Напившись, снова заходил, едва не цепляясь головой за балки низкого потолка.
– В Англии, коль для примера взять, дворяне служат в армии и заняты государственной службой. Ты полагаешь, что наши бояре настолько тупы, что не смогут служить в армии?
Алексей Михаилович с грустью посмотрел на него. Несмотря на гораздо больший жизненный опыт, его сын порой бывал несколько наивен.
– Не глупы, сынок, не глупы! Ленивы! Почему русских медведями называют? За леность! Один из знаменитых историков писал: «Пройди летним днем мимо любого дома – окно на улицу раскрыто, в окне боярин – плюется семечками либо черешней. По лицу ползают мухи, так он даже ленится согнать этих противных тварей».
– Ну, это хватил историк! Как наступит лето, обязательно пройдусь по посадам. А ситуацию с налогами нужно исправлять немедля. В понедельник вынесу вопрос на обсуждение в Думе, предложу обмозговать, решить, какие из налогов оставить, а все эти глупости насчет печных труб и огурцов отменить.
Вмешался отец:
– Ростислав, необходимо создавать институты налоговой службы; то, что существует ныне, – никуда не годится. Тщательно продумать механизм получения налогов с крестьянства, ремесленников, купцов и государственных предприятий, хотя пока таких единицы.
Премьер кивнул. Его давно не отпускала одна мысль, но окончательно она созрела только теперь.
– Пап, я думаю, два десятка человек (ревенантов он в счет не брал по понятным причинам) ничего здесь не решат, а только расшевелят муравейник. Нужны специалисты. Придется обращаться к Хранителю за разрешением на переброску дополнительных волонтеров... как ты считаешь?
Академик Каманин кивнул. Россия нуждается в услугах специалистов, которые либо никогда сюда не приедут, либо которых в мире пока не существует. Самое главное – медицина. Лекари сплошь иноземные либо доморощенные целители. Опытом знахарей тоже пренебрегать не стоит, но развитую систему здравоохранения на них не создашь. Нужно хотя бы несколько преподавателей с уровнем пусть даже конца девятнадцатого века да материальная база. За пару десятков лет можно наладить выпуск лекарей местного розлива и рангом повыше общеевропейского.
Второе. Квалифицированные инженеры и специалисты среднего звена. Ну, тут и вовсе два-три доцента из технических вузов хватит с головой. В крайнем случае физику и математику преподавать сможет и он сам. Нужен опытный преподаватель химии и биологии, человек компетентный в географии и геологии, да еще необходим опытный историк.
Третье. С экономистами здесь вообще никак. Понятие об экономике находится в зачаточном состоянии. Экономика в восприятии аборигенов – это где, чего и сколько можно украсть, чтобы никто не заметил. Специалистов по правоведению пока не нужно – область эта не развита вообще. Система судейства проста до безобразия: кто богаче, тот и прав; кто сильнее – тот и прав; тот прав, у кого больше прав.
Эти мысли и еще некоторые Алексей Михайлович донес до сына, предварительно также испив квасу. Тот высказался в том смысле, что главное – не переборщить с новшествами, иначе получится сплошная чертовщина. Отец возразил, что уже кое-какие наметки он сделал в своем органайзере и только ждет, когда его об этом спросят.
Картина вторая. Обеденное время. Две головы, склонившись над листом бумаги, что-то чертят, зачеркивают, меняют, чертят набело и горячо обсуждают. Дьяк время от времени приносит им кофе, ненадолго встревает в разговор и вновь уходит в свою каморку.
Картина третья. Те же действующие лица, те же позы. За соседним столом, жадно вслушиваясь в голоса и вглядываясь в плохо освещенные лица, сидит царица Софья. От духоты она скинула верхнюю шубу и теперь сидит в нижней – тонкой, куньего меха. Наконец она не выдержала и с укором заметила:
– Бояре, а ведь я приехала сразу после обеда! А нынче вечер во дворе! Можно и на царицу свою внимание обратить.
Ростислав с трудом отвлекся от новой экономической модели, предложенной отцом, и сфокусировал разбегающиеся глаза на Софье Алексеевне.
– Прошу прощения, государыня, заработались с отцом мы немного, – извинился он, – по-моему, и обед пропустили, а, пап?
– Обед? Какой обед? – встрепенулся Алексей Михайлович. – Ах да! Обед!
Царица с нежностью посмотрела на академика:
– Милые вы мои трудари! Явились из Ниоткуда и рвете себе жилы за страну, которая спит с грязным пузом! Все, хватит на сегодня! Едемте ко мне во дворец, я вас приглашаю на ужин. А раз вы не отобедали, то и это дело исправим. Как вам такой случай?
Алексей Михайлович сказал, что отказываются от царского предложения только умалишенные, и принялся одеваться. Царица неодобрительно покачала головой и кликнула дьяка с писцами. Те прибежали моментально и замерли на пороге, глядя влюбленными глазами на свою государыню. Но Софья Алексеевна показала им кулак и приказала помочь академику одеться.
– Ах, дорогой вы мой Алексей Михайлович, вы мне так тятю покойного напоминаете, даже звать вас одинаково. Бережней, лодыри, бережней!
Писцы, получая тычки и затрещины от дьяка, быстро надели на отца Ростислава медвежью шубу и подали в руки посох и бобровую шапку. Затем быстро помогли одеться царице, оставив ее, противу правил, «на потом». Премьер влез в свою дубленку самостоятельно, да и писцам пришлось бы становиться ради такого дела на табуреты.
Подождав, пока царская карета отъедет от крыльца, дьяк надел шапку и прикрикнул на писцов:
– А ну, что лопухи развесили! Кыш после бояр свечи задуть и самовар погасить! Завтрева чтобы были ранехонько – министер этот сюда приезжает еще до заутрени, люди верные передали. А вы сегодня только к обеду появились! Я приду – чтобы изба натоплена была! Ваше счастье, что меня сегодня кнутом не ободрали за хладные палаты! Уж я бы вам чубы пообрывал! Все поняли?
Писцы стремглав кинулись в избу. Дьяк достал из рукава чекушку, хлебнул из нее и неторопливой походкой уверенного в себе человека направился по направлению к кружалу.
– А ко мне сегодня посланник парижский явился, – рассказывала Софья Алексеевна в карете, – ищет моего премьер-министра. Прискакал аж из Парижу по такой погоде. Прознал Людовик про перемены наши, от всего сердца приветствует их. Передал мне массу кумплиментов в связи с нашей реставрацией. Ой, виновата, это он еще до Рождества через датского посла передавал. Я, помнится, тогда ему еще ответ писала, тебя, Ростислав Алексеевич, хвалила. Вот и сегодняшним появлением посланника мы обязаны... но это тайна. Граф Ле Вуа приглашен к ужину, и могу сказать, сюрприз вас ожидает наипервейший!
Ростислав молча поцеловал царице ручку и покосился на отца. Тот сделал вид, что смотрит сквозь стекло дверцы наружу – в темноту. Софья погладила Ростислава по вискам.
– Устал? – шепотом спросила она.
– Есть немножко! – признался он. – Когда разберемся в круговерти, что царит в России ныне... неизвестно. А что с этим посланником?
– Узнаешь! – улыбнулась загадочно царица.
С посланником было все в порядке. Французский король Людовик Четырнадцатый, которому к тому времени исполнился шестьдесят один год, решил привлечь на свою сторону Россию в приближающейся войне за испанское наследство, которая была уже не за горами. Если не материально, то морально. Старый пройдоха и ловелас своим горбатым носом чувствовал завихрение эфирных энергий над небосводом России. Но необходимо было разведать ситуацию на месте. В связи с этим он и прислал в Москву своего ближнего дворянина – графа Ле Вуа. Цель вполне благовидная: награждение премьер-министра России одной из высших наград Франции – орденом Святого Духа.
Орден Святого Духа был учрежден в 1578 году французским королем Генрихом Третьим Валуа, последним представителем этой славной династии, правившей Францией 261 год. Среди кавалеров ордена следует отметить Армана Жана дю Плесси, герцога де Ришелье, герцога Луи Бургундского, генералиссимуса Клода Луи Эктора Виллара.
Один раз этим, вне всякого сомнения, элитным орденом был награжден и русский человек. В официальной истории Земли 7 ноября 1828 года орденом Святого Духа был награжден князь Петр Михайлович Волконский. Также этим орденом был награжден в мае 1817 года управляющий министерством иностранных дел России Карл-Роберт Нессельроде. Но человека, до конца жизни не научившегося правильно разговаривать по-русски, язык не поворачивается назвать русским, тем более человека протестантского вероисповедания. (В России начала девятнадцатого века было не так уж и много протестантов.)
Но эти награждения, состоявшиеся в параллельном мире, случились почти на век позднее. А в начале восемнадцатого века этот орден еще кое-что значил как в самой Франции, так и за ее пределами.
Ужин, а равно и церемония награждения, проходил в немногочисленной, почти дружеской обстановке. В малой столовой был накрыт столик на шесть персон: Софья Алексеевна, Самодержица России; Ростислав Алексеевич, премьер-министр России; граф Ле Вуа, посланник французский; Олег Даниилович, князь Барятинский, глава Академического приказа (министр образования); Юрий Васильевич, князь Глинский, министр иностранных дел (глава Посольского приказа); Алексей Михайлович Каманин, отец премьер-министра, академик с Земли, а следовательно – самый образованный человек на Гее.
Сидящие за столом ужинали с неторопливостью людей, честно зарабатывающих свой хлеб, вели приятные беседы, пили шампанское вино, присланное в дар российской государыне королем Франции. Из уважения к послу разговор крутился вокруг Парижа и близлежащих территорий. Пили за здоровье короля Людовика, царицы Софьи, поминали здоровьичко короля Испании.
После ужина состоялось награждение премьер-министра. В обстановке чрезвычайной торжественности граф Ле Вуа прикрепил орден к голубой ленте, предварительно надетой через плечо Ростислава Алексеевича, и заметил, что никогда награда эта не носилась столь высоко. Затем произнес пару абзацев на латыни и в конце объявил, что девиз ордена – «Duce et auspice» («Под его предводительством»).
Все присутствующие поздравили виновника торжества, а царица обещала в ближайшем будущем устроить прием в его честь. Затем она извинилась вместо Каманиных, поклявшись, что эти два достойных мужа смертельно устали, и ее величество не возражает, если на этом ужин можно завершить.
В устах царицы подобная просьба всегда приказание – немногочисленные гости заторопились по домам. Премьер-министр с семьей жили неподалеку от государева дворца и в карете не нуждались. Софья с милой улыбкой простилась с академиком, с грустной – со своим первым министром и проводила их аж до самого красного крылечка.
Освещаемая ненавязчивым сиянием луны, она еще раз печально улыбнулась и поспешила в свои покои. Села за стол и еще с полчаса писала в личную тетрадь, а затем неохотно поднялась в опочивальню. Но, как оказалось, сегодняшний день сюрпризов продолжался. На царском ложе сидел Ростислав и тихо дремал.
Легко и непринужденно рассмеявшись, царица, как простая баба, раздела своего уставшего и сонного мужчину и уложила спать. Затем разделась сама и, задув свечи, улеглась рядом.
– Так вот ты какое, бабье счастье! – прошептала она, засыпая.
Глава З. Гея. 1700
Семнадцать веков от Рождества Христова
По Пречистенке, еще пару лет назад грязной, как задворки Священной Римской империи, неторопливо катилась роскошная карета. На специальных надрессорных подставках справа и слева стояли два Санта Клауса (актеры были французами, приехавшими подзаработать в Россию на Рождество) и бросали на тротуары небольшие пакетики со сластями. За каретой с визгом и хохотом неслись человек тридцать детворы от семи до пятнадцати лет, наряженные в маски, купленные в рождественских лавках, некоторые – в примитивных карнавальных костюмах, представляющих собой простейшую выкройку по дерюге и вымазанное сажей лицо.
Внутри кареты сидела Самодержица Всея Руси Софья Алексеевна и ласково улыбалась людям, снимавшим при встрече с каретой шапки. Царица направлялась в Новодевичий монастырь – золоченую клетку, в которой она провела почти десять лет. Ехала, чтобы поздравить настоятельницу, игуменью Феодору, с праздником Рождества Христова. Прежнюю настоятельницу она по старой памяти отправила в Сибирь, в недавно основанный возле Красноярского острога женский монастырь.
Впереди и позади царского поезда скакали по два десятка дворян лучших фамилий. Рядом с царицей сидел еще неофициальный преемник больного патриарха – владыка Михаил, митрополит Московский. Он торчал в окошке с другой стороны кареты и благословлял снявших шапки людей. Все это, естественно, сопровождалось веселым перезвоном валдайских колокольчиков, прикрепленных под хомутами упряжки.
За прошедшие два года царица убедилась в серьезности намерений команды полковника Волкова и даже несколько была смущена тем азартом, с которым они тащили тяжкий и неблагодарный крест. Даже не свой. Однажды она заговорила на эту тему с Андреем Константиновичем.
– Граф, – как-то неуверенно сказала она, – мне стыдно!
– За что? – не понял полковник.
– Просто так. Вы своей неуемной работоспособностью вызываете мой стыд. Позавчера на ассамблее мне стало стыдно прямо во время балета. Наступила партнеру на ногу.
Ошалевший от подобных откровений полковник раскрыл рот. Он был немного не в себе с утра, когда выяснил, что намедни по санному пути приперлись шведские послы. Их ожидали в конце июля, но время вновь показало свое непостоянство и неоднородность. Гея с Землей были очень похожи, но имелись и различия – не слишком значительные, но порой и не слишком мелкие.
Что до послов, то цель их приезда была известна заранее, настолько заранее, что стараниями министерства иностранных дел был заготовлен меморандум, в котором «Каролусу, королю свейскому» предлагалось вернуть России Ингерманландию и часть Карелии в обмен на неучастие России в любого рода союзах, направленных против Швеции. Таким образом, результаты Кардисского мирного договора подтверждать уже не было нужды, а болтающийся посреди Чудского озера ракетный крейсер «Орион», перегнанный сюда из Керчи, предоставлял России изрядный гандикап.
Все то утро полковник провел в Посольском приказе (министерствами приказы именовали еще неохотно, поэтому широко распространены были два наименования органов центрального управления), одергивая всяческие попытки шведского посольства застращать и пристыдить министра иностранных дел. Князь Глинский, человек в быту весьма мягкий, обладал умением на службе блюсти интересы России не хуже цепного пса. Вдвоем они вставили шведскому посольству изящный фитиль. Такой, что отчаявшийся глава посольства, граф Варберг, вынужден был просить аудиенции царицы. В аудиенции отказано не было, но сама аудиенция была назначена на первый вторник после рождественских праздников, а это означало, что шведам предстояло слоняться по варварскому городу лишнюю неделю. Униженный Варберг пытался выторговать хотя бы понедельник, но Волков, используя иносказательные формы двадцатого века, объяснил, что по стародавней русской привычке дела в понедельник не решаются.
Будучи под впечатлением от общения с северянами, он совершенно не уловил намека в голосе Софьи Алексеевны. Поэтому он еще раз переспросил государыню о причине стыда. Та терпеливо пояснила, что совсем незачем так пришпоривать клячу истории, ибо торопиться жить – самое худое, что только может делать человек. Необходимо некоторое время уделять релаксации и общению с простым народом, так как, по ее сведениям, «заморские русичи» слывут в Москве за помешанных. А такая слава людишек отпугивает, людишки не в состоянии понять, как можно все время трудиться, когда Господь создал шесть дней для работы и воскресенье – для отдыха и забав.
Из царского речитатива Андрей Константинович уловил, что ему ставят на вид полное игнорирование высшего общества, что не есть хорошо, так как все реформы некоторым образом касаются этого самого общества и к этому обществу имеет честь принадлежать и граф со товарищи. Он торопливо объяснил царице, что высокое желание для него закон и желание будет принято к сведению. Клятвенно пообещав Софье присутствовать на ближайшей ассамблее, он торопливо уехал в лавру, так как туда на днях прибыл архиепископ Новгородский Иов. Совсем недавно, два года тому назад, Иов был настоятелем Троице-Сергиева монастыря и мог дать немало дельных советов архимандриту Евфимию. А Андрею Константиновичу нужно было обсудить несколько важных дел с человеком, по чьей епархии проходила государственная граница.
Софья с улыбкой покачала головой вслед графу Волкову и тоже окунулась в дела. Дел этих были горы, но в отличие от брата Петруши она явно представляла свое государство как объект хозяйствования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– В Англии, коль для примера взять, дворяне служат в армии и заняты государственной службой. Ты полагаешь, что наши бояре настолько тупы, что не смогут служить в армии?
Алексей Михаилович с грустью посмотрел на него. Несмотря на гораздо больший жизненный опыт, его сын порой бывал несколько наивен.
– Не глупы, сынок, не глупы! Ленивы! Почему русских медведями называют? За леность! Один из знаменитых историков писал: «Пройди летним днем мимо любого дома – окно на улицу раскрыто, в окне боярин – плюется семечками либо черешней. По лицу ползают мухи, так он даже ленится согнать этих противных тварей».
– Ну, это хватил историк! Как наступит лето, обязательно пройдусь по посадам. А ситуацию с налогами нужно исправлять немедля. В понедельник вынесу вопрос на обсуждение в Думе, предложу обмозговать, решить, какие из налогов оставить, а все эти глупости насчет печных труб и огурцов отменить.
Вмешался отец:
– Ростислав, необходимо создавать институты налоговой службы; то, что существует ныне, – никуда не годится. Тщательно продумать механизм получения налогов с крестьянства, ремесленников, купцов и государственных предприятий, хотя пока таких единицы.
Премьер кивнул. Его давно не отпускала одна мысль, но окончательно она созрела только теперь.
– Пап, я думаю, два десятка человек (ревенантов он в счет не брал по понятным причинам) ничего здесь не решат, а только расшевелят муравейник. Нужны специалисты. Придется обращаться к Хранителю за разрешением на переброску дополнительных волонтеров... как ты считаешь?
Академик Каманин кивнул. Россия нуждается в услугах специалистов, которые либо никогда сюда не приедут, либо которых в мире пока не существует. Самое главное – медицина. Лекари сплошь иноземные либо доморощенные целители. Опытом знахарей тоже пренебрегать не стоит, но развитую систему здравоохранения на них не создашь. Нужно хотя бы несколько преподавателей с уровнем пусть даже конца девятнадцатого века да материальная база. За пару десятков лет можно наладить выпуск лекарей местного розлива и рангом повыше общеевропейского.
Второе. Квалифицированные инженеры и специалисты среднего звена. Ну, тут и вовсе два-три доцента из технических вузов хватит с головой. В крайнем случае физику и математику преподавать сможет и он сам. Нужен опытный преподаватель химии и биологии, человек компетентный в географии и геологии, да еще необходим опытный историк.
Третье. С экономистами здесь вообще никак. Понятие об экономике находится в зачаточном состоянии. Экономика в восприятии аборигенов – это где, чего и сколько можно украсть, чтобы никто не заметил. Специалистов по правоведению пока не нужно – область эта не развита вообще. Система судейства проста до безобразия: кто богаче, тот и прав; кто сильнее – тот и прав; тот прав, у кого больше прав.
Эти мысли и еще некоторые Алексей Михайлович донес до сына, предварительно также испив квасу. Тот высказался в том смысле, что главное – не переборщить с новшествами, иначе получится сплошная чертовщина. Отец возразил, что уже кое-какие наметки он сделал в своем органайзере и только ждет, когда его об этом спросят.
Картина вторая. Обеденное время. Две головы, склонившись над листом бумаги, что-то чертят, зачеркивают, меняют, чертят набело и горячо обсуждают. Дьяк время от времени приносит им кофе, ненадолго встревает в разговор и вновь уходит в свою каморку.
Картина третья. Те же действующие лица, те же позы. За соседним столом, жадно вслушиваясь в голоса и вглядываясь в плохо освещенные лица, сидит царица Софья. От духоты она скинула верхнюю шубу и теперь сидит в нижней – тонкой, куньего меха. Наконец она не выдержала и с укором заметила:
– Бояре, а ведь я приехала сразу после обеда! А нынче вечер во дворе! Можно и на царицу свою внимание обратить.
Ростислав с трудом отвлекся от новой экономической модели, предложенной отцом, и сфокусировал разбегающиеся глаза на Софье Алексеевне.
– Прошу прощения, государыня, заработались с отцом мы немного, – извинился он, – по-моему, и обед пропустили, а, пап?
– Обед? Какой обед? – встрепенулся Алексей Михайлович. – Ах да! Обед!
Царица с нежностью посмотрела на академика:
– Милые вы мои трудари! Явились из Ниоткуда и рвете себе жилы за страну, которая спит с грязным пузом! Все, хватит на сегодня! Едемте ко мне во дворец, я вас приглашаю на ужин. А раз вы не отобедали, то и это дело исправим. Как вам такой случай?
Алексей Михайлович сказал, что отказываются от царского предложения только умалишенные, и принялся одеваться. Царица неодобрительно покачала головой и кликнула дьяка с писцами. Те прибежали моментально и замерли на пороге, глядя влюбленными глазами на свою государыню. Но Софья Алексеевна показала им кулак и приказала помочь академику одеться.
– Ах, дорогой вы мой Алексей Михайлович, вы мне так тятю покойного напоминаете, даже звать вас одинаково. Бережней, лодыри, бережней!
Писцы, получая тычки и затрещины от дьяка, быстро надели на отца Ростислава медвежью шубу и подали в руки посох и бобровую шапку. Затем быстро помогли одеться царице, оставив ее, противу правил, «на потом». Премьер влез в свою дубленку самостоятельно, да и писцам пришлось бы становиться ради такого дела на табуреты.
Подождав, пока царская карета отъедет от крыльца, дьяк надел шапку и прикрикнул на писцов:
– А ну, что лопухи развесили! Кыш после бояр свечи задуть и самовар погасить! Завтрева чтобы были ранехонько – министер этот сюда приезжает еще до заутрени, люди верные передали. А вы сегодня только к обеду появились! Я приду – чтобы изба натоплена была! Ваше счастье, что меня сегодня кнутом не ободрали за хладные палаты! Уж я бы вам чубы пообрывал! Все поняли?
Писцы стремглав кинулись в избу. Дьяк достал из рукава чекушку, хлебнул из нее и неторопливой походкой уверенного в себе человека направился по направлению к кружалу.
– А ко мне сегодня посланник парижский явился, – рассказывала Софья Алексеевна в карете, – ищет моего премьер-министра. Прискакал аж из Парижу по такой погоде. Прознал Людовик про перемены наши, от всего сердца приветствует их. Передал мне массу кумплиментов в связи с нашей реставрацией. Ой, виновата, это он еще до Рождества через датского посла передавал. Я, помнится, тогда ему еще ответ писала, тебя, Ростислав Алексеевич, хвалила. Вот и сегодняшним появлением посланника мы обязаны... но это тайна. Граф Ле Вуа приглашен к ужину, и могу сказать, сюрприз вас ожидает наипервейший!
Ростислав молча поцеловал царице ручку и покосился на отца. Тот сделал вид, что смотрит сквозь стекло дверцы наружу – в темноту. Софья погладила Ростислава по вискам.
– Устал? – шепотом спросила она.
– Есть немножко! – признался он. – Когда разберемся в круговерти, что царит в России ныне... неизвестно. А что с этим посланником?
– Узнаешь! – улыбнулась загадочно царица.
С посланником было все в порядке. Французский король Людовик Четырнадцатый, которому к тому времени исполнился шестьдесят один год, решил привлечь на свою сторону Россию в приближающейся войне за испанское наследство, которая была уже не за горами. Если не материально, то морально. Старый пройдоха и ловелас своим горбатым носом чувствовал завихрение эфирных энергий над небосводом России. Но необходимо было разведать ситуацию на месте. В связи с этим он и прислал в Москву своего ближнего дворянина – графа Ле Вуа. Цель вполне благовидная: награждение премьер-министра России одной из высших наград Франции – орденом Святого Духа.
Орден Святого Духа был учрежден в 1578 году французским королем Генрихом Третьим Валуа, последним представителем этой славной династии, правившей Францией 261 год. Среди кавалеров ордена следует отметить Армана Жана дю Плесси, герцога де Ришелье, герцога Луи Бургундского, генералиссимуса Клода Луи Эктора Виллара.
Один раз этим, вне всякого сомнения, элитным орденом был награжден и русский человек. В официальной истории Земли 7 ноября 1828 года орденом Святого Духа был награжден князь Петр Михайлович Волконский. Также этим орденом был награжден в мае 1817 года управляющий министерством иностранных дел России Карл-Роберт Нессельроде. Но человека, до конца жизни не научившегося правильно разговаривать по-русски, язык не поворачивается назвать русским, тем более человека протестантского вероисповедания. (В России начала девятнадцатого века было не так уж и много протестантов.)
Но эти награждения, состоявшиеся в параллельном мире, случились почти на век позднее. А в начале восемнадцатого века этот орден еще кое-что значил как в самой Франции, так и за ее пределами.
Ужин, а равно и церемония награждения, проходил в немногочисленной, почти дружеской обстановке. В малой столовой был накрыт столик на шесть персон: Софья Алексеевна, Самодержица России; Ростислав Алексеевич, премьер-министр России; граф Ле Вуа, посланник французский; Олег Даниилович, князь Барятинский, глава Академического приказа (министр образования); Юрий Васильевич, князь Глинский, министр иностранных дел (глава Посольского приказа); Алексей Михайлович Каманин, отец премьер-министра, академик с Земли, а следовательно – самый образованный человек на Гее.
Сидящие за столом ужинали с неторопливостью людей, честно зарабатывающих свой хлеб, вели приятные беседы, пили шампанское вино, присланное в дар российской государыне королем Франции. Из уважения к послу разговор крутился вокруг Парижа и близлежащих территорий. Пили за здоровье короля Людовика, царицы Софьи, поминали здоровьичко короля Испании.
После ужина состоялось награждение премьер-министра. В обстановке чрезвычайной торжественности граф Ле Вуа прикрепил орден к голубой ленте, предварительно надетой через плечо Ростислава Алексеевича, и заметил, что никогда награда эта не носилась столь высоко. Затем произнес пару абзацев на латыни и в конце объявил, что девиз ордена – «Duce et auspice» («Под его предводительством»).
Все присутствующие поздравили виновника торжества, а царица обещала в ближайшем будущем устроить прием в его честь. Затем она извинилась вместо Каманиных, поклявшись, что эти два достойных мужа смертельно устали, и ее величество не возражает, если на этом ужин можно завершить.
В устах царицы подобная просьба всегда приказание – немногочисленные гости заторопились по домам. Премьер-министр с семьей жили неподалеку от государева дворца и в карете не нуждались. Софья с милой улыбкой простилась с академиком, с грустной – со своим первым министром и проводила их аж до самого красного крылечка.
Освещаемая ненавязчивым сиянием луны, она еще раз печально улыбнулась и поспешила в свои покои. Села за стол и еще с полчаса писала в личную тетрадь, а затем неохотно поднялась в опочивальню. Но, как оказалось, сегодняшний день сюрпризов продолжался. На царском ложе сидел Ростислав и тихо дремал.
Легко и непринужденно рассмеявшись, царица, как простая баба, раздела своего уставшего и сонного мужчину и уложила спать. Затем разделась сама и, задув свечи, улеглась рядом.
– Так вот ты какое, бабье счастье! – прошептала она, засыпая.
Глава З. Гея. 1700
Семнадцать веков от Рождества Христова
По Пречистенке, еще пару лет назад грязной, как задворки Священной Римской империи, неторопливо катилась роскошная карета. На специальных надрессорных подставках справа и слева стояли два Санта Клауса (актеры были французами, приехавшими подзаработать в Россию на Рождество) и бросали на тротуары небольшие пакетики со сластями. За каретой с визгом и хохотом неслись человек тридцать детворы от семи до пятнадцати лет, наряженные в маски, купленные в рождественских лавках, некоторые – в примитивных карнавальных костюмах, представляющих собой простейшую выкройку по дерюге и вымазанное сажей лицо.
Внутри кареты сидела Самодержица Всея Руси Софья Алексеевна и ласково улыбалась людям, снимавшим при встрече с каретой шапки. Царица направлялась в Новодевичий монастырь – золоченую клетку, в которой она провела почти десять лет. Ехала, чтобы поздравить настоятельницу, игуменью Феодору, с праздником Рождества Христова. Прежнюю настоятельницу она по старой памяти отправила в Сибирь, в недавно основанный возле Красноярского острога женский монастырь.
Впереди и позади царского поезда скакали по два десятка дворян лучших фамилий. Рядом с царицей сидел еще неофициальный преемник больного патриарха – владыка Михаил, митрополит Московский. Он торчал в окошке с другой стороны кареты и благословлял снявших шапки людей. Все это, естественно, сопровождалось веселым перезвоном валдайских колокольчиков, прикрепленных под хомутами упряжки.
За прошедшие два года царица убедилась в серьезности намерений команды полковника Волкова и даже несколько была смущена тем азартом, с которым они тащили тяжкий и неблагодарный крест. Даже не свой. Однажды она заговорила на эту тему с Андреем Константиновичем.
– Граф, – как-то неуверенно сказала она, – мне стыдно!
– За что? – не понял полковник.
– Просто так. Вы своей неуемной работоспособностью вызываете мой стыд. Позавчера на ассамблее мне стало стыдно прямо во время балета. Наступила партнеру на ногу.
Ошалевший от подобных откровений полковник раскрыл рот. Он был немного не в себе с утра, когда выяснил, что намедни по санному пути приперлись шведские послы. Их ожидали в конце июля, но время вновь показало свое непостоянство и неоднородность. Гея с Землей были очень похожи, но имелись и различия – не слишком значительные, но порой и не слишком мелкие.
Что до послов, то цель их приезда была известна заранее, настолько заранее, что стараниями министерства иностранных дел был заготовлен меморандум, в котором «Каролусу, королю свейскому» предлагалось вернуть России Ингерманландию и часть Карелии в обмен на неучастие России в любого рода союзах, направленных против Швеции. Таким образом, результаты Кардисского мирного договора подтверждать уже не было нужды, а болтающийся посреди Чудского озера ракетный крейсер «Орион», перегнанный сюда из Керчи, предоставлял России изрядный гандикап.
Все то утро полковник провел в Посольском приказе (министерствами приказы именовали еще неохотно, поэтому широко распространены были два наименования органов центрального управления), одергивая всяческие попытки шведского посольства застращать и пристыдить министра иностранных дел. Князь Глинский, человек в быту весьма мягкий, обладал умением на службе блюсти интересы России не хуже цепного пса. Вдвоем они вставили шведскому посольству изящный фитиль. Такой, что отчаявшийся глава посольства, граф Варберг, вынужден был просить аудиенции царицы. В аудиенции отказано не было, но сама аудиенция была назначена на первый вторник после рождественских праздников, а это означало, что шведам предстояло слоняться по варварскому городу лишнюю неделю. Униженный Варберг пытался выторговать хотя бы понедельник, но Волков, используя иносказательные формы двадцатого века, объяснил, что по стародавней русской привычке дела в понедельник не решаются.
Будучи под впечатлением от общения с северянами, он совершенно не уловил намека в голосе Софьи Алексеевны. Поэтому он еще раз переспросил государыню о причине стыда. Та терпеливо пояснила, что совсем незачем так пришпоривать клячу истории, ибо торопиться жить – самое худое, что только может делать человек. Необходимо некоторое время уделять релаксации и общению с простым народом, так как, по ее сведениям, «заморские русичи» слывут в Москве за помешанных. А такая слава людишек отпугивает, людишки не в состоянии понять, как можно все время трудиться, когда Господь создал шесть дней для работы и воскресенье – для отдыха и забав.
Из царского речитатива Андрей Константинович уловил, что ему ставят на вид полное игнорирование высшего общества, что не есть хорошо, так как все реформы некоторым образом касаются этого самого общества и к этому обществу имеет честь принадлежать и граф со товарищи. Он торопливо объяснил царице, что высокое желание для него закон и желание будет принято к сведению. Клятвенно пообещав Софье присутствовать на ближайшей ассамблее, он торопливо уехал в лавру, так как туда на днях прибыл архиепископ Новгородский Иов. Совсем недавно, два года тому назад, Иов был настоятелем Троице-Сергиева монастыря и мог дать немало дельных советов архимандриту Евфимию. А Андрею Константиновичу нужно было обсудить несколько важных дел с человеком, по чьей епархии проходила государственная граница.
Софья с улыбкой покачала головой вслед графу Волкову и тоже окунулась в дела. Дел этих были горы, но в отличие от брата Петруши она явно представляла свое государство как объект хозяйствования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37