За ней следовала довольно внушительная вереница машин, состоящая из четырех лимузинов, два из которых, «шестисотый» «Мерседес» и «BMW» 7-й модели, были приписаны к Хозу обладминистрации, а также пары иссиня-черных джипов с охраной и еще одной машины ГАИ, которая шла в этом «правительственном» кортеже замыкающей.
На заднем сиденье «мерса» восседали двое мужчин. Один из них, вальяжный, плотный, несколько даже грузноватый для своих сорока двух лет господин, одетый в классический — импортного, «арманиевского», естественно, пошива — костюм и темное пальто с выпущенным наружу белоснежным кашне, занимает должность председателя КУГИ, а также по совместительству является вице-губернатором области. Другой мужчина, шатен лет тридцати четырех в очках, за которыми прячутся вечно неспокойные, рыскающие по сторонам глаза, Геннадий Аркушин, в недавнем прошлом главный редактор либерального толка газеты «Волжские ведомости», возглавляет нынче пресс-службу администрации Н-ской области (кстати, пост этот ему достался благодаря протекции именно вице-губернатора Воронина; последний, прежде чем губернатор, которого попривыкший к нему за без малого восемь лет служивый люд чаще всего называл за глаза — Хозяин, вышел ненадолго на работу после перенесенного им инфаркта, успел за три недели его отсутствия поставить на некоторые второстепенные, казалось бы, должности преданных ему лично людей).
— Слушай сюда, Гена, — не поворачивая головы к собеседнику, сказал вице-губернатор, — часу эдак в пятом… да, думаю, раньше с этим не стоит затеваться… нужно будет организовать пресс-конференцию для наших телевизионщиков и журналистов… по событиям, так сказать, последнего дня.
— У нас, в здании обладминистрации?
— Ну не в кабаке же!
Аркушин, нервно шмыгнув носом, сказал:
— Я к тому, что городской голова тоже созывает народ на «брифинг», и тоже ближе к вечеру… Ага, Виталий Алексеевич, понял вас, понял… Мы эту инициативу мэра нейтрализуем на корню, можно даже сказать — похерим!.. У меня все уже «на товсь»! Я еще с утра обзвонил своих коллег! Мне тоже многие звонили… Слухи о тяжелой болезни Хозяи… извините, губернатора, уже как-то просочились за пределы Кардиоцентра. Теперь вот население ждет новостей об этом, а заодно простых граждан интересует реакция властей…
— Ты можешь заткнуться хоть на минуту, Гена?! — грубо перебил его вице-губернатор. — Слушай сюда! К пяти часам собери в конференц-зале писак и телевизионщиков! Я попрошу, чтобы на это мероприятие подтянулись наш начздрав и главврач Кардиоцентра. Заключение медиков о состоянии здоровья… уважаемого Николая Дмитриевича к этому времени, думаю, будет уже готово. Ты позаботишься о том, чтобы выдержки из этого документа попали в прессу. На пресс-конференции будем также я, наш спикер и предизбиркома. Главная тема такая: губернатор болен, тяжело болен… можно сказать, уже при смерти… поскольку он недееспособен… найдешь какое-то другое определение для своих писак…
— Все сделаем в лучшем виде! — быстро произнес Аркушин.
— Да, вот так, — удовлетворенно покивал крупной головой чиновник. — Выборы на пост губернатора, как положено по закону… об этом скажут спикер и избирком. Дату определим позднее, ориентировочно выборы состоятся в середине июня. Ну а до этого времени исполнять обязанности… рулить будет вице-губернатор Воронин… то есть — я.
— Кто-нибудь из… — Аркушин красноречиво поднял глаза горе, — обещался сегодня подъехать?
— Если только федеральный инспектор из Нижнего прилетит, — сказал вице-губернатор. — Я нашему куратору в президентской администрации сегодня утром по телефону все как есть доложил, так что они в курсе наших дел… В связи с начавшейся в Ираке зарубой, думаю, им сейчас не до нас… И вот что еще, Гена…
— Слушаю, Виталий Алексеевич.
— Лично контролируй базар! Предупреди своих коллег, особенно телевизионщиков, чтобы лишнего не болтали и не показывали! Смотри также, чтобы в Москву, на федеральные телеканалы, какой-нибудь негатив на нас не ушел. Поработай со своими коллегами… как следует… если надо, припугни! Если кто-то попробует поднять в СМИ тему конфликта вокруг Новомихайловского ТМК, то мы таким деятелям… правдоискателям… яйца поотрываем! Тебе, кстати, дружок, в таком разе тоже не поздоровится!..
Кортеж, обогнув обширный парковый массив, устремился в открытые настежь ворота ограды, окружающей территорию лучшего, самого современного во всем Поволжье Кардиоцентра. Вспомнив, как настойчиво губернатор добивался того, чтобы подрядчики качественно отремонтировали, а где-то и заново переложили дорожное полотно хотя бы на центральных городских магистралях, в том числе и на той трассе, по которой кортеж проследовал в больницу—и эта работа в целом была выполнена, — Воронин про себя мрачно усмехнулся.
«Выходит, не зря ты так старался, так торопил строителей, — подумал он. — Вот по этой гладкой, без выбоин, дорожке, Николай Дмитриевич, тебе предстоит совершить еще одну поездку, последнюю… прямиком на городское кладбище… »
Прежде чем губернское начальство выбралось наружу из своих лимузинов, несколько крепких, сурового вида молодых мужчин быстро, в считаные секунды, «зачистили» от лишних людей и даже от младшего медперсонала просторное фойе нового восьмиэтажного здания Кардиоцентра. Один из охранников остался у лифтов в холле, двое — один на лифте, другой пешком по лестнице — отправились на четвертый этаж, где располагается отделение реанимации, четвертый их коллега контролировал запасной выход, пожарную лестницу и гардеробную, а еще трое сотрудников охраны должны были опекать непосредственно «тела» (хотя, по правде говоря, вице-губернатору и другим прибывшим в его свите чиновникам столь многочисленная охрана по должности не полагалась).
Сюда же, в фойе, чтобы встретить непосредственно у входа вице-губернатора, а с сегодняшнего дня и. о. главы области, и его свиту, из административного крыла здания вышли двое мужчин, одетых по случаю в белые халаты: начальник облздрава и главврач Кардиоцентра, у обоих были постные, если не сказать печальные лица.
Соответствующую мину пришлось скорчить и Воронину, хотя его рукопожатие, которым он обменялся с встречавшими его в фойе медиками, получилось бодрым и энергичным.
— Ну как он? — спросил Виталий Алексеевич, адресуясь прежде всего к главврачу (начздрав был по профессии фармацевтом и ни черта, кажется, в медицине не понимал). — Есть хоть какое-нибудь улучшение?
Вначале оба медика в унисон, как китайские болванчики, отрицательно покивали головой, затем главврач, сделав вялый приглашающий жест в сторону лифта, устало произнес:
— Приступ, как вы уже знаете, Виталий Алексеевич, случился в половине пятого утра…
— Вчера, во второй половине дня, я навещал Николая Дмитриевича в его палате, — тут же воткнулся в разговор «фармацевт». — Он чувствовал себя в принципе нормально… поставил даже вопрос, чтобы его выписали… что он, мол, в порядке… если нужно, подлечится амбулаторно, в домашних условиях… и еще говорил, что здесь, в стационаре, врачи запрещают ему заниматься служебными делами, принимать… разных людей… а это действует на него хуже, чем болезнь…
Они втроем вошли в лифт. Воронин жестом велел начздраву заткнуться, предоставив тем самым вновь слово главврачу Кардиоцентра.
— Диагноз вы уже знаете: обширный инфаркт миокарда… как результат гипертонической болезни и развившейся эмболии коронарных сосудов… Положение тяжелое, но стабильное… Нами приняты все меры, чтобы сохранить Николаю Дмитриевичу жизнь… Я лично созванивался с академиком Акчуриным и другими нашими светилами. Николай Дмитриевич, как вы сами понимаете, нетранспортабелен. Примерно через два часа мы ожидаем прибытия бригады специалистов из Москвы… в аэропорт за ними уже выслан наш служебный транспорт.
Выйдя из лифта, они на короткое время задержались у дверей реанимационного отделения. Кто-то из обслуги принял у вице-губернатора пальто и тут же набросил ему на плечи белоснежный халат.
— Подготовьте соответствующее медицинское заключение, — сказал Воронин. — Официальный документ передадите моему помощнику, заверенную копию — нашему пресс-секретарю Аркушину. Как это ни грустно, но придется известить о случившемся широкую общественность…
— С нашей стороны все уже заготовлено, — заверил его начздрав.
Пока они обменивались репликами, на просторной лестничной площадке четвертого этажа собрались еще несколько человек, прибывших вместе с Ворониным не столько проведать человека, которому каждый из них в той или иной степени был обязан своим нынешним положением (ежу понятно, что доступ к тяжелобольному губернатору сейчас строго ограничен, если и вовсе не закрыт), сколько поучаствовать в некоем общественном событии, заодно засветиться в группе влиятельных губернских персон, так сказать, «отметиться».
Кстати, Аркушин подсуетился и здесь: «мероприятие» снимал на пленку парень из местной телекомпании; подразумевалось, что несколько слов в микрофон скажут главврач и сам Воронин, а уже вечером, если будет такая команда, отредактированный лично Аркушиным сюжет покажут в одном из выпусков новостей.
Поняв причину нервозности главного врача Кардиоцентра (здесь, в больнице, с утра находились родственники Хозяина, его жена, дочь, зять, ведающий местным филиалом «Газпрома», племяш, занимающий должность главы правления «Волжского народного банка», а также мэр Н-ска Мельников, в недавнем еще прошлом приятель Воронина, а нынче его конкурент, если не сказать заклятый враг), Виталий Алексеевич небрежным жестом попросил всех, кто с ним приехал, включая «телевидение», оставаться на месте, а сам в сопровождении главного врача прошел в реанимационное отделение.
Леня Соломатин, отсняв на видеокамеру транспорт, припарковавшийся на площадке перед Кардиоцентром (снимал он, оставаясь в кресле водителя, прямо через лобовое стекло служебной «ГАЗ-31»), а также появившихся оттуда людей, проследовавших дружной гурьбой в больницу, наконец выключил портативную «Сони» и тут же принялся комментировать только что увиденное им.
— Сечешь поляну, Герман? — обратился он к расположившемуся рядом, в кресле пассажира, коллеге. — Областной прокурор и спикер уже определились… прибили к воронинской мафии. Видать, плохи дела у Николая Дмитриевича, на этот раз не выкарабкается… А охраны-то, охраны! Восемь лбов насчитал, а еще ведь и менты их сопровождают!..
Герман Карахан, пожав плечами, промолчал. Мельникова тоже сопровождала в больницу машина с охраной (сотрудников, правда, было всего трое). Наверное, у этих господ — особенно в нынешней ситуации, когда может встать вопрос о «наследнике», — есть веские основания тревожиться за собственные жизни. Но то, что вице-губернатор и его свита передвигаются по городу в окружении столь большого количества вооруженных лбов, это уже не столько забота о личной безопасности, сколько неприкрытая демонстрация силы.
«Рановато что-то у вас сносит башню, господа, — мрачно подумал про себя Карахан. — Москве, конечно, нет до нас особого дела… как и до всех остальных не слишком „проблемных“ регионов. Но и зарываться сильно не стоит, потому что правила игры, кажется, еще никто не отменял… »
— Обрати еще внимание, Герман, что Воронин и его кореша из обладминистрации… внаглую, совершенно открыто пользуются услугами охранной фирмы «Центурион», — подал реплику Соломатин. — За чей, интересно, кошт? Они же, то есть центурионовцы, взялись обслуживать новую дирекцию комбината. На прошлой неделе, однако, хороших плюх им выдали в Новомихайловске… Знать, не такие уж они крутые ребята?!
— Проигранное сражение еще не есть проигрыш целиком войны, — философски заметил Карахан. — Если бугры по данному вопросу промеж собой не сговорятся, то следует ожидать новых разборок в том же Новомихайловске…
Из центурионовского джипа наружу выбрался охранник, одетый в темную, с серо-голубыми разводами служебную куртку. Прикурив сигарету на ходу, он принялся обходить по периметру стоянку для служебного автотранспорта, а также личных машин сотрудников медперсонала (именно здесь, в полусотне метров от главного входа, Соломатин припарковал служебную тачку). Держа руки в карманах — неискоренимая привычка, говорившая о его ментовском прошлом, потому что только менты умеют ходить вот так, как этот субчик с эмблемой ЧОП «Центурион» на форменной куртке, — чуть набычившись, пыхая зажатой в углу рта сигаретой, охранник, то ли из праздного любопытства, то ли из служебного рвения, стал обходить подряд все припаркованные здесь машины, поочередно заглядывая в их салоны.
Заметил… Но оказался далеко не дурак: сам не стал выяснять, что за личности сидят в черной «волжанке», снабженной спецномером, а, отойдя чуть в сторонку, поднес к губам портативную рацию.
— Леня, убери с виду камеру, — чуть поморщившись, сказал Карахан. — Сейчас какая-нибудь ментовская рожа здесь нарисуется…
Герман угадал, но лишь отчасти. Из парадного по облицованным шлифованным гранитом ступеням лестницы наружу вышел рослый, медвежьего телосложения мужчина лет сорока, одетый в длиннополый темно-синий плащ. Светлые, с едва заметным налетом ржавчины коротко стриженные волосы, грубые, но не лишенные привлекательности черты лица, на котором выделялся сломанный когда-то по малолетству в уличной драке нос и блестящие, чуть навыкате глаза, глядящие обычно на окружающих с нагловатой уверенностью, — не заметить столь колоритную фигуру, пусть даже в миллионном Н-ске, было попросту невозможно.
Это был не кто иной, как Виталий Черняев, бывший полковник милиции, бывший начальник областного ОБЭП, примерно год тому назад не без скандала распрощавшийся со своей должностью, а ныне глава частного охранного предприятия «Центурион».
Когда Черняев подошел к охраннику, тот что-то накоротке пояснил, затем кивком головы указал на припаркованную в нескольких шагах «Волгу». Экс-полковник, подойдя к машине, вежливо — и в то же время настойчиво — постучался костяшками пальцев в боковую дверцу.
Герман, приспустив стекло, не слишком дружелюбным тоном произнес:
— Ну? Что надо?
Черняев, поглядев на него в упор своими круглыми нагловатыми глазами, сказал:
— Так-так… Карахан? Можно тебя на минутку? Есть доверительный разговор…
— С каких это пор мы на «ты», господин Черняев? — сухо поинтересовался Герман, при этом выбираясь все же из машины наружу. — Итак… какое у вас ко мне дело?
Черняев жестом приказал своему сотруднику оставить их наедине, затем, выдержав паузу, спросил:
— Могу я поинтересоваться, что здесь делает госбезопасность?
— А с каких это пор ФСБ должна отчитываться перед вами? — сохраняя внешнее спокойствие, спросил Карахан. — Если я не ошибаюсь, господин Черняев, вы сейчас не состоите на госслужбе, а занимаетесь частным бизнесом?.. Откуда тогда такие вопросы?
— Скоро здесь все изменится, Карахан, — сохраняя прежнюю маску показного дружелюбия, сказал Черняев. — Поэтому вам следует уже сейчас определиться, с кем, а также против кого вам следует дружить…
— С кем мне дружить я как-нибудь сам разберусь.
— Мне доложили, что тебя и еще несколько человек из вашей конторы видели на днях в Новомихайловске… — чуть сузив глаза, сказал Черняев.
— Возможно. Ну и что из того?
— Я все понимаю… служба… чистое сердце, холодные руки… Или как там у вас? Но мы живем здесь, на этой земле, а не в той же Москве…
— Это что, угроза? Черняев криво усмехнулся:
— Нет, это — голимый факт.
В этот момент в кармане у экс-полковника запиликал сотовый, и тут же донесся чей-то голос из портативного «кенвуда», который тот держал в руке.
— Ладно, служивый, мне пора, — сказал Черняев. — Договорим в следующий раз…
Достигнув определенного положения в обществе, люди должны уметь сохранять выдержку в любой, даже в самой неприятной ситуации. Даже если тебе хочется дать своему оппоненту в морду и он того вполне заслуживает, то найди в себе силы и волю сдержать свои эмоции… хотя бы до поры, когда ты подготовишь свой скрытный, хорошо замаскированный, но убойный удар.
И Мельников, и банкир Ряшенцев, родной племяш губернатора, этим искусством обладали если и не в совершенстве, то в достаточной степени для того, чтобы не устраивать словесных перепалок с наглецом Ворониным в присутствии посторонних людей, у палаты тяжелобольного человека. Вице-губернатор, впрочем, пробыл здесь недолго: с полминуты провел в палате (даже супруге Николая Дмитриевича и его дочери врачи не разрешали пока подолгу там находиться), еще с четверть часа о чем-то шептался с врачами, а затем укатил восвояси вместе со свитой…
— Впереди пара выходных, — хмуро заметил Ряшенцев, полнолицый шатен лет тридцати четырех.
1 2 3 4 5 6