Если же ваши рассуждения безупречны, как вы хвастаете, значит, вы сознательно выбрали меня, чтобы я потерпел неудачу. В любом случае наказывайте себя, Сатана, не меня!
Долгие мгновения одетая в черное фигура смотрела на него. Картрайт смело встретил этот взгляд.
– Прошу только справедливости, – сказал он. – Я не прошу у вас милосердия, Сатана.
Наступила еще одна бесконечная минута тишины.
– Картрайт, вы дали ответ, – прогремел органный голос без всякого выражения. – За этот ответ вы будете вознаграждены. Вы напомнили мне, что мудрый ремесленник использует дурное орудие только для такой работы, которую оно может выполнить, не ломаясь. Я дам вас эту работу.
Вот мог решение, Картрайт. Вы наступите на четыре следа. Теперь же. И на все четыре. Прежде всего вы получите шанс выиграть корону, скипетр и земную империю, которую они несут с собой. Если четыре следа, на которые вы наступите, счастливые.
Если вы наступите на три счастливых следа и на одни мой – я прощу вас. Это признание определенной справедливости вашего сравнения с ремесленником и неудачно подобранным орудием.
Я видел, как уменьшилась напряженность Картрайта, тень облегчения прошла по его лицу.
– Если вы наступите на два счастливых и два моих следа, я дам вам выбор: либо быстрая и милосердная смерть, либо присоединение к моим рабам кефта. Короче говоря, Картрайт, вы должны будете выбрать между уничтожением тела и медленным разрушением души. Это милосердие я проявляю к вам в признание истинности ваших слов: ремесленник подбирает для орудия дело, в котором оно принесет пользу.
Снова вздох, лицо Картрайта побледнело.
– Мы подходим к последней возможности – в своем путешествии вверх вы наступаете на троих моих привередливых маленьких слуг. В этом случае, – голос вызывал дрожь, – в этом случае, Картрайт, вы умрете. Вы умрете от рук Санчала, от его плети. Не одной смертью, Картрайт. Нет, тысячью смертей. Медленно и в мучениях петля Санчала будет подтягивать вас к порогу смерти. Медленно и с мучениями он будет возвращать вас к жизни. Снова и снова... и снова... и снова... пока наконец ваша изорванная душа найдет силы не возвращаться и, скуля, переползет через этот порог, и ворота закроются за ней... навсегда! Таково мое решение! Такова моя воля! Да быть посему!
Черный ужас злобно улыбнулся, услышав свое имя, и страшным жестом потряс плетью из женских волос. Что касается Картрайта, то у него при ужасном приговоре лицо смертельно побледнело, сигарета выпала из пальцев. Вся бравада исчезла. А Консардайн, все время стоявший за ним, отступил в тень и оставил его одного. Сатана нажал на рычаг между двумя тронами. Послышалось слабое жужжание. Семь отпечатков детских ног сверкнули, как будто заново подожженные.
Тишина в храме сгустилась – все будто перестали дышать.
Картрайт ступил вперед, двигаясь медленно, внимательно вглядываясь в сверкающие отпечатки. Сатана откинулся в своем троне, руки его были скрыты под плащом, огромная голова смущающе походила на лишенную тела; она плыла над помостом, как каменная голова его двойника плыла над тремя норнами.
Картрайт миновал первый отпечаток и прошел еще две ступени. Без колебаний он поставил ногу на второй сияющий след.
И тут же горящий дубликат его появился на белой половине шара. Я понял, что Картрайт наступил на счастливый след.
Но шар горел сзади, Картрайту запрещено оглядываться, он не знает этого!
Он быстро взглянул на Сатану, отыскивая следы триумфа или досады. Но мраморное лицо оставалось бесстрастным, глаза не изменились. Ни звука не доносилось и со стороны черных сидений.
Картрайт быстро преодолел еще две ступени и опять без колебаний наступил на следующий отпечаток.
И снова отпечаток вспыхнул на светлой стороне шара. Уже два шанса выиграны! Миновала угроза тысячи мучительных смертей. Теперь наихудшее, что его ждет, милосердная смерть или загадочное рабство, которое упомянул Сатана.
И снова он не знает этого!
Снова Картрайт посмотрел на лицо своего мучителя, надеясь, что выражение выдаст его, что хоть какой-то намек покажет, какой счет. Неподвижно, как и раньше, Сатана смотрел на него; ничего не выражало и лицо чудовища с плетью.
Картрайт медленно поднялся еще на две ступени. На долгие минуты задержался он у очередного дьявольского следа – мне они показались часами. И вот я увидел, как перекосился его рот, как на лбу выступили капли пота.
Он миновал отпечаток и еще медленнее продолжал подъем. Долго стоял перед пятым следом. И вот его голова медленно стала поворачиваться!
Как будто сильная рука поворачивала ее. Измученный пыткой и ожиданием казни мозг заставлял ее поворачиваться... оглянуться... увидеть показания шара.
Стон испустили его посеревшие губы. Картрайт схватил себя за голову руками, держал ее, не давая повернуться, и прыгнул на пятый отпечаток.
И стоял, тяжело дыша, как человек после долгого бега.
Рот его был раскрыт, дыхание вырывалось с всхлипыванием. Волосы стали влажными, лицо покрылось потом. Измученные глаза с вопросом устремились к лицу Сатаны...
На белом поле появился третий сверкающий символ. Картрайт выиграл. И не мог этого знать!
Мои собственные руки дрожали; тело покрылось потом, как будто я сам стоял на его месте. Слова рвались из меня – он может больше не бояться! Пытка кончилась! Сатана проиграл! Но рот мой был крепко закрыт.
И только теперь я осознал всю дьявольскую жестокость, всю адскую хитрость и изобретательность этого испытания.
Картрайт стоял дрожа. Отчаянный взгляд его не отрывался от бесстрастного лица, которое теперь было близко над ним. Показалось ли мне или действительно в нем отразилась злобная радость? Если и так, то она исчезла, как рябь на застоявшейся воде пруда.
Видел ли ее Картрайт? Должно быть, потому что отчаяние на его лице усилилось, превратилось в выражение крайней муки.
Снова голова его начала поворачиваться, медленно, под каким-то ужасающим принуждением.
Он качнулся вперед, борясь с этим принуждением. Споткнулся на ступеньке. Я знал, что он отчаянными усилиями заставляет себя не смотреть на очередной горящий след. Поднял дрожащую ногу...
И медленно, медленно голова его поворачивалась назад, к контрольному шару. Он опустил ногу. Снова поднял ее... и снова опустил. Всхлипнул. И я напрягался в своих оковах, проклиная все и всхлипывая вместе с ним...
Голова его полуобернулась, лицо было обращено прямо ко мне.
Он отпрянул от отпечатка. Тело его развернулось с быстротой лопнувшей пружины. Он взглянул на шар и увидел.
Три отпечатка на счастливой половине!
Громкий вздох донесся из темного амфитеатра.
– Орудие снова продемонстрировало свою негодность. – Это был голос Сатаны. – Подумать только! Спасение было уже в ваших руках, Картрайт. И вы, подобно Лотовой жене, обернулись, чтобы взглянуть. А теперь вы должны спуститься и проделать все заново. Но подождите. Посмотрим, не утратили ли вы нечто гораздо большее, чем просто спасение. Этот отпечаток, наступить на который у вас не хватило мужества. Он каков? Мне любопытно это узнать.
И на белом полудиске шара вспыхнул еще один сияющий след!
Корона и скипетр! Земная империя! Не только свободен от Сатаны – но и его хозяин! Все это мог выиграть Картрайт. Но он обернулся – и проиграл.
Из тьмы доносились стоны, бормотание. Их заглушил ужасный смех, он катился от неподвижных губ Сатаны.
– Проиграл! Проиграл! – насмехался он. – Возвращайтесь, Картрайт. И взбирайтесь снова. Но, думаю, вторично такое счастье к вам не придет. Спускайтесь, предатель. И поднимитесь снова! – Он нажал рычаг, невидимый механизм зажужжал, и семь отпечатков вспыхнули с новой силой.
Картрайт спустился по ступеням. Он шел, как кукла, которую дергают за ниточки.
Он остановился у основания лестницы. Повернулся и снова, как марионетка, начал подниматься, ступая автоматически на каждый след, к которому подходил. Глаза его не отрывались от скипетра и короны. Рот был перекошен, как у убитого горем ребенка; поднимаясь, он плакал.
Раз – сверкающий отпечаток на черной стороне шара.
Два – другой там же.
Три – след на белой стороне.
Четыре – след на черной!
Приступ адского хохота сотряс Сатану. Мне на мгновение показалось, что его черный плащ растаял, стал воздушным и превратился во всеобъемлющую тень. Черная тень, казалось, нависла над ним.
Хохот его гремел, а Картрайт карабкался по ступеням, с искаженным лицом, с взглядом, не отрывавшимся от сверкающих побрякушек на золотом троне, с протянутыми к нему руками...
Послышался свистящий звук. Черный ужас наклонился вперед и кинул свое лассо. Оно упало на голову Картрайту и обхватило его плечи. Рывок, и Картрайт упал. Мучитель потянул его, не сопротивлявшегося, по ступеням. Свет погас. Наступившая тьма казалась еще мрачнее от раскатистого демонического хохота.
Когда хохот прекратился, я услышал тонкий жалобный крик. Свет загорелся снова.
Черный трон был пуст. Пуст был и помост. Ни Сатаны, ни палача – ни Картрайта!
Только скипетр и корона насмешливо горели на золотом троне между двумя линиями неподвижных людей, одетых в белое.
Глава 7
Кто-то тронул меня за руку, я вздрогнул и увидел Консардайна. На его лице была тень того же ужаса, который я ощущал на своем.
Зажимы, удерживавшие мои руки и ноги, разжались, вуаль с лица поднялась. Я встал из кресла. Снова в храме стало темно.
Затем медленно загорелся янтарный свет. Я посмотрел на заднюю часть храма. Ряды сидений в амфитеатре были пусты, не осталось никого из той скрытой аудитории, чьи вздохи и бормотание доносились до меня.
Исчез золотой трон и то, что лежало на нем. Исчезли все люди в белом, кроме двоих. Эти двое охраняли черный трон.
Сверкали голубые глаза каменного Сатаны. Пылали семь сияющих отпечатков детской ноги.
«Они открыли ему дорогу в рай, но он ослаб, и они принесли его прямо в ад».
Консардайн смотрел на семь следов, и на лице его было то алчное выражение, которое я видел на лицах посетителей Монте-Карло, склонившихся над столом с рулеткой; лица, вылепленные жгучей страстью азарта, свойственной больше женщинам; лица, голодно глядящие на колесо перед тем, как оно начинает вращаться; эти люди видят не колесо, а то золото, которое они могут вырвать из полных горстей судьбы. Как и они, Консардайн видел не пылающие следы, а ту зачарованную страну исполненных желаний, куда они могут привести.
Паутина искушений, раскинутая Сатаной, владела им!
Что ж, несмотря на все виденное мной, эта паутина захватила и меня. Я чувствовал нетерпение, напряженное желание испытать собственную удачу. Но сильнее стремления обрести сокровища, которые он обещал, было желание заставить этого насмешливого, холодного и безжалостного дьявола подчиняться мне, как он заставил меня подчиняться себе.
Консардайн оторвался от очаровывавшего его зрелища и повернулся ко мне.
– У вас был нелегкий вечер, Киркхем, – сказал он. – Хотите идти прямо к себе или заглянете ко мне, мы немного выпьем?
Я колебался. Мне хотелось задать тысячи вопросов. И все же более настоятельной была необходимость остаться в одиночестве и переварить все, что я видел и слышал в этом странном месте. К тому же – на сколько из тысяч моих вопросов он ответит? Судя по предыдущему опыту, таких будет немного. Он сам принял решение.
– Вам лучше лечь, – сказал он. – Сатана хочет, чтобы вы обдумали его предложение. В конце концов мне разрешено, – он торопливо поправился, – мне нечего добавить к тому, что сказал он. Он хочет получить ответ завтра утром, вернее, – он взглянул на часы, – сегодня, поскольку уже почти два часа ночи.
– Когда я его увижу?
– О, не раньше полудня. Он, – Консардайн слегка вздрогнул, – он будет с утра занят. Можете спать до полудня, если хотите.
– Хорошо, – ответил я, – пойду к себе.
Без дальнейших комментариев он провел меня через амфитеатр к задней стене храма. Нажал, одна из панелей скользнула в сторону, открыв еще один маленький лифт. Заходя в него, Консардайн оглянулся. Отпечатки тревожно мерцали. Двое одетых в белое стражников стояли по обе стороны черного трона, внимательно глядя на нас своими странными глазами.
Консардайн снова вздрогнул, затем вздохнул и закрыл панель лифта. Мы вышли в длинный сводчатый коридор, выложенный плитами мрамора. Дверей в нем не было. Консардайн нажал на одну из плит, и открылся второй лифт. Он остановился, и я оказался в комнате, в которой переодевался в вечерний костюм.
На кровати была приготовлена пижама, в кресле – купальный халат, под креслом – домашние туфли. На столе стояли графины с виски, ромом и бренди, содовая, чаша со льдом, фрукты и пирожные, несколько коробок моих любимых сигарет и – мой пропавший бумажник!
Я открыл его. Мои визитные карточки, письма, деньги – все нетронуто. Без слов я налил себе и предложил Консардайну присоединиться ко мне.
– За счастливые шаги. – Он поднял свой стакан. – Пусть вам повезет в их выборе!
– И вам тоже, – ответил я.
Лицо его дернулось, измученное выражение появилось во взгляде, он странно взглянул на меня и чуть не поставил стакан.
– Тост вам, а не мне, – наконец сказал он и осушил свой стакан. Потом пошел к лифту. У панели остановился. – Киркхем, – медленно заговорил он. – Спите спокойно, ничего не бойтесь. Но – держитесь подальше от стен. Если чего-то захотите, позвоните – он показал кнопку на столе, – придет Томас. Повторяю – не пытайтесь открыть эти панели. На вашем месте я бы сразу лег спать и ни о чем не думал до пробуждения. Кстати, хотите снотворного? Я ведь на самом деле доктор, – он улыбнулся.
– Спасибо, – ответил я. Я усну и так.
– Спокойной ночи. – Панель за ним закрылась.
Я налил себе еще и начал раздеваться. Сонным я себя не чувствовал – совсем наоборот. Несмотря на предупреждение Консардайна, я осмотрел стены спальни и ванной, трогая их в разных местах. Стены казались прочными, сплошными, из крепкого дерева, выкрашенного под мрамор и прекрасно отполированного. Как я и думал, не было ни окон, ни дверей. Комната моя в сущности оказалась роскошной камерой.
Одну за другой я выключил все лампы, лег в постель и потушил последнюю, стоявшую на столике рядом.
Не знаю, долго ли я лежал в темноте, размышляя, прежде чем ощутил, что в комнате я не один. Я не слышал ни малейшего звука, но был абсолютно уверен, что в комнате есть еще кто-то. Я выскользнул из-под легкого покрывала и переместился в ноги кровати. Присел тут на одной ноге, готовый прыгнуть на тайного посетителя, когда он подойдет к кровати. Зажечь свет означало бы отдаться ему в руки. Кто бы он ни был, он, очевидно, считает меня спящим, и нападение – если оно будет – произойдет в том месте, где естественно находиться спящему человеку. Но мое тело было совершенно в другом месте, и мне предстояло удивить визитера.
Вместо нападения я услышал шепот:
– Это я, капитан Киркхем, Гарри Баркер. Ради Бога, сэр, не шумите!
Мне показалось, что я узнаю этот голос. Потом я вспомнил. Баркер, маленький солдат-кокни, которого я нашел в изорванных осколками зарослях на Марне. Он потерял много крови. Я оказал ему первую помощь и отнес маленького солдата в полевой госпиталь. Так получилось, что я провел несколько дней в городе, где размещался базовый госпиталь, куда в конце концов поместили Баркера. У меня вошло в привычку регулярно заходить к нему потолковать, я приносил ему сигареты и другие мелочи. Его благодарность и преданность были собачьими и трогательными: он казался сентиментальным малым. Но как, во имя Господа, он появился здесь?
– Вы меня помните, капитан? – В шепоте звучало беспокойство. – Подождите. Я вам покажу...
Загорелась маленькая лампочка, так затененная руками, чтобы на мгновение осветить только лицо говорящего. Но в это мгновение я узнал Баркера. Тонкое, узкое лицо, взъерошенные волосы песочного цвета, короткая верхняя губа.
– Баркер, будь я проклят! – Я негромко произнес это, но не добавил, как приятно мне его видеть; если бы он был достаточно близко, я бы его обнял.
– Ш-ш-ш! – предупредил он. – Я уверен, что за мной никто не следит. Но в этом проклятом месте нельзя ни в чем быть уверенным. Возьмите меня за руку, сэр. Там стул, возле того места, где я вышел из стены. Сядьте на него и зажгите сигару. Если я что-нибудь услышу, ускользну назад – а все, что вы делаете, сидите и курите. – Рука его коснулась моей. Казалось, он видит в темноте: он безошибочно провел меня по комнате и усадил на стул. – Закуривайте, сэр, – сказал он.
Я зажег спичку и закурил сигару. Пламя осветило комнату, но не Баркера. Я погасил спичку и через мгновение услышал возле своего уха шепот:
– Прежде всего, сэр, не позволяйте ему дурачить вас этим вздором насчет того, что он дьявол. Конечно, он дьявол, проклятый, гнусный дьявол, но не настоящий. Он вас обманывает, сэр. Он человек, как вы и я. Нож в его черное сердце или пуля в кишки – и вы убедитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Долгие мгновения одетая в черное фигура смотрела на него. Картрайт смело встретил этот взгляд.
– Прошу только справедливости, – сказал он. – Я не прошу у вас милосердия, Сатана.
Наступила еще одна бесконечная минута тишины.
– Картрайт, вы дали ответ, – прогремел органный голос без всякого выражения. – За этот ответ вы будете вознаграждены. Вы напомнили мне, что мудрый ремесленник использует дурное орудие только для такой работы, которую оно может выполнить, не ломаясь. Я дам вас эту работу.
Вот мог решение, Картрайт. Вы наступите на четыре следа. Теперь же. И на все четыре. Прежде всего вы получите шанс выиграть корону, скипетр и земную империю, которую они несут с собой. Если четыре следа, на которые вы наступите, счастливые.
Если вы наступите на три счастливых следа и на одни мой – я прощу вас. Это признание определенной справедливости вашего сравнения с ремесленником и неудачно подобранным орудием.
Я видел, как уменьшилась напряженность Картрайта, тень облегчения прошла по его лицу.
– Если вы наступите на два счастливых и два моих следа, я дам вам выбор: либо быстрая и милосердная смерть, либо присоединение к моим рабам кефта. Короче говоря, Картрайт, вы должны будете выбрать между уничтожением тела и медленным разрушением души. Это милосердие я проявляю к вам в признание истинности ваших слов: ремесленник подбирает для орудия дело, в котором оно принесет пользу.
Снова вздох, лицо Картрайта побледнело.
– Мы подходим к последней возможности – в своем путешествии вверх вы наступаете на троих моих привередливых маленьких слуг. В этом случае, – голос вызывал дрожь, – в этом случае, Картрайт, вы умрете. Вы умрете от рук Санчала, от его плети. Не одной смертью, Картрайт. Нет, тысячью смертей. Медленно и в мучениях петля Санчала будет подтягивать вас к порогу смерти. Медленно и с мучениями он будет возвращать вас к жизни. Снова и снова... и снова... и снова... пока наконец ваша изорванная душа найдет силы не возвращаться и, скуля, переползет через этот порог, и ворота закроются за ней... навсегда! Таково мое решение! Такова моя воля! Да быть посему!
Черный ужас злобно улыбнулся, услышав свое имя, и страшным жестом потряс плетью из женских волос. Что касается Картрайта, то у него при ужасном приговоре лицо смертельно побледнело, сигарета выпала из пальцев. Вся бравада исчезла. А Консардайн, все время стоявший за ним, отступил в тень и оставил его одного. Сатана нажал на рычаг между двумя тронами. Послышалось слабое жужжание. Семь отпечатков детских ног сверкнули, как будто заново подожженные.
Тишина в храме сгустилась – все будто перестали дышать.
Картрайт ступил вперед, двигаясь медленно, внимательно вглядываясь в сверкающие отпечатки. Сатана откинулся в своем троне, руки его были скрыты под плащом, огромная голова смущающе походила на лишенную тела; она плыла над помостом, как каменная голова его двойника плыла над тремя норнами.
Картрайт миновал первый отпечаток и прошел еще две ступени. Без колебаний он поставил ногу на второй сияющий след.
И тут же горящий дубликат его появился на белой половине шара. Я понял, что Картрайт наступил на счастливый след.
Но шар горел сзади, Картрайту запрещено оглядываться, он не знает этого!
Он быстро взглянул на Сатану, отыскивая следы триумфа или досады. Но мраморное лицо оставалось бесстрастным, глаза не изменились. Ни звука не доносилось и со стороны черных сидений.
Картрайт быстро преодолел еще две ступени и опять без колебаний наступил на следующий отпечаток.
И снова отпечаток вспыхнул на светлой стороне шара. Уже два шанса выиграны! Миновала угроза тысячи мучительных смертей. Теперь наихудшее, что его ждет, милосердная смерть или загадочное рабство, которое упомянул Сатана.
И снова он не знает этого!
Снова Картрайт посмотрел на лицо своего мучителя, надеясь, что выражение выдаст его, что хоть какой-то намек покажет, какой счет. Неподвижно, как и раньше, Сатана смотрел на него; ничего не выражало и лицо чудовища с плетью.
Картрайт медленно поднялся еще на две ступени. На долгие минуты задержался он у очередного дьявольского следа – мне они показались часами. И вот я увидел, как перекосился его рот, как на лбу выступили капли пота.
Он миновал отпечаток и еще медленнее продолжал подъем. Долго стоял перед пятым следом. И вот его голова медленно стала поворачиваться!
Как будто сильная рука поворачивала ее. Измученный пыткой и ожиданием казни мозг заставлял ее поворачиваться... оглянуться... увидеть показания шара.
Стон испустили его посеревшие губы. Картрайт схватил себя за голову руками, держал ее, не давая повернуться, и прыгнул на пятый отпечаток.
И стоял, тяжело дыша, как человек после долгого бега.
Рот его был раскрыт, дыхание вырывалось с всхлипыванием. Волосы стали влажными, лицо покрылось потом. Измученные глаза с вопросом устремились к лицу Сатаны...
На белом поле появился третий сверкающий символ. Картрайт выиграл. И не мог этого знать!
Мои собственные руки дрожали; тело покрылось потом, как будто я сам стоял на его месте. Слова рвались из меня – он может больше не бояться! Пытка кончилась! Сатана проиграл! Но рот мой был крепко закрыт.
И только теперь я осознал всю дьявольскую жестокость, всю адскую хитрость и изобретательность этого испытания.
Картрайт стоял дрожа. Отчаянный взгляд его не отрывался от бесстрастного лица, которое теперь было близко над ним. Показалось ли мне или действительно в нем отразилась злобная радость? Если и так, то она исчезла, как рябь на застоявшейся воде пруда.
Видел ли ее Картрайт? Должно быть, потому что отчаяние на его лице усилилось, превратилось в выражение крайней муки.
Снова голова его начала поворачиваться, медленно, под каким-то ужасающим принуждением.
Он качнулся вперед, борясь с этим принуждением. Споткнулся на ступеньке. Я знал, что он отчаянными усилиями заставляет себя не смотреть на очередной горящий след. Поднял дрожащую ногу...
И медленно, медленно голова его поворачивалась назад, к контрольному шару. Он опустил ногу. Снова поднял ее... и снова опустил. Всхлипнул. И я напрягался в своих оковах, проклиная все и всхлипывая вместе с ним...
Голова его полуобернулась, лицо было обращено прямо ко мне.
Он отпрянул от отпечатка. Тело его развернулось с быстротой лопнувшей пружины. Он взглянул на шар и увидел.
Три отпечатка на счастливой половине!
Громкий вздох донесся из темного амфитеатра.
– Орудие снова продемонстрировало свою негодность. – Это был голос Сатаны. – Подумать только! Спасение было уже в ваших руках, Картрайт. И вы, подобно Лотовой жене, обернулись, чтобы взглянуть. А теперь вы должны спуститься и проделать все заново. Но подождите. Посмотрим, не утратили ли вы нечто гораздо большее, чем просто спасение. Этот отпечаток, наступить на который у вас не хватило мужества. Он каков? Мне любопытно это узнать.
И на белом полудиске шара вспыхнул еще один сияющий след!
Корона и скипетр! Земная империя! Не только свободен от Сатаны – но и его хозяин! Все это мог выиграть Картрайт. Но он обернулся – и проиграл.
Из тьмы доносились стоны, бормотание. Их заглушил ужасный смех, он катился от неподвижных губ Сатаны.
– Проиграл! Проиграл! – насмехался он. – Возвращайтесь, Картрайт. И взбирайтесь снова. Но, думаю, вторично такое счастье к вам не придет. Спускайтесь, предатель. И поднимитесь снова! – Он нажал рычаг, невидимый механизм зажужжал, и семь отпечатков вспыхнули с новой силой.
Картрайт спустился по ступеням. Он шел, как кукла, которую дергают за ниточки.
Он остановился у основания лестницы. Повернулся и снова, как марионетка, начал подниматься, ступая автоматически на каждый след, к которому подходил. Глаза его не отрывались от скипетра и короны. Рот был перекошен, как у убитого горем ребенка; поднимаясь, он плакал.
Раз – сверкающий отпечаток на черной стороне шара.
Два – другой там же.
Три – след на белой стороне.
Четыре – след на черной!
Приступ адского хохота сотряс Сатану. Мне на мгновение показалось, что его черный плащ растаял, стал воздушным и превратился во всеобъемлющую тень. Черная тень, казалось, нависла над ним.
Хохот его гремел, а Картрайт карабкался по ступеням, с искаженным лицом, с взглядом, не отрывавшимся от сверкающих побрякушек на золотом троне, с протянутыми к нему руками...
Послышался свистящий звук. Черный ужас наклонился вперед и кинул свое лассо. Оно упало на голову Картрайту и обхватило его плечи. Рывок, и Картрайт упал. Мучитель потянул его, не сопротивлявшегося, по ступеням. Свет погас. Наступившая тьма казалась еще мрачнее от раскатистого демонического хохота.
Когда хохот прекратился, я услышал тонкий жалобный крик. Свет загорелся снова.
Черный трон был пуст. Пуст был и помост. Ни Сатаны, ни палача – ни Картрайта!
Только скипетр и корона насмешливо горели на золотом троне между двумя линиями неподвижных людей, одетых в белое.
Глава 7
Кто-то тронул меня за руку, я вздрогнул и увидел Консардайна. На его лице была тень того же ужаса, который я ощущал на своем.
Зажимы, удерживавшие мои руки и ноги, разжались, вуаль с лица поднялась. Я встал из кресла. Снова в храме стало темно.
Затем медленно загорелся янтарный свет. Я посмотрел на заднюю часть храма. Ряды сидений в амфитеатре были пусты, не осталось никого из той скрытой аудитории, чьи вздохи и бормотание доносились до меня.
Исчез золотой трон и то, что лежало на нем. Исчезли все люди в белом, кроме двоих. Эти двое охраняли черный трон.
Сверкали голубые глаза каменного Сатаны. Пылали семь сияющих отпечатков детской ноги.
«Они открыли ему дорогу в рай, но он ослаб, и они принесли его прямо в ад».
Консардайн смотрел на семь следов, и на лице его было то алчное выражение, которое я видел на лицах посетителей Монте-Карло, склонившихся над столом с рулеткой; лица, вылепленные жгучей страстью азарта, свойственной больше женщинам; лица, голодно глядящие на колесо перед тем, как оно начинает вращаться; эти люди видят не колесо, а то золото, которое они могут вырвать из полных горстей судьбы. Как и они, Консардайн видел не пылающие следы, а ту зачарованную страну исполненных желаний, куда они могут привести.
Паутина искушений, раскинутая Сатаной, владела им!
Что ж, несмотря на все виденное мной, эта паутина захватила и меня. Я чувствовал нетерпение, напряженное желание испытать собственную удачу. Но сильнее стремления обрести сокровища, которые он обещал, было желание заставить этого насмешливого, холодного и безжалостного дьявола подчиняться мне, как он заставил меня подчиняться себе.
Консардайн оторвался от очаровывавшего его зрелища и повернулся ко мне.
– У вас был нелегкий вечер, Киркхем, – сказал он. – Хотите идти прямо к себе или заглянете ко мне, мы немного выпьем?
Я колебался. Мне хотелось задать тысячи вопросов. И все же более настоятельной была необходимость остаться в одиночестве и переварить все, что я видел и слышал в этом странном месте. К тому же – на сколько из тысяч моих вопросов он ответит? Судя по предыдущему опыту, таких будет немного. Он сам принял решение.
– Вам лучше лечь, – сказал он. – Сатана хочет, чтобы вы обдумали его предложение. В конце концов мне разрешено, – он торопливо поправился, – мне нечего добавить к тому, что сказал он. Он хочет получить ответ завтра утром, вернее, – он взглянул на часы, – сегодня, поскольку уже почти два часа ночи.
– Когда я его увижу?
– О, не раньше полудня. Он, – Консардайн слегка вздрогнул, – он будет с утра занят. Можете спать до полудня, если хотите.
– Хорошо, – ответил я, – пойду к себе.
Без дальнейших комментариев он провел меня через амфитеатр к задней стене храма. Нажал, одна из панелей скользнула в сторону, открыв еще один маленький лифт. Заходя в него, Консардайн оглянулся. Отпечатки тревожно мерцали. Двое одетых в белое стражников стояли по обе стороны черного трона, внимательно глядя на нас своими странными глазами.
Консардайн снова вздрогнул, затем вздохнул и закрыл панель лифта. Мы вышли в длинный сводчатый коридор, выложенный плитами мрамора. Дверей в нем не было. Консардайн нажал на одну из плит, и открылся второй лифт. Он остановился, и я оказался в комнате, в которой переодевался в вечерний костюм.
На кровати была приготовлена пижама, в кресле – купальный халат, под креслом – домашние туфли. На столе стояли графины с виски, ромом и бренди, содовая, чаша со льдом, фрукты и пирожные, несколько коробок моих любимых сигарет и – мой пропавший бумажник!
Я открыл его. Мои визитные карточки, письма, деньги – все нетронуто. Без слов я налил себе и предложил Консардайну присоединиться ко мне.
– За счастливые шаги. – Он поднял свой стакан. – Пусть вам повезет в их выборе!
– И вам тоже, – ответил я.
Лицо его дернулось, измученное выражение появилось во взгляде, он странно взглянул на меня и чуть не поставил стакан.
– Тост вам, а не мне, – наконец сказал он и осушил свой стакан. Потом пошел к лифту. У панели остановился. – Киркхем, – медленно заговорил он. – Спите спокойно, ничего не бойтесь. Но – держитесь подальше от стен. Если чего-то захотите, позвоните – он показал кнопку на столе, – придет Томас. Повторяю – не пытайтесь открыть эти панели. На вашем месте я бы сразу лег спать и ни о чем не думал до пробуждения. Кстати, хотите снотворного? Я ведь на самом деле доктор, – он улыбнулся.
– Спасибо, – ответил я. Я усну и так.
– Спокойной ночи. – Панель за ним закрылась.
Я налил себе еще и начал раздеваться. Сонным я себя не чувствовал – совсем наоборот. Несмотря на предупреждение Консардайна, я осмотрел стены спальни и ванной, трогая их в разных местах. Стены казались прочными, сплошными, из крепкого дерева, выкрашенного под мрамор и прекрасно отполированного. Как я и думал, не было ни окон, ни дверей. Комната моя в сущности оказалась роскошной камерой.
Одну за другой я выключил все лампы, лег в постель и потушил последнюю, стоявшую на столике рядом.
Не знаю, долго ли я лежал в темноте, размышляя, прежде чем ощутил, что в комнате я не один. Я не слышал ни малейшего звука, но был абсолютно уверен, что в комнате есть еще кто-то. Я выскользнул из-под легкого покрывала и переместился в ноги кровати. Присел тут на одной ноге, готовый прыгнуть на тайного посетителя, когда он подойдет к кровати. Зажечь свет означало бы отдаться ему в руки. Кто бы он ни был, он, очевидно, считает меня спящим, и нападение – если оно будет – произойдет в том месте, где естественно находиться спящему человеку. Но мое тело было совершенно в другом месте, и мне предстояло удивить визитера.
Вместо нападения я услышал шепот:
– Это я, капитан Киркхем, Гарри Баркер. Ради Бога, сэр, не шумите!
Мне показалось, что я узнаю этот голос. Потом я вспомнил. Баркер, маленький солдат-кокни, которого я нашел в изорванных осколками зарослях на Марне. Он потерял много крови. Я оказал ему первую помощь и отнес маленького солдата в полевой госпиталь. Так получилось, что я провел несколько дней в городе, где размещался базовый госпиталь, куда в конце концов поместили Баркера. У меня вошло в привычку регулярно заходить к нему потолковать, я приносил ему сигареты и другие мелочи. Его благодарность и преданность были собачьими и трогательными: он казался сентиментальным малым. Но как, во имя Господа, он появился здесь?
– Вы меня помните, капитан? – В шепоте звучало беспокойство. – Подождите. Я вам покажу...
Загорелась маленькая лампочка, так затененная руками, чтобы на мгновение осветить только лицо говорящего. Но в это мгновение я узнал Баркера. Тонкое, узкое лицо, взъерошенные волосы песочного цвета, короткая верхняя губа.
– Баркер, будь я проклят! – Я негромко произнес это, но не добавил, как приятно мне его видеть; если бы он был достаточно близко, я бы его обнял.
– Ш-ш-ш! – предупредил он. – Я уверен, что за мной никто не следит. Но в этом проклятом месте нельзя ни в чем быть уверенным. Возьмите меня за руку, сэр. Там стул, возле того места, где я вышел из стены. Сядьте на него и зажгите сигару. Если я что-нибудь услышу, ускользну назад – а все, что вы делаете, сидите и курите. – Рука его коснулась моей. Казалось, он видит в темноте: он безошибочно провел меня по комнате и усадил на стул. – Закуривайте, сэр, – сказал он.
Я зажег спичку и закурил сигару. Пламя осветило комнату, но не Баркера. Я погасил спичку и через мгновение услышал возле своего уха шепот:
– Прежде всего, сэр, не позволяйте ему дурачить вас этим вздором насчет того, что он дьявол. Конечно, он дьявол, проклятый, гнусный дьявол, но не настоящий. Он вас обманывает, сэр. Он человек, как вы и я. Нож в его черное сердце или пуля в кишки – и вы убедитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22