А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Ник снял рубашку и потянулся к ней.
– Я люблю тебя, Мэгги. Я хочу жениться на тебе. Мы принадлежим друг другу. Я больше не могу с этим бороться. Не хочу знать того, что ты чужая жена… – прорычал он, находя ее рот, – если ты любишь меня, я перенесу что угодно. Скажи мне, Мэгги. Скажи, что я не ошибаюсь.
– Нет…
Он неправильно понял ее отрицание. Эта откинутая назад голова… эта пылающая в глазах мука… Если бы Мэгги сомневалась в страсти его слов и тела, страх в его взгляде не оставил бы в ней сомнений. Ник Фортуна принадлежит ей.
– Нет, ты не ошибаешься. Я люблю тебя. Ник, люблю больше, чем могла себе вообразить… – Она захлебнулась в его поцелуе.
Изящные черные кожаные перчатки обхватили бугристые плечи, чтобы удержать тело, запрокинувшееся под яростным напором мужских губ. Прикосновение было спичкой, внесенной в бензиновые пары. Вся его фигура содрогнулась, твердое бедро раздвинуло ее ноги, задирая короткую юбку белого в черный горошек костюма, летнего кусочка эфемерной ткани, позволявшей ей чувствовать каждый его мускул. Но даже в порыве страсти Мэгги понимала, что задолжала ему право на принципы. Они важны для него, они – составная часть его натуры. Ему нужно знать, что и Мэгги уважает их.
– Ник… он мне не муж…
– Кто? – Его руки были уже на бедрах под тонкой юбкой, и пластырь на пальцах составлял резкий контраст с шелком его прикосновений.
– Финн. Мы больше не женаты. Я для этого летала в Америку с Томасом. Я… у меня в сумочке документы.
Забытая сумочка лежала на полу с первого мгновения их объятий. Рот Ника застыл на ее шее. Он медленно отвел голову.
– Вы разведены? – хрипло спросил он.
Точность терминов не имела большого значения в эту минуту. Мэгги кивнула, всматриваясь в его застывшие глаза.
– Мы никогда не были женаты по-настоящему.
Понимаешь, Финн и я…
Он не дал ей закончить. Сознание того, что теперь она всецело принадлежит ему, унесло остатки самообладания… и она с радостью подчинилась ему.
Первый раз оказался не совсем таким, как представлялось Мэгги. Не было долгой, томной любовной игры, не было робко просыпающейся женской силы, не было боли первого вторжения в ее тело. Не было ничего, кроме гула крови в венах, всесокрушающего напора мужского желания, жадной страсти, которая росла, и росла, и росла, пока упоительное ощущение тугой полноты не взорвалось в неописуемо сладостной разрядке любовного напряжения, самозабвенных мужских стонах и волшебном содрогании двух слившихся тел, когда его наслаждение достигло своего пика. А после они оба лежали обессиленные.
– Извини, – прошептал он, дрожащей рукой гладя ей влажный лоб. – Я сделал тебе больно? Я не мог остановиться. Твой вкус был как виски для алкоголика.
– Он попытался освободить ее от давящей массы своего тела.
– Нет… не уходи от меня! – вскрикнула она, обвивая руками его литой, мускулистый торс.
– Никогда, – пообещал он, целуя крошечное красное пятнышко на ее груди, щекоча носом бархатистую нижнюю сторону кремового холмика. Заметив краем глаза одежду, разбросанную вокруг на полу, он покаянно улыбнулся. – Не так я хотел. Я мечтал нежными поцелуями и словами любви завлечь тебя в постель. А вместо этого сорвал одежду, как маньяк, и взял тебя на полу.
– Это не ты, а я.
– Я заметил, – хрипло сказал он, и глаза Мэгги расширились, когда она почувствовала, как плоть его, все еще покоящаяся в ней, набухает и твердеет.
Дрожь возбуждения, ушедшая вместе со сладкой болью, снова родилась в ее теле. Она вскрикнула, когда он вдруг отпрянул, и Ник рассмеялся ее огорчению. – Ну уж нет. На этот раз мы сделаем это как следует, – сказал он, легко поднимая ее и кладя на широкую кровать, где она тут же раскапризничалась, наслаждаясь новой властью. Она могла заставить этого большого, сильного мужчину дрожать, как котенка, в ожидании милостивого прикосновения ее руки.
– Белые простыни? Какое разочарование, – поддразнила она, проводя рукой по белоснежному хрустящему льну под винного цвета пуховым одеялом.
– Не под тобой. – Он присоединился к ее игре, наслаждаясь тем, как она радуется, встречая его мужскую силу. – Это не единственная моя фантазия.
Есть и другие. И у нас будет время, чтобы испробовать их все. – Он по-хозяйски обхватил ладонью ее грудь. – Жаль, что у меня только одна рука.
Некоторые из моих фантазий требуют чуть большей тонкости, чем я могу позволить себе сейчас.
– Ты хочешь сказать… бывает и по-другому? – вырвалось у нее, и Мэгги покраснела. Ник не сказал ничего напрямик относительно ее девственности, лишь попросил прощения за то, что так яростно овладел ею. Сознание собственной неопытности смущало Мэгги. Он был очень деликатен, не забрасывал вопросами на щекотливую тему, и она оценила эту чуткость. Смущенно избегая его взгляда, она посмотрела на свои руки. – Мои перчатки! Я забыла снять их!
Он взглянул на нее как-то странно и взял левую руку, остановив торопливое движение.
– Мне понравилось… ощущение кожи, гладящей меня, держащей меня…
Она покраснела еще гуще. Наверное, ему была бы неприятна уродливая кожа в рубцах. Будто прочитав ее мысли, Ник снял перчатку, игнорируя слабую попытку помешать ему. Забинтованной рукой он повернул ее голову к себе и очень осторожно начал гладить ее кожу кончиками пальцев перчатки. Он провел линию от ключицы до бедра, описывая шаловливые круги у грудей, пока они не набухли до боли, не пропустил ни одного дюйма трепещущего живота и завершил легчайшим прикосновением к живой драгоценности, которую так воспел когда-то.
Мэгги ахнула, изогнувшись всем телом.
– И тебе это тоже нравится, – сказал он, ловя ее взгляд потемневшими глазами. – Тебе нравится все, что я с тобой делаю. Не стесняйся меня, Мэгги, не прячься, совсем ничего не прячь. – Перчатка снова пустилась в путь, но теперь тверже, ощутимей, гладя и возбуждая ее тело, пока оно не забилось в его руках, и Ник прижал его к себе и держал крепко, пока не унялась дрожь, а потом взял ее израненную руку и обвил ею впечатляющее доказательство своего желания. – Мне нужно знать все: каждое ощущение, каждый страх… чтобы и я мог разделить их. Ничто в тебе не может вызвать у меня отвращения. Я люблю тебя такой, какая ты есть…
Мэгги поняла. Ник решил, что она из стеснительности оставила перчатки, и пытался переубедить ее самым наглядным способом. Она чуть не заплакала от открывшейся глубины его любви и чуткости, но вместо этого ответила ему тем же и столь же наглядно, с благодарностью приняв в себя его дар и откровенно выразив свое блаженство.
Упоительный день продолжался. Солнечное утро превратилось в золотой день и матовых тонов вечер. Их диалог был преимущественно безмолвным, потому что в словах не было надобности, а окружающий мир перестал существовать. Звонил телефон, но они не обращали внимания. Они занимались любовью, принимали душ и снова занимались любовью; засыпали лишь для того, чтобы проснуться с общей жаждой нового праздника страсти.
Солнце уже близилось к горизонту, когда они очнулись от своего долгого забытья. Они лежали, нежно сплетясь телами, на давно уже не девственных простынях, когда телефон у кровати зазвонил снова, и Ник со стоном лениво потянулся к трубке.
По крайней мере был звук телефонного звонка. Откуда было знать Мэгги, что это колокол, звонящий по их прекрасному дню?
Говорил детектив из частного агентства. И пока Мэгги сворачивалась в клубочек под жестким изгибом его спины. Ник Фортуна узнал, что его дочь только что сбежала с бывшим мужем его любовницы.
Глава 10
Мэгги уставилась в тарелку, не веря своим глазам. Совершенно непривычная картина. Яичница с беконом и жаренный соломкой картофель. Запретные лакомства.
– Что это? – в ужасе спросила она.
– Еда, – пояснил Сэм. – Помните? Та штука, что мы едим для поддержания жизни – если хотим жить, конечно. Вы сказали, что ничего не ели после самолета. Значит, больше тридцати шести часов.
Если это станет лекарством от ее несчастья – она пропала. Мэгги взглянула еще раз на красующееся перед носом искушение, прижала руку ко рту и побежала в ванную.
– Это не то, что я подумал? – осторожно спросил Сэм, когда она вернулась.
– Нет, я не беременна, – уверенно сказала Мэгги. И не буду, добавила она про себя. Даже в тот первый лихорадочный раз Ник нашел мгновение, чтобы предохранить ее… или себя? Мало ли что можно подцепить у доступной шлюхи!
Он не знал… и даже после этого не понял! Кем надо быть, чтобы не заметить, что лишил невинности девственницу?
– Я просто спросил, – сказал Сэм, заботливо глядя на ее понурую фигуру. Расскажете или мне и дальше строить догадки?
– Почему, Сэм?.. Почему они вот так сбежали, не сказав мне? – ответила она усталым вопросом на его вопрос. – Думаешь, потому, что знали о детективе? Но они же должны понимать, что, как только обратятся за брачным свидетельством, шило вылезет из мешка! И как они его получили? Ведь Лори еще несовершеннолетняя!
Сэм кашлянул.
– Все решил мгновенный импульс, и на самом деле, мне кажется, идея принадлежала Лори. Она добилась свидетельства. Думаю, она чувствовала… то есть мы все понимали, что что-то происходит между вами и Фортуной… Думаю, она хотела отблагодарить вас за самоотверженность, развязав вам руки.
Мэгги застонала.
– Точнее было бы сказать: связав меня по рукам и ногам.
– Вы любите его, Мэгги? А он?
– Господи, я не знаю, – мрачно сказала она. – Все так запуталось. Как может он после всего этого любить меня! А когда узнает, что Лори беременна!.. – Она снова остро ощутила, как рушатся ее мечты. Слезы, которые она безуспешно призывала всю ночь, вдруг брызнули из глаз, и она упала в надежные руки Сэма.
Она видела Ника в ярости, но не готова была увидеть высеченного из камня человека, в которого он превратился после проклятого телефонного звонка. Он был совершенно бесстрастен, передавая сообщение детектива. Потом задал один-единственный вопрос. Она устроила «скоропостижный» развод ради себя или затем, чтобы Финн поскорей женился на Лори?
Слишком простой вопрос, чтобы сразу ответить на него, и колебание было ей приговором.
– А это маленькое приключение – тоже часть плана? Ты решила подержать меня в постели, чтобы облегчить им бегство? Какое же удовольствие ты должна была получить, так ловко управившись со мной! – Глаза, прежде светившиеся теплом, теперь отливали сталью.
– Нет, Ник… поверь мне, я понятия не имела, что они хотят сделать это.
Они хотели пожениться по-настоящему…
Этот протест только подлил масла в огонь.
– То есть ты собиралась водить меня за нос подольше? Дескать, я настолько растаю от любви, что прощу тебе все? Господи, подумать только – я готов был всем пожертвовать ради этого безумия! – Заострившиеся черты бескровного лица показывали, насколько бесповоротно он решил распроститься с «этим безумием».
Настоящий Ник Фортуна, человек, любовник, облачался в стальной панцирь опыта. А если буквально, то он натягивал на себя одежду, все меньше напоминая того страстного любовника, которому отдала свое сердце Мэгги.
– Ник, пожалуйста, ты должен выслушать…
– Зачем? Тебе нужно выиграть для них еще немного времени?
– Но… что ты собираешься делать?
– Преследовать их.
– Но… ты знаешь, где они?
– Нет. Но найду, – мрачно сказал он с уверенностью, напомнившей Мэгги о его непреклонной целеустремленности. Когда-то он хотел ее, верно? Теперь он ее получил и может обратиться к чему-то иному. – Думаю, бесполезно просить тебя сказать, где они.
– Да. – В данной ситуации она знала меньше, чем он, но Ник не дал времени на объяснения.
– Я так и думал. Одевайся. – Он швырнул ей платье и жакет, торопясь в дорогу.
– Ник, пожалуйста…
Он посмотрел на нее, на дикую цыганку, которую любил так всепоглощающе и нежно, с полным безразличием.
– Ты получила свое удовольствие. Хватит с тебя.
– Ник, я тебя люблю, – молила она в отчаянии. – Ты тоже говорил…
Его улыбка была такой же холодной и убийственной, как и тон.
– Может быть, я был не более честен, чем ты. Я знаю, какая ложь легче всего приводит женщину в постель…
Мэгги не могла отпустить его вот так.
– Я никого не любила так, как тебя…
– Это комплимент? Мухе нужно польстить, чтобы завлечь в паупшу? Другие были не настолько глупы, чтобы пожертвовать самоуважением ради…
Он произнес грязное выражение, от которого Мэгги вздрогнула.
– Здесь было больше, чем это. Ник… – И запнулась, как пораженная громом. – Другие? К-какие другие?
– Даже сейчас не можешь быть честной, Мэгги? – сказал он с усталым презрением. – У тебя хорошее тело, но ты слишком жадно и умело пользуешься им, чтобы делать вид, будто у тебя не было достаточного количества учителей.
И пока она осмысляла приобретший теперь убийственное значение факт, что он даже не попросил прощения, так грубо отняв у нее невинность, Ник снял трубку, набрал номер и повел разговор, слишком безумный, чтобы к нему прислушиваться. Конечно, не было никаких физических свидетельств ее девственности, но разве мужчины не чувствуют, когда они первые? Разве это не часть мужского инстинкта? Как могут мужчины столетиями придавать девственности такое значение, если не способны заметить ее? Мэгги чувствовала себя совершенно беспомощной, обманом лишившись драгоценной части своей женственности, чего-то, чем она не дорожила, пока не утратила навсегда. Она ощущала боль и злость на Ника, на его бестолковый и поспешный суд. Он сделал из ее сексуального пробуждения грязное похождение закоренелой нимфоманки. И только ради того, чтобы не упасть в собственных глазах!
Он положил трубку.
– Одевайся же. Если не хочешь быть выброшенной на улицу нагишом. Пожалуй, этот трюк ты еще не пробовала.
Она подчинилась, но только потому, что не могла голой спорить с совершенно одетым. Она застегивала блузку, подыскивая слова, которые дошли бы до него, когда раздался короткий стук в дверь. Даже не посмотрев, достаточно ли она одета, Ник отозвался, и в комнату вошел мужчина. Худой и строгий, одетый в темный костюм, он никак не отреагировал на смущение Мэгги.
– Да, сэр?
– Проводи миссис Коул. И, Дженсон…
– Да, сэр?
– Никогда не впускай ее в дом. Ни при каких обстоятельствах.
– Понятно, сэр. – Лицо Дженсона не изменилось, так что Мэгги, наверно, просто почудилось, что он обдал ее презрением.
– Ник, ты не можешь этого сделать…
– Делаю же.
– По крайней мере дай мне вызвать такси… – Она не хотела просить, но готова была на все, чтобы задержаться и завоевать шанс достучаться до него…
– Думаю, не стоит.
Наверно, он подозревает, что она хочет предупредить беглецов…
– Ник, пожалуйста… – Она хотела воспользоваться хоть той каплей достоинства, которую оставляло ей присутствие другого мужчины.
– А, ты хочешь чего-то за труды? – Он подошел к маленькому бюро и взял что-то с его полированной поверхности. Мэгги машинально поймала ювелирный футляр из черного бархата – Вот твои побрякушки, дорогая. Ты их отработала.
Он обращался с ней как с дешевой проституткой. Мэгги наконец поняла, что он ничего не услышит. В его презрении не осталось даже злости. Один ее вид вызывал в нем полнейшее отвращение, и он намеревался сознательно уничтожить остатки всех прежних чувств. Вызванный для этой сцены зритель свидетельствовал о том, что впредь она не может рассчитывать на пощаду.
Осуществились ее самые страшные опасения. Она потеряла все.
– Мне нужна сумочка. – Оставались еще перчатки, но в своем нынешнем состоянии она не подумала о них – в отличие от Ника, но он мгновенно подавил свое движение. Довольно. Скорее он убьет ее, чем проявит хоть каплю сочувствия. Рука – символ этого существа. Шедевр с изъяном, потерявшее цену сокровище. Горькое знание. Он одурачен вдвойне.
Повернувшись к мужчинам спиной, Мэгги открыла сумочку. Слишком много лжи накопилось между ними, но хотя бы с этой надо покончить. Она не решилась дать ему в руки конверт с документами по аннулированию брака. Сейчас он способен разорвать его, не открывая. Лучше оставить здесь, в надежде, что позже он прочитает хотя бы из любопытства. Пусть попробует назвать ложью заверенное под присягой свидетельство ведущего гинеколога Окленда. Она тихо положила конверт рядом с телефоном и с высоко поднятой головой направилась к двери. Поравнявшись с Ником, задержалась.
– До свидания. Ник!
Спокойное достоинство сделало то, что не удалось отчаянным протестам. Его взгляд, скользнув от Мэгги к скомканной постели, свидетельству их долгого, блаженного дня любви, на какое-то мгновение застыл.
– Ты забыла свои камешки, Мэгги. Должна же ты унести с собой хоть что-то, чтобы утешиться в поражении. Кроме… опыта.
Пропитанный ядом бич коснулся обоих, заставив внутренне содрогнуться.
– Я ничего не забыла, – произнесла она сдержанно, с глазами, исполненными любви и твердости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19