Вот голодный мурлыка и принял его за большую дохлую рыбину.
Явившись в загородный дом, о существовании которого не знали не то что партнёры по бизнесу, но даже налоговые органы, Обухов первым делом велел вызвать к себе человека, с которым связывал все надежды на оправдательный приговор. Обещание, полученное от особого отдела, он воспринимал как очередную провокацию мусоров, науськиваемых прокуратурой.
В комнате без окон, где при желании можно было переждать даже длительную осаду с применением отравляющих газов и зажигательных средств, уже был сервирован столик на двоих. Критически взглянув на него, Обухов приказал:
– Спиртное убрать! Что он обычно пьёт?
– Только воду из священного родника, – ответил начальник охраны. – Мы аж десять канистр с собой захватили.
– Налейте в графин... Кстати, как его зовут?
– Себя он называет... э-э-э... – Начальник охраны от натуги даже посинел. – Сафар Абу-Зейд ибн-Раис... Во как! На трезвую голову и не выговоришь... Но и на имя Сашка отзывается.
– Я вам покажу Сашку! – возмутился Обухов. – Никакого панибратства. Тут, может быть, моя судьба решается... Сюда его ведите.
– Слушаюсь!

Не прошло и пяти минут, как перед Обуховым предстал человек, уже вступивший в пору зрелости, но не растерявший юношеской порывистости. Одет он был более чем скромно, а обуви вообще не имел. Лишь его чалма сияла волшебной белизной, недоступной ни единому моющему средству.
Дерзкое лицо гостя покрывала жёсткая тёмная щетина, а в глубоко запавших глазах плясали опасные огоньки. Ничего восточного, кроме чалмы, в его облике не было, но в комнате как бы сразу повеяло дальними странами, чужим бытом, другой культурой.
Обухов в дружеском приветствии протянул через стол руку, но вошедший лишь сдержанно поклонился, коснувшись своего лица ладонями.
– Проходите к столу, присаживайтесь. – В поведении Обухова появилась так несвойственная ему суетливость. – Простите, что вас доставили сюда принудительным методом.
– На всё воля аллаха, – внятно и почти без акцента произнёс гость, обратив взор к небесам.
После этого он, скрестив ноги, присел прямо на пол. Обухову не осталось ничего другого, как последовать его примеру, что пятидесятилетнему грузному человеку далось не так уж и легко.
– Мне сказали, что вы приходитесь родственником досточтимому Абу-Хайяду, – льстиво улыбаясь, произнёс Обухов.
– Аллах создал всех людей братьями. – Руки гостя перебирали чётки, сделанные из обыкновенных речных камушков. – Но Абу-Хайяд, известный также как Султан Вахидов, был близок мне, как никто другой. Мир его душе.
– Когда-то он обещал мне любую помощь. Жаль, что наши земные пути разошлись... – Обухов тяжко вздохнул, то ли скорбя по неведомому Абу-Хайяду, то ли досадуя на своё собственное распоряжение убрать спиртное.
– В общих чертах я знаком с вашей бедой, – произнёс гость. – И скажу прямо: изгнать из человеческого тела джинна, заговорённого волшебным словом Пророка Сулеймана, невозможно.
– Я и не собираюсь изгонять его. По крайней мере, сейчас... Вы должны наладить с ним отношения. Установить контакт. Понимаю, что это будет непросто, но вы уж постарайтесь... Я хочу одного: чтобы во время суда, который состоится в самое ближайшее время, джинн выступил свидетелем защиты и взял на себя всю ответственность за совершённое преступление.
– Но это противоречит задаче, возложенной на джинна, – возразил гость. – О какой защите может идти речь, если он служит орудием изощрённой мести, заставляющим вас совершать дурные поступки?
– А нельзя ли его чем-нибудь ублажить? – упавшим голосом поинтересовался Обухов.
– Джинны созданы аллахом почти одновременно с этим миром и умрут вместе с ним. На их глазах сменились тысячи поколений, возвысились и обратились в прах великие державы. Смертный человек не располагает ничем таким, что может привлечь интерес джинна. Одно правильно сказанное заклятие – и эта комната наполнится золотом, а в твоей постели окажется красивейшая из женщин Востока.
– По-вашему, я обречён? – В голосе Обухова прозвучало горькое разочарование.
– Говорить об этом ещё рано. Всё будет зависеть от того, какой именно джинн вселился в ваше тело.
– А они разные? – удивился Обухов.
– Мне известно девятьсот девяносто девять видов джиннов, гулов, ифритов и силатов. Но на самом деле их гораздо больше. Просвещённые улемы называют цифру, превышающую количество звёзд небесных.
– И когда же вы... кхе-кхе... приступите к сеансу? – так и не подобрав нужного термина, поинтересовался Обухов.
– Если вы ничего не имеете против, хоть сейчас.
– Вот это мне нравится, – оживился Обухов. – Ещё один вопрос. Джинн – существо, так сказать, абстрактное. Вам придётся присутствовать на суде в качестве посредника и переводчика. Сможете ли вы подтвердить свою компетентность документально?
– Разве честного слова порядочного человека уже недостаточно?
– Увы... – Обухов развёл руками. – Наш суд привык верить бумажкам, а не словам.
– По этому поводу можете не беспокоиться. В своё время я закончил Казанский университет, аспирантуру ленинградского Института востоковедения, мусульманское отделение Сорбонны и медресе короля Сауда в Эр-Рияде. Соответствующие дипломы имеются. Кроме того, я являюсь официальным консультантом федерального комитета по связям с религиозными объединениями.
– Сколько же вам лет? – воскликнул Обухов.
– Вполне достаточно для того, чтобы заслужить уважение правоверных... Если все вопросы исчерпаны, займёмся тем, ради чего меня выкрали из родного дома.
– Ещё раз прошу прощения! Я в долгу не останусь.

– Человеческие страсти и человеческие страдания оставляют джинна равнодушным, – говорил гость, смешивая в фарфоровой вазе какие-то снадобья, с экзотическими ароматами которых не могла справиться даже сверхмощная система принудительной вентиляции. – Но мне известны минеральные и растительные средства, способные вывести его из состояния отрешённости.
Он вылил в вазу бутылку минеральной воды и принялся энергично взбалтывать получившееся пойло. У Обухова, предусмотрительно пересевшего подальше, запершило в носу.
– Это надо выпить? – с дрожью в голосе произнёс он.
– Обязательно, причём всё до последней капли.
– А меня не стошнит?
– Непременно стошнит. Средневековые арабы Поили этим снадобьем боевых верблюдов, дабы те не ощущали боли, страха, усталости и полового влечения... Пейте! – Гость протянул вазу Обухову.
Тот пригубил отвратительное пойло, содрогнулся, зажал левой рукой нос, сделал несколько глотков и бросился в туалет, находившийся буквально в пяти шагах.
Даже через толстенную дубовую дверь было слышно, как его там выворачивает наизнанку. Гость тем временем быстро и сноровисто осмотрел комнату – проверил содержимое ящиков письменного стола, заглянул под ковёр, обстучал стены и пол, взял пробу пепла из камина.
Когда Обухов вернулся назад – бледный, растрёпанный, с висящей под носом соплёй, – гость уже находился на прежнем месте и как ни в чём не бывало потряхивал вазу.
Пытка возобновилась. Обухову удалось допить верблюжье снадобье только с пятого захода. Его вырвало ещё пару раз, но уже не столь интенсивно. Сделав небольшую передышку, он невнятным голосом поинтересовался:
– Ну как там ощущает себя мой джинн?
– Зашевелился, – ответил гость. – Разве вы сами это не ощущаете?
– Я ощущаю себя так, словно выпил полведра денатурата, смешанного с коровьим помётом... Вам бы не джиннов вразумлять, а алкашей от запоя лечить... Безотказное средство.
Язык Обухова заплетался, а в глазах появилось бессмысленное выражение, свойственное душевнобольным, пропойцам и людям творческих профессий. Гость затянул заунывный мотивчик и, сидя на пятках, принялся раскачиваться в завораживающем, постепенно нарастающем ритме.
Когда Обухов окончательно впал в транс, восточный гость, под личиной которого скрывался оперативный сотрудник особого отдела майор Цимбаларь, приступил к допросу:
– Как тебя зовут?
– Костя, – замогильным голосом ответил Обухов, судя по всему, утративший власть над своими словами и поступками.
– Фамилия?
– Обухов.
– Воинское звание есть?
– Было...
– Какое?
– Капитан.
– Твой любимый цвет?
– Зелёный.
– Ты служил в Афгане?
– Служил.
– Где?
– Везде.
– Сколько будет дважды два?
– Семь.
Отвесив собеседнику оплеуху, Цимбаларь повторил предыдущий вопрос и добился-таки приемлемого ответа. С отрешённым видом Обухов доложил:
– Сначала в провинции Каттаган... Потом в Шиндане и Кабуле...
– Ты участвовал в специальных акциях?
– Да.
– В том числе и в устранении полевого командира Хушаба Наджи?
– Да.
– Какова на вкус морская вода?
– Солёная.
– Как закончилась операция?
– Успешно.
– Кто добил Наджи?
– Я.
– Что он обещал тебе за своё спасение?
– Сто тысяч долларов.
– Сколько ног у кошки?
– Четыре.
– Почему ты отказался от денег?
– Я не мог нарушить присягу.
– Какой сегодня день?
– Вторник.
– Как твоя фамилия?
– Обухов.
– Как Наджи отреагировал на твой отказ?
– Он проклял меня.
– В чём это конкретно выразилось?
– В меня вселился джинн, заставляющий совершать неблаговидные поступки.
– Но ведь благодаря этому ты стал очень известным и богатым человеком.
– Меня вознесли вверх только для того, чтобы сбросить в бездну... Конец близок... Позорный конец...
– Какой месяц следует за июлем?
– Август.
– Кто похитил деньги детского фонда «Забота»?
– Джинн... В моем облике, естественно...
– Откуда это известно тебе?
– Но ведь в краже обвиняют меня... И на то есть неоспоримые улики... Без джинна здесь не обошлось.
– Такие случаи бывали и прежде?
– Да.
– К чему тебя ещё принудил джинн?
– Я продал агентам душманов план штурма Сангарского перевала... Похитил из Кабульского музея археологические ценности... Для их транспортировки использовал гроб своего сослуживца... Подделывал платёжные поручения Центробанка... В сговоре с чиновниками Минфина обанкротил «Тяжмашбанк»... Изнасиловал свою секретаршу...
– Хватит! – Цимбаларь отвесил ему ещё одну оплеуху. – Когда выпадает снег?
– Зимой.
– Ты хочешь спасти свою честь?
– Да! – Обухов, до этого расслабленный, словно паралитик, задёргался.
– Тогда постарайся вспомнить, куда ты дел похищенные деньги?
– Не помню...
– Что ярче: луна или солнце?
– Солнце.
– Что ты жёг в камине?
– Не помню.
– Кто-нибудь имеет право входить сюда в твоё отсутствие?
– Нет.
– Как тебя зовут?
– А в чём дело? – Обухов очнулся и недоумённо посмотрел по сторонам. – Вы кто такой?
– Сафар Абу-Зейд ибн-Раис. – Отступив на шаг, Цимбаларь поклонился.
– А-а-а... Чем здесь так воняет? Кто-то наблевал?
– Вы сами.
– С чего бы это вдруг?
– Человеческая утроба плохо переносит зелье, с помощью которого я пытался вывести джинна из состояния отрешённости.
– Ну-ну... – Обухов, ещё не до конца врубаясь в ситуацию, закивал. – Получилось?
– Пока сделан только первый шаг. Но его можно считать удачным.
– У меня ломит всё тело, а внутренности просто пылают. Можно подумать, что я побывал в адском котле. – Наткнувшись взглядом на опустевшую вазу, Обухов скривился. – А когда намечается следующий шаг?
– Как только ваш организм будет готов к нему. Но не раньше завтрашнего дня. Поэтому советую не злоупотреблять вином и пищей.
– Это мне все советуют... Ладно. И на том спасибо... Отдыхайте.
Вернувшись в отведённую для него комнату, по сути представлявшую собой комфортабельную тюремную камеру, Цимбаларь включил звук телевизора на максимальную громкость, а сам, забравшись с головой под одеяло, соединил все чётки в единое целое. Получился мощный радиотелефон, уже опробованный операми особого отдела во многих горячих точках Северного Кавказа и Средней Азии.
Нажимая на строго определённые камушки, он вышел на связь с Кондаковым, отвечавшим за координацию всей операции.
Поздоровавшись, Цимбаларь осведомился:
– Что делаешь?
– Пивко с Ваней попиваю, – ответил Кондаков, никогда не отличавшийся душевной чуткостью.
– Завидую. – Цимбаларь сглотнул тягучую слюну. – А я вторые сутки с хлеба на воду перебиваюсь.
– Почему? Голодом тебя морят?
– Да нет. Сам отказываюсь. Надо же как-то поддерживать реноме праведного суфия, равнодушного ко всем земным соблазнам.
– Подмену никто не заметил?
– Обошлось.
– Ну и слава богу... Уже общался с подозреваемым?
– Общался. Даже успел провести первый сеанс антиджинновой терапии.
– Каким же образом?
– Влил в него лошадиную дозу «сыворотки правды».
– Ну и каковы результаты?
– Неоднозначные... Говорить что-либо определённое ещё рано... Послушай, я тут нахожусь практически под арестом. Из дома выхожу лишь для молитвы, и то под конвоем. Срочно нужен связник, которому я передам предназначенные для анализа образцы.
– Постараемся прислать.
– Только побыстрее. Мусульманин из меня, прямо скажем, хреновый. Как бы не раскололи раньше времени.
– Я тебе всегда говорил, что шарлатанство до добра не доведёт... Будет тебе завтра связник.
– Тогда всё, отключаюсь... А то ещё, не ровен час, запеленгуют.
Вечером того же дня в личные апартаменты Обухова позвонил начальник охраны.
– Тебе чего? – недовольно спросил шеф, при помощи «Мартеля» пытавшийся устранить послевкусие верблюжьего снадобья.
– Агентство «Статус» прислало нам новую служанку, – сообщил начальник охраны. – Взамен Хвостиковой.
– А с той что случилось?
– Вызвали телеграммой домой. Кто-то из родни помер.
– Надеюсь, с новенькой проблем не будет?
– Можете не сомневаться! Мы с этим агентством уже лет пять как сотрудничаем. Пока осечек не было... Взглянуть на служанку не желаете?
– А стоит?
– Ещё как стоит!
– Ладно, веди... – Обухов осушил очередную рюмку «Мартеля», но закусывать не стал.
Помятуя совет восточного мага, он воздерживался от вина и пищи. Что касается коньяка, то о нём никаких упоминаний не было.

Визитёры не заставили себя ждать. Входя, начальник охраны пропустил вперёд Людочку Лопаткину, одетую чуть ли не монашкой. Впрочем, это ничуть не умаляло, а, наоборот, даже подчёркивало её неземную красоту. На груди у девушки висел массивный узорчатый крест, выполнявший сразу две функции – радиотелефона и электрошокера.
Опешил даже Обухов, которому сейчас полагалось думать совсем о другом.
– Тебя как зовут? – спросил он.
– Людмила Савельевна, – потупив глаза, ответила Людочка.
– Что же ты, Людмила Савельевна, старушечьи юбки носишь?
– Дабы не искушать женолюбивых мирян, – смиренно ответила девушка.
– Забыл сказать, она из староверов. – В разговор встрял начальник охраны. – По-моему, ничего предосудительного в этом нет. Нам ведь служанка нужна, а не стриптизёрша.
– Странная какая-то у нас собирается компания, – задумчиво произнёс Обухов. – Мусульманский проповедник... Православная инокиня... Только иудейского раввина ещё не хватало.
– А вы про адвоката Гопмана забыли, – напомнил начальник охраны. – Завтра явится.
– Ну да, – поморщился Обухов. – Этот шмуль своего не упустит... А подобает ли набожной девушке служить в обители мамоны?
– Благочестивого человека мирская грязь не пачкает... А кроме того, я подписала договор, в котором вот этот гражданин, – она указала пальцем на начальника охраны, – ручается за мою честь и безопасность.
– У нас так всегда. – Обухов сардонически усмехнулся. – Кто собственной чести не имеет, ручается за чужую... Иди располагайся. Завтра приступишь к работе. Пока присматривайся – помогай по дому, на кухне... А там видно будет.

На дворе едва брезжило, когда двое охранников, поёживаясь от утренней свежести, вывели Цимбаларя на молитву. Расстелив свой коврик посреди двора, он обратился лицом в ту сторону, где должна была находиться Мекка, и затянул молитву, на самом деле представлявшую собой бессмысленный набор слов.
Внимая этой певучей абракадабре, один из охранников заметил:
– Как-то странно этот басурман молится. Я в Дагестане служил, так там нехристи совсем другие слова бормочут... Ля иляху ииля ллаху уа анна Мухаммадан... Что-то в этом роде.
Второй охранник, в зоне закончивший десять классов и потому имевший на всё собственное мнение, возразил:
– То рядовые чурки были. А это суфий ихний. Большая шишка. Вроде нашего юродивого. Ему, надо полагать, другая молитва предписана.
– И всё равно я этих страхуилов давил и давить буду. – Первый охранник презрительно сплюнул, но так, чтобы не видел Цимбаларь.

Между тем медленно и натужно светало. На помощь дворнику, уже давно махавшему метлой, из дома вышла девушка, тащившая за собой специальное устройство, похожее на пылесос.
Сторожевые псы, почуяв незнакомого человека, залаяли, но сразу утихли, словно бы очарованные красотой новой служанки. А она, ни на кого не обращая внимания, убирала своим пылесосом опавшую листву.
1 2 3 4 5 6