– И каждый раз я приезжал туда, хотя жил в Сан-Паулу… Мария-Елена, помните ли вы свой альбом «Жизнь в Сан-Паулу»? Это моя любимая пластинка! Я от нее просто без ума!
– Прошу вас, не надо…
– Извините, я, кажется, увлекся, – продолжал напирать голос. – Меня зовут Андрас Геррмуил, я работаю в студии «Гемисферик рекордз» на должности продюсера А и Эр. Хотите – верьте, хотите – нет, но я звоню исключительно по делу.
Произнесенные на английский лад буквы «А» и «Эр» привлекли внимание Марии-Елены.
– Как вы сказали? – переспросила она. – Что значит «А и Эр»?
– Артисты и репертуар, – ответил он по-английски и вновь перешел на португальский: – Это значит, что я участвую в подборе выпускаемого материала. Не уверен, что вы знаете о фирме «Гемисферик», но…
– Впервые слышу.
– Мы распространяем в Соединенных Штатах музыку народов всех Америк – канадскую, мексиканскую, центрально– и южноамериканскую. Мы были бы искренне рады иметь в своем списке Марию-Елену…
– Нет-нет, прошу вас…
– Мы не можем допустить, чтобы о вас забыли! Когда вы выступали на сцене, с вами могла сравниться только Элис Регина!
Элис Регина была ярчайшей звездой бразильской эстрады – до тех пор, пока не покончила с собой.
– Что вы, разве я могла сравниться с… – заспорила Мария-Елена, заливаясь краской.
– Итак, вы признаете, что вы – это вы! Мария-Елена, позвольте навестить вас!
Мария-Елена не смогла отказать, и он приехал, черноволосый миловидный мужчина лет тридцати пяти. Он принялся флиртовать с ней, впрочем, не выходя из рамок приличий. Он расписал яркими красками картину возрождения ее певческой карьеры в этой сухой холодной стране и сунул Марии-Елене свою визитную карточку, получив взамен две картонные коробки, в которых хранились свидетельства ее былой славы.
Андрас уехал, пообещав вскоре позвонить и прислать контракт, и несколько недель Мария-Елена жила в счастливом сне, мечтая о грядущем успехе. Неужели это возможно? Неужели она снова будет петь? Мария-Елена жалела, что не оставила себе хотя бы одну пластинку, чтобы освежить в памяти собственный голос. Сможет ли она взять и запеть? Сможет ли покорить холодных, бесстрастных жителей Северной Америки?
Андрас все молчал, а почта не спешила доставить долгожданный контракт. Мария-Елена потеряла покой и сон, но не решалась позвонить. Она должна ждать. В делах часто случаются проволочки.
Вчера она все же достала карточку и набрала указанный на ней номер в Нью-Йорке. Записанный на пленку голос сообщил, что номер не обслуживается. В справочной службе Нью-Йорка Марии-Елене сказали, что в городе нет фирмы под названием «Гемисферик рекордз».
Ох, Андрас! Что ты натворил и зачем? Неужели ты – заурядный бессердечный фанат? Неужели ты приехал ко мне только за сувениром?
Можно научиться жить без надежды. Но обрести надежду, выстрадать веру в возвращение светлой мечты и вновь потерять ее – это невыносимо. Ночью Мария-Елена лежала одна в своей постели, без сна, и скрипя зубами терзалась самыми черными мыслями.
А наутро, словно желая усугубить ее мучения, вновь появилась женщина-соглядатай в серой машине.
К одиннадцати утра Мария-Елена покончила с домашними делами, и уже ничто не могло отвлечь ее от мрачных раздумий. Ненавистный дом обихаживал сам себя. В этом ему помогали бесчисленные устройства, призванные облегчать труд хозяйки. Конечно, они требовали определенного внимания, но позволяли сберечь массу времени. И что прикажете делать с этим свободным временем?
Спускаясь по лестнице, Мария-Елена решительно повернулась спиной к гостиной и стоявшему там телевизору. Бесконечные дневные телесериалы завлекали зрителя дурманом жгучих страстей и великого вздора, тесно переплетавшихся в каждой сцене; герои непрерывно беспокоились и волновались – точно так же, как когда-то Мария-Елена, которая мечтала и впредь беспокоиться и волноваться, но была лишена такой возможности. Однако причиной беспокойства и волнений героев сериалов неизменно оказывалась сущая чепуха. В их выдуманных судьбах ни разу не случалось невзгод, присущих настоящему миру, потому-то они и были столь привлекательны – зритель становился непременным участником событий, ежедневно наблюдая за ярко раскрашенными марионетками и перекладывая на них груз собственных переживаний. Сплошное удовольствие, никаких страданий. Законный наркотик, ничуть не менее действенный, чем запрещенные препараты.
Гордость Марии-Елены не давала ей обращаться к наркотикам в любом виде.
Повернувшись спиной к гостиной, Мария-Елена без всякой цели побрела в столовую. В этом замечательном аккуратном доме была столовая, ухоженная, начищенная до блеска и никогда не использовавшаяся по назначению. Когда они с Джеком обедали вдвоем – а это бывало нечасто, – им хватало кухонного стола.
Мария-Елена вошла в столовую и остановилась, не зная, куда еще пойти и что сделать. Кончики ее пальцев коснулись блестящей поверхности стола из красного дерева. Чем занять остаток дня?
Мария-Елена подумала о Григории Басманове, но она уже была у него позавчера. Она рассказывала ему – с такой надеждой! – об Андрасе Геррмуиле и «Гемисферик рекордз», которые открыли ей столь лучезарные виды на будущее. Как радовался Григорий ее успеху! И каково было бы Марии-Елене огорчить его нынешними печальными новостями?
Была и другая причина. Мария-Елена боялась превратить дружбу с Григорием в подобие телесериала, в котором она выплескивала бы эмоции, не подвергая свой разум мучительным испытаниям.
Дни, когда она не ездила через весь западный Массачусетс в Нью-Йорк к Григорию, казались Марии-Елене ужасающе пустыми. В чем цель ее жизни? Посмотрев в окно столовой, за которым простиралась Уилтон-роуд, Мария-Елена увидела на зеркальном стекле едва заметные косые черточки от дождевых капель, словно Господь встряхнул только что вымытой бородой. Дождь. В такую погоду поездка на машине была бы более трудной, а сидение дома сулило еще большую тоску, чем обычно.
Мария-Елена шагнула вперед, чтобы взглянуть на небо и определить, долго ли продлится дождь, и с испугом увидела серый «плимут», который свернул на подъездную дорожку ее дома, приблизился вплотную и остановился.
«Сейчас меня арестуют», – подумала Мария-Елена, не в силах подавить странное чувство предвкушения захватывающих событий и возможных перемен, и с легким сердцем отправилась к входной двери.
Звонка долго не было; Мария-Елена тем временем стояла в шаге от двери, пытаясь согнать с лица выражение любопытства и скрыть от самой себя нетерпение. Что она тянет, эта женщина из «плимута»?
«Динг-донг». Звук показался ей очень громким, поскольку звонок был установлен так, чтобы его было слышно в самых дальних уголках большого дома, а Мария-Елена стояла прямо под ним. Она вздрогнула, хотя и ожидала звонка, потом шагнула вперед и открыла дверь, готовясь встретить испытание спокойно, с достоинством, без причитаний.
Сначала она подумала, что лицо женщины намокло от дождя, но дождь едва накрапывал, а щеки гостьи буквально заливала вода, смывая тушь с ресниц. Ее лицо было искажено волнением. Слезы! Приготовившаяся к аресту, Мария-Елена растерялась. Неужели гостья так ненавидит свою работу, что даже расплакалась?
– Миссис Остон?
– Да.
– Меня зовут Кейт Монро. Я хочу поговорить с вами.
– О чем?
– О Джоне.
Это имя не значило для Марии-Елены ровным счетом ничего. Может быть, кто-нибудь из антиядерного комитета?
– О каком Джоне? – спросила она.
– О вашем супруге! – воскликнула женщина. – Может, вы уже забыли о том, что у вас есть муж?
– О Господи, – только и смогла произнести Мария-Елена, отступая в сторону. – Входите же, входите.
Они устроились в гостиной; Мария-Елена уселась на мягкий диван, Кейт выбрала неудобное кресло с деревянными подлокотниками. Ей было около тридцати, она была склонна к полноте и носила множество напяленных один на другой предметов одежды кричаще-ярких цветов, делавших ее похожей на хиппи из «Сна в зимнюю ночь». Ее светлые коротко подстриженные пепельные волосы были растрепаны и неухожены. Круглое лицо женщины могло бы показаться миловидным, если бы не отекло и не раскраснелось от слез, время от времени сбегавших по ее пухлым щекам.
Мария-Елена протянула ей салфетки, и за время разговора Кейт Монро умудрилась растерзать и вымочить целую упаковку.
– Я люблю его, а он любит меня! Вы не можете удержать мужчину, который вас не любит!
– Я знаю.
– Вы должны его отпустить!
Мария-Елена растерянно развела руками.
– Он волен поступать как хочет. Таков закон.
– Это издевательство! – пронзительно взвизгнула Кейт Монро, явно не слушая Марию-Елену. – Это издевательство – цепляться за мужчину, который вас разлюбил! Дайте нам возможность обрести счастье! Мы имеем право!
Рассердившись на ворвавшуюся в ее дом плаксивую нахалку, Мария-Елена подняла голову и спросила:
– Имеете право на счастье? Скажите пожалуйста, что вы та кого сделали, чтобы его заслужить?
– Вы должны отпустить его!
Однако сбить Марию-Елену с толку оказалось не так-то просто.
– Вы сказали, что заслужили счастье. Каким образом, позвольте узнать?
На этот раз вопрос достиг ушей Кейт. Она заморгала и оробела.
– Я говорила только о возможности, – нашлась она и, вновь обретя уверенность в себе, воскликнула: – У вас был шанс, и вы его упустили!
– Да, это верно, – согласилась Мария-Елена.
– Если вы и Джон потеряли то, что было… – заговорила Кейт, неверно истолковав слова собеседницы.
– Речь не о Джеке, – прервала ее Мария-Елена. – Я упустила свой шанс намного раньше.
Кейт чувствовала, что нить разговора ускользает от нее, и начинала сердиться. Она явилась в этот дом, чтобы ясно и четко изложить свою точку зрения, но в ходе беседы истина, которую она намеревалась провозгласить, начинала расплываться и терять четкость очертаний. Мария-Елена понимала чувства Кейт и даже отчасти сочувствовала ей; такое случается всякий раз, когда кто-то пытается поверять гармонию выдумок алгеброй действительности.
Пытаясь перехватить инициативу, Кейт злобно и торжествующе заявила:
– Если вам нет дела до Джона, если вам хотелось лишь переехать в Америку…
– Да, это так.
Кейт выпучила глаза, словно громом пораженная.
– Значит, вы признаете?..
– Почему бы и нет?
– Отчего же вы не хотите его отпустить?
– Он не просил меня об этом.
– Ложь!
– Я ни разу не слышала о вас, мисс Монро, – сказала Мария-Елена. – Джек редко разговаривает со мной. Но если он хочет уйти, я не стану его удерживать.
– Он просил развода, но вы отказали! – продолжала настаивать Кейт.
– Джон вернется домой к шести-семи вечера, – сказала Мария-Елена, вставая с дивана. – А вы тем временем побродите по дому, освойтесь, пообвыкните. Когда он приедет, обсудите с ним создавшееся положение и скажите, что я не намерена путаться у вас под ногами. Вы спросили, согласна ли я развестись, и я отвечаю: да, согласна.
На сей раз Кейт Монро явно испугалась, почувствовав, как колеблется под ее ногами почва, которую она прежде считала незыблемой.
– Куда вы уходите? – спросила она, глядя на хозяйку.
– Я хочу навестить своего друга в больнице и пробуду там несколько часов, – указав на телевизор, Мария-Елена добавила: – А вы тем временем можете посмотреть сериал. В дневные часы идет несколько захватывающих постановок. Надеюсь, ваша машина не помешает мне выехать из гаража?
– Нет, она… А почему вы не хотите остаться со мной, поговорить?
– Потому, что все уже сказано, – ответила Мария-Елена. Представив себе, какое будущее ожидает Кейт, она не смогла удержать улыбки. – Вы получите свой шанс, – заверила она удрученную женщину. – Шанс на счастье.
27
В последнее время Григорий все чаще проводил в постели круглые сутки. Нажав кнопку на панели, удобно расположенной подле кровати, он приподнимал изголовье и сидел весь день – читал либо, когда ему становилось трудно держать в руках книгу и даже газету, смотрел телевизор. В его распоряжении была уйма каналов, и хотя бы по одному из них в любое время показывали новости или передачу, не слишком далекую от реальной жизни. Эти передачи служили Григорию сырьем при производстве шуток для Петра Пекаря. Впрочем, в последнее время Григорий, бывало, целыми неделями не мог отправить в Москву хотя бы один захудалый анекдот.
Разумеется, Григорий прекрасно понимал, в чем тут дело. Причина его творческого бессилия была очевидна и неизбежна; с ней было невозможно бороться, как и с одолевавшим его недугом. Григорий слишком долго прожил на чужбине и начинал забывать Россию, переставал чувствовать ее, понимать душой. Какие события привлекают внимание Петра Пекаря? О чем теперь судачат в Москве? Григорий не знал и уже никогда не узнает.
Единственным светлым пятном на фоне сгущавшихся сумерек его бытия оказалась Мария-Елена Остон, та странноватая дамочка, которую они подобрали на демонстрации. Она была не слишком жизнерадостным человеком, не таким приятным собеседником, как, к примеру, Сьюзан, но Сьюзан зажила собственной жизнью, нашла себе мужчину – не какого-нибудь приятеля, годящегося только для постели, а настоящего друга – и теперь очень редко выбиралась из города, чтобы навестить Григория. Мария-Елена приезжала регулярно, не реже двух раз в неделю, и в неизбывной печали, которую она носила в своей душе, было нечто, делавшее ее самым желанным гостем Григория с учетом того состояния духа, в котором он сейчас пребывал.
«Жизнь изрядно потрепала нас обоих, – думал он. – Мы понимаем друг друга так, как не поймет человек, избежавший тяжких испытаний».
Какие странные чувства порой сближают людей! Надо будет обыграть эту мысль в анекдоте.
На этой неделе Мария-Елена приехала уже в третий раз (новый рекорд!), в прекрасном расположении духа. Григорий еще не видел ее такой счастливой.
– На станции забастовка! – объявила она.
Григорий как раз размышлял о том, как ослабли в последнее время его связи с внешним миром. Слова Марии-Елены лишь подтвердили правильность этих мыслей.
– На станции? На какой станции? – спросил он, не сумев вытравить из голоса раздраженных ноток.
– В Грин-Медоу! На атомной электростанции!
– Ах да. Там, где мы познакомились. Но вы говорили, что больше не участвуете в беспорядках.
– Я проезжала мимо. – Мария-Елена придвинула кресло к кровати Григория и уселась. На ее лице играла счастливая улыбка. Она была красивой женщиной, но в ее красоте проглядывало нечто сильное и зловещее.
«Нет, дело не только в забастовке на атомной электростанции», – подумал Григорий, но он был слишком плохо осведомлен о личной жизни Марии-Елены, чтобы догадаться, что послужило причиной таких разительных перемен. Завела любовника? Или что-то иное?
Не лишится ли он из-за этого «чего-то» еще и Марии-Елены, как лишился Сьюзан?
– Это самый короткий путь, – продолжала Мария-Елена, – и я частенько проезжаю мимо станции, но сегодня там оказалось намного больше пикетов, а лозунги сообщали, что на станции забастовка! Бастует рядовой персонал. Люди знают об опасности проводимых там экспериментов. Когда я проезжала мимо, туда пытался въехать школьный автобус, а пикеты его не пропускали, и мне пришлось задержаться. Один пикетчик сказал, что автобус был набит начальниками и проверяющими.
– Значит, станция продолжает работать?
– Да. Опыты тоже продолжаются. Вы же знаете, им плевать на опасность, главное – избежать лишних вопросов.
Григорий посмотрел в окно.
– Это совсем недалеко отсюда.
– Восемь миль.
– Слишком близко. – Григорий печально улыбнулся и добавил: – Неужто мне суждено дважды пострадать из-за атомных электростанций?
На лице Марии-Елены появилось выражение испуга, сменившееся недоверчивой миной.
– Они не допустят этого!
– Нет-нет, они не допустят. – Григорий кивнул. – Точно так же, как руководство Чернобыля не допустило аварии, которой никто и представить себе не мог. – Он вновь посмотрел в окно, размышляя о станции, находившейся в восьми милях от клиники. – Хотелось бы мне оказаться там, внутри. Одному. Хотя бы ненадолго.
– И что бы вы сделали? – тихо спросила Мария-Елена.
Григорий повернул голову, посмотрел на женщину и улыбнулся, показав серые десны, из-под которых виднелись обнажившиеся корни обесцвеченных зубов.
– Отмочил бы славную шуточку, – ответил он.
X
Что он задумал?
От нетерпения и разочарования я готов грызть камни, сотрясать землю и крушить кладбищенские надгробия. Что он задумал, этот елейный святоша?
Самое неприятное заключается в том, что я не могу сражаться с ним лицом к лицу. Я вынужден признать это после двух стычек. Он слишком силен, чтобы я мог схлестнуться с ним в открытую.
Так что из того? Мы никогда не были сильны в честном единоборстве. У него есть слабое место, я отыщу его и всажу туда свой меч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Прошу вас, не надо…
– Извините, я, кажется, увлекся, – продолжал напирать голос. – Меня зовут Андрас Геррмуил, я работаю в студии «Гемисферик рекордз» на должности продюсера А и Эр. Хотите – верьте, хотите – нет, но я звоню исключительно по делу.
Произнесенные на английский лад буквы «А» и «Эр» привлекли внимание Марии-Елены.
– Как вы сказали? – переспросила она. – Что значит «А и Эр»?
– Артисты и репертуар, – ответил он по-английски и вновь перешел на португальский: – Это значит, что я участвую в подборе выпускаемого материала. Не уверен, что вы знаете о фирме «Гемисферик», но…
– Впервые слышу.
– Мы распространяем в Соединенных Штатах музыку народов всех Америк – канадскую, мексиканскую, центрально– и южноамериканскую. Мы были бы искренне рады иметь в своем списке Марию-Елену…
– Нет-нет, прошу вас…
– Мы не можем допустить, чтобы о вас забыли! Когда вы выступали на сцене, с вами могла сравниться только Элис Регина!
Элис Регина была ярчайшей звездой бразильской эстрады – до тех пор, пока не покончила с собой.
– Что вы, разве я могла сравниться с… – заспорила Мария-Елена, заливаясь краской.
– Итак, вы признаете, что вы – это вы! Мария-Елена, позвольте навестить вас!
Мария-Елена не смогла отказать, и он приехал, черноволосый миловидный мужчина лет тридцати пяти. Он принялся флиртовать с ней, впрочем, не выходя из рамок приличий. Он расписал яркими красками картину возрождения ее певческой карьеры в этой сухой холодной стране и сунул Марии-Елене свою визитную карточку, получив взамен две картонные коробки, в которых хранились свидетельства ее былой славы.
Андрас уехал, пообещав вскоре позвонить и прислать контракт, и несколько недель Мария-Елена жила в счастливом сне, мечтая о грядущем успехе. Неужели это возможно? Неужели она снова будет петь? Мария-Елена жалела, что не оставила себе хотя бы одну пластинку, чтобы освежить в памяти собственный голос. Сможет ли она взять и запеть? Сможет ли покорить холодных, бесстрастных жителей Северной Америки?
Андрас все молчал, а почта не спешила доставить долгожданный контракт. Мария-Елена потеряла покой и сон, но не решалась позвонить. Она должна ждать. В делах часто случаются проволочки.
Вчера она все же достала карточку и набрала указанный на ней номер в Нью-Йорке. Записанный на пленку голос сообщил, что номер не обслуживается. В справочной службе Нью-Йорка Марии-Елене сказали, что в городе нет фирмы под названием «Гемисферик рекордз».
Ох, Андрас! Что ты натворил и зачем? Неужели ты – заурядный бессердечный фанат? Неужели ты приехал ко мне только за сувениром?
Можно научиться жить без надежды. Но обрести надежду, выстрадать веру в возвращение светлой мечты и вновь потерять ее – это невыносимо. Ночью Мария-Елена лежала одна в своей постели, без сна, и скрипя зубами терзалась самыми черными мыслями.
А наутро, словно желая усугубить ее мучения, вновь появилась женщина-соглядатай в серой машине.
К одиннадцати утра Мария-Елена покончила с домашними делами, и уже ничто не могло отвлечь ее от мрачных раздумий. Ненавистный дом обихаживал сам себя. В этом ему помогали бесчисленные устройства, призванные облегчать труд хозяйки. Конечно, они требовали определенного внимания, но позволяли сберечь массу времени. И что прикажете делать с этим свободным временем?
Спускаясь по лестнице, Мария-Елена решительно повернулась спиной к гостиной и стоявшему там телевизору. Бесконечные дневные телесериалы завлекали зрителя дурманом жгучих страстей и великого вздора, тесно переплетавшихся в каждой сцене; герои непрерывно беспокоились и волновались – точно так же, как когда-то Мария-Елена, которая мечтала и впредь беспокоиться и волноваться, но была лишена такой возможности. Однако причиной беспокойства и волнений героев сериалов неизменно оказывалась сущая чепуха. В их выдуманных судьбах ни разу не случалось невзгод, присущих настоящему миру, потому-то они и были столь привлекательны – зритель становился непременным участником событий, ежедневно наблюдая за ярко раскрашенными марионетками и перекладывая на них груз собственных переживаний. Сплошное удовольствие, никаких страданий. Законный наркотик, ничуть не менее действенный, чем запрещенные препараты.
Гордость Марии-Елены не давала ей обращаться к наркотикам в любом виде.
Повернувшись спиной к гостиной, Мария-Елена без всякой цели побрела в столовую. В этом замечательном аккуратном доме была столовая, ухоженная, начищенная до блеска и никогда не использовавшаяся по назначению. Когда они с Джеком обедали вдвоем – а это бывало нечасто, – им хватало кухонного стола.
Мария-Елена вошла в столовую и остановилась, не зная, куда еще пойти и что сделать. Кончики ее пальцев коснулись блестящей поверхности стола из красного дерева. Чем занять остаток дня?
Мария-Елена подумала о Григории Басманове, но она уже была у него позавчера. Она рассказывала ему – с такой надеждой! – об Андрасе Геррмуиле и «Гемисферик рекордз», которые открыли ей столь лучезарные виды на будущее. Как радовался Григорий ее успеху! И каково было бы Марии-Елене огорчить его нынешними печальными новостями?
Была и другая причина. Мария-Елена боялась превратить дружбу с Григорием в подобие телесериала, в котором она выплескивала бы эмоции, не подвергая свой разум мучительным испытаниям.
Дни, когда она не ездила через весь западный Массачусетс в Нью-Йорк к Григорию, казались Марии-Елене ужасающе пустыми. В чем цель ее жизни? Посмотрев в окно столовой, за которым простиралась Уилтон-роуд, Мария-Елена увидела на зеркальном стекле едва заметные косые черточки от дождевых капель, словно Господь встряхнул только что вымытой бородой. Дождь. В такую погоду поездка на машине была бы более трудной, а сидение дома сулило еще большую тоску, чем обычно.
Мария-Елена шагнула вперед, чтобы взглянуть на небо и определить, долго ли продлится дождь, и с испугом увидела серый «плимут», который свернул на подъездную дорожку ее дома, приблизился вплотную и остановился.
«Сейчас меня арестуют», – подумала Мария-Елена, не в силах подавить странное чувство предвкушения захватывающих событий и возможных перемен, и с легким сердцем отправилась к входной двери.
Звонка долго не было; Мария-Елена тем временем стояла в шаге от двери, пытаясь согнать с лица выражение любопытства и скрыть от самой себя нетерпение. Что она тянет, эта женщина из «плимута»?
«Динг-донг». Звук показался ей очень громким, поскольку звонок был установлен так, чтобы его было слышно в самых дальних уголках большого дома, а Мария-Елена стояла прямо под ним. Она вздрогнула, хотя и ожидала звонка, потом шагнула вперед и открыла дверь, готовясь встретить испытание спокойно, с достоинством, без причитаний.
Сначала она подумала, что лицо женщины намокло от дождя, но дождь едва накрапывал, а щеки гостьи буквально заливала вода, смывая тушь с ресниц. Ее лицо было искажено волнением. Слезы! Приготовившаяся к аресту, Мария-Елена растерялась. Неужели гостья так ненавидит свою работу, что даже расплакалась?
– Миссис Остон?
– Да.
– Меня зовут Кейт Монро. Я хочу поговорить с вами.
– О чем?
– О Джоне.
Это имя не значило для Марии-Елены ровным счетом ничего. Может быть, кто-нибудь из антиядерного комитета?
– О каком Джоне? – спросила она.
– О вашем супруге! – воскликнула женщина. – Может, вы уже забыли о том, что у вас есть муж?
– О Господи, – только и смогла произнести Мария-Елена, отступая в сторону. – Входите же, входите.
Они устроились в гостиной; Мария-Елена уселась на мягкий диван, Кейт выбрала неудобное кресло с деревянными подлокотниками. Ей было около тридцати, она была склонна к полноте и носила множество напяленных один на другой предметов одежды кричаще-ярких цветов, делавших ее похожей на хиппи из «Сна в зимнюю ночь». Ее светлые коротко подстриженные пепельные волосы были растрепаны и неухожены. Круглое лицо женщины могло бы показаться миловидным, если бы не отекло и не раскраснелось от слез, время от времени сбегавших по ее пухлым щекам.
Мария-Елена протянула ей салфетки, и за время разговора Кейт Монро умудрилась растерзать и вымочить целую упаковку.
– Я люблю его, а он любит меня! Вы не можете удержать мужчину, который вас не любит!
– Я знаю.
– Вы должны его отпустить!
Мария-Елена растерянно развела руками.
– Он волен поступать как хочет. Таков закон.
– Это издевательство! – пронзительно взвизгнула Кейт Монро, явно не слушая Марию-Елену. – Это издевательство – цепляться за мужчину, который вас разлюбил! Дайте нам возможность обрести счастье! Мы имеем право!
Рассердившись на ворвавшуюся в ее дом плаксивую нахалку, Мария-Елена подняла голову и спросила:
– Имеете право на счастье? Скажите пожалуйста, что вы та кого сделали, чтобы его заслужить?
– Вы должны отпустить его!
Однако сбить Марию-Елену с толку оказалось не так-то просто.
– Вы сказали, что заслужили счастье. Каким образом, позвольте узнать?
На этот раз вопрос достиг ушей Кейт. Она заморгала и оробела.
– Я говорила только о возможности, – нашлась она и, вновь обретя уверенность в себе, воскликнула: – У вас был шанс, и вы его упустили!
– Да, это верно, – согласилась Мария-Елена.
– Если вы и Джон потеряли то, что было… – заговорила Кейт, неверно истолковав слова собеседницы.
– Речь не о Джеке, – прервала ее Мария-Елена. – Я упустила свой шанс намного раньше.
Кейт чувствовала, что нить разговора ускользает от нее, и начинала сердиться. Она явилась в этот дом, чтобы ясно и четко изложить свою точку зрения, но в ходе беседы истина, которую она намеревалась провозгласить, начинала расплываться и терять четкость очертаний. Мария-Елена понимала чувства Кейт и даже отчасти сочувствовала ей; такое случается всякий раз, когда кто-то пытается поверять гармонию выдумок алгеброй действительности.
Пытаясь перехватить инициативу, Кейт злобно и торжествующе заявила:
– Если вам нет дела до Джона, если вам хотелось лишь переехать в Америку…
– Да, это так.
Кейт выпучила глаза, словно громом пораженная.
– Значит, вы признаете?..
– Почему бы и нет?
– Отчего же вы не хотите его отпустить?
– Он не просил меня об этом.
– Ложь!
– Я ни разу не слышала о вас, мисс Монро, – сказала Мария-Елена. – Джек редко разговаривает со мной. Но если он хочет уйти, я не стану его удерживать.
– Он просил развода, но вы отказали! – продолжала настаивать Кейт.
– Джон вернется домой к шести-семи вечера, – сказала Мария-Елена, вставая с дивана. – А вы тем временем побродите по дому, освойтесь, пообвыкните. Когда он приедет, обсудите с ним создавшееся положение и скажите, что я не намерена путаться у вас под ногами. Вы спросили, согласна ли я развестись, и я отвечаю: да, согласна.
На сей раз Кейт Монро явно испугалась, почувствовав, как колеблется под ее ногами почва, которую она прежде считала незыблемой.
– Куда вы уходите? – спросила она, глядя на хозяйку.
– Я хочу навестить своего друга в больнице и пробуду там несколько часов, – указав на телевизор, Мария-Елена добавила: – А вы тем временем можете посмотреть сериал. В дневные часы идет несколько захватывающих постановок. Надеюсь, ваша машина не помешает мне выехать из гаража?
– Нет, она… А почему вы не хотите остаться со мной, поговорить?
– Потому, что все уже сказано, – ответила Мария-Елена. Представив себе, какое будущее ожидает Кейт, она не смогла удержать улыбки. – Вы получите свой шанс, – заверила она удрученную женщину. – Шанс на счастье.
27
В последнее время Григорий все чаще проводил в постели круглые сутки. Нажав кнопку на панели, удобно расположенной подле кровати, он приподнимал изголовье и сидел весь день – читал либо, когда ему становилось трудно держать в руках книгу и даже газету, смотрел телевизор. В его распоряжении была уйма каналов, и хотя бы по одному из них в любое время показывали новости или передачу, не слишком далекую от реальной жизни. Эти передачи служили Григорию сырьем при производстве шуток для Петра Пекаря. Впрочем, в последнее время Григорий, бывало, целыми неделями не мог отправить в Москву хотя бы один захудалый анекдот.
Разумеется, Григорий прекрасно понимал, в чем тут дело. Причина его творческого бессилия была очевидна и неизбежна; с ней было невозможно бороться, как и с одолевавшим его недугом. Григорий слишком долго прожил на чужбине и начинал забывать Россию, переставал чувствовать ее, понимать душой. Какие события привлекают внимание Петра Пекаря? О чем теперь судачат в Москве? Григорий не знал и уже никогда не узнает.
Единственным светлым пятном на фоне сгущавшихся сумерек его бытия оказалась Мария-Елена Остон, та странноватая дамочка, которую они подобрали на демонстрации. Она была не слишком жизнерадостным человеком, не таким приятным собеседником, как, к примеру, Сьюзан, но Сьюзан зажила собственной жизнью, нашла себе мужчину – не какого-нибудь приятеля, годящегося только для постели, а настоящего друга – и теперь очень редко выбиралась из города, чтобы навестить Григория. Мария-Елена приезжала регулярно, не реже двух раз в неделю, и в неизбывной печали, которую она носила в своей душе, было нечто, делавшее ее самым желанным гостем Григория с учетом того состояния духа, в котором он сейчас пребывал.
«Жизнь изрядно потрепала нас обоих, – думал он. – Мы понимаем друг друга так, как не поймет человек, избежавший тяжких испытаний».
Какие странные чувства порой сближают людей! Надо будет обыграть эту мысль в анекдоте.
На этой неделе Мария-Елена приехала уже в третий раз (новый рекорд!), в прекрасном расположении духа. Григорий еще не видел ее такой счастливой.
– На станции забастовка! – объявила она.
Григорий как раз размышлял о том, как ослабли в последнее время его связи с внешним миром. Слова Марии-Елены лишь подтвердили правильность этих мыслей.
– На станции? На какой станции? – спросил он, не сумев вытравить из голоса раздраженных ноток.
– В Грин-Медоу! На атомной электростанции!
– Ах да. Там, где мы познакомились. Но вы говорили, что больше не участвуете в беспорядках.
– Я проезжала мимо. – Мария-Елена придвинула кресло к кровати Григория и уселась. На ее лице играла счастливая улыбка. Она была красивой женщиной, но в ее красоте проглядывало нечто сильное и зловещее.
«Нет, дело не только в забастовке на атомной электростанции», – подумал Григорий, но он был слишком плохо осведомлен о личной жизни Марии-Елены, чтобы догадаться, что послужило причиной таких разительных перемен. Завела любовника? Или что-то иное?
Не лишится ли он из-за этого «чего-то» еще и Марии-Елены, как лишился Сьюзан?
– Это самый короткий путь, – продолжала Мария-Елена, – и я частенько проезжаю мимо станции, но сегодня там оказалось намного больше пикетов, а лозунги сообщали, что на станции забастовка! Бастует рядовой персонал. Люди знают об опасности проводимых там экспериментов. Когда я проезжала мимо, туда пытался въехать школьный автобус, а пикеты его не пропускали, и мне пришлось задержаться. Один пикетчик сказал, что автобус был набит начальниками и проверяющими.
– Значит, станция продолжает работать?
– Да. Опыты тоже продолжаются. Вы же знаете, им плевать на опасность, главное – избежать лишних вопросов.
Григорий посмотрел в окно.
– Это совсем недалеко отсюда.
– Восемь миль.
– Слишком близко. – Григорий печально улыбнулся и добавил: – Неужто мне суждено дважды пострадать из-за атомных электростанций?
На лице Марии-Елены появилось выражение испуга, сменившееся недоверчивой миной.
– Они не допустят этого!
– Нет-нет, они не допустят. – Григорий кивнул. – Точно так же, как руководство Чернобыля не допустило аварии, которой никто и представить себе не мог. – Он вновь посмотрел в окно, размышляя о станции, находившейся в восьми милях от клиники. – Хотелось бы мне оказаться там, внутри. Одному. Хотя бы ненадолго.
– И что бы вы сделали? – тихо спросила Мария-Елена.
Григорий повернул голову, посмотрел на женщину и улыбнулся, показав серые десны, из-под которых виднелись обнажившиеся корни обесцвеченных зубов.
– Отмочил бы славную шуточку, – ответил он.
X
Что он задумал?
От нетерпения и разочарования я готов грызть камни, сотрясать землю и крушить кладбищенские надгробия. Что он задумал, этот елейный святоша?
Самое неприятное заключается в том, что я не могу сражаться с ним лицом к лицу. Я вынужден признать это после двух стычек. Он слишком силен, чтобы я мог схлестнуться с ним в открытую.
Так что из того? Мы никогда не были сильны в честном единоборстве. У него есть слабое место, я отыщу его и всажу туда свой меч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37