Религия была всем в их жизни.
Мистер Миллион кивал головой.
- Сейчас поговорим о сообществах первых людей, - сказал он. - Дэвид
первый. Рассказывай подробнее.
- Сообщества первых людей, - начал Дэвид своим самым неприятным
голосом, - в истории человечества проще всего вести от начала рода
человеческого, то есть от Адама. Если вы оба этого не понимаете, то вы
идиоты.
Мы ждали продолжения, но он уже закончил.
- Мистер Миллион, - сказал я, чтобы выиграть время, - скажите ему,
что оскорбления в споре не являются признаками правоты. Получается не
спор, а перебранка.
- Ну, ладно, только прошу без личных оскорблений, - говорит мистер
Миллион.
Дэвид уже уткнулся в Одиссея и Циклопа, надеясь, что я буду говорить
дольше. Я принимаю этот вызов и стараюсь ответить тем же.
- Аргументация, что самым важным является происхождение от рода
человеческого, не имеет основания и ни о чем нам не говорит, так как
существует вполне реальная возможность, что аборигены со Святой Анны
являются потомками первой волны эмигрантов с Земли, может быть,
происходящей даже от греков эпохи Гомера.
- На твоем месте я привел бы более убедительные аргументы, - сказал
мистер Миллион.
Я начал распространяться на тему этрусков, Атлантиды,
экспансионистских тенденциях гипотетической культуры технологической
Гондваны.
Мистер Миллион прервал меня и предложил продолжить Дэвиду.
Брат больше читал книгу, чем слушал, поэтому сменил тему.
- Аборигены все вымерли...
- Продолжай, - кивнул учитель.
- Если бы они жили, было бы опасно позволить им быть людьми. Но
поскольку все они вымерли, можно говорить, что они были людьми...
И так далее. Сноп солнечных лучей переместился на другой конец крышки
стола.
Этот путь солнце преодолевало уже сотни раз. Мы выходили из боковых
дверей и шли по замусоренному двору между крыльями дома. Под ногами
валялись клочки бумаги.
Один раз мы наткнулись на мертвеца, одетого в лохмотья. Мы
перешагнули через его ноги, а мистер Миллион тихонько обошел его вокруг.
Когда мы выходили со двора на узкую улочку, горн гарнизона,
расквартированного в крепости - было так хорошо слышно - созывал
кавалеристов на ужин в казино. На улице де'Астикст уже были зажжены
фонари, а магазины закрыты и забаррикадированы железными решетками. Улицы
были полупустыми.
Наша же улица Селтамбанке выглядела совсем иначе. Приезжали первые
любители развлечений. Седовласые, уважаемые господа приводили молодых
парней, крепких и мускулистых, хорошо откормленных. Молодежь, которая
несмело шутила и улыбалась им, показывая белые зубы, производила странное
впечатление. Они всегда были здесь почетными гостями. Когда я немного
подрос, то стал сомневаться, приходили ли они только для того, чтобы
старшие могли получить удовольствие и хорошо отдохнуть...
Мистер Миллион не позволял нам плутать в темноте по боковым аллейкам.
Мы входили через главный вход вместе со старыми господами и их сыновьями.
В этой части дома, где не было окон, был устроен сад с кустами и небольшим
фонтаном, в котором беспрерывно звенела вода, падая на стеклянные плитки,
а также была железная скульптура пса с тремя головами, с широко
расставленными и погруженными в мох лапами.
Этой скульптуре наш дом был обязан своим названием. Головы были
большие и немного прилизанные, морды острые, как и уши. Одна из голов
ворчала, другая, средняя, присматривалась к миру, созданному в саду, с
интересом и вниманием, третья, ближайшая к инкрустированной костью двери,
попросту смеялась. Приходившие к отцу посетители обычно хлопали третью
голову между ушей. Их пальцы отполировали это место так, что оно стало
похоже на черное стекло.
Таким был мой мир, когда мне было лет семь, может, чуть больше.
Большинство дней я проводил в маленьком классе, где царствовал мистер
Миллион, или в спальне, где в полнейшей тишине мы играли с Дэвидом.
Разнообразие привносили походы в библиотеку, о которых я уже писал, или -
что было еще реже - какие-нибудь другие развлечения. Время от времени я
отодвигал вьюнок от окна, чтобы рассмотреть, что происходит во дворе,
прислушивался к разговорам домочадцев. То, что они делали и о чем
говорили, меня очень интересовало.
Я знал, что высокий мужчина с узким лицом, который правил нашим домом
и которого девушки и слуги называли "мэтром", был моим отцом.
Помню, что существовала еще какая-то страшная женщина, перед которой
дрожали все жившие в нашем доме и которую все звали "мадам". Однако, она
не была ни моей матерью, ни Дэвида, и не женой отца. Такая жизнь, а вместе
с ней и мое детство, закончилась в один прекрасный вечер, когда мы с
братом лежали в постелях, обессиленные игрой и спором.
Кто-то потряс меня за плечо. Это был не мистер Миллион, а один из
слуг в красном мундире.
- Он вызывает тебя, - сказал он. - Вставай!
Когда я поднялся, он заметил, что я в пижаме. Я стоял и зевал.
- Одевайся и пойдем, - добавил он.
Я послушался и натянул черные вельветовые брюки, которые носил в
течение дня, и свежую рубашку. Комната, в которую меня провели закрытыми
коридорами, пустыми от обычных здесь домочадцев, и разными закоулками,
куда никогда не впускали гостей, затхлыми и пропахшими крысами, была
библиотекой отца. Это здесь женщина в розовом рассказывала мне как-то об
отце. Я никогда не был здесь раньше.
Однако, сейчас, когда мой провожатый постучал, дверь открылась и мы
вошли.
Это произошло так быстро, что я едва успел опомниться. Дверь открыл
мой отец и быстро закрыл за мной.
Оставив меня там, где я стоял, он прошел через всю длинную комнату и
тяжело опустился в огромное кресло. На нем был красный пиджак с завязанным
на шее черным платком. Так он одевался почти всегда. Длинные редкие волосы
были зачесаны назад. Он внимательно смотрел на меня.
Помню, что губы мои дрожали от едва сдерживаемого страха.
- Ну, что ж, - сказал он спустя долгое время, - вот и ты. Как мне
называть тебя?
Я назвал свое имя, но он покачал головой.
- Не то. Для меня у тебя должно быть другое, интимное. Если хочешь,
выбери сам.
Я молчал. Мне показалось это невозможным - иметь другое имя, а не те
два, что уже были у меня.
- Хорошо, - нарушил, наконец, отец тишину, - я выберу сам. Ты будешь
Номер Пять. Подойди ко мне, Номер Пять.
Я подошел. Когда я остановился перед ним, он сказал:
- Хорошо. Я знаю, что ты шустрый мальчик. Мистер Миллион присылает
мне ваши контрольные работы и все ленты, на которых записаны ваши споры.
Ты знаешь об этом? Знаешь, что я делаю с ними?
- Думаю, что выбрасываете, - ответил я.
У меня все похолодело внутри, когда отец наклонился ко мне.
- Нет, они все здесь. - Он холодно усмехнулся и нажал какую-то кнопку
на подлокотнике кресла. - Запомни, ты не должен останавливаться.
На протяжении первых двух минут мне было интересно говорить.
В комнате, как по волшебству, появился мальчик немного моложе меня, а
также разукрашенный солдатик из дерева с меня ростом. Когда я хотел
дотронуться до него, моя рука прошла насквозь.
- Говори, - приказал отец. - О чем ты думаешь, Номер Пять?
Видимо, этот мальчик так же, как и я, думал о солдатике. Как туман,
прошел он сквозь мои руки и попытался перевернуть солдатика.
Это были голограммы, трехмерные изображения, созданные интерференцией
двух фронтов световых волн. Когда я рассматривал это в книжке по физике на
плоских иллюстрациях, изображавших шахматные фигуры, они не казались
такими зрелищными.
Прошло, однако, немного времени и шахматные фигурки в моей голове
связались с привидениями, которые ночью бродили по библиотеке моего отца.
Отец тем временем не переставал повторять:
- Говори, рассказывай что-нибудь! О чем, по-твоему, думает этот
мальчик?
- Ему нравится большой солдатик, но он хочет опрокинуть его, потому
что солдатик - только игрушка, хотя и больше его ростом...
Говорил я долго. Прошли часы.
Изображения менялись. Большого солдатика сменили котенок, кролик,
тарелка с супом, крекеры, нож с вилкой...
Но трехлетний мальчик все время оставался на месте.
Когда старый слуга в потертом мундире пришел забрать меня, язык уже
меня не слушался, горло страшно болело и слова выходили тихим шепотом. В
ту ночь мне приснился маленький мальчик, гонявшийся то за одним из
предметов, появлявшихся в комнате, то за другим. Его личность странным
образом смешалась с моей и личностью моего отца таким образом, что я был
одновременно наблюдателем, наблюдаемым и кем-то третьим, чуть ли не
наблюдателем за первыми двумя.
На следующую ночь я заснул сразу же, как только мистер Миллион
отправил нас в постели.
Я только удивился, что мне так страшно захотелось спать. Но сон мой
был чуток, я сразу же проснулся, когда в нашу спальню вошел старый слуга.
Но не я должен был вставать с постели, а Дэвид, я же сделал вид, что сплю,
поскольку очень боялся, что, заметив, что я не сплю, слуга поднимет и
меня. Украдкой я наблюдал, как брат одевается и пробует привести в порядок
шевелюру. Не знаю, когда он вернулся, ибо спал мертвым сном. Мы не могли
поговорить друг с другом до тех пор, пока не остались одни за завтраком.
Он рассказал мне, что провел полночи так же, как и я, и видел те же самые
голограммы - деревянного солдатика, котенка, миску супа, - и так же, как и
я, должен был говорить без перерыва.
Единственной разницей было то, что отец спросил меня об имени.
Дэвид посмотрел на меня ничего не понимающими глазами, кусок рта
застыл на полдороге к его рту.
- Как он тебя называл? - спросил я еще раз.
- Дэвид. А что?
Я ничего не мог понять.
Свидания с отцом изменили ритм моей жизни. Распорядок, который я
считал незыблемым, нарушился. Наша жизнь изменилась, хотя мы с Дэвидом,
кажется, в то время почти не сознавали этого. Закончились игры и
разговоры, которыми мы занимались раньше. Брат все реже вырезал флейты, а
мистер Миллион позволял нам спать подольше. Кроме того, мистер Миллион
начал выводить нас в парк, где был тир и спортивные площадки.
Этот небольшой парк находился рядом с домом.
С одной стороны его ограничивал канал. Пока Дэвид стрелял из лука в
мишени или играл в теннис, я часто сидел на краю канала и смотрел на
спокойную воду.
Временами я ждал, когда появятся большие белые корабли с острыми, как
клюв зимородка, носами и с четырьмя или даже пятью мачтами. Время от
времени их притаскивали из порта в город на разгрузку, используя для этого
упряжки из множества волов.
Летом, когда мне исполнилось одиннадцать или двенадцать лет, нам
впервые позволили остаться в парке во время заката солнца.
Мы сидели на высоком, покрытом травой берегу канала в ожидании
иллюминации. Едва закончился первый, вступительный полет ракет в полумиле
над городом, как Дэвиду сделалось плохо. Он наклонился к воде, его начало
рвать. Тем временем красные и белые звезды пламенели над нами, заполняя
все небо. Когда бедный брат закончил, мистер Миллион взял его под руку и
мы двинулись к выходу из парка.
Оказалось, что болезнь брата была вызвана испорченным бутербродом,
который он съел в парке.
Пока учитель укладывал Дэвида в постель, я решил позволить себе
досмотреть салют. Нам не разрешалось залезать ночью на крышу, но я знал,
где начинаются ступеньки, ведущие наверх.
Возбуждение, которое я переживал, пробираясь в странный мир света и
теней, окрашенный в пурпур, золото и разукрашенный огненными цветами, было
как лихорадка. Я с трудом хватал воздух и дрожал от холода - это в разгар
лета!
На крыше было гораздо больше людей, чем я ожидал. Мужчины были без
плащей, шляп и шарфов. Все это осталось в прихожей отца. Девушки были
одеты в странные костюмы. У одних были видны розовые груди, покрытые
сеточкой из гибкой проволоки, похожей на клетку для птиц, другие были
очень высокие. Это становилось заметно, когда кто-нибудь оказывался рядом
с ними.
Часть девушек носила костюмы, в которых юбки отражали их лица и
груди, словно вода отражает растущие у берега деревья. В появлявшемся
блеске иллюминации они выглядели, как сказочные королевы.
Меня заметили - я был слишком возбужден, чтобы спрятаться как
следует.
Однако, никто меня не прогнал. Очевидно, они думали, что мне
позволено находиться на крыше.
Иллюминация продолжалась долго. Помню, как один из стоящих там мужчин
с квадратным, глупым лицом, выглядевший, однако, важно, начал заигрывать с
молодой девушкой. Она ни за что не хотела уходить до конца представления.
Для тех, кто желал уединиться в укромном уголке крыши, было высажено
около двадцати-тридцати кустиков или маленьких деревьев, которые создавали
небольшой садик.
И вот, спрятавшись в зарослях, я с интересом начал разглядывать
разыгрывавшийся вокруг спектакль. Насколько я помню, мною тогда руководило
обычное любопытство. Я был в том возрасте, когда человек познает мир с
научной точки зрения. Когда я уже почти удовлетворил свою жажду знаний,
кто-то дернул меня сзади за рубашку и вытащил из кустов.
Я повернулся, ожидая увидеть мистера Миллиона. Однако, это был не он.
Меня выдернула невысокая седая женщина в черном платье. Даже в такой
момент, полный эмоций, я сразу заметил, что ее юбка от талии висит, как
тряпка. Было видно, что это не служанка. Она не ответила на мое
приветствие и смотрела мне в лицо с таким неодобрением, что я подумал,
будто это лицо одинаково хорошо видно как в блеске ракет, так и во тьме,
когда они сгорали. Наконец, последняя ракета с оглушительным визгом
взлетела в небо, таща за собой огненную реку пламени. Седая женщина
подняла вслед за ней глаза, а когда ракета взорвалась, образовав
бледно-фиолетовую орхидею, эта неприятная особа снова дернула меня и
бесцеремонно потащила к ступенькам.
Когда мы были еще не плоской каменной площадке садика на крыше, я
заметил, что она не идет, а скользит, как шахматная фигура по доске. Среди
других воспоминаний детства я так и запомнил ее, как Черную Королеву,
шахматную фигуру, которая ни добрая и ни злая, а просто Черная, в отличие
от Белой Королевы, которую мне так и не дано было узнать.
Когда мы дошли до ступенек, плавное скольжение сменилось плавным
подпрыгиванием.
При каждом прыжке платье ее не доставало до пола дюйма на два. Черная
часть ее тела была похожа на лодку, пересекающую водопад - она шла то
быстрее, то медленнее, то колебалась, словно под напором ветра или волн.
Равновесие она поддерживала, опираясь с одной стороны на меня, а с другой
на служанку, которая ждала нас у лестницы. Когда мы шли по крыше, я было
подумал, что ее движения - результат хорошо поставленной походки и
отличной осанки, хотя у меня и мелькнула тогда мысль, что без нашей помощи
она может запросто упасть на спину.
Как только мы преодолели все ступеньки, она вновь принялась скользить
по полу. Кивком головы она отправила служанку и повела меня в сторону,
противоположную расположению нашего класса и спальни. В конце концов, мы
дошли до очень крутой, редко используемой лестничной клетки, которая вела
вниз пролетов на шесть. Между ступеньками тянулся узкий железный прут.
Здесь она отпустила меня и показала вниз. Я спустился на несколько
ступенек и обернулся посмотреть, как это будет делать она.
Она спускалась очень ловко, не пользуясь ступеньками. Ее юбка висела
свободно, как тряпка, а она, неотрывно глядя на меня, неслась над
ступеньками вниз. Я так удивился, что остановился, как вкопанный. Она даже
затрясла головой от злости.
Я побежал. Я бежал по крутым ступенькам, она следовала за мной, не
отставая, и лицо ее было похожим на лицо моего отца. Одна ее рука все
время придерживалась за поручень.
Как только мы оказались на втором этаже, она спрыгнула с лестницы и
подхватила меня, как кот хватает зазевавшуюся птичку. Затем она повела
меня по бесчисленным комнатам и коридорам. Все они находились в центре
дома.
В конце концов, мы остановились перед дверью, ничем не выделяющейся
среди других. Она открыла ее большим старым ключом и махнула рукой,
приглашая меня войти. Комната была ярко освещена. Теперь я четко увидел
то, что мне только казалось на крыше и лестницах.
1 2 3 4 5 6 7 8