едят они жареное мясо и фрукты, вино куда более редкий гость на острове, нежели водка. После полудня готовят букан, чистят и вытягивают шкуры.
Одежда буканьеров приспособлена к нуждам их ремесла: испанское сомбреро с обрезанными краями (в широкополой шляпе не очень побегаешь по густому лесу), короткие штаны, грубая рубаха навыпуск, пояс и башмаки из сыромятной кожи. Вся одежда обычно настолько пропитана кровью и грязью, что стоит колом. На поясе нож и пороховница.
Согласно свидетельствам старинных авторов, буканьеры делились на собственно буканьеров, охотившихся на быков, и охотников, добывавших диких свиней, из которых тоже готовился букан либо солонина. Но подобная специализация, судя по всему, соблюдалась не очень строго.
Буканьеры жили группами по четыре, пять, шесть человек в грубых хижинах из бычьих шкур, натянутых на колья и прикрытых сверху ветвями. В каждой группе все добро (весьма скудное, за исключением оружия и нескольких котелков) считалось общим владением, и, если один из членов группы погибал или умирал, остальные забирали имущество себе без лишних проволочек. Крохотные буканьерские общины назывались «матлотажами», ибо члены их хотя и не жили на судне, но именовали себя матросами («матлотами») и реже – компаньонами. В истории сохранилось другое наименование, пущенное в обиход буканьерами. С какого-то времени они стали называть себя береговыми братьями, желая подчеркнуть узы братства не только внутри каждой группы, но и между всеми обитателями острова. Двери не запирались: замков на Тортуге и Эспаньоле не знали.
Закономерно возникает вопрос об их нравах. Эксмелин на этот счет изъясняется достаточно обтекаемо: «Буканьеры живут весьма вольно, свято храня верность друг другу». Судя по намекам современников, буканьеры брали себе индейских женщин в качестве наложниц, но в принципе семейная жизнь на Эспаньоле была не в фаворе.
К 1635 году уроженец Дьеппа Пьер Легран находился в Карибском море уже довольно долго, сколько точно – установить невозможно. Достоверно известно лишь, что в один прекрасный день января или февраля того года он крейсировал по спокойному морю на траверзе мыса Тибурон, западной оконечности Эспаньолы, на своем четырехпушечном люгере Люгер – небольшое трехмачтовое парусное судно с задней мачтой впереди оси руля.

в компании двадцати восьми вооруженных до зубов молодчиков.
Судно, равно как и люди, находилось в плачевном состоянии: Легран упрямо вот уже которую неделю бороздил море, не разрешая пристать к берегу. Впустую! Порции были урезаны до крайности, воду выдавали чуть ли не по глотку – я имею в виду питьевую, поскольку в трюме воды было предостаточно, но то была забортная морская вода, которую приходилось безостановочно откачивать. И вот в таких обстоятельствах однажды к полудню были замечены три галиона, шедшие строем курсом норд, то есть на Кубу. Нападать на эту троицу было бы чистым безумием, и Пьер Легран с товарищами лишь с горечью глядели на уплывавшую богатую добычу – близок локоток, да не укусишь!
Три гордых галиона таяли на горизонте, когда рулевой, оглянувшись, вдруг заметил в противоположной стороне еще один парус. Галион шел один.
– Ну уж этот, – воскликнул Легран, – будет наш!
«Испанец» медленно двигался по левому борту против течения, подойти к нему не составляло никакого труда – надо было лишь пустить судно по воле ветра и волн.
Экипаж с превеликим восторгом встретил весть о предстоящем сражении. Однако по мере того как галион, приближаясь, становился все более отчетливым, восторги умерялись, ибо кусок был, похоже, не по зубам. Четыре мачты, пузатый корпус, а главное, заметные невооруженным глазом многочисленные порты, сквозь которые торчали дула орудий, действовали отрезвляюще. Самые горячие головы, правда, кричали, что, чем крупнее корабль, тем жирнее добыча, но более опытные морские волки помалкивали.
Пьер Легран знал хорошо свою братию. Он спустился ненадолго в каюту судового хирурга, преданного ему до мозга костей, и отдал ему приказ, о котором экипаж узнал лишь гораздо позже:
– Будем брать галион на абордаж. Все поднимутся на борт «испанца». Вы – самым последним. Но, прежде чем покинуть люгер, сделаете пробоину в днище. Пару раз стукнете топором, этого будет достаточно.
Обо всем случившемся в дальнейшем можно рассказывать, не прибегая к писательской выдумке, ибо все до мельчайших подробностей описано в старинных книгах. Вахтенные матросы на палубе «испанца» нисколько не обеспокоились появлением крохотного, неказистого люгера; о его приближении было доложено капитану, но тот даже не удосужился выйти из каюты, где играл в карты.
Все свободные от вахты матросы спали в кубрике или чинили дырявые робы. Лишь вахтенные, свесившись через борт, смотрели на суденышко, козявкой прилепившееся к борту галиона. Что им надо, этим оборванцам? Наверное, хотят выклянчить остатки провизии, ничего иного просто невозможно было себе вообразить.
– Эй! Чего вы хотите?
Ответы были неразборчивы. Может показаться странным, что вахтенный офицер галиона не заподозрил ничего дурного. Из рассказа мы узнаём, что он вторично послал предупредить капитана и сейчас ожидал приказаний.
Все последовавшее затем произошло очень быстро в типичной для флибустьеров манере. На планширь галиона наброшены «кошки», нападающие мгновенно оказываются на палубе, вахтенные перебиты, не успев поднять тревоги; флибустьеры кидаются на корму, и вот уже капитан с изумлением видит наставленный на него пистолет. Три минуты спустя Пьер Легран громогласно возглашает с юта сбежавшемуся экипажу галиона:
– Пороховой погреб наш. При малейшем сопротивлении взлетите на воздух!
Испанцы были поражены еще больше, чем их капитан, ибо не видели рядом с галионом никакого судна: люгер, продырявленный хирургом, затонул в считанные минуты. Мгновение спустя весь экипаж захваченного корабля был загнан в трюм.
Из шикарной каюты в кормовой пристройке показывается, озираясь в недоумении, почтенный седовласый сеньор – вице-адмирал. Оказалось, что этот галион не обычный корабль, а капитана (флагман) флота, доверху набитый богатствами и провизией, вооруженный пятьюдесятью четырьмя орудиями. Пираты были вне себя от радости, но Пьер Легран держал их в железной узде: нельзя было допустить, чтобы они накинулись, как звери, на еду и вино.
– Готовиться к маневру!
С помощью нескольких испанцев флибустьеры обрасопили реи, и галион взял курс на Эспаньолу. Легран выбрал для стоянки тихую, уединенную бухточку, где выгрузил пленников: «Катитесь ко всем чертям!» Те немедля двинулись в глубь леса. Несколько добровольцев остались на борту у пиратов марсовыми.
Никаких подробностей не известно о состоявшемся в бухте совете. Известно лишь, что на нем было принято самое поразительное в истории флибустьерства решение.
Галион подобных размеров и с таким мощным вооружением мог бы стать в руках разбойников грозной плавучей крепостью, способной взять любую добычу и навести страх на все Карибское море. Он один был равен целому флоту. Но нет. Захватившие его пираты порешили отправиться на нем... в Европу.
Пьер Легран тут же взял курс на Францию и без приключений прибыл в Дьепп. Деньги, вырученные от продажи груза и самого галиона, были поделены между участниками так, что никто не остался в обиде. Легран осел в Дьеппе, где зажил как богатый буржуа – заветная мечта всех прошлых и нынешних уголовников. Что стало с его людьми, источники не указывают, но позволительно думать, что многие из голосовавших с капитаном за возвращение в родные пенаты остались на родине.
История эта наделала много шуму. В Дьеппе тысячи зевак собрались поглазеть на захваченный галион, и зрелище его побудило немалое число рыцарей фортуны отправиться во Флибустьерское море. Испанские власти в обеих Америках попытались было скрыть позорную сдачу капитаны, но высаженному экипажу незадачливого судна нельзя было заткнуть рот, к тому же вести об этом подвиге французов текли из Европы. Флибустьеры, даже самые никудышные, чувствовали себя в ореоле славы – будто болельщики после победы любимой футбольной команды. Подвиг собратьев прибавил им отваги, и они, словно оводы, кинулись жалить галионы.
«Выгнать пиратов с Эспаньолы» было первой реакцией испанцев, для которых это гнездилище ворогов в самом сердце их владений стало подлинным бельмом на глазу. Плохо информированные, они не видели разницы между буканьерами и флибустьерами и накинулись поначалу на мирных охотников. Высадив несколько десантов, они перебили несколько сот буканьеров ночью, когда те спали.
Карательная операция вызвала буйную ярость среди специалистов по заготовке мяса, которые были еще и отменными стрелками. На острове развернулась подлинная война на уничтожение, но буканьеры, действовавшие мелкими мобильными группами и применявшие партизанскую тактику, быстро взяли верх. Испанские плантации были сожжены, фермы разрушены, жители небольших поселков в глубине острова истреблены все до последнего. Гарнизоны и наспех вооруженные испанские ополченцы оказались бессильны против умелых охотников, мгновенно исчезавших в лесу, откуда их ружья били без промаха.
Тогда власти приняли другое решение: «Систематически уничтожать весь скот на острове, чтобы задушить пиратов голодом». Эта тактика поначалу оказалась более эффективной, поскольку буканьерам было куда труднее защищать одичавших животных, нежели испанцам свои плантации. Несмотря на чувствительные контратаки, испанцы упорно продолжали уничтожать все живое, не щадя даже диких собак; за два года живность на острове была выбита настолько, что большое число буканьеров было вынуждено сменить профессию. Цифр, хоть как-то характеризующих эту бойню, мне обнаружить не удалось, однако примерно половине буканьеров пришлось покинуть остров. Испанцам в конечном счете это не принесло никакой выгоды, поскольку буканьеры влились в ряды своих постоянных заказчиков – флибустьеров.
Между тем в ходе кампании испанские власти начали понимать, что в разбойном промысле маленький островок Тортуга играл куда более важную роль, чем огромная Эспаньола.

Сегодня вы можете посетить Тортугу, сев на прогулочное судно в Порт-о-Пренсе на Гаити; эта экскурсия входит в классический туристский маршрут. Боюсь только, что вас ожидает разочарование, как и при посещении прочих старинных пиратских гнезд в Карибском море. Ничего не сохранилось от тех героических времен, кроме разбросанных пушечных стволов, на которые гиды усердно обращают ваше внимание за неимением ничего лучшего.
Вполне вероятно, что, когда в 1638 году испанцы, подогнав к Тортуге с десяток галионов, высадили на остров мощный десант, орудий там было совсем немного, возможно даже ни одного. Зная о распорядке жизни на Черепахе от бежавших пленников, испанцы выждали, покуда все флибустьеры не отбыли на охоту и мясозаготовки на северный берег Эспаньолы. Оставшиеся на Тортуге поселенцы были практически безоружны. Пытавшихся сопротивляться испанцы перестреляли, сдавшихся на милость победителя перевешали, лишь горстке уцелевших удалось скрыться в лесу. Затем испанцы с наслаждением принялись разрушать дома, портить продуктовые запасы и предавать остров огню, не подумав даже о том, что дома и провизия понадобятся небольшому гарнизону, который они решили оставить в пиратском логове.
Действительно, солдаты, бродя среди руин и пепелищ, начали роптать уже в первый день, а вскоре ропот сменился яростью:
– За каким чертом нас здесь оставили!
Ясно, что душа их никак не лежала к службе, заключавшейся в том, чтобы патрулировать остров из конца в конец, выискивая уцелевших жителей, и присматривать за морем. Особенно внимательно они должны были следить за проливом, отделявшим Черепаху от Эспаньолы. Ничего удивительного, что в начале 1639 года сотня высадившихся англичан, захватив испанцев врасплох, выгнала их с Тортуги. Французские флибустьеры, прослышав об этом происшествии, быстренько возвратились на «родную» землю, где их радостно встретили вылезшие из укрытий поселенцы.
– Что вам угодно? – холодно спросил французов предводитель англичан. – Меня зовут капитан Виллис. А этот остров – моя собственность.
Вооруженные до зубов британцы готовы были подкрепить заявление своего капитана решительными действиями. Белен д'Эснамбюк давно осел в Европе, и французы согласились встать под начало Виллиса.
Понемногу Тортуга вновь начала заселяться, в основном французами. Но Виллис – это не д'Эснамбюк. За несколько месяцев он поставил дело так, что стал единовластным хозяином острова. Французы не смели поднять голоса, ибо чуть что – Виллис раздевал их до нитки и высаживал на северном берегу Эспаньолы.
С этого времени начались перевоплощения Тортуги из захудалого островка в Карибском море в стратегический форпост, вызывавший интерес у деятелей все более крупного масштаба. Мы внимательно проследим за этими превращениями, дабы поглядеть, как менялся лик французского флибустьерства.
Весна 1640 года. Французский дворянин-гугенот по имени Левассер, человек с бурным прошлым, бывший капитан королевского флота, затем соратник д'Эснамбюка по карибским походам, а сейчас временно безработный, бродит по причалу – не на Тортуге, а в бухте Сент-Кристофера. Напомним, что речь идет о том самом франко-английском кондоминиуме, откуда испанцы в 1630 году прогнали д'Эснамбюка со товарищи. Несколько месяцев спустя испанцы с типичной для них непоследовательностью в стратегии «умиротворения» Вест-Индии оставили Сент-Кристофер, тотчас же вновь занятый французами.
Переходя от группы к группе, Левассер услыхал оброненную кем-то фразу, которую немедля намотал на ус:
– Ребята на Тортуге воют волком. Все готовы хоть сейчас скинуть Виллиса.
Левассер расспросил о кое-каких подробностях и в тот же день предстал перед губернатором Сент-Кристофера Филиппом де Лонгвилье де Пуэнси, которому объявил о том, что готов отнять Тортугу у англичан.
– Следует провести все очень быстро, – ответил губернатор. – У нас сейчас мир с Англией, и я не хочу, чтобы дело дошло до Парижа.
– Я все подготовлю и ударю, как молния.
– Да будет так. Я дам вам корабль.
– Мне нужна еще одна вещь. Поручительство.
Иначе говоря, жалованная грамота. Пуэнси дал ее. Несмотря на замечание о мире с Англией, он от имени короля поручает провести боевую операцию против англичан, лишь бы она прошла шито-крыто. Подобная тактика не однажды уже служила и еще многократно сослужит свою службу. Кстати, для Левассера, если он выполнит поставленное условие, предусмотрена награда – место губернатора Тортуги.
Левассер хорошо знал все подходы к острову, и в голове у него созрел хитрый план. Мы видим его, вернее, мы не видим его, потому что он затаился, как змея, на крохотном островке Марго, таком крохотном, что и не на каждой карте его отыщешь. Зато Марго расположен всего в пяти морских лье от Тортуги и совсем рядом с Эспаньолой: оттуда буквально рукой подать до потаенных бухточек, узко врезающихся в обрывистый берег Большой Земли. Короче, это идеальное место для флибустьеров, избегающих людных мест. Там Левассер просидел три месяца. Можно вообразить, чего ему это стоило и сколь часто видел он во сне губернаторское кресло. Левассер тянул время, чтобы подготовить отборный отряд – людей, на которых он мог положиться с закрытыми глазами. Число надежных соратников, вошедших в ударную группу, известно: сорок девять. Все гугеноты. «Экспедиционный корпус» не превышал ста человек.
Казалось, после столь тщательной подготовки Левассер должен был бы действовать внезапно – «ударить, как молния». Ан нет. Он шлет гонца к Виллису с требованием «дать ответ, по какому праву французы на острове были преданы позору и разору». Сейчас нам станет ясно, какими гарантиями Левассер хотел обставить захват власти на Тортуге. Как многие французы, этот человек был знаком с основами права. А посему ему был нужен легальный предлог для нападения на англичан.
Ответ Виллиса по поводу притеснений французов был, как и ожидалось, донельзя заносчивым: «Я вас не боюсь, хотя бы под началом у вас было и три тысячи войска». Августа месяца тридцать первого дня Левассер высаживается на занятый врагом берег во главе сорока девяти «морских пехотинцев».
По поводу того, как прошла атака, сказать совершенно нечего по той простой причине, что, как и обещал Левассер, она была молниеносной. Безусловно, что враждебность населения к Виллису немало способствовала успеху операции.
Не теряя времени, губернатор Пуэнси отписал кардиналу Ришелье: «Тортуга, цитадель Санто-Доминго, в наших руках».
Статья 1 договора, заключенного между Левассером и Пуэнси, гласила, что католическая и протестантская религии будут одинаково признаны на Тортуге и будут пользоваться там равными правами.
1 2 3 4 5 6 7