Барон провел Алси сквозь широкие двойные двери в огромный зал в романском стиле, и в ответ на ее попытки рассмотреть помещение даже не замедлил шаг. Ей пришлось торопиться, поскольку барон по-прежнему крепко держал ее под руку.
– Тем больше причин, чтобы мы немедленно поженились, – сказал он.
– Но это невозможно! – возмутилась Алси. Барон бросил на нее косой взгляд, полный терпеливого любопытства, и она закусила губу в поисках не столь резкого возражения. – Я, по крайней мере, должна надеть свадебное платье, – выпалила она.
Протест был нелепым, и, как только слова слетели с ее языка, Алси сильнее сжала губы. Но эта была первая связная фраза, лишенная обвинений, которую она сумела выудить из роящихся у нее в голове сумбурных мыслей.
– Вы можете надеть его для нашего свадебного портрета, – уверил ее барон таким тоном, каким утихомиривают раскапризничавшегося ребенка.
Алси подавила поднимавшуюся волну раздражения и обиды – раздражения от его тона и обиды от того, какой, должно быть, пустой и тщеславной она ему кажется. Чтобы успокоиться, она сделала вдох и ухватилась за менее легкомысленное возражение:
– Я англиканка и, прежде чем мы поженимся, должна переменить веру.
– Не волнуйтесь, – сказал барон, когда они вошли в узкий мрачный коридор. – Священник с этого и начнет. Это дело нескольких минут.
Он ответил на ее недоверчивое хмыканье твердым взглядом, и снова от прямоты и непосредственности этих голубых глаз у Алси потеплело внутри. Барон был так близко, что, шагая, задевал ногой ее юбки.
– Четырех месяцев помолвки вполне достаточно для любых приличий. В Англии это значительно превысило бы норму, не так ли?
– Да. – Честность заставила Алси согласиться, но не удержала от безжалостно логичного и вполне аргументированного возражения: – Вряд ли наш союз можно назвать обычным английским браком, поскольку мы даже не знаем друг друга.
– Месяцы переписки так мало значат для вас, моя птичка? – спросил барон, повторяя нежное выражение из своих писем, игру слов, связанную с ее именем, но сейчас в его фразе звучала язвительность.
– Нет, конечно, нет, – расправив плечи, сказала Алси, еще больше смутившись от его слов и намерений.
У нее было такое чувство, что она сражалась с бароном, хоть и не могла сказать из-за чего. Алси показалось, что, меняя традиции и обычаи в свою пользу, он обманывает ее, но она не находила способа поймать его на этом.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно сказал барон, и Алси поняла, что проиграла.
Они свернули в другой полутемный коридор, и барон заговорил на непонятном языке. Алси узнала звуки речи венгерских матросов.
– Я не говорю по-венгерски, – запротестовала она на немецком.
Барон фыркнул и сменил язык, на этот раз она смогла разобрать отдельные слова.
– Значит, это вы понимаете? – спросил он, ведя ее очередным коридором.
– С трудом, – ответила Алси на древнегреческом, значительно отличавшемся от современного языка, на котором говорил барон.
Бенедек кивнул.
– А по-русски? – спросил он на языке, из которого она едва знала десяток слов.
– Нет, – решительно ответила она тоже по-русски. «Он меня проверяет? – задумалась Алси. – С какой целью? И какой ответ он хочет услышать?» С опозданием она решила, что барону может не понравиться жена, знающая кроме немецкого, на котором они переписывались, французский и латынь, но было слишком поздно притворяться невеждой.
– Французский? – спросил он, словно прочитав ее мысли.
– Ну конечно.
Барон снова и снова переходил с языка на язык, но Алси, не узнавая ни единого слова, только беспомощно качала головой. Он без предупреждения остановился, и Алси с испугом увидела, что коридор кончился и перед ними темная полированная дверь.
– Церковь, – пояснил барон Бенедек по-немецки.
Он долго смотрел на Алси, но из-за темноты в коридоре она не могла разобрать выражение его лица. Однако его внимания было достаточно, чтобы ее вновь окатили теплые волны – ощущение опьяняющее и вместе с тем тревожное.
– Я знаю, что англичанин традиционно целует свою нареченную, когда она принимает его предложение, – произнес барон игривым тоном, который противоречил его серьезному взгляду. – В нашем случае с этим произошла задержка, но я считаю, что традиции надо уважать.
Полсекунды Алси смотрела на него, ничего ни понимая. Он отпустил ее, обнял за талию, другую руку положил ей на затылок и притянул к себе. Только тогда она поняла, что он действительно собирается поцеловать ее – по-настоящему поцеловать.
Машинально она попыталась отстраниться, но барон крепко держал ее. «К чему сопротивляться?» – одернула себя Алси. В этом нет ничего непристойного, ведь они через несколько минут поженятся. Когда барон привлек ее к себе, жаркое смущение охватило ее, и Алси до конца не могла поверить, что это не грешно.
Барон притянул ее к своему твердому торсу, под его напором зашелестели мнущиеся юбки. Словно в тумане видела Алси, как приближается его лицо, ее дыхание участилось, сердце пустилось вскачь. Потом его рот нашел ее губы.
Вежливый, отметило ее подсознание этот мягкий контакт, но так продолжалось недолго. Его губы были такими жаркими, что Алси пронзили огненные стрелы. Она чувствовала себя отяжелевшей и одновременно невесомой, ее колени подогнулись, она припала к барону, откинув голову в инстинктивном приглашении.
Которое он принял.
Его мягкий поцелуй вдруг стал страстным, ее губы раскрылись под натиском его языка. Алси не могла поверить пылу своих желаний и не умела их себе объяснить. Прикосновения его языка к глубинам ее рта были быстрыми, решительными и шокирующе интимными. Ее внутренний огонь бушевал все сильнее, заливая краской кожу и лишая дыхания. Это было так восхитительно, так удивительно правильно и не поддавалось доводам рассудка.
Когда барон наконец отстранился, Алси была не готова к этому и споткнулась, пытаясь обрести дыхание и моргая в полумраке, который теперь казался ярким светом.
Она с опозданием подумала, что своим бесстыдством могла шокировать и оттолкнуть будущего мужа, но когда встретила его взгляд, увидела на его лице скорее удовольствие, чем удивление. Барон поднял затянутую в перчатку руку к ее лицу и мягко провел пальцами по щеке.
– Похоже, мы оба получили больше, чем ожидали, – загадочно сказал он, хрипотца в его голосе заставила Алси вздрогнуть. – Снимите шляпку и башмаки, – критически оглядев ее, продолжил барон.
Алси задохнулась от этой просьбы – нет, требования! – но по лицу барона было понятно, что он не шутит.
– Почему я должна это делать, сэр? – потребовала ответа Алси. Он считает ее распутницей?
В его улыбке мелькнуло понимание.
– Я заглянул в ваши грешные мысли, мисс Картер, но уверяю вас, у меня самые благородные намерения. Это необходимо для обряда перехода в другую веру.
Минуту поколебавшись, Алси не нашла разумных возражений. Развязав ленты шляпки, она бросила ее на пол. Потом осторожно приподняла юбку, открывая высокие башмаки, пытаясь уравновесить свой неуместный энтузиазм во время поцелуя демонстрацией девичьей деликатности. Она сделала доблестную попытку расстегнуть затянутыми в перчатки руками ряд крошечных пуговок, но, запутавшись в нижних юбках, пошатнулась.
– Позвольте мне.
Алси взглянула в миндалевидные льдисто-голубые глаза барона Бенедека. В них мерцали опасные огоньки, смесь веселья и соблазна.
– О нет, – вспыхнув, машинально возразила она. – Я не могу позволить, чтобы вы сделали это.
– А почему? – спросил барон таким тоном, что у нее засосало под ложечкой и сердце застучало быстрее. – Сегодня ночью я сниму с вас не только туфли.
Алси была настолько ошеломлена, что он успел опуститься на одно колено и твердо взялся за ее лодыжку, прежде чем она возмущенно произнесла приличествующее в таких случаях выражение:
– Глубокоуважаемый сэр!
Ей оставалось либо бороться с бароном, либо позволить ему помочь ей, и здравый смысл подсказал ей, какая альтернатива мудрее. Алси плотно сжала губы и стоически выпрямилась, сказав себе, что во имя мира в семье должна стерпеть такое обращение.
Но ее чувства больше походили не на терпение, а на какое-то виноватое удовольствие, потому что, несмотря на деловитые движения барона, Алси не могла отрешиться от мужского прикосновения. Так ее не касался ни один мужчина, здравые рассуждения смешивались в ней с отчетливыми и недвусмысленными физическими реакциями. От руки барона, мягко державшей ее лодыжку, по коже Алси пробежали искорки, крохотные, но слишком чувствительные, чтобы их игнорировать. Он снял с Алси один ботинок, потом другой, и она едва не взвизгнула, когда барон, вместо того чтобы подняться, скользнул рукой вверх по ее икре.
– Что вы делаете? – отпрянув, возмутилась она.
– Чулки тоже нужно снять, – спокойно сказал Бенедек.
Развязав подвязку над ее коленом, он взглянул на Алси с такой притворной невинностью, что у нее перехватило дыхание.
– Спасибо, но я могу прекрасно справиться с этим сама, – сказала она.
Алси намеревалась произнести это сурово, но этот мужчина настолько ошеломил ее, что слова прозвучали совершенно неубедительно. Барон пытается соблазнить ее? Смеется над ней? Угрожает? Алси не могла сказать, каковы его намерения и в каком из них он больше преуспел. Пока она протестовала, он спустил чулок с ее икры, проведя ладонями по нагой коже. Она снова заставила себя собраться, опасаясь, что дрожь выдаст ее.
Алси понимала, что барон зашел далеко за границы приличий, принятых в христианском мире, и заставила себя отступить, как только он снял с нее чулок. Но в глубине души ничего так не хотела, как наслаждаться теми грешными ощущениями, которые вызывают в ней его прикосновения. Подавив это желание, она наклонилась, чтобы поскорее снять второй чулок. Барон Бенедек прислонившись к стене коридора, скрестил на груди руки в манере, которую Алси сочла самоуверенной. Собрав остатки самообладания, она ухитрилась уничижительно сказать:
– Надеюсь, это все. Если вы думаете, что я позволю раздеть себя донага, то глубоко заблуждаетесь.
Алси выпрямилась и бросила на барона взгляд, полный, как она надеялась, сурового неодобрения. Он лишь фыркнул от смеха.
– Я этого не планировал, но мысль интересная. Жаль, что у нас нет времени на подобные приключения, священник рассердится, если мы надолго замешкаемся.
И, не дожидаясь ответа, барон взял Алси под руку и отворил полированную дверь в домовую церковь.
Глава 2
Алси под руку с бароном нерешительно вошла в церковь, каменные плиты под босыми ногами были холодными и твердыми. Переступив порог, барон остановился. Чтобы дать ей возможность прийти в себя? Алси этого не знала, но была ему благодарна.
Домовая церковь совсем не походила на то, как, по ее мнению, должно выглядеть место для богослужений в замке. Никогда в жизни не видела Алси подобных мест и представляла себе нечто среднее между лондонским собором и деревенской церковью рядом с поместьем отца в Мидлсексе.
Здесь теснота навевала мысли о клаустрофобии. В отличие от английской деревенской церкви, светлой и полной воздуха, это помещение было темным, замкнутым и вычурным. Если лондонский собор возносился к небесам, то здесь потолок, несмотря на высоту, давил на паству.
Центральный неф и боковые приделы завершались полукруглыми сводами, покрытыми потрескавшейся росписью, исчезавшей за алтарем, находившимся в шести метрах от входа. Крохотное пространство было заполнено молчаливыми наблюдателями. Их с полсотни, решила Алси. Некоторые в нарядных национальных костюмах лучшего качества, чем у тех, кто встретил ее во дворе замка. На других неяркие шерстяные костюмы и платья из жесткого шелка, которые не устаревали, потому что никогда не были модными, и казались универсальной воскресной одеждой для преуспевающих фермеров и мелких дворян. Прихожане разглядывали Алси. На их лицах не было ни дружелюбия, ни осуждения, они смотрели на нее как на интересную деталь интерьера.
Свидетели на свадьбе хозяина, подумала Алси, остро сознавая, что рядом с красивым мужчиной, должно быть, выглядит растрепанной замарашкой. Что барон думает о зрелище, которое они собой являют? Алси вопросительно посмотрела на него, но на его открытом лице не было ничего, кроме довольного удовлетворения, в его улыбке сквозили заносчивость и налет чувственности. Ясно, что он не испытывает того странного и нервного трепета, что сотрясает ее нутро. Барон не боится споткнуться на следующем шаге, не чувствует жара и холода одновременно. Закусив губы, Алси смотрела на алтарь, который, казалось, грозил уничтожить весь ее мир. Во что она впуталась?
Она шла к алтарю рядом с незнакомым мужчиной, поражаясь, что дрожащие ноги держат ее. Ей нужно нарушить молчание, заставить барона заговорить с ней, иначе она потеряет самообладание. Алси никогда не была сильна в шутках и не знала, подобают ли они во время того, что можно назвать свадебным маршем, но она должна найти подходящие слова, чтобы сохранить хрупкое самообладание.
– Церковь прелестная, – нашлась наконец она.
– Да? – ответил барон.
Алси не поняла, говорит ли он всерьез, но, подняв глаза, увидела на его лице удовольствие. От этого барон показался ей молодым и проказливым, и у нее странно дрогнуло сердце.
– Совершенно восхитительная, – заставив голос звучать нейтрально, сказала она, не понимая, придал ли ей разговор уверенности или еще больше сбил с толку.
Когда Алси снова посмотрела вперед, то увидела, что священник уже ждет их, хотя, в первый раз взглянув на алтарь, его не заметила. Священник был с бородой и в высоком черном клобуке православной церкви.
Алси внимательно взглянула на барона.
– Я думала, вы католик.
– Банат не слишком давно принадлежит Австрии, – мягко сказал он, – и, по давней традиции, ориентируется на Константинополь, а не на Рим. Или, скорее, на самого себя, хотя всегда придерживается восточных обрядов.
Снова Алси уловила на лице барона вспышку радости, а под ней странный проблеск сожаления. Раздраженно сжав губы, она не пыталась разгадать причины.
– Вам не приходило в голову, что я имею право знать, в какую религию должна перейти? – прошипела она.
– Какая разница?
На этот раз смешинкам в светло-голубых глазах барона сопутствовала властная снисходительность, раздражая и без того издерганные нервы Алси.
– Если религия ваших предков так мало значит для вас, что вы решили перейти в католичество в обмен на удачный брак, сомневаюсь, что вы будете сожалеть о ней больше, приняв православие, – добавил барон.
Возмущенная, Алси уже открыла рот, чтобы изречь едкий уничтожающий ответ, когда ей пришло в голову, что не прошло и десяти минут знакомства с нареченным, а она уже препирается с ним ни больше ни меньше во время свадебной церемонии. Действительно, с момента их встречи она только и делает, что пререкается. «Правду говорят, милые бранятся – только тешатся», – подумала она с внезапным отчаянием. Ее темперамент совсем не подходит для воспитанной леди, только глупый, отчаявшийся человек или чужестранец мог взять ее в жены.
Алси пыталась найти какие-то приличные слова, чтобы залатать брешь, которая, как она видела, начинает разверзаться между ней и бароном, но не могла.
Ее внутренний порыв остыл, а мозг вернулся к происходящему. Почему барон ввел ее в заблуждение относительно своего вероисповедания? В этом не было смысла. Учитывая враждебность последователей англиканской веры к католикам, ее жених мог бы догадаться, что все, за исключением ислама, будет принято более благосклонно, чем католицизм.
Священник торжественно кивнул Алси. У него был морщинистый лоб и крючковатый нос над густой бородой, но строгий вид смягчали теплые карие глаза, которые, казалось, почти подмигивали ей. Несмотря на обуревавшие ее сомнения, Алси немного расслабилась.
Священник заговорил на незнакомом языке, которому Алси не знала даже названия, обращая прочувствованные слова к барону, но вовлекая в разговор и невесту, периодически взглядывая на нее. Барон Бенедек с легкостью отвечал священнику на том же языке. Некоторые фразы смутно походили на латынь, большего Алси сказать не могла.
Но, даже не понимая слов, она могла разобрать интонации и язык телодвижений: священник перемежал торжественные слова с увещеваниями, барон занял миролюбивую позицию. Он одержал победу. Видимо, все проблемы разрешились, потому что священник с улыбкой повернулся к Алси и, запинаясь, с сильным акцентом сказал по-немецки: «Machen keme Sorgen. Wir sprechen Sie, was Sie sagen». «He волнуйтесь. Мы скажем вам, что говорить», – машинально перевела про себя Алси.
С этими словами священник отошел назад к алтарю, и барон подвел Алси к ступенькам амвона. Священник в последний раз отечески улыбнулся ей, потом, к ее испугу, три раз мягко дунул на нее, осенил крестом ее лоб и грудь, положил руку ей на голову и начал произносить долгую молитву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31