А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Так что давить на мозг кровь не могла. Сам мозг вернулся к нормальному объему. Утечек из каких-либо новых источников, ответственных за высокое давление, тоже не было.
И тем не менее внутричерепное давление оставалось слишком высоким, и кровяное давление — тоже. Врача уже начал преследовать типичный для нейрохирургов кошмар. Что, если при избиении пациент получил катастрофические повреждения нейронов головного мозга, не поддававшихся выявлению при сканировании? И если мозговой ствол или кора головного мозга повреждены таким вот необратимым образом, человек навеки останется в коме, будет влачить растительное существование до тех пор, пока не отключат системы жизнеобеспечения или пока его просто не настигнет смерть по каким-либо естественным причинам. Через неделю надо провести тесты, позволяющие оценить состояние ствола головного мозга. А тем временем внизу, в машине, мистера Уиллиса ждала жена. Она с нетерпением предвкушала ленч в Оксфордшире с новыми друзьями, они познакомились с ними во время отпуска на Корфу. Пол Уиллис еще раз взглянул на неподвижного пациента, вздохнул и вышел из палаты.
***
Аду выходили из мертвого пространства возле старого каменного форта. Их были десятки, возможно, даже сотни. Он видел их и прежде, во время рейда с эскадроном Б, принимавшим участие в этой жестокой и тайной войне, но тогда они казались лишь тенями на фоне серовато-коричневых холмов и появлялись по одному или по двое. Но теперь они предприняли массированную атаку, эти фанатики, черти! Они так и кишели повсюду.
А его товарищей было всего десять. Плюс еще человек пятьдесят аскарисов с севера, местных жандармов и новобранцев, плохо обученных и привыкших открывать ураганный и бессмысленный огонь по любому поводу. В его команду входили два лейтенанта, два сержанта, один капрал из контрактников и пять рядовых десантников. Он уже насчитал с две сотни аду, а они продолжали наступать со всех сторон.
Распластавшись на крыше дзота, он, щурясь, глянул в прицел своей снайперской винтовки и уложил троих аду прежде, чем те успели понять, откуда ведется огонь. Что, впрочем, было неудивительно — кругом рвались снаряды и гранаты, стоял оглушительный и неумолчный треск автоматных очередей.
И если б не тот единственный выстрел, прогремевший на КПП в Джебель Али час тому назад, когда на него напали повстанцы, им бы уже давно пришел конец. Он услышал предупреждение, поднял своих ребят по тревоге, и у них было несколько минут, чтобы занять позиции перед тем, как налетела первая волна атакующих. Но численное превосходство противника было просто подавляющим, и он понимал, что ситуация отчаянная.
Он глянул вниз и увидел тело аскари. Убитый лежал лицом вниз, прямо в колее, на грязной дороге, которая сходила у них за главную улицу. Капитан Майк все еще пытался прикрывать ближайшие к нему четыреста ярдов, где отчаянно храбрый капрал Лабалаба, выходец с Фиджи, с полуоторванной разрывом снаряда челюстью отстреливался из своего нелепого гранатомета, стараясь закрыть бреши в обороне и не подпускать набегавшие орды дикарей.
Вот справа от него над крепостной стеной показались две головы в тюрбанах, и он тут же прострелил их. Еще три мелькнули слева. Они явно пытались выманить упрямца капитана на открытое пространство. Он выпустил в них все оставшиеся в магазине патроны, уложил одного, отбил охоту наступать у двух других. Затем перекатился на бок и отполз чуть в сторону, перезарядить магазин. Тут над головой у него просвистела огромная ракета, выпущенная из передвижной ракетной установки «Карл Густав». Возьми стрелявший десятью дюймами ниже, и от него осталось бы кровавое месиво. Снизу, из-под настила, доносился голос его радиста, тот просил у базы поддержки с воздуха, и черт с ним, если при этом накроет их всех. Перезарядив винтовку, он уложил еще парочку аду, выскочивших на открытое пространство. Поспел как раз вовремя, иначе бы они достали капитана Майка, но теперь тот успел нырнуть в орудийный окоп вместе с санитаром Тобином, пытался помочь ему вытащить с поля боя двух раненых фиджийцев.
Тогда он не знал, но узнает об этом позже, что бесстрашный Лабалаба был ранен во второй раз. Пуля угодила ему в голову, и он погиб. Не знал он и того, что Тобин, бросившийся спасать солдата-десантника Ти, получил смертельное ранение. Сам же десантник умудрился выжить с тремя пулевыми ранениями. К счастью, он успел заметить повстанца, прильнувшего к прицелу «Карла Густава», — в точности такого же, как только что едва не убивший его. Аду засел в образовавшейся от взрыва воронке, был прикрыт с двух сторон валиками песка и вел огонь по периметру. Он тщательно прицелился, и медная с никелевой оболочкой пуля стандартного натовского калибра 7.62 вонзилась аду прямо в горло. «Карл Густав» умолк, слышались лишь разрывы минометных снарядов да одинокие выстрелы из безоткатного 75-миллиметрового орудия, оставшегося у повстанцев.
Наконец со стороны моря появились штурмовики. Они вырвались из-под туч и летели на бреющем полете на высоте не более ста футов. На головы аду посыпались бомбы. Это отбило у нападавших охоту наступать. Атака захлебнулась. Они бросились бежать, унося с собой раненых и убитых. Позже он узнает, что вместе со своими ребятами противостоял примерно тремстам-четыремстам повстанцам и отправил в рай около сотни.
Он лежал на крыше все того же дзота. Потом перевернулся на спину и стал хохотать. Интересно, что сказала бы про него сейчас тетя Мей?…
Хромой мужчина, лежавший в палате интенсивной терапии Лондонского королевского госпиталя, по-прежнему находился очень, очень далеко.
День шестой — воскресенье
Джек Бернс был приверженцем незатейливых удовольствий и страшно любил понежиться в постели по утрам в выходной. Но сегодня не получилось. Ровно в семь пятнадцать зазвонил телефон. Звонил дежурный сержант из «каталажки Доувер».
— Тут пришел один человек. Говорит, что выводит свою собаку гулять рано по утрам, — сказал сержант.
Бернс сонно прикинул про себя, сколько времени может уйти на то, чтоб придушить этого проклятого сержанта.
— Он принес бумажник, — продолжал тот. — Сказал, что собака нашла где-то на свалке, примерно в полумиле от дома.
Тут Бернс сразу проснулся:
— Бумажник? Такой пластиковый, дешевый, черный?
— Да. А вы что, уже видели?
— Задержите его. Попросите немного подождать. Буду через двадцать минут.
Хозяином собаки оказался пенсионер, мистер Роберт Уиттейкер, подтянутый и аккуратный старикан с прямой спиной. Он сидел в приемной и держал обеими руками кружку горячего чая.
Мистер Уиттейкер дал показания, подписал их и ушел. Бернс вызвал по телефону сыскную группу и попросил ее сердитого и вечно мрачного начальника обыскать свалку дюйм за дюймом. И чтоб доложили о результатах к вечеру. Дождя не было дня четыре, но небо затянули тяжелые плотные облака, и он не хотел, чтоб содержимое, выпавшее или выброшенное из бумажника, промокло.
И вот наконец Бернс приступил к осмотру бумажника. Заметил вмятины, оставшиеся от собачьих зубов, сероватую полоску высохшей слюны. Но что еще он может ему рассказать? Инспектор осторожно взял бумажник пинцетом и опустил в пластиковый пакет. Потом позвонил в отдел криминалистики. Нужно снять отпечатки пальцев. Да, знаю, что воскресенье, но дело не терпит отлагательств.
За день поисковики набрали целых восемь цилиндрических контейнеров мусора, собранного со свалки и прилежащих к ней клочков пожухлой травы, что росла вдоль Мандела Роуд. Разборка его затянулась до поздней ночи.
Однако детективы не нашли ничего, что могло бы лежать в бумажнике пострадавшего. А сам бумажник, как заявил мистер Уиттейкер и подтвердил Бернс, был абсолютно пуст.
День седьмой — понедельник
Он лежал, свернувшись калачиком и снедаемый страхом, в темной комнате. Лишь ночник, слабо и трепетно мерцающий во мраке, отбрасывал причудливые подвижные тени на потолок и дальний от него угол. Он слышал, как другие мальчики, обитатели сиротского приюта, что-то бормочут во сне, а иногда даже тихонько постанывают — видно, им снилось что-то страшное. Он не знал, что ему делать и куда идти теперь, когда мамы с папой не стало. Знал лишь одно: он один, совершенно один, и боялся этого нового места и того, что произойдет с ним дальше.
Должно быть, он все же задремал, но проснулся сразу, как только отворилась дверь. В комнату упал продолговатый луч света из коридора. И вот она уже склоняется над ним, и нежные ее руки плотнее подтыкают одеяло, гладят по лицу, откидывают влажные от пота волосы со лба.
— Ну, тихо, тихо, малыш. Не спится, да? Будь хорошим мальчиком, засыпай поскорей, и во сне за тобой будет приглядывать сам господь бог и все его ангелы, А утром проснешься, и тетя Мей снова придет к тебе.
И он утешился и провалился в долгую теплую темноту бесконечной ночи.
Позвонила дежурная медсестра Лондонского королевского госпиталя. Сперва она попробовала найти Бернса в участке на Доувер. Но там его не оказалось, зато ей продиктовали его домашний номер, который он оставил на тот случай, если будут звонить из реанимационного отделения.
— Детектив Бернс? Говорят из Лондонского королевского. Мне очень жаль, но вынуждена сообщить вам, что пациент, которым вы так интересовались, тот, без имени и фамилии, что лежал у нас в палате интенсивной терапии… так вот, он скончался сегодня в шесть десять утра.
Джек Бернс опустил трубку на рычаг. Начался новый день. Теперь на руках у него дело об убийстве, что автоматически повышало последнее в статусе. Назначат вскрытие, и он должен на нем присутствовать. А двух животных, что содержатся в Вилле, должны снова привезти в Хайбери и ознакомить с новой формулировкой обвинения.
Это, в свою очередь, означало, что следует уведомить секретаря суда в магистрате, а также защитника, мистера Лу Слейда. Формальности, опять эти формальности, но их надо выполнять, и выполнять правильно. Теперь уж Прайсу и Корнишу точно не отвертеться, сколько там ни старайся умные и хитрые адвокаты. Бернс добьется того, чтобы долгие-долгие годы эти твари не видели ничего, кроме серых каменных стен тюрьмы.
В Лондонском королевском госпитале имелся свой маленький морг, а также отделение патолого-анатомии, где в середине дня и должно было состояться вскрытие. Проводил его мистер Лоренс Гамильтон из института судебной медицины.
Странные все же существа, эти патологоанатомы, думал Бернс. Делают работу, от которой лично его просто тошнит. И некоторые еще умудряются улыбаться и отпускать при этом шутки, разрезая и распиливая трупы на мелкие кусочки. Другие же, склонные к научным изысканиям, воспринимают каждое свое открытие с мальчишеским энтузиазмом, точно энтомолог, открывший какую-то удивительную новую бабочку. Третьи же были мрачны и отделывались односложными восклицаниями. Мистер Гамильтон принадлежал к первому разряду. Воспринимал жизнь оптимистично, а свою работу считал просто замечательной.
За годы службы в полиции Джеку Бернсу довелось присутствовать на нескольких вскрытиях, но его по-прежнему тошнило от запаха эфира и формальдегида. Когда дисковая пила с визгом врезалась в череп, он отвернулся и стал разглядывать карты и диаграммы, висевшие на стене.
— Господи ты боже, ну и отметелили же этого бедолагу! — заметил доктор Гамильтон, разглядывая бледное, покрытое синяками тело на столе.
— Забили до смерти. В прошлый вторник, — сказал Бернс. — А через шесть дней умер.
— К сожалению, «забили до смерти» не может быть формулировкой заключения, которое я подпишу, — добродушно заметил Гамильтон. И начал резать, диктуя все свои открытия сестре анатомического театра, а также в микрофон, подсоединенный к портативному магнитофону, который она носила за ним, пока он перемещался вокруг стола.
Заняло это час, если не больше. Повреждений было множество, и мистер Гамильтон обратил отдельное внимание на старую рану — раздробленную кость правого бедра, фрагменты которой соединялись специальными стальными скобами, от чего, собственно, мужчина и остался хромым на всю жизнь.
— Такое впечатление, что его сбил грузовик, — сказал Гамильтон. — Ужасные повреждения. — И он указал на шрамы в тех местах, где кость проколола мышечную ткань, и другие, более аккуратные, оставшиеся после старой операции.
Все остальные повреждения, а их было множество, нанесли пострадавшему в прошлый вторник: вывих левой руки при падении на тротуар, выбитые передние зубы, три сломанных ребра, сломанная скула. Бернс проверил правую руку. Карл Бейтмен был прав. Ни следа каких-либо повреждений. Странно.
— Причина смерти? — спросил он наконец.
— Узнаете о ней из моего официального отчета, мистер Бернс. — Ну, разумеется, доктор Гамильтон должен был стать главным свидетелем обвинения. — Но, строго между нами, обширное повреждение ствола головного мозга. Нейрохирург сделал все, что мог, но этого не заметил. Сканирование не показывает такого рода повреждений. Ну и общее состояние тоже сыграло роль. Множественные травмы, каждая из которых в отдельности не представляла угрозы для жизни, но все вместе они привели к столь печальному исходу. А теперь надо придать покойнику пристойный вид, чтобы передать его родственникам. У него есть родственники?
— Не знаю, — ответил Бернс. — Я даже имени его до сих пор не знаю.
Затем он занялся формальностями, готовясь к завтрашнему дню. Связался с секретарем суда магистрата, затем звонил в Пентонвилль и Лу Слейду. Адвокат сдержанно выразил свои сожаления. Его полномочия на этом заканчивались, и все утро он провел, пытаясь найти барристера, которому можно было бы передать дело. Но тут, как и в случае с Бернсом, сыграл роль августовский синдром — половина людей была в отпуске. Однако ему все же удалось выйти на молодого защитника из бывшего
Суда королевской скамьи [Суд королевской скамьи, Королевский суд — суд под председательством короля, существовал до 1873 года, название употребляется при правлении короля], и тот согласился взять дело. Уговаривая его, Лу Слейд особо напирал на тот факт, что теперь здесь фигурирует убийство, а стало быть, процесс вызовет куда больший интерес. В крайнем случае…
— В крайнем случае я добьюсь права защищать их, — сказал он.
— Смотрите, не перестарайтесь, мистер Слейд, — буркнул Бернс и повесил трубку.
В середине дня пришли плохие новости. Подгоняемые суперинтендантом Парфиттом эксперты-криминалисты выдали результат. На одежде Прайса и Корниша не было обнаружено ни крови, ни волокон ткани с чужой одежды, что указывало бы на физический контакт с убитым. Кровь на футболке принадлежала ее владельцу, Прайсу.
Бернс отнесся к этой новости философски. Если бы мужчины схватились врукопашную, тогда микроскопические волокна ткани могли попасть с одного предмета туалета на другой. Прайс с Корнишем были, разумеется, слишком тупы, чтобы предвидеть это, а также быть в курсе всех последних разработок в области криминалистики. Бернс и сам порой изумлялся, как далеко шагнула наука вперед за последние двадцать лет. Когда он только начинал в полиции, о таких тонкостях и слыхом не слыхивали.
Но хромающего мужчину сбили с ног пинком сзади. А уж когда он оказался на тротуаре, негодяи обрабатывали свою жертву только носками тяжелых ботинок. И через двадцать четыре часа, когда Прайса с Корнишем арестовали и сняли с них эти самые ботинки, те за долгий день успели покрыться толстым слоем пыли и грязи, и никаких улик, которые можно было бы предъявить в суде, экспертиза не выявила.
Однако звонок из отдела по работе с отпечатками пальцев с лихвой возместил Бернсу все эти неприятные новости. На бумажнике была обнаружена собачья слюна и три набора отпечатков пальцев. Один соответствовал отпечаткам пострадавшего, владельца этого самого бумажника. Другие принадлежали мистеру Уиттейкеру, который, как подобает добропорядочному гражданину, согласился, чтоб с него сняли отпечатки в интересах следствия. И наконец, третьи принадлежали не кому иному, как Гарри Корнишу. Услышал эту новость, Бернс так возбудился, что вскочил, продолжая прижимать телефонную трубку к уху.
— Вы уверены? Никакой ошибки?
— Джек, для подтверждения полного соответствия необходимо набрать шестнадцать характеристик сходства. А у меня их ровно двадцать одна. Так что вероятность совпадения на сто процентов с хвостиком.
Что ж, этот криминалист также станет на суде свидетелем обвинения. Бернс поблагодарил его и положил трубку.
— Ну вот я и достал тебя, ублюдок! — воскликнул он, обращаясь к растению в горшке.
Правда, оставалась еще одна проблема, и это его беспокоило. Кем был погибший? Что привело его в Эдмонтон? Неужели он оказался там только для того, чтоб купить букетик дешевых цветов и положить их на могилу давно умершей женщины?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10