А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Я много раз пытался выяснить местонахождение радиостанции, но и мне не повезло, — сухо ответил ученый.
— А может быть, Грейвс ошибся в расчетах и никакой катастрофы не будет? — предположил Луи.
— Может быть. Но вам легче от этого «может быть»? — ядовито спросил Шайе.
Луи промолчал, а Жак ответил:
— Легче, но не очень. Что скажете вы, Рене?
— Надо надеяться на лучшее. На то, что Грейвс еще пьет свой утренний чай.
— Верно, ведь Грейвс — сова.
— Никогда не любил сов, — буркнул Луи, — а теперь преисполняюсь к ним уважением. Как хорошо, что они поздно встают!
— Помолчите, Бога ради! — взорвался Шайе.
— Молчу. Куда теперь?
— Налево. Уже близко.
— Вы верите в Бога? — с нервным смехом спросил Жак у Рене. — Может быть, стоит помолиться?
— Не верю.
— А я верю, — зло сказал Шайе, — но молиться бесполезно. Надо надеяться на то, что Вильям еще пьет свой утренний чай.
Рене начал терять нить реальности происходящего. А, впрочем, действительно, сон или сказка — не все ли равно? Надо ждать, терпеть и надеяться.
А надеяться было не на что. Вильям Грейвс в этот день проснулся необычно рано, успел покончить с утренним чаем и теперь в глубоком раздумье сидел за пультом кодовой радиостанции.
Глава 17
Вильям Грейвс проснулся сразу, как будто ангел-хранитель коснулся его своей нежной рукой. Проснулся с ощущением особой чистоты, особенной ясности сознания. Грейвс знал, что в такие благословенные минуты мощь его мозга беспредельна. Одним могучим усилием воли он мог представить и понять все, что происходит во Вселенной от почти мгновенных суматошных процессов в недрах крошек-атомов до неторопливых, грандиозных актов отделения новых звезд от чудовищной массы центрального галактического ядра. Грейвс верил, что вместе со вздохами ветра, чуть волнующего оконную занавеску, в комнату проникают отголоски вздохов страждущей, мучающейся Земли. В шуме пролетевшего самолета угадывался грозный отзвук далеких землетрясений, актов творения небесных гор и адских провалов. Струи солнечных лучей, рассыпающиеся брызгами света на хрустальной вазе, несли с собой незримый другим людям, но чувствительный для Грейвса груз трепетных и неистовых ядерных реакций, рождающихся в тучно-раскаленной утробе великого Солнца. А разве, если легонько напрячь воображение, в переливчатом щебете птиц нельзя различить голоса далеких инозвездных цивилизаций? Их восторги и радости, их стоны и жалобы, их отчаянные безответные призывы о помощи, их угрозы и проклятия в адрес агрессивных соперников! Грейвс любил это вдохновенное состояние ясности мышления и верил в его сокрушительную мощь. Он не знал, а если бы и знал, то никогда бы не поверил, что это божественное состояние с гораздо большим основанием можно было бы назвать ясностью безумия…
В этот памятный день озарение Грейвса недолго носило созерцательный характер. Через открытое окно донесся пронзительный звук стыда и скорби, Грейвс не знал даже, что это было: крик человека, визг собаки или надсадный скрип тормозов. Дело было не в источнике, а в самом характере звука, и Грейвс вдруг понял, что сегодняшний день — это день страшного суда, день светопреставления. С этого момента мысль о светопреставлении уже не оставляла его. Грейвс думал об этом во время своего обычного утреннего туалета, думал, когда надевал просторный домашний костюм. Во внутреннем кармане куртки, как и всегда, лежал маленький и надежный пистолет восьмимиллиметрового калибра. Пуля, выпущенная из такого пистолета, делает свыше двух тысяч оборотов в секунду! Она пострашнее разрывной: действует как раскаленное добела сверло, оставляя рваные раны с переломанными и сожженными тканями. Дьявольская игрушка дьявольского мира! Зачем она ему теперь? Взвесив пистолет на ладони, Грейвс все-таки вернул его в карман: надо быть предусмотрительным до самого взрыва, который накажет заблудшее в грехах человечество.
Грейвс продолжал размышлять о неминуемо наступающем Судном Дне и за утренним чаем. Он придерживался английских обычаев и по утрам всегда пил «толстый» чай — крепкую заварку со сливками и съедал одну-две гренки со свежим маслом. Предельная, звонкая ясность мысли и убежденность в своей правоте не покидали его ни на мгновение. Бог испепелил небесным огнем Содом и Гоморру в наказание за распутство и другие тяжкие грехи. Бог! Если Бог и существует, разве он в состоянии лично вмешиваться в судьбы бесчисленного множества обитаемых миров? Нет! Властный и нетленный дух, управляющий миром, избирает отдельных лиц и вселяется в них, наделяя даром ясновидения и пророчества. Не Бог, конечно же, не Бог, а просветленный духом сын человеческий изобретенным им страшным и благородным оружием спалил погрязшие во грехе города. И это послужило суровым уроком оставшимся в живых. Горе непослушным! Имя грозного разрушителя Содома и Гоморры не сохранилось в людской памяти. Зато другой сын человеческий, которого по заблуждению называют сыном Божьим, принесший в мир любовь и милосердие, известен и славен поныне. Иисус Христос! Справедливо ли это? Разве возможна любовь без ненависти, а милосердие без насилия? Железная рука несокрушимой власти так же нужна людям, как и сладкая нега полной свободы, Жизнь — это и благо и горе, и мука и наслаждение. А счастье, как феникс из пепла, рождается из пламени схватки противоположностей. Разве справедливо, что Иисус Христос на пьедестале вечной памяти, а разрушитель Содома и Гоморры позабыт? Помнят же люди Герострата, который во имя личного бессмертия сжег храм Артемиды Эфесской! Он, Вильям Джордж Грейвс, станет Геростратом двадцатого века, а его божьим храмом, подлежащим наказанию, избрана Африка. Бедная, несчастная, истерзанная, мучительно поднимающаяся с колен Африка! Ему искренне жаль ее, как, видимо, и Герострату было жаль прекрасное творение рук человеческих. Но что поделаешь, если провидение в качестве искупительной жертвы избрало именно ее? Ведь только в Африке, в Окло, созданы Богом условия, которые позволят ему осуществить свой величественный и грозный замысел. Африка обречена! Не пройдет и часа, как она перестанет существовать, превратится в груду мертвых, пышущих огнем и дымом титанических глыб. От этого не уйти, как не мог уйти Катон-старший от своих мыслей о Карфагене. Пока рядом был Нед Шайе, единственное звено, связывающее его с грешным безумным миром, можно было ждать и надеяться. Нед исчез. Может быть, его увели силой, а может быть, он ушел и сам: неисповедимы пути не только Господни, но и пути человеческие. Нед выбрал свою судьбу, а он, Вильям Грейвс, выбрал свою.
После чая, сидя в кресле, Грейвс выкурил «гавану», может быть, последнюю в своей жизни, а затем расстегнул рубашку и достал из-под нее платиновый медальон. На верхней шейке медальона располагались одно над другим три миниатюрных колечка. С некоторым трудом — пальцы были велики и грубы для этой операции — Грейвс поставил их в определенное, одному ему известное положение. Когда он поворачивал колечки, они едва слышно стрекотали, оказывая сопротивление вращательному усилию, стрекотали, как крошечные кузнечики. Закончив эту операцию, Грейвс сильно встряхнул медальон, точно это был медицинский термометр, а он сбивал с него температуру. Внутри медальона раздался негромкий щелчок, из его нижней части выскочила изящная, хитроумно выточенная бороздка ключа. Поднявшись из кресла, Грейвс прошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Откинув часть книжной полки, он получил доступ к встроенному в стену сейфу с кодово-цифровым запором. Набрав нужную группу цифр, Грейвс открыл массивную дверцу, а маленьким ключиком из медальона отпер шкатулку, вделанную в корпус сейфа. В шкатулке, снабженной термическим самоликвидатором (откроешь без ключа — так все сгорит), лежало нечто похожее на небольшой транзисторный приемник или портативный магнитофон, но на его передней панели не было обычных шкал и органов управления. В верхней части устройства тянулся ряд кнопок без каких-либо пояснительных надписей, а ниже располагались две клавиши с сигнальными лампами: слева зеленая, а справа красная. Это был дистанционный пульт управления кодовой радиостанцией, миниатюрный радиопередатчик, работающий в ультракоротковолновом диапазоне.
Грейвс вынул пульт, захлопнул щелкнувшую автоматическим замком шкатулку, хотел было закрыть сейф, но, на секунду задумавшись, пожал плечами и оставил его открытым: теперь это не имело значения. Неторопливо шагая к своему рабочему столу, Грейвс с довольной усмешкой вспоминал о том, как много разных лиц и в разное время пытались выведать у него тайну кодовой радиостанции, найти пути подхода к ней. И даже лучший из его сподвижников, товарищ и друг Нед Шайе, в последнее время все настойчивее домогался этого. Ограниченные, традиционно мыслящие люди! Им было невдомек, что добраться до кодовой радиостанции попросту невозможно: она намертво замурована в фундаменте, ее связывает с внешним миром лишь несколько маленьких штыревых антенн, выведенных в ряде внутренних помещений и снаружи дома. Имея в руках пульт, Грейвс мог управлять кодовой радиостанцией из кабинета, из комнат, даже из туалета, а равно из любой точки, удаленной от дома на расстояние до полутора километров. Замурованная радиостанция, не прибегая к использованию блока батарей, работала на подслушивание в дежурном режиме от практически вечного генератора, поставщиком энергии которого был кюрий. Точно такая же кодовая радиостанция была замурована за тысячи километров отсюда близ экватора в глубочайшей шахте оклинского месторождения урана. Связанная с поверхностью земли антеннами, она готова была принять команду Грейвса и послать ее на запальное устройство ядерного заряда.
Бережно положив пульт управления на стол, Грейвс занял кресло и устроился в нем поудобнее. Ему показалось было, что сигнальные лампы запылились, он даже достал из кармана белоснежный батистовый платок. Но нет, это лишь показалось — откуда бы взяться пыли в практически герметично закрытом сейфе? Все было обдумано, все решено, оставалось лишь действовать, и вот теперь Грейвс почувствовал легкое волнение и беспокойство. Нет, не потому, что ему предстояло как следует встряхнуть старушку-планету! Она заслужила эту кару так же, как и мерзостные людишки, жадно гложущие ее верхнюю кожицу. Грейвс беспокоился по другому поводу. Хотя весь комплекс аппаратуры был собран с максимальной надежностью и по дуплексной схеме, за долгое время пассивного дежурства какой-нибудь из блоков мог выйти из строя.
Грейвс откашлялся, как будто бы собирался произнести спич, положил пульт поудобнее и нажал крайнюю левую кнопку. Тотчас же загорелась встроенная в нее лампа, а через секунду вспыхнули и тут же погасли все сигнальные лампы пульта: автоматическая проверка его внутренней исправности и готовности прошла благополучно. Грейвс удовлетворенно хмыкнул и нажал крайнюю правую кнопку. Порядок нажатия кнопок тоже был закодирован, нарушение режима включения автоматически приводило к блокировке системы управления в целом. Встроенная в правую кнопку лампа загорелась не сразу, но Грейвс знал, что так оно и должно быть; эта команда требовала времени для реализации: кодовая передающая радиостанция переводилась с дежурного режима на боевой, подключаясь к основному блоку батарей, над крышей дома поднимались основная и дублирующая антенны дальней коротковолновой связи. Нажатием следующей кнопки Грейвс послал с этих антенн в эфир мощный импульсный кодовый сигнал, который должен был привести в боевую готовность приемную радиостанцию и запальное устройство в далеком Окло. Для компенсации эффекта непрохождения волн и разных случайных накладок коротковолновые кодовые сигналы посылались на четырех фиксированных волнах — 19, 25, 31 и 41 метр. Частоты лежали в диапазонах работы широковещательных радиостанций государственного значения, что гарантировало систему от воздействия предумышленных радиопомех. После нажатия последней центральной кнопки верхнего ряда пульт издал прерывистый гудящий сигнал, и вспыхнули зеленая и красная лампы рядом со своими клавишами. Система глобальной катастрофы была приведена в полную и окончательную готовность. Стоило теперь только нажать красную клавишу…
Глава 18
Невилл допил подсахаренный грейпфрутовый сок. Он пил его маленькими глотками, с очевидным удовольствием, растягивая наслаждение: это был его завтрак. Невилл начал угрожающе полнеть, и сегодня у него был разгрузочный день. Невилл только что выкупался и сидел на краю небольшого десятиярдового крытого бассейна в мягком шезлонге за невысоким столиком. Все его одеяние состояло из махрового полотенца, небрежно брошенного на колени. Напротив него и несколько наискосок в таком же шезлонге, который был однако же развернут в более строгой, близкой к стулу форме, в светлом утреннем костюме сидел подтянутый Аттенборо. Допив сок, Невилл вытер губы («Тем же самым полотенцем, которым он вытирал свое жирное тело», — отметил про себя Аттенборо) и потянулся за сигарой. Честно говоря, юрисконсульт был несколько пристрастен к своему шефу: Невилл вовсе не выглядел жирным, он был объемным, тело у него было тугое, точно резиновое. Обрезав кончик сигары. Невилл закурил, окутавшись облачком сизого дыма, и откинулся на спинку шезлонга, полотенце при этом почти свалилось с его колен. Юрисконсульт знал, что в манере вести себя Невилл подражает Черчиллю. Бизнесмен был несколько похож на знаменитого премьера, знал и в глубине души гордился этим. Но Черчилль позволял себе большее, принимая советников и консультантов, он иной раз обходился даже без полотенца, ограничиваясь одним сигарным дымом.
— Я буду отсутствовать дня три, максимум неделю. Вылетаю через два часа. А побеспокоил вас так рано по делу Грейвса, — уведомил Невилл.
— Понимаю, — склонил голову Аттенборо. — Дело это сейчас накалилось буквально добела.
Невилл внимательно взглянул на собеседника:
— Боюсь, что не совсем поняли. У меня был разговор с Преторией. Деловые люди, с которыми у меня картельные соглашения, обеспокоены.
— О-о!
— Именно так. До них дошли слухи, что некий Вильям Грейвс располагает возможностью чуть ли не всю Африку поднять на воздух. Во всяком случае, вызвать панафриканское землетрясение большой силы. Поэтому особое беспокойство выказывают те, кто ведет разработку месторождений закрытым и полузакрытым способами. Сами понимаете, надежность шахт, в которых работают аборигены, там минимизирована. Мои африканские партнеры знают, что в свое время я контактировал с Грейвсом, а поэтому обратились за консультацией.
Аттенборо задумался, пожевывая губами.
— Я полагаю, в Африке действуют не только ваши партнеры, но и конкуренты? — Юрисконсульт дождался одобрительного кивка Невилла и позволил себе улыбнуться. — Солидная встряска африканского горнорудного дела, нанеся нам определенный ущерб, обеспечила бы в будущем солидные прибыли.
С конца сигары свалился пепел, и Невилл небрежно смахнул его рукой.
— Вы мыслите примитивно, но правильно.
— Это первое, — продолжал Аттенборо размеренно, не обращая внимания на реплику. — Во-вторых, если в распоряжении Грейвса и есть некое сверхоружие, не стоит гипертрофировать его возможности. Грейвс в свое время развернул странную и весьма активную деятельность в Габоне. Именно туда он тайно транспортировал оборудование непонятного назначения. Поэтому если по его воле и произойдет катастрофа крупных масштабов, то случится она именно в этом районе Африки, а не в южном регионе, где функционируют наши друзья. Габон — вотчина Франции, там нет наших партнеров, а конкуренты и только конкуренты. Вот почему ситуация меня не беспокоит, более того — представляется благоприятной.
Невилл слушал благожелательно, и Аттенборо продолжал уже более оживленно:
— У меня есть сведения из весьма надежных источников, что и ЦРУ, и наша Интеллидженс имеют о деле Грейвса хотя и не полную, но весьма подробную информацию. Но они выжидают, не проявляя особого беспокойства. Полагаю, они сознательно дают Грейвсу провести… м-м… эксперимент, чтобы выяснить его действительные возможности и реальную стоимость дела. Габон лежит вне долларовой и стерлинговой зон.
Невилл недовольно поморщился:
— Это элементарно с деловой точки зрения. Меня интересует другое. Грейвс на самом деле может вызвать масштабную катастрофу или это преувеличение? Может быть, чистый блеф?
— Нет, это не блеф. Элементы преувеличения дело Грейвса содержит, я в этом не сомневаюсь. Но это не блеф. Грейвс вложил в предприятие практически все свои, и немалые, деньги. Разумные люди так не блефуют.
— Но ведь Грейвс маньяк, безумец!
— Нет, Эдвард, — мягко возразил Аттенборо, — Грейвс не маньяк, он гипоманьяк, а это далеко не одно и то же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24