Во дворе бесновались его подручные: они сворачивали курицам шеи, деловито рвали на куски белье, развешенное на веревках, и в то время как двое держали под уздцы коня, третий, размахнувшись, топором разрубил ему череп. Кровь и мозг брызнули на землю, конь упал и забился, а человек, размахивая топором, пошел по двору, оглядываясь и не зная, что делать дальше.Мулла прихлебывал чай. Он сидел, рыжебородый старик, утомленный долгой дорогой, и отдыхал, вытянув ноги. Он дышал довольством и благодушием. А Шварке говорил людям, стоявшим у стены:— Я хочу знать, кто из вас позвонит в район и сообщит, что все у вас здесь в порядке и мы здесь не проходили? Чей голос узнают, ну?У Шварке были усы и брови с проседью и морщинистое лицо, но он больше не горбился. Он не придавал теперь значения гриму. В плотной статной его фигуре угадывался военный человек, лет сорока восьми — пятидесяти.Наступило молчание. Учитель Харасанов смотрел в стеклянную дверь, за которой шелестели зеленые листья. Остальные стояли не двигаясь, с ничего не выражавшими лицами, какие часто можно увидеть на фотографиях. Повар переминался с ноги на ногу и смотрел на пирожное, исчезавшее во рту божьего посланца.— Ну? — повторил Шварке.Старушка сторожиха вздохнула, и Шварке посмотрел на нее, но она молчала, смущенная тем, что привлекла к себе внимание. В это время прозвенел резкий звонок. Я обернулся. Звонил телефон, стоявший в углу на столике. Шварке поднял маузер и подошел к Харасанову.— Ну, вы, пожилой человек, — сказал он резко, — мне некогда разговаривать. Я стреляю через десять секунд.Звонил телефон, со двора доносились крики разгулявшейся шайки, и Харасанов выступил вперед. Резкими шагами, не глядя на товарищей, стоявших рядом, он пошел к телефону. Вздохнула старушка, повар задумчиво сплюнул на пол, и человек в зеленой гимнастерке (должно быть, директор дома отдыха) отвернулся от моего учителя. Харасанов снял трубку. Шварке, держа в руках маузер, стоял рядом с ним, и Харасанов сказал: «Алло!»Так было тихо в комнате, что мы услыхали голос, звучавший в трубке.— Да, — сказал Харасанов, — дом отдыха. У телефона отдыхающий Харасанов. Вы слушаете? Кто со мной говорит?Голос бурчал в трубке. Харасанов поднял глаза. Он посмотрел на полковника Шварке, на угрюмых людей с револьверами и ножами, на товарищей своих, выстроенных у стены, и, приложив руку к трубке, проговорил очень быстро и очень отчетливо:— Дом захвачен бандитами, пробирающимися к границе. Повторяю, дом захвачен бандитами...Он не успел договорить, как Шварке выстрелил ему в спину, и на потертом френче моего учителя медленно стало расползаться красное пятно. Харасанов опустился на пол.Голос бурчал в трубке, отчаянный голос, не получавший ответа, бурчал до тех пор, пока Шварке, схватив аппарат, не бросил его со всех сил на пол.Снова в комнате наступила тишина. Бандиты стояли угрюмые, Шварке, задумавшись, смотрел в окно, а повар, старушка экономка и человек в галифе стояли выпрямившись, и на лицах их я прочитал гордость за человека, который лежал на полу, возле разбитой телефонной трубки.— У нас есть время до темноты, — сказал Шварке и вышел, кивнув головой Мамеду. Мамед подал команду, и шайка окружила четырех человек, выстроенных у стены, и повела их во двор, где все еще продолжался дикий, бессмысленный разгул и погром.Мулла встал с кресла и, кряхтя, вышел за Мамедом. В комнате остался Харасанов, лежавший неподвижно, с закрытыми глазами и только иногда вздрагивавший, и я. Оглядевшись и увидя, что за мной никто не следит, я подошел к Харасанову.— Учитель, — сказал я, тронув его за плечо, — учитель! Это я — Гамид, из седьмого класса «Б».Харасанов застонал и открыл глаза. Он смотрел на меня, и в глазах его появилось удивление. Он меня узнал.— Что ты тут делаешь, мальчик? — губы у него шевелились медленно и с трудом. — Мальчикам здесь нельзя быть. Иди, иди...— Учитель, — сказал я плача, — может быть, вы пить хотите? И знаете что: у вас, наверное, не опасная рана. Вы выздоровеете. Я расскажу всем ребятам в школе, какой вы... Учитель! Вам плохо?Харасанов медленно шевелил губами. Он снова открыл глаза. Видимо, сознание то покидало его, то возвращалось снова.— Иди, иди, мальчик, — сказал он, — что ты тут делаешь? Ребятам нельзя смотреть на такие вещи.Во дворе щелкнул выстрел. Кто-то закричал. Мне показалось, что крикнула старушка сторожиха. Потом ударил еще один выстрел, и крик замолк.— Учитель, — сказал я, всхлипывая и вытирая слезы, — это ничего, вы не обращайте внимания. Сейчас придут пограничники. Учитель... учитель!Я тряс Харасанова за плечо, я поднимал его голову, милую старую голову, и она падала обратно. Учитель не шевелился, я чувствовал холод, проступавший сквозь его кожу, и понял, что Харасанов умер.Снова во дворе затрещали выстрелы, и кто-то громко и резко свистнул в два пальца.Тогда я сложил на груди руки моего учителя физики. Я закрыл ему глаза и, сняв со стола скатерть, накрыл ею мертвое тело. Слезы душили меня, и от ярости я сжимал кулаки. Я простился со старым физиком и дал себе слово, что все ребята из нашего класса и из других классов нашей школы узнают, как и за что он умер.Потом я встал и подумал, что, наверное, что-нибудь случилось с Бостаном и он не сумел сообщить пограничникам, что бандиты пошли в дом отдыха. Тогда я решил пойти по следам Бостана и найти его, чтобы не позволить уйти полковнику Шварке, Мамеду, мулле и всей их подлой шайке. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Я нахожу Бостана. — Мехди больше нет, есть снова мулла. — Перестрелка стихает. — Разговор начальника с подчиненным. — Мы с Бостаном идем по следу. Я выглянул в сад. В саду никого не было. Я бросился бежать со всех ног по аллее, но до тех пор, пока дом не скрылся за поворотом, мне все время казалось, что кто-то бежит молча за мною. Я ускорял шаги и задыхался от быстрого бега и успокоился только тогда, когда добежал до того места, где начинался спуск в ущелье.Я заглянул вниз, в расселину. Бостана не было видно. Я хотел крикнуть, но побоялся: мне все еще казалось, что меня может услышать Мамед. Тогда, стараясь не смотреть вниз, я начал спускаться, осторожно отыскивая вытянутой ногой выступы и углубления.Кое-где в расселинах была земля, и на этой земле росли кусты шиповника и ежевики. Я хватался за ветки, когда из-под ноги у меня вырывался камень или нога соскальзывала, не находя опоры, и скоро исцарапал себе руки в кровь об острые и колючие шипы.Спустившись немного, я осмелел. Я понимал, что отсюда звуки уже не долетят до дачи, и поэтому стал звать во весь голос Бостана. Бостан не откликался. Я пополз дальше. Скоро расселина кончилась, ноги мои, как я ни вытягивал их, уже не находили опоры. Я вынужден был посмотреть вниз. У меня закружилась голова. Деревья внизу казались совсем маленькими, подо мной без конца уходила вниз каменная, кое-где поросшая кустами и травами стена. Отсюда казалось, что опуститься совсем невозможно, однако я знал, что на самом деле где-то должны быть незаметные выступы, невидимые углубления, по которым опытный человек мог бы добраться донизу.Однако, как я ни вглядывался в камень под моими ногами, я не мог найти ни одного выступа, на который можно было бы поставить ногу. Я отвернулся. От высоты у меня кружилась голова. Прижавшись к камню лицом, я несколько минут провисел не двигаясь. Мне стало немного лучше, и я осторожно начал ползти наверх. Очевидно, я спускался по неправильному пути. Но как найти правильный, я не знал. Время от времени я останавливался и звал Бостана, но Бостан не откликался, и только в пятый или шестой раз мне послышался человеческий голос. Я замер, кровь шумела у меня в ушах и мешала мне слушать. Я крикнул еще раз. Нет, в самом деле, кто-то звал меня, я услыхал свое имя, несколько раз повторенное ущельем.— Бостан! — закричал я снова. — Бостан, где ты?Я медленно поднимался наверх, продолжая кричать и звать его, и вдруг совсем близко услышал голос Бостана:— Пожалуйста, посмотри направо!Я повернул голову.В нескольких метрах от меня, крепко ухватившись за куст шиповника, скорчившись, на выступе сидел Бостан.— Почему ты сидишь? — закричал я.— Дальше невозможно спускаться, — спокойно сказал Бостан, — некуда поставить ногу.— Так поднимайся наверх, — удивился я.Бостан ответил таким же спокойным голосом:— Видишь ли, я не могу подняться. Я сорвался, сполз и теперь — ни вниз ни наверх.— Тогда подожди, — сказал я, — я поднимусь, спущусь в том месте, где ты спускался, и брошу тебе пояс.Бостан кивнул головой, и я полез наверх. Лезть было очень трудно, и через несколько метров я почувствовал, что уже устал. Я остановился передохнуть и в это время снова услышал Бостана.— Если можешь, — говорил он тем же спокойным голосом, — пожалуйста, ползи скорей. Дело в том, что куст постепенно вылезает из земли, и я полечу вниз минут через десять.— Хорошо, — ответил я, — я буду торопиться. — И полез дальше. Вероятно, если бы не мысль о том, что Бостан сейчас свалится с обрыва, я не выбрался бы так легко.Но тут я лез, не думая о высоте, не оглядываясь, и очень скоро оказался на дороге. Не сразу я нашел то место, где спустился Бостан. Если бы еще раз я ошибся и полез не туда, я не успел бы вытащить моего товарища до того, как куст окончательно вырвется из земли. К счастью, я заметил на острой ветке шиповника маленький клочок материи. Сняв пояс и взяв его в зубы, я начал спускаться. Мы перекликались с Бостаном, и скоро я увидел внизу его маленькую фигурку.— Скорей, пожалуйста, — говорил он, — понимаешь, такой нехороший куст, гнилой он, что ли.Стараясь не волноваться, я как следует закрепился на выступе и осторожно опустил ему пояс. Медленно отпустив руку, Бостан потянул ее кверху. Теперь даже мне было видно, как при каждом его движении над ним шевелился куст и корни выползали из тонкого слоя земли.— Нет, — сказал он, — не дотянуться. Ты не можешь еще немного спустить?Я выгибался, как мог, пока пояс самым концом не коснулся пальцев Бостана.— Держись! — услышал я его голос. Резко оттолкнувшись от камня, он подскочил и схватился рукой за ремень. Куст, на котором он держался, от толчка окончательно вырвался из земли и исчез где-то в глубине, о которой мне не хотелось думать. Медленно подтягивал я ремень, и Бостан полз, упираясь в камень ногами, и встал наконец на выступ со мной. Мы помолчали оба. Пот выступил у Бостана на лбу, и рука его, державшаяся за камень, мелко дрожала.— Вот скучно было сидеть на кусте, — сказал он. — Кругом никого, а корни все ползут и ползут из земли.Мы пошли дальше. Мы полезли наверх, помогая друг другу, и скоро выбрались на дорогу. Оба мы задыхались. Я рассказал Бостану все, что произошло в доме отдыха.Бежать к пограничникам теперь не имело смысла, все равно они уж, наверное, все знали благодаря учителю Харасанову. Мы рассудили, что правильнее бежать в дом отдыха. По крайней мере мы не упустим шайку.Мы шли по дороге. Я рассказывал об учителе Харасанове, о том, какой он хороший и мужественный человек, когда Бостан схватил меня за руку. Мы постояли молча. В тишине до нас доносились выстрелы.— Что это? — спросил я. — Может быть, они кого-нибудь еще расстреливают?Бостан покачал головой.— Нет, это пограничники.Это были не отдельные выстрелы, а частая, непрекращающаяся перестрелка. Со всех ног мы пустились бежать, держась за руки. Войдя в лес, мы замедлили шаги. Если еще не пришли пограничники, мы с минуты на минуту могли столкнуться с шайкой. Стреляли совсем близко, мы даже слышали крики, а один раз раздался сильный взрыв. Скоро за деревьями мелькнул дом, выкрашенный в белый с зеленым цвет.Шайке пришел конец. Мы убедились в этом, когда влезли на дерево. Дом отсюда был прекрасно виден. Солнце уже садилось, и осколки стекол, оставшиеся в рамах, отсвечивали ярко-красным светом. И за осколками стекол иногда мелькали скорченные фигуры стрелявших. Пограничников не было видно. Они были где-то за деревьями, за толстыми стволами карагачей и чинар, за буйной зеленью кустарника. Можно было подумать, что в лесу кругом никого нет.Из окна верхнего этажа высунулся мулла. Я вновь наблюдал его чудесное превращение. В нем ничего не было от того важного, неторопливого человека, которого знали поклонники Мехди. Это опять был хитрый, жуликоватый старик с бегающими глазами, и даже его почтенная, торжественная борода выглядела дрянной, ощипанной бороденкой. Да, Мехди, богом на путь наставленного, больше не было. Был снова провинциальный мулла, предатель и шарлатан, старавшийся теперь улизнуть от ответа. Перемахнув через подоконник, он стал делать, стоя на карнизе крыши, какие-то странные знаки. Он размахивал коробкой спичек, тыкал пальцем вниз и указывал себе на горло. Бостан догадался, что он хотел этим сказать. Мулла предлагал поджечь дом и просил себе за это сохранить жизнь.Наверное, он долго бы еще сигнализировал, но в лесу щелкнул выстрел, и спичечная коробка вылетела у него из рук. Секунду мулла смотрел с испугом и ужасом на свою руку, в которой только что были спички, а потом оглянулся и, подобрав полы халата, юркнул в окно.В это время открылась дверь дачи, и вся шайка выскочила в палисадник, стреляя в лес, туда, где за стволами деревьев и за кустами наперерез ей перебегали пограничники.— Смотри, смотри, — говорил Бостан, задыхаясь от волнения, — смотри, они хотят пробиться.Из лесу затрещали выстрелы, и несколько бандитов упало. Остальные тотчас же повернули обратно и, отстреливаясь, бросились к дому. Вылазка не удалась. Пограничники цепью перебегали палисадник. И вот в это время, случайно посмотрев вниз, я увидел Шварке. Он был совсем близко от нас, и с дерева мне было хорошо видно, как он осторожно перебегал кустами к лесу, все больше и больше удаляясь от дома. Но мне было видно и другое; за ним, отступя несколько шагов, крался Мамед. Затаив дыхание, мы наблюдали с Бостаном, как тихо двигались два человека один за другим, как Шварке, удаляясь от дома, шел все увереннее и спокойнее и как Мамед припадал к земле всякий раз, когда полковник оборачивался.Они уже были почти под тем самым деревом, на котором, спрятанные в листве, сидели мы с Бостаном, когда Шварке заметил Мамеда. Он вскинул револьвер, но Мамед спокойно вышел из-за дерева, за которым стоял.— Оставьте, — сказал он. — Вы не станете стрелять. Выстрел вас выдаст.Шварке опустил руку. Длинная свежая ссадина — след пули — рассекала его лоб от брови до уха. Он был очень бледен.— Я знал, что вы сделаете это, — сказал Мамед, с ненавистью глядя на него. — Все время я следил за вами. Какой же вы все-таки негодяй.Шварке молчал.— Это была неплохая выдумка — бросить отряд под перекрестный огонь, чтобы самому притвориться подстреленным и отползти в кусты. Ну, хорошо. Положим, вам наплевать на всю эту рвань, которая пошла за вами. Но я, ваш помощник... Вы и меня оставили на съеденье.— Мне кажется, — усмехнулся Шварке, — что со своими подчиненными вы обошлись точно так же. Эти ваши хромые и сухорукие, они сейчас ищут вас, своего капитана...Выстрелы совсем стихли, и мы с Бостаном увидели, как из-за деревьев и кустов выскакивали пограничники и с револьверами в руках бежали через палисадник к дому. В окнах метались осажденные. Мулла, решивший, видимо, притворяться безумным, вылез на крышу и, сидя на карнизе, читал нараспев стихи из Корана.Мамед не отрываясь смотрел на своего начальника. Казалось, он колебался между двумя решениями: ударить его по лицу, пристрелить или, махнув рукой, побежать за ним следом.— Вы совсем раскисли, — брезгливо сказал Шварке, пряча револьвер в карман. — Я ухожу.Он повернулся и быстро пошел в лес. Несколько секунд Мамед не двигался с места, потом он выругался длинно и сложно и побежал за полковником. Из дома уже выводили пленных. Два пограничника тащили за руки муллу, который упирался, выписывая ногами пируэты, и читал стихи про мучения, ожидающие неверных. Мы с Бостаном переглянулись. Бежать к пограничникам было поздно. Мамед и Шварке успели бы наверняка уйти. Тогда один за другим мы соскользнули по толстому стволу дерева и побежали следом за добродушным хлопкоробом и старым другом моей семьи корзинщиком Мамедом. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Рассвет и башня. — Все, что нам с Бостаном осталось — это напиться горячего чаю. — Почему я опять не узнал до конца историю старой крепости. Когда теперь, много лет спустя, я закрываю глаза и вспоминаю события этой ночи, последние в моем рассказе, я вижу теснину, полную тумана, рассвет и черную зубчатую крепостную башню.Светало. Мы с Бостаном стояли на дороге и смотрели на башню, ту самую крепостную башню, которую я видел несколько дней назад из окошка автобуса и о которой мне так и не успел рассказать мой покойный учитель.Все ясней и прозрачней становилось небо, и туман, собираясь в облако, уже поднимался к подножию крепости, и казалось, что она сейчас покачнется и взлетит со скалы вместе с утренними облаками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23