– А кто в буксы песочек сыплет, знаешь? Стерва ты этакая большевицкая!
Атаман схватил со стола Васькин револьвер и, размахнувшись ударил Илью Федоровича по глазу.
Илья Федорович и Васька закричали разом.
Илья Федорович сразу утих, а Васька кричал долго, топал ногами, мотал головой.
– В конюшню их! – крикнул атаман. – К стенке!
У Ильи Федоровича широкой полосой текла по лицу кровь. Он вытер ее рукавом и вместе со мной и Васькой пошел к дверям.
– Стреляйте троих сразу! – крикнул атаман вдогонку. – А перед смертью покрепче допросите. Может, еще сознаются, тогда по домам пустим.
Нас пригнали в пустую темную конюшню, завязали глаза, провели шага два-три и остановили.
– Расставляй, – кричат, – ноги шире!
Я не успел расставить ноги – мне их раздвинули силой.
– Становись! – скомандовал бородатый.
Это не нам он скомандовал, а казакам.
– Заряжай!
Затворы щелкнули.
«Неужели уже расстреливают? А допрос?» – подумал я.
– Залп! Пли!
Грохнуло.
Я качнулся вперед, но устоял на ногах. «Жив, что ли?» – спрашиваю сам себя и не верю. Щупаю руками живот, грудь, плечи. Думаю, в крови у меня все. Нет. Руки сухие. И не болит ничего. Может, это вгорячах не чувствую? Может, у меня нога не действует? Двигаю правой ногой, поднимаю левую. Значит, жив и не ранен. Промахнулись. А как, думаю. Илья Федорович и Васька? Может, лежат оба? Ведь рядом Васька стоял, когда нам глаза завязывали. Дай-ка его ногой пощупаю.
Протянул ногу вправо, – а Васька тоже меня ногой толкает.
– Ну и стрелки! – говорит бородатый. – Под самым носом человека убить не могут. Значит, счастье ваше, товарищи деповские! Перед второй смертью, может, еще поговорите?
Сняли у нас с глаз повязки и стали опять допрашивать.
Опять никакого толку от нас не добились.
– Расстреляем! – кричит нам бородатый. – Ей-богу, расстреляем! Первый раз мы вам, по совести сказать, промеж ног стреляли, а теперь прямо в лоб метить будем. Сознавайтесь лучше загодя.
Долго еще морочил нам голову казак. Уговаривал, пугал. То к стенке опять ставил, то полено в руки хватал и грозил Илье Федоровичу раскроить темя. Мы ко всему привыкли.
Ясно было – пугают они. Кабы в самом деле собирались расстрелять, давно бы расстреляли.
А то так – волынка какая-то. Стращают, выпытывают. Только не дождаться им от нас ни черта. Ничего такого они про нас не знают, а сознаться – мы ни в чем не сознаемся.
Держимся все трое крепко.
– Ну черт вас забери, – сказал бородатый. – Поживете денек в тюгулёвке, а завтра расстреляем.

Прожили мы в тюгулёвке день, и два, и три, и четыре.
Про нас будто забыли.
У Ильи Федоровича рана под глазом оказалась неглубокая. Аким Власов отодрал от своей старой рубахи рукав и перевязал ему глаз.
А Васька совсем переменился. Нервный стал. Чуть что не по нем – дергается весь и плачет, как маленький.
– Чего ты тут слезу пускаешь? – подтрунивал над ним Илья Федорович. – Под винтовками стоял – не ревел, а тут из-за коня соломенного расстраиваешься. Эх ты, герой!
На пятый день после пытки вызвали нас к атаману.
Атамана самого на этот раз в правлении не было.
Черноусый моложавый казак сидел за его столом.
Когда мы вошли, он протянул Илье Федоровичу бумагу и сказал:
– Распишись о невыезде со станции и ступай себе домой. Да смотри, чтоб в мастерских все в порядке было. Говорят, ты мастер хороший, а нам такие люди пока что нужны. А этих хлопцев дома на привязи держи. Если что – ты за них отвечать будешь. Ну, до свиданьица.
Казак приподнялся и протянул Илье Федоровичу руку с бирюзовым перстнем на пальце.
Мы вышли из правления и минуту постояли у крыльца. Не верилось даже, что нас вправду отпускают домой.
– Ай да хлопцы! – сказал Илья Федорович. – Теперь, значит, сто лет проживем – расстрелянные. А этим гадам я наработаю в мастерских. Уж поблагодарят!

Глава XXIII
СТРЕЛЯНЫЙ ЖАВОРОНОК

Дня три после тюрьмы просидели мы дома. Матери и за порог нас не пускали, плакали. Зато кормили нас вовсю. Лепешки всякие пекли нам, чуреки из кукурузы, молоком нас поили. Да я этих дней и не помню: проспал я их. Только после узнал, что Андрей ко мне два раза заходил, но моя мать его и в коридор не пустила.
А потом отъелся я, отоспался и сам пошел к Андрею за новостями.
Весна уже на полном ходу. Пыль туманом стоит, деревья над заборами шелестят крупными, жирными листьями.
Ребятишки по всей нашей улице носятся, подбирают сбитые альчики, ищут в пыли свинцовый биток. Я и сам в прошлом году такими же делами занимался, – у нас лет до семнадцати парни в альчики играют, – ну, а нынче мне не до того.
Шел я к Андрею и думал: не свернуть ли сперва в плавники, на Кубань, окунуться разок или лучше уж потом с ребятами всем хороводом отправиться?
Да нет, раньше сбегаю к Андрею.
Расспросить его надо, как тут без нас ребята жили, где Порфирий, что про Красную Армию слышно. Да и мне самому есть что рассказать: про тюрьму, про атамана, про конюшню. Не всякий ведь из-под расстрела жив выходит.
Толкаю калитку, а она закрыта. С чего это Андрейка днем запираться стал? Может, и его куда увели? Или, чего доброго, он на фронт махнул и бросил нас?
Стукнул я кулаком раза три, поворочал железное кольцо. Наконец слышу – дверь хлопнула, шаги.
– Кто там? – спрашивает Андрей.
– Свои, – говорю. – Чего запираешься?
– Гришка! – кричит Андрей и выбивает изо всех сил железный засов.
Калитка распахнулась настежь. Выскочил ко мне Андрей, втащил меня во двор, хлопает меня по плечу, по спине, руку мне трясет.
А потом вдруг оглянулся на калитку и давай скорей засов задвигать.
– Да что ты все запираешься? – спрашиваю.
– Потише, – говорит Андрей, – у меня там Порфирий…
– У тебя? Что же он делает?
– Живет у меня. Третий день уже.
– А почему с тупика ушел?
– Там народу много стало болтаться. С разбитых вагонов тормоза снимают, рессоры снимают, муфты. Чинить вагоны будут. Видать, в далекую собираются…
– Что, отступают уже?
– Да нет, еще не отступают, а как будто приготовляются. Красные ведь уже к Ростову подходят. Деповские все настороже, чуть что – и готово… Одни мы зеваем. С тех пор как вас засадили с Васькой, Порфирий как на вожжах нас держит, никуда не пускает.
– Что же, вы так ничего и не сделали без нас?
– Кое-что сделали. С Иван Васильевичем да с Гавриком винтовки обрезали. И Сенька помогал, и Мишка Архоник.
– А зачем обрезали?
– Да как зачем? С длинной винтовкой никуда показаться нельзя. А обрез под полой носить можно. Я тебе потом свой покажу.
Мы поднялись на крылечко и постучали в дверь. Открыл нам сам Порфирий. Он был теперь в синей ситцевой рубахе, побритый, молодой, прямо не старше Андрея. Он вышел в коридор, шлепая по дощатому полу босыми ногами.
Мы с ним обнялись и поцеловались.
– Ну, как, – спрашивает, – теперь ты уже стреляный жаворонок? Мне Илья Федорович все рассказал. Прямо герои-парни, вы с Васькой.
Мне и рассказывать Порфирию ничего не осталось. Все уж он знал и про старого Полежая, и про атамана, и даже про соломенных коней.
Мы посидели часок на сундуке в Андрейкиной комнате. Про фронт поговорили. Красная Армия уже близко, на Ростов нажимает, у Белой Глины прорыв готовит. Об этом деповские рассказывают да путейские передают – от будки до будки. А третьего дня Гаврик на станции болтался и видел, как из поезда вылезли четыре обтрепанных офицера. Они вынесли из вагона знамя, завернутое в черную клеенку.
«Вот, – сказали они офицерам-станичникам, – все что от нашей части осталось. Черт его знает, – говорят, – как оно получилось. Еле знамя из огня вынесли.»
– Значит, бьют их? – спрашиваю я Порфирия. – Значит, скоро у нас красные будут?
– Будут-то будут, а кто их знает, скоро ли? От Ростова до нас еще триста шестьдесят верст и каждую версту красным с бою брать придется. А нам здесь дело подвигать надо. Когда подойдет момент, мы дорогу поковыряем, поезда остановим, в затылок ударим. Как в мышеловку, беляков поймаем, не дадим уйти.
Я соскочил с сундука и закричал:
– Вот теперь и наш отряд начнет орудовать! Знаешь, Андрей, давай на стрелках накладки поснимаем, крушений понаделаем.
Андрей посмотрел на Порфирия.
– Брось это, – сказал Порфирий строго. – Ты хоть и герой, а раньше времени не суйся. Без меня ни шагу. Вы |и так уж много тут делов наделали, еле выпутались, а если и теперь без спросу выскочите – все загубите.
Я опять сел на сундук и замолчал. Порфирий посмотрел на меня искоса, улыбнулся хитро и сказал:
– Не расстраивайся, Гриша, на все время бывает. Брал же я вас с собой на семнадцатую да на Киян, еще куда-нибудь возьму.
Когда я уже собрался домой, Андрей тронул меня в коридоре за плечо и шепнул:
– Пойдем, штуку покажу.
Мы вышли с ним из дверей и направились налево к плетеному сарайчику.
На двери висел замок. Андрей отомкнул его без ключа и ввел меня в темный сарай.
В углу Андрей встал на какой-то ящик, засунул руку под стреху и вытащил из-под крыши короткую винтовку с обрезанным стволом и спиленным прикладом. Вся винтовка была не длиннее ножки от стула.
– Видишь, какая ловкая, – сказал Андрей и засунул обрез под штаны. Потом вытащил из-под штанов и сунул под рубаху – под самое плечо. Если бы не при мне он прятал, я бы никогда не догадался, что там у него винтовка.
– Вот бы и мне такой? – сказал я.
– Давно приготовлено, – ответил Андрей. – У Гаврика под черепицей. Там и для тебя и для Васьки есть. Мы в первую же ночь после вашего ареста из Васькиного сарая все винтовки унесли и по разным местам рассовали. Работы было? Теперь если одну найдут, так, по крайней мере, другие останутся.
– Дай-ка поглядеть, – попросил я. Я повертел обрез в руках. Посмотрел в дуло. – Обрез ничего. Только мушка маловата – как горошина.
– А мороки-то сколько с этой горошиной было! – сказал Андрей. – Сперва пилили, потом обтачивали, потом паяли, а она все набок сползает. Два дня мучились, пока ко всем обрезам мушки припаяли. Теперь зато пристрелку можно устроить.
– Пристрелку? Вот это здорово! Только где же это мы пристреляем их?
– В балках. Оттуда ничего слышно не будет. А пойдем мы туда по двое, по трое, будто так, на прогулку вышли. Время теперь весеннее, никто ничего и не подумает на нас. А винтовочки у нас такие, что и в голенище носить можно.
Андрей перевернул свой обрез стволом вниз и сунул в сапог. Голенище так и оттопырилось с одной стороны.
– Нет, уж лучше под штанами носить, – сказал я, – а то ноги получаются разные.
– Ладно, – сказал Андрей и опять запрятал свой обрез под крышу.

Глава XXIV
ПРИСТРЕЛКА

В тот день, когда я был у Андрея, отец не вернулся с работы. Вечером мать побежала к Илье Федоровичу спросить про отца, но Ильи Федоровича тоже не оказалось дома. Тогда она совсем забеспокоилась.
– Вот, – сказала она, – верно, опять в депо случилось что-то. Пойдем, Гришка, узнаем.
Мы побежали на станцию в мастерские. Ворота были наглухо заперты.
– Ну, где же теперь искать будем? – спросил я у матери.
Она ничего не ответила. Постояли мы с ней у ворот и молча пошли домой.
«Вот тебе и пристрелка, – думал я по дороге. – Если отца и Илью Федоровича арестовали, значит, по всему поселку с обысками пойдут. Никуда и не выберемся».
Дома мать накрыла на стол, и мы вдвоем сели ужинать. Только еда не лезла нам в рот. На столе так и остался недопитый чай и нетронутые кукурузные лепешки.
Я улегся на полу возле окна, а мать задула лампу, но так и осталась сидеть в темноте у стола.
Под утро кто-то постучал в окно.
«Обыск», – подумал я спросонья.
Нет, это вернулся отец.
– Где пропадаешь? – спросила мать, открывая дверь.
– Не шуми, может, кто следом идет, – сказал отец, прикрывая дверь. Потом еле слышно зашептал: – У Рулева на выгоне собрание было. Все деповские. Я было уходить собрался – нельзя, говорят, дела серьезные, вроде как мобилизация.
Отец вздохнул и, не раздеваясь, сел есть.
Мать подогрела чай и поставила на стол миску с вчерашними лепешками.
Отец медленно отламывал кусок за куском, тянул из блюдца чай и, как бы про себя, бормотал:
– Скорей бы кончилось все. А то совсем пропадешь. Тот говорит: не чини, а этот говорит: чини. И против своих не пойдешь, и пулю в лоб заработать неохота.
В это время протяжно завыл деповский гудок. Отцу пора было опять на работу.

Когда солнце показалось уже во весь рост, мы собрались у Гаврика во дворе.
Андрей скомандовал:
– Ремни под рубахи! Карабины в штаны!
Мы разом скинули с себя рубахи, перекинули через плечо ремни, а самые обрезы засунули в штаны. Потом опять накинули рубахи.
– Патроны в карманы!
Мы набили карманы патронами. Острые пули кололи нам ноги, но мы не обращали на это внимания.
– Через степь к Зеленой балке! – скомандовал он.
Командиром первой четверки был сам Андрей, второй – Гаврик, а третьей – Семен. Третья четверка была у нас особенная – из трех человек.
Пока дорога шла через поселок, мы нарочно валяли дурака. То камни швыряли, то гонялись друг за другом. А как вышли в степь, построились по два и военным шагом дошли до самой балки.
– Снять карабины! Приготовить патроны! – опять скомандовал Андрей.
Мы вытянули из-под штанов обрезы и выгрузили из карманов патроны. У всех был серьезный боевой вид. Только Ванька Махневич вдруг встал на голову и заболтал в воздухе ногами. Обрадовался, что на зеленую травку попал.
– Ну, ты, очумелый, брось выламываться, – сказал Андрей. – Нашел время цирк разводить. Мишень-то захватил?
– У меня мишень, – сказал Гаврик и показал дощечку с наклеенным бумажным кружком.
– Так, – сказал Андрей, – теперь отсчитаем двадцать шагов и поставим мишень. А ну-ка, Гаврик, считай!
– Слушаю! – крикнул Гаврик и, подумав, добавил: – Товарищ командир.
Пока Гаврик пристраивал мишень, мы уселись на траву. Кругом нас в зеленой балке стлалась пырей-трава, а из самой низины, где блестело порыжевшее болото, торчал камыш. Ветер колыхал камышовые стебли. Они цеплялись друг за друга и чуть слышно скрипели.
– Ребята, давайте в кобылку играть! – крикнул Ванька Махневич.
– Крой!
Володька Гарбузов выбежал вперед и наклонил голову. Ванька Махневич разбежался, перескочил через него и сам стал, упершись руками в колени. Через Ваньку прыгнул Мишка, через Мишку Пашка Бочкарев, потом Иван Васильевич, потом Васька. Да так разошлись, что и не услышали команды Андрея:
– Становись!
– Эй вы, прыгуны голопузые, становись же! – заорал Сенька.
– Товарищи, – сказал Андрей, когда мы наконец выстроились, – стрелять будем на расстоянии двадцати шагов, гремя патронами. Предупреждаю кто не стрелял раньше или по разным каким причинам боится стрелять, пусть сам скажет по-честному. Ну кто?.. Выходи…
Никто, конечно, не вышел.
Андрей обратился к Семену:
– Ну, Сенька, ты у нас фронтовик. Покажи нам первый свою стрельбу.
Семен молча лег на живот впереди шеренги и начал целиться. Целился, целился, минут десять целился.
– А еще на фронте был… – не выдержал Мишка. – Пока ты собираешься выстрелить, тебя самого ухлопают.
– Отстань, сам знаю! – огрызнулся Семен и стал целиться снова.
Мы ждали-ждали выстрела, а потом и ждать перестали – надоело. Вдруг что-то резко хлопнуло, будто у самого уха стегнул арапник. Сенька выстрелил.
Мы кинулись к мишени. Андрей нагнулся и стал искать пробоину.
– Промазал, – сказал он.
– Нет, не промазал, – заспорил Сенька, – гляди, пуля у доски край поцарапала.
– Мало ли царапин на доске! – сказал Иван Васильевич. – И с этой стороны царапина и с той тоже…
– Да ты что понимаешь? – перебил его Сенька. – След от пули сразу отличить можно. Видишь выемку?
– Бросьте спорить, ребята, – сказал Андрей. – Если в круг не попал, значит, не считается. Стреляй, Сенька, остальные. Да не целься долго, а то обязательно промахнешься, – глаз устанет.
Сенька лег, вытянул руку с обрезом вперед и замер.
Раз, два! – грянули один за другим выстрелы.
– Ну, и здорово же отдает, так и бросает назад, – сказал Сенька, потирая плечо.
Мы опять побежали к мишени.
– Есть, – сказал Андрей.
На бумаге в кругу были две пробоины. Края их торчали наружу, будто мишень пробили с другой стороны.
Сенька улыбался. Ребята один за другим наклонялись к мишени и разглядывали пробоины.
– Сразу видать, на фронте побывал, – сказал Гаврик.
– Да что там на фронте! – отозвался Ванька Махневич. – Два раза подряд попасть – штука нехитрая. Это все равно что один раз.
– А ты попробуй хоть один раз попасть, – сказал Сенька.
– Я и все три попаду. Мы на охоту ходили, так семь штук горлинок домой принесли.
– Ну ладно хвастать, – сказал Андрей. – Иди ложись.
Ванька долго ждать себя не заставил. Прилег и – трах! – выстрелил.
Посмотрели – мимо.
Ванька опять – трах, трах! – еще два выстрела. Нам не пришлось и к мишени бежать. Одна пуля в двух шагах землю ковырнула, – так и брызнула земля. А другая завыла где-то высоко и пропала в степи.
– Три подряд мимо, – сказал Андрей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18