– Вставайте, вставайте, надо готовиться в дорогу, – каждого в отдельности тряс он.
Командир разведки, построив нас, еще раз поблагодарил за службу и представил нам старшего лейтенанта Семенкина, который, как сказал Игнатьев, отныне будет командовать разведкой полка вместо него. Лейтенант сообщил, что ему приказано принять роту в первом батальоне. Вместо Егорова командиром взвода назначили младшего лейтенанта Сажина. Он был небольшого роста, рыжий, с лицом, густо усеянным веснушками. Вид его вызвал недоумение у бойцов: как это понять, что командовать разведвзводом поручено ему, такому внешне невзрачному командиру? Это понял Семенкин, которому Сажин был по плечо, и, обратившись к бойцам, сказал:
– Младший лейтенант Сажин участвовал в боях на Халхин-Голе, опытный разведчик, не раз с бойцами пробирался в тыл к японцам, за храбрость и боевые дела награжден орденом Красного Знамени.
Такое пояснение было необходимо. Первоначальное скептическое отношение бойцов к командиру сразу же изменилось. Они с любопытством и уважением стали приглядываться к Сажину.

Бой за станцией

Во второй половине дня 24 июня наш полк покинул оборону и отдельными колоннами направился в северо-восточном направлении. Батальоны шли медленно и осторожно. Причиной этому была не жара, а опасность попасть под обработку штурмовиков и бомбардировщиков противника. Силу их удара полк испытал еще утром, до нашего возвращения из разведки. Шли мы по балкам, оврагам и густым зарослям кустарников, по перелескам, обходя открытые равнины и поля с дозревающими хлебами. Прошло лишь два дня войны, а отступление почти без боев, казалось, тянулось вечность. Но мы не теряли надежду на крутой поворот в войне, не верили, что нас можно победить.
– Упустили наши генералы выгодный момент. Надо было ударить по немцам сразу, тогда, когда они сунулись к нам. На марше их крошить надо было. А сейчас они на хвост нам наступили. Когда еще оторвемся и развернемся для удара? – рассуждал сержант Юсупов, с которым я шел рядом.
– То, что мы дадим жару фашистам, сомнения быть не может. Но когда? ответил я ему.
Дальше мы шли молча, погруженные в невеселые думы. Вывела нас из этого состояния команда „Ложись!“. Ее заглушил свист летящего снаряда. Взвод бросился в разные стороны в тот момент, когда снаряд разорвался впереди колонны. Второй снаряд сделал перелет, а третий разорвался в середине колонны. Снаряды посыпались как горох, поднимая столбы пыли, дыма и огня. Затем огонь был перенесен на лесок, в который уже вошла часть головной колонны.
Когда огненный вал переместился за балку, на дорогу вышел обоз пароконных повозок. И тотчас же огонь противника был перенесен на обоз. Ошалевшие лошади шарахались в стороны, рвали постромки. Даже рослый березняк не мог остановить их. Кое-кому, галопом удалось выскочить из этого ада. Около меня резко остановилась повозка. Раненая лошадь, подгоняемая ошалелым ездовым, сумела пробежать метров двести и рухнула на землю. Ездовой с пышными усами спрыгнул с повозки, подскочил к животному. На глазах у лошади были слезы. Она словно просила помощи у ездового. Он растерялся и тоже плакал, глядя на верного друга.
– Ложись! Ложись! – крикнул я ему.
Только через несколько секунд он опомнился, прыгнул в сторону и упал на землю.
Когда огонь прекратился, мы помогли ездовым собрать уцелевших лошадей с повозками и двинулись дальше, туда, где предполагалась встреча с противником. К середине ночи мы вышли к железнодорожному разъезду, вокруг которого горели жилые дома. Пламя хорошо высвечивало поселок. Перейдя по плотине речку, которая дальше текла вдоль железнодорожного полотна, полк остановился в лесу. Впереди слышались разрывы снарядов, а небо беспрерывно, освещалось ракетами. Получив приказ, стрелковые батальоны выдвинулись вперед и заняли оборону. Она проходила по опушке леса, пересекая железнодорожную насыпь и левым флангом упираясь в речку, которую мы перешли. Около нашего окопа появился младший лейтенант Сажин.
– Аввакумов, сколько у тебя в отделении бойцов? спросил он.
– Семь, – ответил я.
– Забирай всех и быстро в штаб полка для обеспечения безопасности и связи с батальонами. Чеши, – махнул он рукой в сторону обороны первого батальона.
Штаб полка разместился на левом фланге первого батальона, в сотне метров от. переднего края обороны. Когда мы подошли туда, связисты суетились, спеша наладить связь, а саперы рыли траншеи. Командир полка подполковник Ивановский ставил задачу командирам подразделений. Они получали указания и тут же спешили на свои участки обороны. Из обрывков разговоров, какие я услышал, можно было представить, что полк сегодня же будет наступать совместно с другими частями дивизии. Наступление второго батальона, занимающего левый край обороны полка, должна поддержать рота легких танков. Бои должны завершиться к вечеру взятием населенного пункта за рекой.
– Вопросы есть? – обратился Ивановский к комбатам.
– Приказ ясен, только патронов и гранат маловато. До наступления остается всего ничего, а танков не видно, – посмотрев на часы, сказал комбат Левченко.
– Сейчас вам патронов и гранат немного подкинут, а вот танки меня самого волнуют. Наберитесь терпения. В запасе еще полтора часа, – ответил Ивановский, хотя по его лицу можно было понять, что он потерял всякие надежды на танковую поддержку.
В шесть часов пятьдесят минут началась артподготовка к наступлению. Но она была настолько слаба, что не могла причинить особого вреда противнику, зато насторожила немцев. Взвились вверх зеленые ракеты. Первым покинул окопы батальон капитана Левченко. Мы, находясь подле командного пункта командира полка, хорошо видели, как роты в одно мгновение скатились по крутому склону высоты и по открытому полю по-пластунски и короткими перебежками быстро продвигались к реке. Подразделения 'без потерь быстро прошли половину равнины, а дальше их встретил густой огонь пулеметов и автоматов. Высокая луговая трава брызнула зеленью. Но огонь был еще малоприцельным, и бойцы продолжали выдвигаться на рубеж атаки. До немцев оставалось метров триста, не более. Казалось, что вот подтянутся последние и, поднявшись в атаку, батальон смахнет противника в реку, на его плечах ворвется на противоположный берег реки и там уничтожит врага.
Но произошло неожиданное. Послышался свист снарядов и завывание мин. А затем все потонуло в сплошном гуле разрывов. Оказалось, что немцы хорошо пристреляли этот участок. После перелета первых снарядов вторые попадали прямо в подразделения батальона. Подразделения вернулись на исходные рубежи, оставив на поле боя много убитых и раненых. Там, где был зеленый луг, дымилась развороченная земля.
Наблюдая эту картину, подполковник 'Ивановский растерялся. Он заметно ссутулился, потеряв былую выправку, и как будто больше поседел и выглядел беспомощно. Через несколько минут командир полка обрел былую уверенность и попросил телефониста связаться с капитаном Левченко.
– Со вторым батальоном нет связи. Обрыв на линии, – ответил за телефониста лейтенант Орлов.
– Тогда сам иди к Левченко, выясни обстановку и немедленно назад, приказал Ивановский.
Батальоны трижды атаковали немцев. Казалось, вот-вот достигнут цели, но в решающий момент не выдерживали огня противника и откатывались назад, на исходные позиции. Хотя второй батальон капитана Левченко нес самые большие потери и находился в невыгодном положении, его подразделения имели значительный успех. Четвертая рота захватила мост через реку, вышла на левый берег, но дальше продвинуться не могла. Немцы оттеснили подразделения батальона, находящиеся правее моста, создав угрозу окружения и уничтожения четвертой роты. Пришлось оставить левый берег и мост.
Но подполковник Ивановский не терял надежды выполнить поставленную перед частью задачу. После возвращения и доклада лейтенанта Орлова он направил против врага все свои резервы на участок, занимаемый вторым батальоном. Командир полка, видимо, рассчитывал здесь прорвать фронт и этим облегчить положение других батальонов.
При отходе с рубежа атаки на исходные позиции группа бойцов бросилась бежать через чистое поле к лесу. Подполковник Ивановский одним прыжком выскочил из траншеи и бросился наперерез убегающим.
– Стойте! Куда? Трусы! Расстреляю! – кричал он, размахивая пистолетом. Бежавший впереди высокий боец остановился как вкопанный, несколько секунд, недоумевая, смотрел на Ивановского. А затем, повернувшись назад, махнул рукой и крикнул: „За мной, ребята!“ Вся группа бойцов побежала обратно, туда, где рвались снаряды и мины.
В то время, когда Ивановский заворачивал дрогнувший взвод, на НП полка прибыл начальник штаба полковник Терещенко в сопровождении группы командиров.
– Что тут у вас происходит, подполковник? – строго спросил Терещенко Ивановского.
– Испугавшихся бойцов поворачивал, – ответил Ивановский.
– Не бойцов, а трусов, – поправил Терещенко. – После боя нужно разобраться во всем и наказать.
Не слушая Терещенко, Ивановский вплотную подошел к начальнику штаба и почти в ухо закричал:
– Танки, где танки? Когда подойдут танки, когда? Без них же всех людей уложу.
Терещенко отрешенно посмотрел на Ивановского и тихо сказал:
– Танков не ждите. Артиллерийской поддержки сегодня не будет. Но немцев надо прогнать на левый берег. Рассчитывайте на свои силы. – И группа во главе с Терещенко удалилась к машинам, на которых приехала сюда.
Наблюдая эту картину, мы, связные штаба и связисты, понимали, что полк находится в критическом положении и помощи ждать неоткуда…
Лейтенант Орлов связался с командирами батальонов и передал по телефону приказ о подготовке к наступлению. Ивановский взад-вперед прохаживался по траншее на своем НП. По его лицу было видно, что он не верит в успех наступления. Артиллерийский и минометный обстрел наших позиций все усиливался. Батальоны несли большие потери. Из штаба дивизии прибыл лейтенант. Он доставил Ивановскому пакет. Прочитав его, Ивановский позвал начальника штаба майора Удалова.
– На правом фланге обороны дивизии немцы вклинились вглубь на два километра и продолжают продвигаться вперед. Полку грозит окружение. Приказано отводить полк к реке Вилии, – сказал с облегчением Ивановский.
Приказ об отходе передавали через посыльных, так как телефонной связи не было. Мне было приказано доставить пакет в третий батальон и сразу же возвращаться назад.
Комбата третьего я застал в траншее на высотке, которую удерживала рота лейтенанта Сибирцева. Немцы около десятка раз атаковали ее, но взять не могли. Интерес противника к этой высотке был не случаен. С нее обозревалась и обстреливалась вся долина перед обороной батальона. Комбат, прочитав приказ, заключил:
– Поздновато решили. Немцы готовятся к очередной атаке. Отобьем ее и тогда отходить начнем.
Я было направился назад в штаб полка; Лейтенант Сибирцев остановил меня:
– Сейчас немцы начнут атаку, тебе лучше переждать. Я пытался доказать, что сумею пробраться в штаб, но лейтенант был неумолим. Он грубо оборвал меня и сказал:
– Ты здесь полезнее будешь. Вот займи место там. Твой автомат сейчас в самый раз пригодится. Сибирцев показал кивком головы на соседнюю ячейку рядом с ячейкой, где находились два бойца с ручным пулеметом.
Я не стал возражать и приготовился к бою. Оглядел склон высоты. Он был усеян трупами немецких солдат. И, поднявшись из-за кустарника, к высотке направилась цепь гитлеровцев.
– Без команды огонь не открывать. Берегите патроны, – пронеслась команда Сибирцева.
Как только немцы подошли к подножию высотки и торопливо устремились вперед, бойцы роты открыли огонь. Высокий офицер, который вел в атаку цепь, вздрогнул, покачнулся и свалился на землю. Атакующие залегли, а затем стали медленно отползать назад. По высотке ударили минометы. Большинство мин падало в, цель, выводило из строя бойцов. Осколком ранило и Сибирцева. Сержант из его роты предложил командиру направиться в тыл. Сибирцев оборвал его:
– Никаких тылов. Перевязывай здесь.
Как только смолк разрыв мин, немцы снова стали штурмовать высотку. Во время обстрела к ним подошло подкрепление. Цепи были гуще. Сибирцев скомандовал: „Огонь!“ Но пулеметы молчали. Пулеметчик в ячейке рядом со мной был убит. Второго номера не оказалось на месте. Я отодвинул убитого и, зарядив новый диск, стал поливать наступающих длинными очередями. Через несколько минут заговорил станковый пулемет слева. Стрелял Сибирцев, а ленты заправлял тот сержант, что перевязывал ему руку. Немцы, несмотря на большие потери и плотный огонь, упорно лезли вперед по склону высотки. Сибирцев скомандовал: „Приготовить гранаты!“ Немцы, приблизившись к нашим траншеям на тридцать шагов, стали срывать с ремней гранаты. Но рота Сибирцева опередила их. Плотная стена взрывов, а за ней другая остановили противника. Фашисты дрогнули и покатились назад. Наши вслед поливали их из пулемета и автоматов.
– Ну а теперь сразу не подымутся, передышка потребуется, – сказал Сибирцев. Убедившись, что соседи покинули свои рубежи, он решил отводить роту.
– С нами пойдешь или в полк? – спросил он меня.
– В полк.
– Ну, смотри, – Сибирцев покачал головой и с каким-то сочувствием посмотрел на меня.
Там, где находился штаб полка, никого не было. Мне стало жутко. Вначале я подумал, что заблудился. Но, приглядевшись, понял, что вышел правильно. Повернувшись на восток, стал прислушиваться. В том направлении, куда, показалось мне, уходила рота Сибирцева, доносился треск немецких автоматов, а направо, где, как я предполагал, должен быть поселок и разъезд, через который мы проходили ночью, слышались винтовочные выстрелы вперемешку с очередями немецких автоматов. Я побежал к станции, чтобы присоединиться к своим. Тишина здесь, где был штаб, нагоняла больше страху, чем сам бой. Я несся что есть сил туда, где стреляют, и минут через пятнадцать был уже на станции. Упав под кусты, стал наблюдать, что здесь делается. В нескольких местах горели вагоны. На уровне колес мелькали ноги, то там, то тут слышался треск автоматов, винтовочные выстрелы и виделись вспышки огня. Мне надо было определить, где наши, а где немцы, и принять решение для дальнейших действий. Около ближайших вагонов я увидел группу бойцов. Они залегли и изредка постреливали в ответ на автоматные очереди, которые слышались со стороны скопления вагонов в середине станции. По силуэтам и теням, которые трепетали в отсветах пламени горящих вагонов, можно было понять, что немцы надеются отрезать бойцам путь к дамбе, единственной дороге на тот берег. Оценив обстановку, я по-пластунски подполз к бойцам.
– Патроны в дисках есть? – спросил бойца с ручным пулеметом.
Тот посмотрел на меня удивленно, дескать, откуда ты взялся.
– Пара заряженных дисков есть, да вот полдиска осталось, – сказал он.
– Как поднимутся те, что спрятались за крайним вагоном, садани по ним погуще. А мы этих заставим прилечь и сразу же броском – на дамбу.
– Ладно, – ответил пулеметчик, уже не глядя на меня.
Как только немцы справа попытались продвинуться вперед, чтобы отсечь нам путь к дамбе, пулеметчик выпустил по ним длинную очередь. Немцы залегли и стали отползать назад, огрызаясь короткими автоматными очередями. Трое из них остались неподвижно лежать там, где скосил их пулемет. Одновременно короткими перебежками к нам приближалась группа из десятка немцев. Возглавлял ее длинноногий немец, видимо офицер. Мой сосед со снайперской винтовкой тут же сразил этого немца, как только он приподнялся, и, согнувшись, побежал в нашем направлении. Немец выпрямился во весь рост, покачнулся и упал. Остальных я полоснул тремя короткими очередями. Потеряв офицера и трех солдат, оставшиеся от группы опрометью бросились бежать и укрылись в ближайшей канаве.
– Ребята, к дамбе! – крикнул я.
Мы стрелой бросились туда, где земляной вал терялся во тьме. Замешательство и растерянность атакующих длились не больше минуты. Но мы успели добежать до места, которое не освещалось огнем горевших вагонов, и сразу же залегли. Опомнившись, немцы открыли огонь из автоматов и пулеметов. Но для нас этот огонь сейчас не был страшен, поскольку мы находились в канаве, которая проходила вдоль дамбы. Пули свистели выше нас и в стороне. Мы не отвечали немцам огнем, а они не решались сунуться в темноту.
Едва успев отдышаться, мы увидели, как немцы, постреливая в сторону дамбы, приближались к ней. Они поняли, что на самом разъезде уже нет наших, а поэтому вели себя смелее. Собирались группами, о чем-то советовались и показывали в сторону дамбы. Мы прекрасно видели немцев, поскольку весь разъезд хорошо освещался горящими вагонами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16