А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Винс стал так, чтобы опереть рюкзак о насыпь, идущую вдоль тропы, и облегченно вздохнул. По его лицу было видно, что ему не терпится забросать Катсука вопросами. До него сразу же дошло, что эта встреча была какой-то странной. Лицо он узнал, только это был уже не тот Чарли Вождь из группы «Антро 300». И он почувствовал это. Сам же Катсук понял, что ненависть закрыла его лицо мертвой маской, высохшей и морщинистой будто сброшенная змеиная кожа. Нет, Винс должен был заметить это.
– Парень, ну я и напахался, – сказал Винс. – С самого утра мы пилим от Кимты. Хотели до вечера добраться до Убежища Финли, но, похоже, облажаемся. – Он взмахнул рукой. – Слышь, я это так, пошутил, ну, насчет индейцев и переселенцев. Ты уж не обижайся, лады?
Катсук кивнул.
– Ты остальных ребят видел? – спросил Винс.
Катсук отрицательно покачал головой.
– Парень, а что это ты в одной только набедренной повязке? Тебе не холодно?
– Нет.
– Я там остановился, чтобы чуть-чуть пыхнуть травки. Остальные ребята должны быть уже внизу. – Он осмотрелся. – Мне кажется, я даже слышу их. Эй, ребята! – Последнее слово прозвучало будто вскрик.
– Они не могут услыхать тебя, – сказал Катсук. – Река слишком близко.
– Наверное ты прав.
Катсук думал:
«И я должен его убить без какой-либо злости. Что за ирония! Просто я должен убрать из своего леса ядовитое и сумасшедшее существо. И это будет то событие, в котором мир сможет увидеть себя.»
– Вождь, не нравится мне твое спокойствие. Ты, случаем, не тронулся?
– Я на тебя не сержусь.
– Ага… ну, ладно. Немного травки не хочешь? У меня осталось пол-косячка.
– Нет.
– Парень, товар первый класс! На той неделе в Беллинхеме брал.
– Я не курю вашу марихуану.
– Ого! Так что ты тут делаешь ?
– Я здесь живу. Тут мой дом.
– Ну, заливаешь! И в этом прикиде?
– Я всегда надеваю это, когда ищу в себе деформацию духа.
– Чего?
– То, что люди называют здравомыслием.
– Заливаешь!
«Пора кончать с этим, – думал Катсук. – Нельзя, чтобы он ушел и растрепал всем, что видел меня.»
Винс растирал плечи под лямками рюкзака.
– Слушай, ну и тяжелый, зараза!
– Просто до тебя еще не дошло, что лучше иметь достаточный минимум, чем столько.
Из горла Винса вырвался нервный смешок.
– Ладно, побегу догонять остальных. Пока, Вождь!
Он вдел руки в лямки рюкзака, снимая тот с насыпи, и сделал шаг от Катсука. По его движениям было видно, что он трусит.
«Мне нельзя его жалеть. Из-за него у меня могут рухнуть все планы. Мой нож чисто войдет в это молодое тело. – Катсук вынул нож и, крадучись, пошел за Винсом. – Мой нож откроет его кровь и выскажет почтение его смерти. Рождение обязано заканчиваться смертью, чтобы потускнели глаза, исчезла память, замолчало сердце, вытекла кровь, ушло все тело – чтобы чудо жизни закончилось.»
Во время всех этих размышлений он действовал: левая рука вцепилась в волосы Винса, оттягивая голову назад; правая рука взмахнула ножом вокруг и поперек открывшейся шеи.
Не было даже вскрика, только тело отдернулось назад, направляемое рукой в длинных волосах. Катсук присел на одно колено, принимая на него тяжесть рюкзака и сдвигая тело вправо. Алая струя вырвалась из перерезанного поперек горла, ясный цвет молодой жизни фонтаном хлынул на тропу – сначала бурно, потом все медленнее. Тело дернулось и застыло.
Свершилось!
Катсук почувствовал, что это мгновение будет преследовать его до конца жизни. Это только сейчас дошло до него.
Конец и начало!
Он все еще поддерживал тело, размышляя – а сколько же лет было этому молодому человеку. Двадцать? Возможно. Сколько бы ему не было – здесь его жизнь кончилась, превратившись в сон. Катсук чувствовал, что мысли его от свершенного совсем перепутались. Странные видения захватили его разум: Все превратилось в мираж – мрачное и затаенное; чей-то злой профиль; плывущие под водой тучи; воздушные круги, движущиеся в нефритовых путах зеленого кристалла; флюиды, оставляющие след в его памяти.
У этой земли зеленая кровь.
Он чувствовал тяжесть скрючившегося тела. Эта плоть была малым отражением громадной вселенной. Теперь же это тело увяло. Он позволил, чтобы труп упал на левый бок, поднялся на ноги и глянул вверх по склону, туда, где за упавшим стволом спрятался Хокват. И внезапно, когда тучи открыли Солнце, весь склон залился зеленым светом.
Глубоко-глубоко уйдя в себя, Катсук молился:
«Ворон, Ворон, сдержи мою ненависть. О, Ворон, дай мне ярости для мести. Это я, Катсук, три ночи проведший в лесу, не обращавший внимания на тернии, но пришедший к тебе с предложением. Это я, Катсук, твой факел, что подожжет весь этот мир.»

14

Хотя мы и подозреваем, что он мог сбежать в какой-нибудь город, это не означает, будто мы прекратим поиски в лесах. На сегодня мы располагаем только пятью сотнями людей, работающих по всем направлениям этого случая. У нас есть шестнадцать воздушных машин, в том числе – девять вертолетов. В утренних газетах я читал о некоем противостоянии: современности и дикарства. Мне так не кажется. Я вообще не понимаю, как смог бы он пройти по всем этим тропам, и его никто не заметил.
Специальный агент Норман Хосбиг, ФБР, отделение в Сиэтле

Поднявшись из-за своего укрытия, Дэвид видел всю сцену убийства. Его сознание заволокло ужасом. Этот молодой путешественник, который только что был жив – теперь только труп. В глазах Катсука была только ярость, взгляд его рыскал вдоль по склону. Может он выискивал следующую жертву?
Дэвид почувствовал, что истинные глаза индейца были спрятаны где-то глубоко-глубоко и только теперь показались на свет божий – коричневые и ужасные, такие же бездонные, как и то место, где таились раньше.
Мальчик вышел из-за своего укрытия. Ноги его подкашивались. Он знал, что на его лице рисуется охвативший его ужас, он не мог набрать в грудь воздуха. Но мышцы ему подчинялись, хоть и не совсем.
Ему хотелось только одного – избавиться от этого кошмара.
Он шел параллельно тропе, медленно переставляя ноги. «Надо отыскать других туристов!» В конце концов он повернул вниз по склону, спотыкаясь о корни и валяющиеся сгнившие стволы. Движение каким-то образом вернуло ему контроль над собственным телом, он даже побежал, продираясь сквозь заросли к реке.
Но здесь не было ни слуху, ни духу от путешественников. Катсука тоже не было.
И тогда он побежал снова. Не оставалось ничего, только бежать.
Из-за какого-то каприза окружавшего его мира, Катсук увидал бегущего мальчика: волосы развеваются, голова откинута – медленно-медленно движущееся создание из сгустившегося света: темное, с каким-то внутренним золотистым свечением, плывущее по зеленому фону воздуха и леса.
И только тогда до Катсука дошло, что он тоже бежит, громадными скачками спускаясь по склону. У поворота тропы он притормозил, и когда Хокват срезал угол, схватил бегущего мальчика и упал вместе с ним на землю.
Когда уже Катсук смог говорить, слова, не имеющие особого смысла, вырвались из груди диким барабанным боем.
– Гад! Я же говорил тебе!.. Лежи!..
Но Хокват и так лежал без сознания, ударившись головой о ствол дерева.
Катсук присел рядом, усмехнулся, вся его злость разом испарилась. Как глупо поступил Хокват – неумелый полет птенца, только-только вышедшего из гнезда. Ворон все предусмотрел!
На голове Хоквата была кровавая ссадина. Катсук положил руку на грудь мальчика, послушал, как бьется сердце, поглядел, как облачком подымается пар дыхания. Сердце и дыхание были едины…
Им овладела печаль. Чертовы лесорубы на Ле Пуш Роад! Посмотрите только, что они наделали! Они убили Яниктахт. Его руками они убили лежащего здесь парнишку. Пока еще этого не случилось, но… возможно. Они убили Винса, стынущего теперь на тропе. У Винса уже не будет сыновей. И дочерей. Уже никогда он не засмеется. Все они убиты этими пьяными хокватами. И кто знает, скольких людей они еще убьют?
Ну как это хокваты не понимают того, что они натворили своим насилием? Они остаются слепыми даже к самым очевидным фактам, не желая видеть последствий своего поведения. Вот если бы ангел-хранитель спустился с небес и показал им, как следует поступать, тогда они бы послушали.
Что сказали бы девять пьяных хокватов, если бы увидали тело Винса, лежащее на тропе? Они бы сказали: «Мы этого не делали!» Они бы сказали: «Это была всего лишь невинная шуточка.» Они сказали бы: «Зачем столько шума из-за какой-то девки?»
Катсук вспоминал Винса, расхаживающего по кампусу – недостаточно невинного, чтобы удовлетворить Похитителя Душ, но весьма наивного в правоте своих суждений. Всего лишь предварительная жертва, отметка на пути.
Винс судил своих соплеменников строго, участвовал в детском бунте своих времен, но он никогда не задумывался о своем пути в этом мире. И, по-видимому, весь путь его сводился к безвременной смерти.
Катсук поднялся на ноги, схватил лежащего без чувств мальчика и потащился вверх по склону.
«Я должен быть безжалостным, – думал он. – Надо спрятать тело Винса и сразу же уходить.»
Лежащий у него на руках Хокват пробормотал: «Моя голова…»
Катсук поставил мальчика на ноги, ощупал его.
– Идти можешь? Хорошо. Мы уходим.

15

Вы принесли своего чужого Бога, что отделил вас от всей остальной жизни. Он представляется вам в смертный час как самый большой дар. Ваши чувства затуманены его иллюзиями. Его смерть вы бы отдали за все, имеющееся в жизни. Но вы неотступно преследуете своего Бога смертью, мучаете его, моля очутиться на месте смерти его. Повсюду на земле вы шлепаете распятия. И там, где оно появляется, земля умирает. Прах и меланхолия станут вашим уделом до конца дней. Вы слепо не замечаете ни зла, ни великолепия. Вы мучаете себя своей же ложью. Вы попираете саму смерть. А каким богохульством наполнена ваша притворно-убийственная любовь! Вы долго вырабатываете в себе честный взгляд. Но это всего лишь маска, прикрытие, за которой скалится череп. Ваши золотые идолы созданы из жестокости и насилия. Вы забрали у меня мою же собственную землю. Да, опасаясь за судьбу своего народа, я погублю вас древними методами. Вы издохнете в пещере, созданной вами же, и никогда не услышите песню птиц или шелест деревьев на ветру – эолову арфу леса!
Псалом Катсука, написанный им на обороте регистрационного бланка и оставленный в Кедровом Доме

Дэвид проснулся, когда только-только начинался рассвет. Мальчик весь дрожал от холода и сырости. Катсук тряс его за плечи. Индеец был одет в вещи, взятые из рюкзака убитого путешественника: джинсы, которые еле сошлись на набедренной повязке, рубашка из шотландки. Но на нем были те же мокасины, голова обвязана той же полоской красной кедровой коры.
– Пора вставать, – сказал Катсук.
Дэвид уселся. Холодный и сырой мир давил на него угнетающе. Мальчик чувствовал пронзительный холод окружающей его реальности. Одетые на Катсуке вещи напомнили Дэвиду о смерти бородатого путника. Катсук убил его! И очень быстро!
Вместе с памятью пришел еще более пронизывающий холод, чем мог вызвать весь серый туман в этой глуши.
– Скоро мы выйдем, – сообщил Катсук. – Ты меня слышишь, Хокват?
Индеец изучающе глядел на мальчика, как будто тусклый серый свет сконцентрировался в пучок, освещающий малейшее движение на юном лице.
Хокват пребывал в ужасе. Какая-то часть сознания мальчика правильно оценила смерть бородатого туриста. Одной смерти будет недостаточно. Обряда жертвоприношения следует придерживаться до конца. Нельзя допустить, чтобы подозрения Хоквата внедрились в его сознание. Слишком большой страх способен убить невинность.
Мальчик затрясся в резких, неконтролируемых спазмах.
Катсук снова присел на корточки, чувствуя нарождающийся внутри неприятный холодок, и положил руку на плечо Хоквата. Под пальцами индейца мальчишеское тело пульсировало жизнью. В нем было тепло, чувство отдаленности конца.
– Ты уже проснулся, Хокват? – настаивал Катсук.
Дэвид отбросил руку индейца, бросив молниеносный взгляд на нож, висящий на поясе Катсука.
«Мой нож, – думал мальчик. – Им убили человека.»
Как бы живущая собственной жизнью память подсунула ему образ матери, предупреждающей, чтобы он был поосторожнее с этим «дурацким ножом». Истеричный смех рвался на волю, Дэвиду силой пришлось заталкивать его вовнутрь.
– Хокват, я вернусь через несколько минут, – сказал Катсук и вышел.
Дэвид никак не мог сдержать стука зубов. Он думал: «Хокват?! Я – Дэвид Маршалл. Меня зовут Дэвид Моргенштерн Маршалл. Сколько бы раз этот сумасшедший не называл меня Хокватом, сути это не изменит.»
В рюкзаке убитого был спальный мешок. Катсук устроил постель из мха, кедровых веток и разложил на них спальник. За ночь тот выбился из под мальчика и теперь валялся комом. Дэвид окутал им плечи, пытаясь успокоить дрожь. Голова все еще болела в том месте, где он ударился, когда Катсук сбил его на землю.
К мальчику снова вернулась мысль об убитом туристе. После того, как Дэвид пришел в себя, и перед тем как они пересекли реку, Катсук заставил своего пленника вернуться по тропе мимо окровавленного тела, говоря: «Хокват, возвращайся туда, где я приказывал тебе прятаться, и там жди.»
Дэвид был даже рад подчиниться. Как бы н е хотелось глядеть на мертвеца , взгляд все равно тянулся к ужасной ране на шее. Мальчик опять поднялся к замшелому поваленному дереву и, пряча за ним голову, глотал беззвучные рыдания.
Катсук позвал его, когда прошло много-много времени. Индеец захватил с собой рюкзак. На тропе не было ни малейшего знака от мертвого тела, ни капельки крови.
Они сошли с тропы и вернулись на нее, двигаясь в стороне, уже только на другой стороне седловины.
На закате в деревьях над рекой Катсук построил из кедровой коры домик-укрытие. Еще он выловил пяток маленьких рыбешек и испек их на маленьком костерке, разведенном прямо в укрытии.
Дэвид подумал о рыбе, вспомнил ее вкус. Может Катсук снова отправился за едой?
Перед тем как выстроить убежище на ночь, они перебрались через реку. Там была обозначенная туристская тропа и мост из ошкуренных бревен. Перила моста были скользкими от плесени, так как от реки поднималась вечная сырость.
А может Катсук спустился к реке, чтобы наловить рыбы?
Перед мостом было объявление: «Проходить только пешком или на лошадях».
Возле реки кипела своя собственная жизнь. Они увидали нескольких буро-пятнистых кроликов, спешивших куда-то и нырнувших во влажную зелень.
Дэвид подумал: «А вдруг Катсук поставил силки на кролика?»
От голода кишки прямо скрутило.
Перейдя мост, они поднялись вверх по склону под моросящим дождем. Но это был не настоящий дождь, а с громадных листьев папоротника капала сырость.
Так куд а же подался Катсук ?
Дэвид выглянул из укрытия. Везде было холодно и пусто, только где-то в стороне крякали утки. Это был мир призрачный, мир мрачного, только-только нарождавшегося рассвета. Никаких ярких лучей – одна лишь кружащаяся, неопределенная серость.
К мальчику пришла мысль: «Нельзя думать про то, как был убит тот молодой турист.»
Но от воспоминаний невозможно было избавиться. Катсук сделал все это прямо на глазах пленника. Отблеск солнца на стальном лезвии, и сразу же после этого фонтан крови…
От воспоминаний захотелось плакать.
Зачем Катсук сделал это? Потому что молодой турист назвал его Вождем? Наверняка, нет. Почему тогда? Неужели, это дух заставил Катсука? Духи заставили его убить человека?
Нет, он просто сошел с ума. Если он слушается духов, то те могут приказать ему делать все что угодно.
Все что угодно!
Дэвид размышлял, смог бы он сам сбежать этим туманным утром. Вот только, кто знает, где сейчас Катсук? Тот путник хотел уйти. А Катсук может и ожидать, что его пленник хочет сбежать.
Весь день после убийства голова Дэвида гудела от незаданных вопросов. Но что-то подсказало ему не задавать их Катсуку. Смерть туриста обязана уйти в прошлое. Вспоминая о ней, можно было накликать следующую смерть.
Тогда они далеко обошли страшное место, где произошло убийство. У Дэвида ноги гудели от усталости, и он только дивился, как это Катсук держит шаг. Каждый раз, когда Катсук взмахивал рукой, Дэвиду казалось, будто в ней зажат нож.
Дэвид вспомнил наступление ночи. Они остановились приблизительно за полчаса до темноты. Шел теперь уже настоящий дождь. Катсук приказал мальчику ожидать под кедром, пока сам он будет строить укрытие. Долина реки заполнилась текучим мраком, сползшим с окрестных холмов. Нахмурившиеся деревья стояли в совершенной тишине. Когда стало совсем темно, дождь перестал, и небо очистилось. В темноте нарастали какие-то звуки. Дэвид слыхал, как перекатываются в речке камни, все шумы окружающего мира, превращающегося в хаос.
Всякий раз, когда он закрывал глаза, в памяти возникали пятна крови, разрезанная шея, отблеск ножа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23