АСПИРАНТ МОСКОВСКОГО
ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА ВЛАДИМИР ЛЯЛИН. ВОЛОДЯ ЛЯЛИН - КАПИТАН И ЛЮБИМЕЦ
НАШЕЙ СБОРНОЙ! В ЭТОМ ЕДИНОБОРСТВЕ (КСТАТИ. ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ - ИНТЕРЕСНЫЙ
ИГРОВОЙ МОМЕНТ). ИТАК. В ЭТОМ ЕДИНОБОРСТВЕ СОПЕРНИКИ СОРЕВНУЮТСЯ НЕ ТОЛЬКО
В ТЕХНИКЕ ВЛАДЕНИЯ МЯЧОМ. НО В ПОНИМАНИИ. ТАК СКАЗАТЬ. САМОЙ ПРИРОДЫ ИГРЫ.
В УМЕНИИ ПРЕДУГАДАТЬ И ПРЕДУПРЕДИТЬ САМЫЕ ТОНЧАЙШИЕ СТРАТЕГИЧЕСКИЕ И
ТАКТИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОПЕРНИКА...
А ОН МНЕ ВСЕ ПО ЯЙЦАМ ЦЕЛИТСЯ. ЭТОТ БОБИ. СУКА РЫЖАЯ.
А ОН У НИХ ЗА ТО И ЦЕНИТСЯ - МИСТЕР-МИСТЕР. СТАВКА ВЫСШАЯ!
А ЕМУ ПО-РУССКИ. РЫЖЕМУ. - КАК НИ ЦЕЛЬСЯ - ВЫШЕ. НИЖЕ ЛИ.
ТЫ УДАРИШЬ - Я. БЛЯ. ВЫЖИВУ. Я УДАРЮ - ТЫ. БЛЯ. ВЫЖИВИ!
ТЫ. БЛЯ. ДУМАЕШЬ. НАПАЛ НА ДИКАРЯ. А Я СДЕЛАЮ КУЛЬТУРНО. ВТИХАРЯ.
Я. БЛЯ. ВРЕЖУ. КАК В ПАРАДНОМ КИРПИЧОМ - ЭТОТ. С ДУДКОЙ. НЕ ЗАМЕТИТ НИПОЧЕМ!
В ОБЩЕМ ВСЕ - СКАЗАЛ ПО-ТИХОМУ. НЕ РЕВЕЛ. ОН ОТВЕТИЛ МНЕ ПО-ИХНЕМУ!
- ПОСТАРЕЛИ МЫ И ПОЛЫСЕЛИ.
И ПОГАШЕН ВОЛШЕБНЫЙ ОГОНЬ.
ЛИШЬ КРУЖИТ НА СВОЕЙ КАРУСЕЛИ
САМ СЕБЕ ОПОСТЫЛЕВШИЙ КОНЬ!
НИ ПЕЧАЛИ НЕ ЗНАЯ. НИ ГНЕВА.
ПО-СОБАЧЬИ ВИЛЯЯ ХВОСТОМ.
ОН КРУЖИТ ВСЕ НАЛЕВО. НАЛЕВО.
И НАПРАВО. НАПРАВО ПОТОМ.
И УНЫЛЫЙ СМОРЧОК-БЕДОЛАГА.
МЕДЯКАМИ В КАРМАНЕ ЗВЕНЯ.
КАРУСЕЛЬЩИК - МАЙОР ИЗ ГАЛАГА.
ЗНАЙ. ГОНЯЕТ ПО КРУГУ КОНЯ!
В КРУГЛЫЙ МИР. НАМАЛЕВАННЫЙ КРУГЛО.
КРУГЛЫЙ ВХОД ОХРАНЯЕТ КОНВОЙ...
И ТОПОЧЕТ ДУРАЦКАЯ КУКЛА.
И КРУЖИТ ДЕРЕВЯННАЯ КУКЛА.
ПРИТВОРЯЯСЬ ЖИВОЙ.
ВАЛЬС-БАЛЛАДА ПРО ТЕШУ ИЗ ИВАНОВА
ОХ. ЕМУ И ВСЫПАЛИ ПО ПЕРВОЕ.
ПО ДЕРЬМУ. СПЕЛЕНУТОГО. ВОЛОКОМ!
ОБЗЫВАЛИ ЖУЛИКОМ И ПОЛЛАКОМ!
РАЗДАВАЛИСЬ ВЫКРИКИ И ВЫПАДЫ.
СТАВИЛИСЬ ИСКУСНО МНОГОТОЧИЯ.
А В КОНЦЕ. КАК ВОДИТСЯ. ОРГВЫВОДЫ - МАСТЕРСКАЯ.
ДОГОВОР И ПРОЧЕЕ...
ОН ПРИПЕР ВЕЩИЧКИ В ГОЛОЛЕДИЦУ
(ВСЕ В ОДИН УПРЯТАЛ УЗЕЛ ДРАНЕНЬКИЙ)
И СВАЛИЛ ИХ В УГОЛ. КАК ПОЛЕННИЦУ - И
ХОЛСТЫ. И КРАСКИ. И ПОДРАМНИКИ...
ТОМКА ВМИГ СЛЕТАЛА ЗА <<КУБАНСКОЮ>>.
ТО ДА СЕ. ЯИЧКИ. ДВА ТВОРОЖНИЧКА...
ОН ГРАММ СТО ПРИНЯЛ. ЗАЕЛ КОЛБАСКОЮ.
И СКАЗАЛ. ЧТО ПОЛЕЖИТ НЕМНОЖЕЧКО.
ВЫГРЕБ ТАЙНО ИЗ ПАЛЬТИШКА РВАНОГО
НЕМБУТАЛ. ПРИКОПЛЕННЫЙ ЗАРАНЕЕ...
А НА КУХНЕ ТЕЩА ИЗ ИВАНОВА.
КСЕНЬЯ ПАВЛОВНА. ВЕЛА ДОЗНАНИЕ.
ЗА ОКОШКОМ ВЕТЕР МЯЛ АКАЦИЮ.
БИЛОСЬ ЧЬЕ-ТО СИЗОЕ ИСПОДНЕЕ... - А
ЗА ЧТО Ж ЕГО? - ДА ЗА АБСТРАКЦИЮ. - ЭТО
Ж НАДО! А ТРЕЗВОНУ ПОДНЯЛИ!!
* * *
Карусель городов и гостиниц,
Запах грима и пыль париков...
Я кружу, как подбитый эсминец,
Далеко от родных берегов.
Чья-то мина сработала чисто,
И, должно быть, впервые всерьез
В древенеющих пальцах радиста
Дребезжит безнадежное "SOS".
Видно старость - жестокий гостинец,
Не повесишь на гвоздь, как пальто.
Я тону, пораженный эсминец,
Но об этом не знает никто!
Где-то слушают чьи-то приказы,
И на стенах анонсов мазня,
И стоят терпеливо у кассы
Те, кто все еще верят в меня.
Сколько было дорог и отелей,
И постелей, и мерзких простынь,
Скольких я разномастных Офелий
Навсегда отослал в монастырь!
Вот - придворные пятятся задом,
Сыпят пудру с фальшивых седин,
Вот - уходят статисты, и с залом
Остаюсь я один на один.
Я один! И пустые подмостки,
Мне судьбу этой драмы решать...
И уже на галерке подростки
Забывают на время дышать.
Цепенея от старческой астмы,
Я стою в перекрестье огня.
Захудалые, вялые астры
Ждут в актерской гримерной меня.
Много было их, нежных сирых,
Знавших славу мою и позор.
Я стою и собраться не в силах,
И не слышу, что шепчет суфлер.
Но в насмешку над немощным телом
Вдруг по коже волнения озноб.
Снова слово становится делом
И грозит потрясеньем основ.
И уже не по тексту Шекспира
(Я и помнить его не хочу), - Гражданин полуумного мира,
Я одними губами шепчу: - РАСПАЛАСЬ СВЯЗЬ ВРЕМЕН...
И морозец, морозец по коже,
И дрожит занесенный кулак
И шипят возмущенные ложи: - Он
наврал, у Шекспира не так!
Но галерка простит оговорки,
Сопричастна греху моему...
А в эсминце трещат переборки,
И волна накрывает волну.
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ
Памяти Осипа Эмильевича Мандельштама...
в квартире, где он жил, находились он,
Надежда Яковлевна и Анна Андреевна
Ахматова, которая приехала его навестить
из Ленинграда. И вот они сидели
все вместе, пока длился обыск, до утра,
и пока шел этот обыск, за стеною, тоже
до утра, у соседа их, Кирсанова, ничего
не знающего об обыске, запускали пластинки
с модной в ту пору гавайской гитарой...
"И только и света,
Что в звездной, колючей неправде.
А жизнь промелькнет
Театрального капора пеной,
И некому молвить
Из табора улицы темной..."
Мандельштам
Всю ночь за стеной ворковала гитара,
Сосед - прощалыга крутил юбилей,
A два понятых, словно два санитара,
A два понятых, словно два санитара,
Зевая, томились у черных дверей.
И жирные пальцы, с неспешной заботой,
Кромешной своей занимались работой,
И две королевы глядели в молчании,
Как пальцы копались в бумажном мочале.
Как жирно листали за книжкою книжку,
А сам-то король - все бочком, да вприпрыжку,
Чтоб взглядом не выдать - не та ли страница
Чтоб рядом не видеть безглазые лица!
А пальцы искали крамолу, крамолу...
А там за стеной все гоняли "Рамону":
"Рамона, какой простор вокруг, взгляни,
Рамона, и в целом мире мы одни"
"...А жизнь промелькнет
Театрального капора пеной..."
И глядя как пальцы шуруют в обивке,
Вольно ж тебе было, он думал, вольно!
Глотай своего якобинства опивки!
Глотай своего якобинства опивки!
Не уксус еще, но уже не вино.
Щелкунчик - скворец, простофиля - Емеля,
Зачем ты ввязался в чужое похмелье?!
На что ты истратил свои золотые?!
И скучно следили за ним понятые...
А две королевы бездарно курили
И тоже казнили себя и корили - За
лень, за небрежный кивок на вокзале,
За все, что ему второпях не сказали...
А пальцы копались, и рвалась бумага...
А пел за стеной тенорок - бедолага:
"Рамона, моя любовь, мои мечты,
Рамона, везде и всюду только ты..."
"...И только и света,
Что в звездной, колючей неправде..."
По улице черной, за вороном черным,
За этой каретой, где окна крестом,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Пока, обессилев, не рухну пластом!
Но слово останется, слово осталось!
Не к слову, а к сердцу приходит усталость,
И хочешь, не хочешь - слезай с карусели,
И хочешь, не хочешь - конец одиссеи!
Но нас не помчат паруса на Итаку:
В наш век на Итаку везут по этапу,
Везут Одиссея в телячьем вагоне,
Где только и счастья, что нету погони!
Где, выпив "ханжи", на потеху вагону,
Блатарь - одессит распевает "Рамону":
"Рамона, ты слышишь ветра нежный зов,
Рамона, ведь это песнь любви без слов..."
"...И некому, некому,
Некому молвить
Из табора улицы темной..."
ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ
В майский вечер, пронзительно дымный,
Всех побегов герой, всех погонь,
Как он мчал, бесноватый и дивный,
С золотыми копытами конь.
И металась могучая грива,
На ветру языками огня,
И звенела цыганская гривна,
Заплетенная в гриву коня.
Воплощенье веселого гнева,
Не крещенный позорным кнутом,
Как он мчал - все налево, налево...
И скрывался из виду потом.
Он, бывало, нам снится ночами,
Как живой - от копыт до седла.
Впрочем, все это было в начале,
А начало прекрасно всегда.
Но приходит с годами прозренье,
И томит наши души оно,
Словно горькое, твердое зелье
Подливает в хмельное вино.
Постарели мы и полысели,
И погашен волшебный огонь.
Лишь кружит на своей карусели
Сам себе опостылевший конь!
Ни печали не зная, ни гнева,
По-собачьи виляя хвостом
Он кружит все налево, налево,
И направо, направо потом.
И унылый сморчок - бедолага,
Медяками в кармане звеня,
Карусельщик - майор из ГУЛАГа,
Знай, гоняет по кругу коня!
В круглый мир, намалеваный кругло,
Круглый вход охраняет конвой...
И топочет дурацкая кукла,
И кружит деревянная кукла,
Притворяясь живой.
ПОЕЗД
Ни гневом, ни порицаньем
Давно уже мы не бряцаем:
Здороваемся с подлецами,
Раскланиваемся с полицаем.
Не рвемся ни в бой, ни в поиск - Все
праведно, все душевно.
Но помни - отходит поезд!
Ты слышишь? Уходит поезд
Сегодня и ежедневно.
А мы балагурим, а мы куролесим,
Нам недругов лесть, как вода из колодца!
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам - Колеса,
колеса, колеса, колеса...
Такой у нас нрав спокойный,
Что без никаких стараний
Нам кажется путь окольный
Кратчайшим из расстояний.
Оплачен страховки полис,
Готовит обед царевна...
Но помни - отходит поезд,
Сегодня и ежедневно.
Мы пол отциклюем, мы полки повесим,
Что б нашему раю - ни краю, ни сноса.
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам - Колеса,
колеса, колеса, колеса...
От скорости века в сонности
Живем мы, в живых не значась...
Непротивление совести - Удобнейшее
из чудачеств!
И только порой под сердцем
Кольнет тоскливо и гневно - Уходит
наш поезд в Освенцим
Сегодня и ежедневно!
А как наши судьбы - как будто похожи - И
на гору вместе, и вместе с откоса!
Но вечно - по рельсам, по сердцу, по коже - Колеса,
колеса, колеса, колеса...
Я ВЫБИРАЮ СВОБОДУ
Сердце мое заштопано,
В серой пыли виски,
Но я выбираю Свободу,
И - свистите во все свистки!
И лопается терпенье,
И тысячи три рубак
Вострят, словно финки, перья,
Спускают с цепи собак.
Брест и Унгены заперты,
Дозоры и там, и тут,
И все меня ждут на Западе,
Но только напрасно ждут!
Я выбираю Свободу, - Но
не из боя, а в бой,
Я выбираю свободу
Быть просто самим собой.
И это моя Свобода,
Нужны ли слова ясней?!
И это моя забота - Как
мне поладить с ней.
Но слаще, чем ваши байки,
Мне гордость моей беды,
Свобода казенной пайки,
Свобода глотка воды.
Я выбираю Свободу,
Я пью с нею нынче на "ты",
Я выбираю свободу
Норильска и Воркуты.
Где вновь огородной тяпкой
Над всходами пляшет кнут,
Где пулею или тряпкой
Однажды мне рот заткнут.
Но славно звенит дорога,
И каждый приют, как храм,
А пуля весит немного - Не
больше, чем восемь грамм.
Я выбираю Свободу, - Пускай
груба и ряба,
А вы, валяйте, по капле "Выдавливайте раба"!
По капле и есть по капле - Пользительно и хитро,
По капле - это на Капри,
А нам - подставляй ведро!
А нам - подавай корыто,
И встанем во всей красе!
Не тайно, не шито-крыто,
А чтоб любовались все!
Я выбираю Свободу,
И знайте не я один!
И мне говорит "свобода":
"Ну, что ж, говорит, одевайтесь
И пройдемте-ка гражданин".
ЕЩЕ РАЗ О ЧЕРТЕ
Я считал слонов и в нечет и в чет,
И все-таки я не уснул,
И тут явился ко мне мой черт,
И уселся верхом на стул.
И сказал мой черт: "Ну, как старина,
Ну, как же мы порешим?
Подпишем союз, и айда в стремена,
И еще чуток погрешим!"
И ты можешь лгать и можешь блудить,
И друзей предавать гуртом!
А то, что придется потом платить,
Так ведь это ж, пойми, - потом!
Но зато ты узнаешь, как сладок грех
Этой горькой порой седин.
И что счастье не в том, что один за всех,
А в том, что все - как один!
И ты поймешь, что нет над тобой суда,
Нет проклятия прошлых лет.
Когда вместе со всеми ты скажешь - да!
И вместе со всеми - нет!
И ты будешь волков на земле плодить,
И учить их вилять хвостом!
А то, что придется потом платить,
Так ведь это ж, пойми, - потом!
И что душа? - прошлогодний снег!
А глядишь - пронесет и так!
В наш атомный век, в наш каменный век,
На совесть цена пятак!
И кому оно нужно, это "добро",
Если всем дорога - в золу...
Так давай же, бери, старина, перо!
И вот здесь распишись, в "углу".
Тут черт потрогал мизинцем бровь...
И придвинул ко мне флакон,
И я спросил его: "Это кровь?"
"Чернила", - ответил он...
Аллилуя, аллилуя!
"Чернила", - ответил он.
МЫ НЕ ХУЖЕ ГОРАЦИЯ
Вы такие нестерпимо ражие,
И такие, в сущности, примерные,
Все томят вас бури вернисажные,
Все шатают паводки премьерные.
Ходите, тишайшие, в неистовых,
Феями цензурными заняньканы!
Ну, а если - ни премьер, ни выставок,
Десять метров комната в Останкине!
Где улыбкой стражники - наставники
Не сияют благостно и святочно,
Но стоит картина на подрамнике,
Вот и все!
А этого достаточно!
Обсудив и совесть и бесстрашие
(Вроде не заложишь и не купишь их),
Ах, как вы присутствуете, ражие,
По карманам рассовавши кукиши!
Что ж, зовите небылицы былями,
Окликайте стражников по имени!
Бродят между ражими Добрынями
Тунеядцы Несторы и Пимены.
Их имен с эстрад не рассиропили,
В супер их не тискают облаточной,
"Эрика" берет четыре копии,
Вот и все!
А этого достаточно!
Время сеет ветры, мечет молнии,
Создает советы и комиссии,
Что ни день - фанфарное безмолвие
Славит многодумное безмыслие.
Бродит Кривда с полосы на полосу,
Делится с соседкой кривдой опытом.
Но гремит напетое вполголоса,
Но гудит прочитанное шопотом.
Ни партера нет, ни лож, ни яруса.
Клака не безумствует припадочно,
Есть магнитофон системы "Яуза",
Вот и все!
А этого достаточно!
Есть, стоит картина на подрамнике!
Есть, отстукано четыре копии!
Есть магнитофон системы "Яуза"!
И этого достаточно!
ПЕСНЯ О ПРЕКРАСНОЙ ДАМЕ
Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что ты жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена...
Не считайте себя виноватыми,
Не ищите себе наказанья,
Не смотрите на нас вороватыми,
Перепуганными глазами,
Будто призваны вы, будто позваны,
Нашу муку терпеньем мелете...
Ничего, что родились поздно вы, - Вы
все знаете, все умеете!
Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что ты жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена...
Никаких вы не знали фортелей,
Вы не плыли бутырскими окнами,
У проклятых ворот в Лефортове
Вы не зябли ночами мокрыми.
Но ветрами подует грозными - Босиком
вы беду измерите!
Ничего, что родились поздно вы, - Вы
все знаете, все умеете!
Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что ты жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена...
Не дарило нас время сладостью,
Раздавало горстями горькость,
Но великою вашей слабостью
Вы не жизнь нам спасли, а гордость!
Вам старицей не будет воздано,
И пройдем мы по веку ровно,
Ничего, что родились поздно вы, - Воевать
никогда не поздно!
Как мне страшно, что ты жена,
Как мне страшно, что ты жива!
В Ярославле, на пересылке,
Ты была воображена...
ПЕСНЯ ПРО ОСТРОВА
Говорят, что есть на свете острова,
Где растет на берегу забудь-трава,
Забудь о гордости, забудь про горести,
Забудь о подлости! Забудь про хворости!
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, что где-то есть острова,
Где с похмелья не болит голова,
А сколько есть вина, пей все без просыху,
А после по морю ходи, как по суху!
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, что где-то есть острова,
Где четыре не всегда дважды два,
Считай хоть до слепу - одна испарина,
Лишь то, что по сердцу, лишь то и правильно.
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, что где-то есть острова,
Где неправда не бывает права!
Где совесть - надобность, а не солдатчина,
Где правда нажита, а не назначена!
Вот какие я придумал острова!
НЕОКОНЧЕННАЯ ПЕСНЯ
Старики управляют миром,
Суетятся, как злые мыши,
Им по справке, выданной МИДом,
От семедисяти и выше.
Откружили в боях и вальсах,
Отмолили годам продление
И всведенных подагрой пальцах
Держат крепко брозды правленья.
По утрам их терзает кашель,
И поводят глазами шало
Над тарелками с манной кашей
Президенты Земного Шара!
Старики управляют миром,
Где обличья подобны маскам,
Пахнут весны - яичным мылом,
Пахнут зимы - камфорным маслом
В этом мире - ни слов, ни сути,
В этом мире - ни слез, ни крови!
А уж наши с тобою судьбы
Не играют и вовсе роли!
Им важнее, где рватьтся минам,
Им важнее, где быть границам...
Старики управляют миром,
Только им по ночам не спится.
А девчонка гуляет с милым,
А в лесу раскричалась птица!
Старики управляют миром,
Только им по ночам не спится.
А в саду набухает завязь,
А мальчишки трубят "по коням!"
И острее, чем совесть, - зависть
Старикам не дает покоя!
Грозный счет покоренным милям
Отчеркнет пожелтевший ноготь,
Старики управляют миром,
А вот сладить со сном - не могут!
ПЕСНЯ О ПОСЛЕДНЕЙ ПРАВОТЕ
Подстилая удачи соломки,
Охранять обещала и впредь.
Только есть на земле Миссалонги,
Где достанется мне умереть!
Где уже не пижон и не барин,
Ошалев от дорог и карет,
Я от тысячи истин, как Байрон,
Вдруг поверю, что истины нет!
Будет серый и скверный денечек,
Небо с морем сольются в одно.
И приятель мой, плут и доносчик,
Подольет мне отраву в вино!
Упадет на колени тетрадка,
И глаза мне затянет слюда,
Я скажу:" У меня лихорадка,
Для чего я приехал сюда?!"
И о том, что не в истине дело,
Я в последней пойму дурноте,
Я - мечтавший и ночно и денно
О несносной своей правоте!
А прятель, всплакнув для порядка,
Перейдет на возвышенный слог
И запишет в дневник:
"Лихорадка".
Он был прав, да простит его Бог!
УХОДЯТ ДРУЗЬЯ
Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни - в никуда, а другие - в князья...
В осенние дни, и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни,
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА ВЛАДИМИР ЛЯЛИН. ВОЛОДЯ ЛЯЛИН - КАПИТАН И ЛЮБИМЕЦ
НАШЕЙ СБОРНОЙ! В ЭТОМ ЕДИНОБОРСТВЕ (КСТАТИ. ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ - ИНТЕРЕСНЫЙ
ИГРОВОЙ МОМЕНТ). ИТАК. В ЭТОМ ЕДИНОБОРСТВЕ СОПЕРНИКИ СОРЕВНУЮТСЯ НЕ ТОЛЬКО
В ТЕХНИКЕ ВЛАДЕНИЯ МЯЧОМ. НО В ПОНИМАНИИ. ТАК СКАЗАТЬ. САМОЙ ПРИРОДЫ ИГРЫ.
В УМЕНИИ ПРЕДУГАДАТЬ И ПРЕДУПРЕДИТЬ САМЫЕ ТОНЧАЙШИЕ СТРАТЕГИЧЕСКИЕ И
ТАКТИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОПЕРНИКА...
А ОН МНЕ ВСЕ ПО ЯЙЦАМ ЦЕЛИТСЯ. ЭТОТ БОБИ. СУКА РЫЖАЯ.
А ОН У НИХ ЗА ТО И ЦЕНИТСЯ - МИСТЕР-МИСТЕР. СТАВКА ВЫСШАЯ!
А ЕМУ ПО-РУССКИ. РЫЖЕМУ. - КАК НИ ЦЕЛЬСЯ - ВЫШЕ. НИЖЕ ЛИ.
ТЫ УДАРИШЬ - Я. БЛЯ. ВЫЖИВУ. Я УДАРЮ - ТЫ. БЛЯ. ВЫЖИВИ!
ТЫ. БЛЯ. ДУМАЕШЬ. НАПАЛ НА ДИКАРЯ. А Я СДЕЛАЮ КУЛЬТУРНО. ВТИХАРЯ.
Я. БЛЯ. ВРЕЖУ. КАК В ПАРАДНОМ КИРПИЧОМ - ЭТОТ. С ДУДКОЙ. НЕ ЗАМЕТИТ НИПОЧЕМ!
В ОБЩЕМ ВСЕ - СКАЗАЛ ПО-ТИХОМУ. НЕ РЕВЕЛ. ОН ОТВЕТИЛ МНЕ ПО-ИХНЕМУ!
- ПОСТАРЕЛИ МЫ И ПОЛЫСЕЛИ.
И ПОГАШЕН ВОЛШЕБНЫЙ ОГОНЬ.
ЛИШЬ КРУЖИТ НА СВОЕЙ КАРУСЕЛИ
САМ СЕБЕ ОПОСТЫЛЕВШИЙ КОНЬ!
НИ ПЕЧАЛИ НЕ ЗНАЯ. НИ ГНЕВА.
ПО-СОБАЧЬИ ВИЛЯЯ ХВОСТОМ.
ОН КРУЖИТ ВСЕ НАЛЕВО. НАЛЕВО.
И НАПРАВО. НАПРАВО ПОТОМ.
И УНЫЛЫЙ СМОРЧОК-БЕДОЛАГА.
МЕДЯКАМИ В КАРМАНЕ ЗВЕНЯ.
КАРУСЕЛЬЩИК - МАЙОР ИЗ ГАЛАГА.
ЗНАЙ. ГОНЯЕТ ПО КРУГУ КОНЯ!
В КРУГЛЫЙ МИР. НАМАЛЕВАННЫЙ КРУГЛО.
КРУГЛЫЙ ВХОД ОХРАНЯЕТ КОНВОЙ...
И ТОПОЧЕТ ДУРАЦКАЯ КУКЛА.
И КРУЖИТ ДЕРЕВЯННАЯ КУКЛА.
ПРИТВОРЯЯСЬ ЖИВОЙ.
ВАЛЬС-БАЛЛАДА ПРО ТЕШУ ИЗ ИВАНОВА
ОХ. ЕМУ И ВСЫПАЛИ ПО ПЕРВОЕ.
ПО ДЕРЬМУ. СПЕЛЕНУТОГО. ВОЛОКОМ!
ОБЗЫВАЛИ ЖУЛИКОМ И ПОЛЛАКОМ!
РАЗДАВАЛИСЬ ВЫКРИКИ И ВЫПАДЫ.
СТАВИЛИСЬ ИСКУСНО МНОГОТОЧИЯ.
А В КОНЦЕ. КАК ВОДИТСЯ. ОРГВЫВОДЫ - МАСТЕРСКАЯ.
ДОГОВОР И ПРОЧЕЕ...
ОН ПРИПЕР ВЕЩИЧКИ В ГОЛОЛЕДИЦУ
(ВСЕ В ОДИН УПРЯТАЛ УЗЕЛ ДРАНЕНЬКИЙ)
И СВАЛИЛ ИХ В УГОЛ. КАК ПОЛЕННИЦУ - И
ХОЛСТЫ. И КРАСКИ. И ПОДРАМНИКИ...
ТОМКА ВМИГ СЛЕТАЛА ЗА <<КУБАНСКОЮ>>.
ТО ДА СЕ. ЯИЧКИ. ДВА ТВОРОЖНИЧКА...
ОН ГРАММ СТО ПРИНЯЛ. ЗАЕЛ КОЛБАСКОЮ.
И СКАЗАЛ. ЧТО ПОЛЕЖИТ НЕМНОЖЕЧКО.
ВЫГРЕБ ТАЙНО ИЗ ПАЛЬТИШКА РВАНОГО
НЕМБУТАЛ. ПРИКОПЛЕННЫЙ ЗАРАНЕЕ...
А НА КУХНЕ ТЕЩА ИЗ ИВАНОВА.
КСЕНЬЯ ПАВЛОВНА. ВЕЛА ДОЗНАНИЕ.
ЗА ОКОШКОМ ВЕТЕР МЯЛ АКАЦИЮ.
БИЛОСЬ ЧЬЕ-ТО СИЗОЕ ИСПОДНЕЕ... - А
ЗА ЧТО Ж ЕГО? - ДА ЗА АБСТРАКЦИЮ. - ЭТО
Ж НАДО! А ТРЕЗВОНУ ПОДНЯЛИ!!
* * *
Карусель городов и гостиниц,
Запах грима и пыль париков...
Я кружу, как подбитый эсминец,
Далеко от родных берегов.
Чья-то мина сработала чисто,
И, должно быть, впервые всерьез
В древенеющих пальцах радиста
Дребезжит безнадежное "SOS".
Видно старость - жестокий гостинец,
Не повесишь на гвоздь, как пальто.
Я тону, пораженный эсминец,
Но об этом не знает никто!
Где-то слушают чьи-то приказы,
И на стенах анонсов мазня,
И стоят терпеливо у кассы
Те, кто все еще верят в меня.
Сколько было дорог и отелей,
И постелей, и мерзких простынь,
Скольких я разномастных Офелий
Навсегда отослал в монастырь!
Вот - придворные пятятся задом,
Сыпят пудру с фальшивых седин,
Вот - уходят статисты, и с залом
Остаюсь я один на один.
Я один! И пустые подмостки,
Мне судьбу этой драмы решать...
И уже на галерке подростки
Забывают на время дышать.
Цепенея от старческой астмы,
Я стою в перекрестье огня.
Захудалые, вялые астры
Ждут в актерской гримерной меня.
Много было их, нежных сирых,
Знавших славу мою и позор.
Я стою и собраться не в силах,
И не слышу, что шепчет суфлер.
Но в насмешку над немощным телом
Вдруг по коже волнения озноб.
Снова слово становится делом
И грозит потрясеньем основ.
И уже не по тексту Шекспира
(Я и помнить его не хочу), - Гражданин полуумного мира,
Я одними губами шепчу: - РАСПАЛАСЬ СВЯЗЬ ВРЕМЕН...
И морозец, морозец по коже,
И дрожит занесенный кулак
И шипят возмущенные ложи: - Он
наврал, у Шекспира не так!
Но галерка простит оговорки,
Сопричастна греху моему...
А в эсминце трещат переборки,
И волна накрывает волну.
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ
Памяти Осипа Эмильевича Мандельштама...
в квартире, где он жил, находились он,
Надежда Яковлевна и Анна Андреевна
Ахматова, которая приехала его навестить
из Ленинграда. И вот они сидели
все вместе, пока длился обыск, до утра,
и пока шел этот обыск, за стеною, тоже
до утра, у соседа их, Кирсанова, ничего
не знающего об обыске, запускали пластинки
с модной в ту пору гавайской гитарой...
"И только и света,
Что в звездной, колючей неправде.
А жизнь промелькнет
Театрального капора пеной,
И некому молвить
Из табора улицы темной..."
Мандельштам
Всю ночь за стеной ворковала гитара,
Сосед - прощалыга крутил юбилей,
A два понятых, словно два санитара,
A два понятых, словно два санитара,
Зевая, томились у черных дверей.
И жирные пальцы, с неспешной заботой,
Кромешной своей занимались работой,
И две королевы глядели в молчании,
Как пальцы копались в бумажном мочале.
Как жирно листали за книжкою книжку,
А сам-то король - все бочком, да вприпрыжку,
Чтоб взглядом не выдать - не та ли страница
Чтоб рядом не видеть безглазые лица!
А пальцы искали крамолу, крамолу...
А там за стеной все гоняли "Рамону":
"Рамона, какой простор вокруг, взгляни,
Рамона, и в целом мире мы одни"
"...А жизнь промелькнет
Театрального капора пеной..."
И глядя как пальцы шуруют в обивке,
Вольно ж тебе было, он думал, вольно!
Глотай своего якобинства опивки!
Глотай своего якобинства опивки!
Не уксус еще, но уже не вино.
Щелкунчик - скворец, простофиля - Емеля,
Зачем ты ввязался в чужое похмелье?!
На что ты истратил свои золотые?!
И скучно следили за ним понятые...
А две королевы бездарно курили
И тоже казнили себя и корили - За
лень, за небрежный кивок на вокзале,
За все, что ему второпях не сказали...
А пальцы копались, и рвалась бумага...
А пел за стеной тенорок - бедолага:
"Рамона, моя любовь, мои мечты,
Рамона, везде и всюду только ты..."
"...И только и света,
Что в звездной, колючей неправде..."
По улице черной, за вороном черным,
За этой каретой, где окна крестом,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Пока, обессилев, не рухну пластом!
Но слово останется, слово осталось!
Не к слову, а к сердцу приходит усталость,
И хочешь, не хочешь - слезай с карусели,
И хочешь, не хочешь - конец одиссеи!
Но нас не помчат паруса на Итаку:
В наш век на Итаку везут по этапу,
Везут Одиссея в телячьем вагоне,
Где только и счастья, что нету погони!
Где, выпив "ханжи", на потеху вагону,
Блатарь - одессит распевает "Рамону":
"Рамона, ты слышишь ветра нежный зов,
Рамона, ведь это песнь любви без слов..."
"...И некому, некому,
Некому молвить
Из табора улицы темной..."
ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ
В майский вечер, пронзительно дымный,
Всех побегов герой, всех погонь,
Как он мчал, бесноватый и дивный,
С золотыми копытами конь.
И металась могучая грива,
На ветру языками огня,
И звенела цыганская гривна,
Заплетенная в гриву коня.
Воплощенье веселого гнева,
Не крещенный позорным кнутом,
Как он мчал - все налево, налево...
И скрывался из виду потом.
Он, бывало, нам снится ночами,
Как живой - от копыт до седла.
Впрочем, все это было в начале,
А начало прекрасно всегда.
Но приходит с годами прозренье,
И томит наши души оно,
Словно горькое, твердое зелье
Подливает в хмельное вино.
Постарели мы и полысели,
И погашен волшебный огонь.
Лишь кружит на своей карусели
Сам себе опостылевший конь!
Ни печали не зная, ни гнева,
По-собачьи виляя хвостом
Он кружит все налево, налево,
И направо, направо потом.
И унылый сморчок - бедолага,
Медяками в кармане звеня,
Карусельщик - майор из ГУЛАГа,
Знай, гоняет по кругу коня!
В круглый мир, намалеваный кругло,
Круглый вход охраняет конвой...
И топочет дурацкая кукла,
И кружит деревянная кукла,
Притворяясь живой.
ПОЕЗД
Ни гневом, ни порицаньем
Давно уже мы не бряцаем:
Здороваемся с подлецами,
Раскланиваемся с полицаем.
Не рвемся ни в бой, ни в поиск - Все
праведно, все душевно.
Но помни - отходит поезд!
Ты слышишь? Уходит поезд
Сегодня и ежедневно.
А мы балагурим, а мы куролесим,
Нам недругов лесть, как вода из колодца!
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам - Колеса,
колеса, колеса, колеса...
Такой у нас нрав спокойный,
Что без никаких стараний
Нам кажется путь окольный
Кратчайшим из расстояний.
Оплачен страховки полис,
Готовит обед царевна...
Но помни - отходит поезд,
Сегодня и ежедневно.
Мы пол отциклюем, мы полки повесим,
Что б нашему раю - ни краю, ни сноса.
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам - Колеса,
колеса, колеса, колеса...
От скорости века в сонности
Живем мы, в живых не значась...
Непротивление совести - Удобнейшее
из чудачеств!
И только порой под сердцем
Кольнет тоскливо и гневно - Уходит
наш поезд в Освенцим
Сегодня и ежедневно!
А как наши судьбы - как будто похожи - И
на гору вместе, и вместе с откоса!
Но вечно - по рельсам, по сердцу, по коже - Колеса,
колеса, колеса, колеса...
Я ВЫБИРАЮ СВОБОДУ
Сердце мое заштопано,
В серой пыли виски,
Но я выбираю Свободу,
И - свистите во все свистки!
И лопается терпенье,
И тысячи три рубак
Вострят, словно финки, перья,
Спускают с цепи собак.
Брест и Унгены заперты,
Дозоры и там, и тут,
И все меня ждут на Западе,
Но только напрасно ждут!
Я выбираю Свободу, - Но
не из боя, а в бой,
Я выбираю свободу
Быть просто самим собой.
И это моя Свобода,
Нужны ли слова ясней?!
И это моя забота - Как
мне поладить с ней.
Но слаще, чем ваши байки,
Мне гордость моей беды,
Свобода казенной пайки,
Свобода глотка воды.
Я выбираю Свободу,
Я пью с нею нынче на "ты",
Я выбираю свободу
Норильска и Воркуты.
Где вновь огородной тяпкой
Над всходами пляшет кнут,
Где пулею или тряпкой
Однажды мне рот заткнут.
Но славно звенит дорога,
И каждый приют, как храм,
А пуля весит немного - Не
больше, чем восемь грамм.
Я выбираю Свободу, - Пускай
груба и ряба,
А вы, валяйте, по капле "Выдавливайте раба"!
По капле и есть по капле - Пользительно и хитро,
По капле - это на Капри,
А нам - подставляй ведро!
А нам - подавай корыто,
И встанем во всей красе!
Не тайно, не шито-крыто,
А чтоб любовались все!
Я выбираю Свободу,
И знайте не я один!
И мне говорит "свобода":
"Ну, что ж, говорит, одевайтесь
И пройдемте-ка гражданин".
ЕЩЕ РАЗ О ЧЕРТЕ
Я считал слонов и в нечет и в чет,
И все-таки я не уснул,
И тут явился ко мне мой черт,
И уселся верхом на стул.
И сказал мой черт: "Ну, как старина,
Ну, как же мы порешим?
Подпишем союз, и айда в стремена,
И еще чуток погрешим!"
И ты можешь лгать и можешь блудить,
И друзей предавать гуртом!
А то, что придется потом платить,
Так ведь это ж, пойми, - потом!
Но зато ты узнаешь, как сладок грех
Этой горькой порой седин.
И что счастье не в том, что один за всех,
А в том, что все - как один!
И ты поймешь, что нет над тобой суда,
Нет проклятия прошлых лет.
Когда вместе со всеми ты скажешь - да!
И вместе со всеми - нет!
И ты будешь волков на земле плодить,
И учить их вилять хвостом!
А то, что придется потом платить,
Так ведь это ж, пойми, - потом!
И что душа? - прошлогодний снег!
А глядишь - пронесет и так!
В наш атомный век, в наш каменный век,
На совесть цена пятак!
И кому оно нужно, это "добро",
Если всем дорога - в золу...
Так давай же, бери, старина, перо!
И вот здесь распишись, в "углу".
Тут черт потрогал мизинцем бровь...
И придвинул ко мне флакон,
И я спросил его: "Это кровь?"
"Чернила", - ответил он...
Аллилуя, аллилуя!
"Чернила", - ответил он.
МЫ НЕ ХУЖЕ ГОРАЦИЯ
Вы такие нестерпимо ражие,
И такие, в сущности, примерные,
Все томят вас бури вернисажные,
Все шатают паводки премьерные.
Ходите, тишайшие, в неистовых,
Феями цензурными заняньканы!
Ну, а если - ни премьер, ни выставок,
Десять метров комната в Останкине!
Где улыбкой стражники - наставники
Не сияют благостно и святочно,
Но стоит картина на подрамнике,
Вот и все!
А этого достаточно!
Обсудив и совесть и бесстрашие
(Вроде не заложишь и не купишь их),
Ах, как вы присутствуете, ражие,
По карманам рассовавши кукиши!
Что ж, зовите небылицы былями,
Окликайте стражников по имени!
Бродят между ражими Добрынями
Тунеядцы Несторы и Пимены.
Их имен с эстрад не рассиропили,
В супер их не тискают облаточной,
"Эрика" берет четыре копии,
Вот и все!
А этого достаточно!
Время сеет ветры, мечет молнии,
Создает советы и комиссии,
Что ни день - фанфарное безмолвие
Славит многодумное безмыслие.
Бродит Кривда с полосы на полосу,
Делится с соседкой кривдой опытом.
Но гремит напетое вполголоса,
Но гудит прочитанное шопотом.
Ни партера нет, ни лож, ни яруса.
Клака не безумствует припадочно,
Есть магнитофон системы "Яуза",
Вот и все!
А этого достаточно!
Есть, стоит картина на подрамнике!
Есть, отстукано четыре копии!
Есть магнитофон системы "Яуза"!
И этого достаточно!
ПЕСНЯ О ПРЕКРАСНОЙ ДАМЕ
Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что ты жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена...
Не считайте себя виноватыми,
Не ищите себе наказанья,
Не смотрите на нас вороватыми,
Перепуганными глазами,
Будто призваны вы, будто позваны,
Нашу муку терпеньем мелете...
Ничего, что родились поздно вы, - Вы
все знаете, все умеете!
Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что ты жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена...
Никаких вы не знали фортелей,
Вы не плыли бутырскими окнами,
У проклятых ворот в Лефортове
Вы не зябли ночами мокрыми.
Но ветрами подует грозными - Босиком
вы беду измерите!
Ничего, что родились поздно вы, - Вы
все знаете, все умеете!
Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что ты жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена...
Не дарило нас время сладостью,
Раздавало горстями горькость,
Но великою вашей слабостью
Вы не жизнь нам спасли, а гордость!
Вам старицей не будет воздано,
И пройдем мы по веку ровно,
Ничего, что родились поздно вы, - Воевать
никогда не поздно!
Как мне страшно, что ты жена,
Как мне страшно, что ты жива!
В Ярославле, на пересылке,
Ты была воображена...
ПЕСНЯ ПРО ОСТРОВА
Говорят, что есть на свете острова,
Где растет на берегу забудь-трава,
Забудь о гордости, забудь про горести,
Забудь о подлости! Забудь про хворости!
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, что где-то есть острова,
Где с похмелья не болит голова,
А сколько есть вина, пей все без просыху,
А после по морю ходи, как по суху!
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, что где-то есть острова,
Где четыре не всегда дважды два,
Считай хоть до слепу - одна испарина,
Лишь то, что по сердцу, лишь то и правильно.
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, что где-то есть острова,
Где неправда не бывает права!
Где совесть - надобность, а не солдатчина,
Где правда нажита, а не назначена!
Вот какие я придумал острова!
НЕОКОНЧЕННАЯ ПЕСНЯ
Старики управляют миром,
Суетятся, как злые мыши,
Им по справке, выданной МИДом,
От семедисяти и выше.
Откружили в боях и вальсах,
Отмолили годам продление
И всведенных подагрой пальцах
Держат крепко брозды правленья.
По утрам их терзает кашель,
И поводят глазами шало
Над тарелками с манной кашей
Президенты Земного Шара!
Старики управляют миром,
Где обличья подобны маскам,
Пахнут весны - яичным мылом,
Пахнут зимы - камфорным маслом
В этом мире - ни слов, ни сути,
В этом мире - ни слез, ни крови!
А уж наши с тобою судьбы
Не играют и вовсе роли!
Им важнее, где рватьтся минам,
Им важнее, где быть границам...
Старики управляют миром,
Только им по ночам не спится.
А девчонка гуляет с милым,
А в лесу раскричалась птица!
Старики управляют миром,
Только им по ночам не спится.
А в саду набухает завязь,
А мальчишки трубят "по коням!"
И острее, чем совесть, - зависть
Старикам не дает покоя!
Грозный счет покоренным милям
Отчеркнет пожелтевший ноготь,
Старики управляют миром,
А вот сладить со сном - не могут!
ПЕСНЯ О ПОСЛЕДНЕЙ ПРАВОТЕ
Подстилая удачи соломки,
Охранять обещала и впредь.
Только есть на земле Миссалонги,
Где достанется мне умереть!
Где уже не пижон и не барин,
Ошалев от дорог и карет,
Я от тысячи истин, как Байрон,
Вдруг поверю, что истины нет!
Будет серый и скверный денечек,
Небо с морем сольются в одно.
И приятель мой, плут и доносчик,
Подольет мне отраву в вино!
Упадет на колени тетрадка,
И глаза мне затянет слюда,
Я скажу:" У меня лихорадка,
Для чего я приехал сюда?!"
И о том, что не в истине дело,
Я в последней пойму дурноте,
Я - мечтавший и ночно и денно
О несносной своей правоте!
А прятель, всплакнув для порядка,
Перейдет на возвышенный слог
И запишет в дневник:
"Лихорадка".
Он был прав, да простит его Бог!
УХОДЯТ ДРУЗЬЯ
Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни - в никуда, а другие - в князья...
В осенние дни, и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни,
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21