тем сильнее становился кашель, и вскоре этот кашель уже вообще не прекращался ни на секунду - я не могла дышать. Потом меня стошнило. Прямо на ковёр. Я блевала какой-то белой пеной. Я подумала, что меня рвёт прямо как мою собаку, если та обожрётся травой. Потом я вспомнила, что никакой собаки у меня уже нет… Кашель и рвота не прекращались.
Всё это время мама была в гостиной. Выглядела совершенно растерянной и беспомощной и не отваживалась зайти к нам в комнату. Каждые пять минут она выбегала в универмаг и приносила нам что-то, что мы даже не могли проглотить.
Наконец, она принесла солодовые леденцы, и именно они помогли мне. Кашель прекратился. Мама убрала всю блевотину с ковра. Она была очень мила, а я не могла даже спасибо сказать… Вдруг разом подействовали все эти килограммы колес - я же сожрала пять таблеток валиума, две мандракса и догнала всё это бутылкой вина!
Нормальный человек после такого продрых бы пару дней точно, не вставая с кровати, но моё тело было настолько загажено, что практически не реагировало на яд. Тело стало только немного спокойнее и улеглось на кровать. Около кровати поставили тахту, на ней уже лежал Детлеф. Мы не касались друг друга. Каждый был занят собой. Я была в каком-то полуобморочном состоянии. Я спала и в то же время знала, что сплю и всё равно чувствую все эти проклятые боли. Полусон перемежался полубодрствованием. Мне казалось, что мозг мой совершенно обнажён, и любой может прочитать все мои самые грязные мысли, и что теперь-то мама увидит, что за омерзительный кусок говна её дочь. Я ненавидела своё тело. Я была бы рада, если бы оно просто сдохло!
На сон грядущий я заглотила ещё пару таблеток. Нормальному живому существу этого хватило бы, чтобы навсегда откинуть копыта - я же только пару часиков вздремнула. Мне приснилось, что я собака, с которой все обходились очень ласково, а потом вдруг заперли в клетку и замучили до смерти. Ночью я проснулась оттого, что Детлеф махал руками, как вертолёт и больно бился при этом. Горел свет. Рядом с кроватью стояла миска с водой и лежала тряпочка - мама принесла! Я стёрла пот с лица и посмотрела на Детлефа.
Детлеф сучил ногами, будто ехал на велосипеде. Всё его тело лихорадочно двигалось, хотя казалось, что он крепко спит. Он часто и сильно бил себя, взмахивая руками.
Мне стало немного лучше. Появились силы вытереть грязь с его лица. Он ничего не почувствовал, а я знала, что и сейчас люблю его, как сумасшедшая. И когда позже я опять задремала, то почувствовала в полусне, как он меня обнимает и гладит мои волосы.
На следующее утро нам стало значительно лучше. Старое наркушеское правило, что второй день выхода - самый сложный, не сработало в нашем случае. Но это же был наш первый откол, и он всегда только наполовину так ужасен, как все последующие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Так, например, предпочтение оказывалось тем фраерам, которые панически боялись венерических болезней и работали только с резиной. Они, к сожалению, встречались редко, несмотря на то, что каждая девушка на панели раньше или позже ловила какой-нибудь геморрой и, - естественно, - боялась обращаться к врачу из-за наркотиков.
Преимуществом было, если клиент с самого начала ничего особенного не хотел - только по-французски. Тогда не приходилось часами торговаться с ним. Плюсом было и относительная молодость клиента, - если он не был так отвратительно жирен, если он обращался с тобой не как с куском говна, а всё-таки как с человеком, приглашал поесть, например…
Но самым важным критерием была, конечно, платежеспособность фраера: как много денег и за какую работу можно было с него стрясти. Неудовлетворительными признавались те фраеры, которые не придерживались договоренностей и внезапно силой и угрозами пытались затащить нас в пансион, где хотели получить добавочные услуги.
Самых отмороженных мы узнавали издалека… Тех, что пытались в конце силой отнять деньги обратно, говоря, что они, мол, недовольны качеством. От таких отморозков парни страдали ещё больше, чем мы.
* * *
Так начался новый, семьдесят седьмой год. Я практически не замечала, как летит время. Лето или зима, Рождество или Новый год - для меня все дни были одинаковы.
Особенностью Рождества было, правда то, что я получала в подарок деньги, и могла позволить себе сделать на одного или двух клиентов меньше. Всё-таки праздник! Да и слава богу - практически нереально было в праздники найти клиента…
Я была будто совершенно выключена из жизни в то время. Я не задумывалась ни о чём. Я ничего не понимала и не воспринимала. Я была полностью зациклена на себе.
И я не знала, кто я. Иногда даже не знала, жива я ещё вообще или уже нет.
Почти ничего не могу вспомнить о том времени. Да там и не было ничего важного, что нужно было бы помнить. До одной субботы в конце января.
Тогда я пришла домой под утро. Не знаю почему, но у меня было очень хорошее настроение. Я легла в постель и представила себе, что я - молодая девушка, пришла с танцев, где встретила милого парня и теперь вот влюблена по уши. Да - теперь мне было хорошо только во сне, потому что там я была совершенно другой… Мне нравилось видеть себя этаким веселым тинейджером - таким же благополучным, как на рекламе «Кока-колы».
В полдень меня разбудила мама и принесла обед в постель. Она всегда приносила мне обед по воскресеньям, если я была дома, а не у Детлефа… Ну, я проглотила пару кусков… Я и вправду не могла уже есть ничего, кроме йогурта, творога и пудинга.
Отодвинув поднос, взялась за свой мешок. Мешок был весь изорван и искромсан, без ручек, повсюду дыры, потому что кроме шприца и сигарет, я запихивала туда ещё и куртку. Я была настолько ко всему равнодушна, что и не думала никогда пойти, например, взять себе новый мешок. Слишком безразлична к таким мелочам… Кое-как поднявшись, я прошаркала с мешком в обнимку в ванную - мимо мамы. Закрыла за собой дверь… В нашей семье никто, кроме меня, не закрывал дверь ванной.
Посмотрела в зеркало. Увидела там ввалившееся чужое лицо. Я уже давно не узнавала себя в зеркале. Лицо принадлежало не мне. Точно так же, как и совершенно отощавшее тело. Его я вообще не чувствовала. Оно уже не реагировало ни на боль, ни на что. Героин сделал его бесчувственным: тело не ощущало голода или даже высокой температуры. Отмечало только ломку…
Я стояла перед зеркалом и готовила. Меня особенно тянуло вмазаться, потому что сегодня у меня был просто убойный порошок… Обычный героин на рынке был белого или такого слегка коричневатого цвета, а этот мой сегодняшний порошок был серо-зелёным в яблоках. Это был особо грязный замес, но он давал без компромиссов яркий приход… Правда, страшно бил по сердцу, и поэтому нужно было быть особенно осторожным с дозировкой. Вгонишь чуть больше и - привет! Но сейчас меня пёрло, как маленькую, в предвкушения прихода.
Я воткнула иглу в вену, потянула, и шприц моментально заполнился кровью. Я пару раз профильтровала гадость, но она всё равно была страшно грязной. И поэтому это случилось… Игла забилась! Это, пожалуй, самое худшее, что может случиться с наркоманом. Героин-то уже смешался с кровью, а кровь - она быстро свёртывается!
Всё, делать нечего: деньги выброшены на ветер, так случается иногда!
Итак, игла забилась, и я не могла и капли вытрясти из машины… Нажала со всей силы, чтобы протолкнуть грязь сквозь иглу - ух, меня аж затрясло! Вот, вот - игла стала пропускать что-то! Я нажала ещё, чтобы добрать последние остатки, но иглу опять застопорило. Меня обуяла холодная ярость… Оставалось только восемь-десять секунд до прихода - а тут…! Я нажала со всей силы. Камера соскочила, и кровь разлетелась-разбрызгалась по всей в ванной…
Приход был страшен… Мне пришлось держать голову обеими руками. В сердце я чувствовала страшные спазмы. В голове грохотало, будто кто-то бил там кувалдой, кожу головы покалывало, как будто миллионом булавок. Левой рукой я не могла и пошевелить - её парализовало?
Когда я снова смогла двигаться, то первым делом взяла салфетки, чтобы смыть кровь. Кровь была повсюду в ванной: на умывальнике, на зеркале и на стенах. К счастью у нас всё было покрашено масляной краской, и брызги легко смывались. Я уже принялась за работу, но тут моя мама некстати начала ломиться в дверь, словно медведь какой-то. Она грохотала кулаками по двери и кричала: «Открой, пусти меня, почему ты вообще закрываешься! Что это за новые манеры?!» Я спокойно крикнула ей: «Заткнись, я уже выхожу». Я была на взводе: мне казалось, что она нарочно именно сейчас меня нервирует, и в полной лихорадке отмывала кровищу. Наверное, в панике я не доглядела пару кровавых брызг и оставила салфетку в раковине. Я открыла, и мама ринулась, чуть не снеся меня с ног, в ванную. Ну да ладно, ничего не предчувствуя, я думала, что ей просто нужно срочно в туалет. Я пошла с моим мешком обратно в свою комнату, легла на кровать и вытащила сигареты.
Едва я успела прикурить, мама вбежала в комнату. Она заорала: «Ты… ты… ты принимаешь наркотики!!!» Я тихо сказала: «Что за ерунда, с чего это ты взяла?» Тогда она бросилась на меня и стала заворачивать мне руки. Я не сопротивлялась.
Конечно, мама сразу же увидела свежие воронки. Схватила мой мешок и вывалила всё его содержимое на кровать… Выпал шприц, пачка табака и целая куча пустых чеков. На фольге ещё была героиновая пыльца, и когда меня начинало долбить, а порошка не было, я ногтями соскребала эту пыль и кололась этим… Теперь всё это было вывалено на койку, и, таким образом, доказательств моей наркомании было просто от пуза… Впрочем, мама допёрла ещё в ванной. Там она нашла не только брызги крови и кровавые салфетки, но и сажу на ложке, в которой я готовила. Она уже немало прочитала в газетах о героине и легко смогла разобраться во всех находках.
Ну, я не стала отпираться. Я упала без сил на пол, хотя только что вогнала себе дозняк отменного М-порошка, зарыдала и не могла произнести ни слова. Моя мама тоже не говорила особенно. Её просто трясло. Она была в шоке. Наконец она вышла из комнаты, и я слышала, как она говорит с Клаусом. Вернулась она уже относительно спокойной и спросила: «Так что же, ничего с этим сделать нельзя? Ты что же - не хочешь бросить??» Я сказала: «Мамочка, я больше ничего не хочу так сильно в этой жизни, как бросить! Честно! Верь мне! Я так хочу отколоться - да ты не представляешь!» Она сказала: «Ну, хорошо, попытаемся вместе… Я беру сейчас отпуск и смогу быть всё время с тобой, и начинаем мы прямо сегодня!» Я сказала: «Это здорово! Только вот ещё одно дело… Без Детлефа ничего не выйдет… Он мне нужен, и я ему нужна. Он тоже хочет соскочить. Мы уже давно говорили об этом, уже давно. Мы так и хотели соскакивать вместе!» Тут моя мама совершенно сошла с лица и лишь тихо спросила: «А, Детлеф, он что - тоже?» Он ведь всегда очень нравился ей, она была рада, что у меня такой хороший друг. Я ответила: «Конечно, он тоже! А ты думаешь, я бы одна это делала? Да Детлеф просто не допустил бы этого! Как же я могу теперь бросить его одного?!» Мне вдруг стало хорошо. Меня до слез радовала мысль, что теперь мы наконец-то расстанемся с этим кошмаром… Чёрт возьми, мы ведь уже давно собирались отколоться! На маму, однако, было просто страшно смотреть… Она была совершенно зелёной, и я думала, что её сейчас хватит сердечный приступ - таким ударом оказалось для неё известие, что Детлеф - наркоман. Но, думаю, она была просто потрясена тем, как легкомысленно она вела себя последние два года. Так, теперь же её одолевали сомнения. Она хотела знать, как я добывала деньги на героин…
Понятно, она быстро дорисовала себе полную картину: наркотики, панель, клиенты, сутенёры и всё такое прочее…
Я бы никогда не решилась сказать ей правду… Я солгала: «Да как-то само набиралось… Ну, просила, там, пару марок у людей. Как правило - получалось. Ну, убирала там, сям - чего ещё-то?!» Больше она не спрашивала. И было видно, как счастлива она была получить ответ, который не подтверждал её самых худших опасений. И так уж, всего, что она узнала в это воскресенье, хватило бы, чтобы свалиться с инфарктом. Мне было просто безумно жалко её, и меня мучила совесть…
Мы, в спешке одевшись, тотчас выскочили из дома, чтобы найти Детлефа… На вокзале его не оказалось. Его не было и у Акселя, и тогда вечером мы поехали к отцу Детлефа… Родители Детлефа были в разводе. Отец - мелкий служащий. И он уже давно знал, что там с Детлефом. Моя мама накинулась на него с упрёками: почему он, зная обо всём, не сказал ей ни слова. Тут его отец всхлипнул раз, всхлипнул два и чуть не разрыдался перед нами. Мысль, что его сын наркоман, а он ничего не может с этим поделать, постоянно мучила его… Ну, теперь-то он был рад, что моя мама хочет взять дело в свои руки! Он повторял всё время: «Ну, слава богу - теперь всё будет в порядке».
Папаша Детлефа обладал огромной коллекцией снотворных и успокаивающих средств, и я немедля реквизировала у него все эти препараты, сказав, что у нас нет валерона, и что выход без валерона будет зверски мучителен. Домой мы уехали с пятью упаковками мандракса, пачкой геметрина и горой валиума. Ещё по пути в метро мне пришлось закинуться целой пригоршней таблеток, так как ломка уже начиналась. Таблетки хорошо взяли, и я проспала всю ночь напролёт…
Утром Детлеф стоял в моей комнате. Отец нашёл его сразу после нашего ухода.
Детлефа уже круто гнуло, и меня сильно удивило, что он всё-таки не вмазался где-то по пути, а пришёл ко мне переломаться. Какой он всё-таки классный, подумала я! Он же наверняка знал, что у меня нет героина и быть не может. Детлеф сказал, что хочет быть вровень со мной, когда мы начнём.
Детлеф, как и я, действительно хотел бросить всё это. И теперь мы даже радовались, что дело обернулось таким образом. У нас не было ровным счётом никакого понятия - как и у наших родителей, впрочем, - что это полный бред, если двое дружбанов-наркоманов пытаются вдвоём слезть с иглы. Потому что рано или поздно один из них начинает снова, и второй колеблется только пока не узнает, что его друг вмазался. То есть, мы-то, возможно, и знали об этом, но предпочитали строить иллюзии. Нам всё время казалось, что у нас с Детлефом всё по-другому, чем у других. Да, в конце концов, мы не хотели ничего делать по одиночке, Детлеф и я!
До обеда мы держались на пилюлях в общем-то неплохо. Мы разговаривали друг с другом, рисовали себе нашу жизнь после откола розовыми красками и обещали друг другу стойко держаться в ближайшие дни. Несмотря на начинающиеся боли, мы были счастливы вместе, сидя у меня в комнате.
А днём это началось… Мы беспрерывно глотали таблетки и заливали их вином в огромных количествах, но ничего не помогало. Внезапно я почувствовала, что мои ноги совершенно не подчиняются мне. В подколенных впадинах было страшное давление, я боялась, что вены просто не выдержат и порвутся. Я легла на пол и вытянула ноги. Я пыталась то напрячь их, то расслабить, но мускулы просто не слушались меня. Тогда я руками прислонила ноги к шкафу… Это было ошибкой, потому что там они оставались несколько часов. Я просто не могла оторвать их от стенки шкафа. Я извивалась и каталась по всему полу, но ноги так и оставались на шкафу, как приклеенные.
Я совершенно взмокла от ледяного пота. Я тряслась и замёрзала, и этот пот лил по всему лицу, заливая глаза. Вонял он ужасно! Я понимала, что этот вонючий яд, которым было полно моё тело, выходит теперь наружу, и мне казалось, что я присутствую при изгнании чертей из себя самой…
Детлефу было ещё хуже. Он был в полной отключке в смысле головы. Трясся от холода, но вдруг снял свой пуловер и сел на стул около окна. Его ноги были в постоянном движении. Он будто бежал, сидя на стуле и мёртвой хваткой схватившись за его ножки. Его ноги, тонкие, как карандаши, в страшных конвульсиях постоянно ходили взад и вперёд. Каждую секунду он вытирал пот с лица, но пот этот лил литрами. Детлеф страшно кричал, извиваясь, как угорь и просто корчился от боли. Спазмы желудка. Это было похоже на агонию.
От Детлефа воняло ещё хуже, чем от меня, и в крохотной комнате нечем было дышать. Я часто слышала о том, как разрушается наркоманская дружба после удачного откола. Я думала, что всё равно люблю его - даже сейчас!
Детлефа вдруг оторвало от стула, он как-то добрался до зеркала в моей комнате, и уставившись в него, сказал: «Всё: я не выдержу! Я не перенесу этого! Нет, я просто не могу!» Я не отвечала. У меня не было ни капли сил, чтобы хоть как-то придать ему мужества. Я просто заставила себя не думать так же, как он, и попыталась сконцентрироваться на каком-то глупейшем романе ужасов, лихорадочно перелистывала и рвала страницы газеты. Язык и горло пересохли до невозможности, рот при этом был полон какой-то едкой слюны. Я всё не могла её сглотнуть и зашлась в кашле. Чем судорожнее я старалась проглотить эту слюну, тем сильнее становился кашель, и вскоре этот кашель уже вообще не прекращался ни на секунду - я не могла дышать. Потом меня стошнило. Прямо на ковёр. Я блевала какой-то белой пеной. Я подумала, что меня рвёт прямо как мою собаку, если та обожрётся травой. Потом я вспомнила, что никакой собаки у меня уже нет… Кашель и рвота не прекращались.
Всё это время мама была в гостиной. Выглядела совершенно растерянной и беспомощной и не отваживалась зайти к нам в комнату. Каждые пять минут она выбегала в универмаг и приносила нам что-то, что мы даже не могли проглотить.
Наконец, она принесла солодовые леденцы, и именно они помогли мне. Кашель прекратился. Мама убрала всю блевотину с ковра. Она была очень мила, а я не могла даже спасибо сказать… Вдруг разом подействовали все эти килограммы колес - я же сожрала пять таблеток валиума, две мандракса и догнала всё это бутылкой вина!
Нормальный человек после такого продрых бы пару дней точно, не вставая с кровати, но моё тело было настолько загажено, что практически не реагировало на яд. Тело стало только немного спокойнее и улеглось на кровать. Около кровати поставили тахту, на ней уже лежал Детлеф. Мы не касались друг друга. Каждый был занят собой. Я была в каком-то полуобморочном состоянии. Я спала и в то же время знала, что сплю и всё равно чувствую все эти проклятые боли. Полусон перемежался полубодрствованием. Мне казалось, что мозг мой совершенно обнажён, и любой может прочитать все мои самые грязные мысли, и что теперь-то мама увидит, что за омерзительный кусок говна её дочь. Я ненавидела своё тело. Я была бы рада, если бы оно просто сдохло!
На сон грядущий я заглотила ещё пару таблеток. Нормальному живому существу этого хватило бы, чтобы навсегда откинуть копыта - я же только пару часиков вздремнула. Мне приснилось, что я собака, с которой все обходились очень ласково, а потом вдруг заперли в клетку и замучили до смерти. Ночью я проснулась оттого, что Детлеф махал руками, как вертолёт и больно бился при этом. Горел свет. Рядом с кроватью стояла миска с водой и лежала тряпочка - мама принесла! Я стёрла пот с лица и посмотрела на Детлефа.
Детлеф сучил ногами, будто ехал на велосипеде. Всё его тело лихорадочно двигалось, хотя казалось, что он крепко спит. Он часто и сильно бил себя, взмахивая руками.
Мне стало немного лучше. Появились силы вытереть грязь с его лица. Он ничего не почувствовал, а я знала, что и сейчас люблю его, как сумасшедшая. И когда позже я опять задремала, то почувствовала в полусне, как он меня обнимает и гладит мои волосы.
На следующее утро нам стало значительно лучше. Старое наркушеское правило, что второй день выхода - самый сложный, не сработало в нашем случае. Но это же был наш первый откол, и он всегда только наполовину так ужасен, как все последующие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34