А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

На их место пришли индусы, китайцы и пакистанцы. Бенни не сдавался. Вскоре Ист-Энд стал его Львовом, а Эверинг Роуд — самой красивой улицей в мире. А пару лет спустя к ним на Эверинг Роуд перебрался старший брат Бенни, Леон, вместе со своей женой Рашель и семью ребятишками. Тот самый Леон, обрюхативший восемнадцатилетнюю служанку-ирландку, которая назвала своего внебрачного сыночка Гарри.
Пендель мчался в вечность. Преследуемый утомленными глазами размытых красноватых звезд над головой, он хотел угнаться за своим прошлым. Он почти смеялся во сне. Принятое решение было предано забвению, зато каждый слог, каждая нотка страстного монолога дяди Бенни вспоминались с ревностью.
— Как это Рашель позволила твоей матери переступить порог дома? До сих пор ума не приложу! — говорил Бенни, потряхивая своей знаменитой шляпой. — Не надо было большого ума, чтоб сразу же догадаться, какой это динамит. Невинная или целомудренная — не в том дело! Едва достигшая половой зрелости и страшно глупая шикса [9], вот кто она была тогда. Только подтолкни — и готова. Да у нее все это на физиономии было написано!
— А как ее звали? — спросил Пендель.
— Черри, — ответил дядя Бенни со вздохом умирающего, готового распрощаться с последним своим секретом. — Уменьшительное от Черида, кажется, хотя я никогда не видел ее удостоверения личности. Возможно, на самом деле ее звали Терезой, или Бернадетт, или же Кармель, но все говорили Черида. А отец ее был каменщиком из графства Майо. Тогда ирландцы жили еще беднее нас, вот и приходилось нанимать в служанки ирландок. Мы, иудеи, не слишком любим стариться, Гарри, мальчик. И твой отец был в этом плане похож на остальных. И знаешь, вовсе не вера в загробную жизнь поддерживает нас, да. Слишком уж долго приходится простаивать в очередях в длинных коридорах, чтоб попасть в приемную господа бога, в это самое чистилище, и там снова ждать, и очень многие сомневаются, что он к нам выйдет. — Дядюшка перегнулся через металлический стол и схватил Пенделя за руку, сжал в своей. — Послушай меня, Гарри, сынок. Евреи просят прощения у человека, а не у бога. И это плохо на нас отражается, поскольку любой человек куда как больший обманщик, чем бог. Вот я смотрю на тебя, Гарри, и прошу прощения. Отпущение грехов можно получить и на смертном одре. Нет, именно прощения, Гарри, именно ты должен подписать этот чек.
Пендель был готов дать дядя Бенни все, что только тот ни попросит, но ему хотелось поговорить еще немного о «динамите».
— Все дело было в ее запахе, так объяснил мне твой отец, — сказал Бенни. — А потом прямо волосы на себе рвал от отчаяния. Сидел прямо передо мной, вот как ты сейчас, только с той разницей, что на нем не было тюремной робы. «Ради этого ее запаха я разрушил храм на голове моей», — так он мне сказал. Твой отец был очень религиозным человеком, Гарри. «Она стояла на коленях у камина, и тут я почувствовал этот ее сладостный запах, запах женщины, а не мыла или разных там притираний, Бенни. Такой естественный, такой настоящий. И этот ее запах окончательно помутил мой разум». И если б Рашель не занималась разной там общественной деятельностью и следила бы за ним получше, твой отец никогда не пал бы так низко.
— Но он пал, — напомнил ему Пендель.
— Да, Гарри, сынок. Среди этого потока виноватых слез, которые проливали католики и евреи, среди всех этих причитаний, типа «Аве Мария» и «Что теперь со мной будет?», твой отец все же умудрился сорвать вишенку. Лично я просто не вижу в том божьего провидения, но результат тот, что в тебе соединились две крови: еврейская и самая вздорная на свете — ирландская, и твоей вины в этом нет.
— А как тебе удалось вытащить меня из сиротского дома? — от возбуждения Пендель уже почти кричал.
Среди смутных воспоминаний детства, еще до освобождения из приюта, в голове застряла одна картина: темноволосая женщина, немного похожая на Луизу, стоит на четвереньках и драит каменный пол. Пол огромен, как спортивная площадка, а за всеми ее действиями наблюдает статуэтка — добрый пастух в голубом плаще и его овечка.
Пендель приближался к дому. Свет в знакомых домах уже давно не горел, все спали. Звезды так и сверкали, чистенькие, промытые дождем. Полная луна — она всегда сияла за его тюремным окошком. «Лучше бы меня снова посадили, — думает он. — Тюрьма самое подходящее место для тех, кто не хочет принимать решений».
— Я был просто великолепен, Гарри. Даже монахини, эти французские снобы в юбках, приняли меня за джентльмена. На мне был костюм-тройка жемчужно-серого цвета, галстук, который собственноручно выбрала твоя тетя Рут, носки им в тон и еще туфли ручной работы «Лобб и Сент-Джеймс» — фирма, которой я всегда отдавал предпочтение. И никакой развязности, руки по бокам, ни малейшего намека на то, что я разделяю взгляды социалистов. — Следовало заметить, что Бенни, наряду с миллионом прочих достоинств, отличался ярой приверженностью к делу рабочего класса и верой в святость прав человека. — «Матерушки, — сказал я им, — могу клятвенно обещать вам следующее. Маленький Гарри будет жить хорошо и счастливо, даже если сам я буду помирать с голоду. И по первому же требованию буду рад доставить его вашему священнику в беленькой рубашке, хоть на исповедь, хоть на причастие, к вашим услугам и точно в срок. Гарантирую также, что он получит достойное образование в любой школе, какую только пожелаете. Гарантирую самую прекрасную музыку в граммофоне и уютную семейную жизнь, за которую любой сирота позволил бы выколоть себе глаза. Семга на столе, изысканные беседы, отдельная спальня, пышный пружинистый матрас». Надо сказать, в те дни я был на пике. Никаких шмоток, а гольф-клубы, дорогая обувь и вилла в Умбрии — до них, казалось, было рукой подать. Мы все тогда думали: еще неделя — и станем миллионерами.
— А где тогда была Черри?
— Исчезла, Гарри, мальчик мой, скрылась с глаз долой, — ответил Бенни, трагически понизив голос. — Ушла в монастырь, и разве можно было винить ее за это? Правда, потом мы получили из Майо письмо, от какой-то тетушки, где говорилось, что бедная Черри, пропащая душа, исчерпала все возможности, предоставленные ей сестрами, чтоб замолить грехи.
— Ну а что отец?
Бенни лишь махнул рукой — в жесте читалось отчаяние.
— В сырой земле, сынок, — сказал он и вытер выступившие на глазах слезы. — Твой отец, мой брат. На его месте должен был лежать я, за то, что с тобой сотворил. Сдается мне, бедняга умер просто от стыда. И я практически всякий раз делаю почти то же самое, когда гляжу на тебя здесь. Но вместо меня погибли те гребаные летние платья. Знаешь, нет для портного и торговца более удручающего зрелища на свете, чем пять сотен летних платьев, не распроданных к осени. Проходил день за днем, и искушение получить страховку овладевало мною все с большей, просто дьявольской силой. Я был рабом обстоятельств, поверь мне, Гарри, и, что еще хуже, вложил факел в твои руки.
— Зато здесь я учусь на курсах, — сказал Пендель, чтоб хоть немного приободрить дядюшку. — Собираюсь стать лучшим закройщиком в мире. Вот, погляди, — и продемонстрировал ему цветную вставку, которую собственноручно вырезал из выпрошенной у тюремного кладовщика тряпки, выкроил по мерке и вшил в робу.
В следующий раз, навещая Пенделя, Бенни в припадке вины презентовал ему иконку Девы Марии в тонкой оловянной рамочке со словами, что она напоминает ему о детстве во Львове и о том памятном дне, когда он, удрав из гетто, пошел посмотреть, как молятся гои. С тех пор иконка всегда была рядом с Пенделем, стояла рядом с будильником на шаткой тумбочке возле кровати в Бетанье и с блеклой ирландской улыбкой наблюдала за тем, как он стягивает с себя вонючую пропотевшую тюремную робу и заползает в постель — разделить с Луизой ее невинные сны.
«Завтра, — подумал он. — Я все расскажу ей завтра».
— Гарри, ты, что ли?
Мики Абраксас, великий революционер-подпольщик, тайный герой студенчества, в стельку пьяный в половине третьего ночи, божится и клянется, что наложит на себя руки, так как жена выгнала его из дома.
— Ты где? — спросил его Пендель, улыбаясь в темноте, поскольку Мики, несмотря на все свои закидоны и выходки, тоже в свое время сидел в тюрьме. А потому был ему товарищем и братом навеки.
— Нигде. Задница я, вот кто.
— Мики…
— Что?
— А где Ана?
Ана была постоянной девушкой Мики, крепким и весьма практичным созданием. С Мартой они были подругами детства — обе выросли в Ла Кордиллера. Марта и познакомила их с Мики.
— Привет, Гарри! — весело бросила в трубку Ана. И Пенделю ничего не оставалось, как столь же весело ответить: «Привет!»
— Он что, маленько перебрал, да, Ана?
— Не знаю. Говорит, что был в казино с Рафи Доминго. Пил водку, потом потерял деньги. Может, и кокой баловался, но только забыл. Весь в поту. Мне что, вызвать врача?
Но не успел Пендель ответить, как Мики вырвал у нее трубку.
— Я люблю тебя, Гарри.
— Знаю, Мики. И очень тебе благодарен за это. И я тоже люблю тебя.
— Так ты ставил на ту лошадку?
— Да, Мики, ставил. Как раз собирался тебе сказать.
— Ты уж прости меня, Гарри, ладно? Не обижайся. Прости!
— Без проблем, Мики. Никаких обид. Все кости, слава богу, целы. И потом, не каждая хорошая лошадка обязательно выигрывает.
— Я люблю тебя, Гарри. Ты мой добрый единственный друг. Слышишь?
— Раз так, тебе совсем не обязательно кончать жизнь самоубийством, верно, Мики? — мягко заметил Гарри. — Тем более что у тебя есть еще и Ана, тоже добрый и верный друг.
— Знаешь, что мы сделаем с тобой, Гарри? Проведем вместе уик-энд. Ты, я, Ана, Марта. Будем удить рыбу. Трахаться.
— Знаешь, тебе надо хорошенько выспаться, Мики, — нравоучительным тоном заметил Пендель. — А завтра, прямо с утра, придешь ко мне за сандвичами и всякими там приспособлениями для рыбной ловли, и мы чудненько проведем время. Договорились? Ну и прекрасно. Тогда пока.
— Кто звонил? — спросила Луиза, не успел он повесить трубку.
— Мики. Жена в очередной раз выгнала его из дома. Заперла дверь и не пускает.
— За что?
— У нее роман с Рафи Доминго, — объяснил Пендель.
— Тогда почему бы не набить морду?
— Кому? — глуповато ухмыляясь, спросил Пендель.
— Его жене, кому ж еще, Гарри. А ты кому думал?
— Он слишком устал, — сказал Пендель. — Норьега выбил из него воинственный дух.
Тут к ним в постель залезла Ханна, а следом за ней — Марк. И не один, а с огромным плюшевым медведем, про которого не вспоминал вот уже несколько лет.
Настало то самое завтра, и он ей рассказал…
Я сделал это, чтобы мне верили, проговорил он, когда жена снова крепко заснула.
Чтобы поддержать тебя, когда ты впадаешь в растерянность.
Подставить тебе настоящее сильное мужское плечо, на которое всегда можно опереться.
Чтобы стать лучшим мужем для дочери хулигана из Зоны канала, которая при любой угрозе заводилась и становилась болтливой; которая забывала ходить мелкими шажками, несмотря на то, что мать на протяжении двадцати лет не уставала твердить, что она, в отличие от Эмили, никогда не выйдет замуж, если не научится ходить, как подобает настоящей леди.
К тому же считает себя уродиной и дылдой, в то время когда все вокруг нормального роста и красивы, как все та же Эмили.
И которая ни за что и никогда бы, даже в самый трудный и критический момент своей жизни, даже вопреки Эмили, не подожгла бы склада дядюшки Бенни, начав с летних женских платьев, чтобы сделать ему тем самым большое одолжение.
Пендель вылезает из постели, садится в кресло, натягивает плед до подбородка.
— Меня целый день не будет, — говорит он Марте, придя в ателье утром. — Так что придется тебе подежурить в приемной.
— У нас назначена примерка у посла Боливии. Ровно в одиннадцать.
— Перенеси на другой день. Мне надо с тобой поговорить.
— Когда?
— Сегодня вечером.
Они всегда ездили на пикник всей семьей, сидели в тени мангровых деревьев, следили за полетом ястребов, скоп и грифов, лениво парящих в жарких потоках воздуха, любовались всадниками на белых лошадях — ну в точности оставшиеся в живых бойцы армии Панчо Вильи. Или же брали напрокат большую резиновую лодку и спускались по порожистой реке — к радости и полному удовольствию Луизы, которая энергично работала веслом и была страшно похожа в коротеньких шортах на Кэтрин Хэпберн в «Африканской королеве» [10]. А Пендель, разумеется, изображал из себя Хемфри Богарта, и Марк верещал от страха, и Ханна убеждала брата не быть таким слабаком и трусом.
Или же садились во внедорожник и долго ехали по пыльным желтым дорогам, резко обрывавшимся у опушки леса, где гуляли, и Пендель, притворяясь, что они заблудились, издавал, к восторгу ребятишек, страшный и жалобный вой, которому научился у дяди Бенни. И, в конце концов оказывалось, что они действительно заблудились, и, о, какая же это была радость, когда вдруг буквально ярдах в пятидесяти от них высвечивались меж пальмовых деревьев высокие серебристые фабричные башни.
Или же во время жатвы они, разбившись на пары, катались на огромных широкоспинных тяжеловозах, и перед ними болтались цепы, выбивающие зерна риса и поднимавшие из зарослей целые тучи мелких жучков. Небо было раскалено добела, давил липкий жаркий воздух. Плоские, как столы, поля таяли вдали, уходили в мангровые заросли. Там начинались болота, постепенно переходящие в море.
Но сегодня Пендель, человек, которому следовало принять Важное Решение, ехал один. И все встреченное на пути раздражало и одновременно казалось знамением: ненавистный бритвенный блеск стальной проволочной изгороди вокруг американских складов с боеприпасами напоминал почему-то об отце Луизы; в щитах с надписью «Иисус наш бог» виделся упрек; разбросанные по холмам домики-коробочки деревень, казалось, говорили — еще день, и ты наш.
И на фоне всей этой грязи, запущенности и убожества картинки из детства казались Пенделю потерянным раем. Пологие холмы и дорожки средь красной земли напомнили о Девоне, куда их отправляли из школы на каникулы. Английские коровы пялились на него сквозь банановые заросли. Даже Гайдн, звучавший в кассетном приемнике, не мог спасти от меланхолии, которую навевали их огромные печальные глаза. Въехав на территорию фермы, он первым делом осведомился, почему Анхель до сих пор не удосужился засыпать эти чертовы выбоины. Вид самого Анхеля в изящных сапожках для верховой езды, соломенной шляпе с вмятиной на тулье и с золотыми цепями на шее взбесил уже сверх всякой меры. И они вместе поехали к тому месту, где сосед из Майами прокопал себе траншею от реки Пенделя.
— Знаете, что я вам скажу, Гарри, мой друг?
— Что?
— Судья поступил совершенно аморально. Здесь, в Панаме, когда человек дает взятку, он вправе ожидать лояльного отношения. И знаете что еще, мой друг?
— Нет.
— У нас так принято: сделка есть сделка, Гарри. Никаких выкрутас. Никакого давления. Надо уметь держать слово. Да это просто антисоциальный тип.
— Ну и что нам теперь делать? — спросил Пендель. Анхель удовлетворенно пожал плечами — с видом человека, любившего приносить плохие новости.
— Хотите моего совета, Гарри? Прямо, честно, как другу?
Они уже подъехали к реке. Находившиеся по другую ее сторону приспешники соседа делали вид, что не замечают присутствия Пенделя. Ров превратился в канал. И русло реки успело высохнуть.
— Мой вам совет, Гарри: ведите переговоры. Чтобы уменьшить потери, надо заключить сделку. Хотите, чтоб я прощупал этих парней? Начать с ними диалог?
— Нет.
— Тогда идите к своему банкиру. Рамон крутой парень. Он может вести переговоры за вас.
— А откуда вы знаете Рамона Радда?
— Да кто ж не знает Рамона! Послушайте, ведь я всего лишь ваш управляющий, верно? Я ваш друг.
Но у Пенделя не было друзей, кроме Марты и Мики. Ну и еще, возможно, мистера Чарлза Блютнера, который жил в десяти милях отсюда, на побережье и ждал его сегодня, чтобы сыграть партию в шахматы.
— Блютнер, как пианино? — лет сто тому назад спрашивал Пендель еще живого тогда Бенни. Они стояли на мокрой от дождя пристани в Тилбери и рассматривали проржавевший сухогруз, который должен был доставить только что освободившихся заключенных к новому месту назначения и честной трудовой жизни.
— Именно, Гарри, мальчик, к тому же он мой должник, — ответил Бенни и пустил слезу. — Чарли Блютнер — некоронованный шмоточный король Панамы, и он не был бы им сейчас, если б в свое время Бенни не сделал для него одного одолжения. Как ты для меня.
— Ты что, тоже сжег для него летние платья?
— Хуже, Гарри, сынок, куда как хуже. Он до смерти не забудет.
И вот они обнялись — первый и последний раз в жизни. Пендель тоже обливался слезами, хоть и сам толком не понимал, почему. Ведь когда он поднимался по мосткам на борт, единственной его мыслью было: я вырвался, я больше сюда никогда не вернусь.
Бенни не обманул — мистер Блютнер встретил его просто по-царски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45