Он заметно оживился и кивнул головой: — Ты права! Фестиваль поможет мне посмотреть на жизнь с совершенно новой точки зрения!
— Для того он и устраивается! — сказала Франсина. — Вот ты и воспользуйся.
— Обязательно воспользуюсь! — сказал Двейн.
Это была большая ошибка.
А Килгор Траут пробирался все западней и западней, и сейчас его подвозил фордовский грузовик «Галактика». Вел этот грузовик коммивояжер, который распространял одно приспособление для разгрузки машин в доках. Это был складной рукав из прорезиненной парусины, который надевался на кузов грузовика и выглядел вот так:

Приспособление это служило для того, чтобы люди прямо из здания могли нагружать и разгружать грузовики, не выпуская из помещения наружу прохладный воздух летом и теплый воздух зимой.
Водитель грузовика «Галактика» также продавал огромные катушки для проволоки, кабеля и каната. И еще он торговал огнетушителями. Он объяснил, что является представителем фирм, изготовляющих все эти вещи. Он был сам себе хозяин, так как представлял тех заводчиков, которые не могли держать собственных коммивояжеров.
— Сам распределяю свое время, сам выбираю, что мне продавать, — объяснил он. — Не товар меня выбирает, а я — его, никто мне ничего не навязывает! — добавил он. Звали его Энди Либер. Ему было тридцать два года. Он был белый. Весил он, как и многие граждане этой страны, больше, чем надо. Он явно чувствовал себя отлично. Гнал он машину как сумасшедший. Грузовик сейчас делал девяносто две мили в час. — Мало в Америке осталось таких свободных людей, как я! — сказал он.
Этот человек во всем был выше среднего. И его доход, и его страховой полис, и его личная жизнь для человека его лет были куда выше среднего по сравнению с другими гражданами в его стране.
Когда-то Траут написал роман под названием «Как идут делишки?», и весь роман рассказывал о том, что бывает в разных отношениях выше среднего. На некой планете контора по рекламе очень успешно рекламировала местный эквивалент земного орехового масла. В каждой рекламе в глаза прежде всего бросались средние величины — все равно чего: среднее количество детей, средняя величина всяких личных достижений именно на данной планете, — и тут приводились точные цифры и вообще всякие такие данные. И в рекламе каждому жителю планеты предлагалось установить для себя — выше среднего он или ниже среднего. Обычно все эти данные как-то связывали с предметом рекламы.
А в рекламе говорилось, что люди и средние и выше среднего — все употребляют ореховое масло такого и сякого сорта. Дело было только в том, что на этой планете ели вовсе не настоящее ореховое масло. Это было недомасло.
Ну и так далее.
Глава шестнадцатая
И вот в книге Килгора Траута едоки настоящего орехового масла на нашей Земле решили покорить едоков недомасла на той, другой планете. К этому времени земляне не только изничтожили все в Западной Виргинии и Южной Азии — они вообще все везде уже изничтожили. Вот они и были готовы к покорению других планет.
Сначала они изучили едоков недомасла при помощи электронных шпионов и решили, что те слишком многочисленны, слишком горды и слишком изобретательны, чтобы позволить кому-то покорить себя.
Тогда земляне заслали своих шпионов в рекламное агентство той планеты, и шпионы подделали статистические данные во всех рекламах. Они там до того завысили средние величины всего, о чем говорилось в рекламе, что все жители той планеты почувствовали себя неполноценными по отношению к большинству землян.
И тут вооруженные космические корабли землян прилетели и «открыли» эту планету. Сопротивления почти не было: только там и сям вспыхивали несерьезные попытки — и тут же затухали.
Траут спросил своего жизнерадостного спутника, как он себя чувствует, управляя целой «Галактикой» — так назывался грузовик. Но его спутник не расслышал вопроса, и Траут настаивать не стал. Да и вообще это была глупая игра слов — выходило, что Траут спрашивал одновременно: как водитель управляет машиной и как он управляется с чем-то вроде Млечного Пути, диаметр которого был сто тысяч световых лет, а толщина примерно десять тысяч световых лет. Период обращения Млечного Пути равнялся двумстам миллионам лет. В нем насчитывалось около ста миллиардов звезд.
И тут Траут заметил, что на простом огнетушителе в «Галактике» красовалась надпись: «Экзельсиор!».

Насколько Трауту было известно, это слово на мертвом языке означало «Выше!». Кроме того, это слово выкрикивал выдуманный альпинист в знаменитой поэме, когда он влез на гору и исчез в тумане. И еще «Экзельсиором» назывался один сорт стружки, в которую упаковывали бьющиеся предметы.
— Почему им вдруг вздумалось дать огнетушителю название «Экзельсиор»? — спросил Траут у водителя.
Водитель пожал плечами.
— Видно, кому-то понравилось, как оно звучит, — сказал он.
Килгор Траут глядел на окрестности — все сливалось от быстрой езды. Он заметил объявление:

Да, он действительно приближался к Двейну Гуверу. И словно Создатель вселенной или еще какие-то сверхъестественные силы хотели подготовить его к этой встрече, Траут вдруг почувствовал непреодолимое желание — полистать свою книгу «Теперь все можно рассказать». Это и была та книга, от которой Двейн вскоре превратился в кровожадного маньяка.
Основной идеей книги было вот что: начало жизни на Земле — эксперимент Создателя вселенной, он пожелал испытать новый вид живого существа, который он собирался распространить по всей вселенной. Это существо само могло принимать любые решения. До сих пор все остальные создания были полностью программированными роботами.
Роман был написан в виде длинного письма Создателя вселенной к этому экспериментальному Существу. Создатель поздравлял свое создание и просил извинения за все неудобства, которые тому приходилось претерпевать. Создатель вселенной пригласил это Существо на банкет, который устроил в его честь в зале «Эмпайр» гостиницы «Уолдорф-Астория» в городе Нью-Йорке, где черный робот по имени Сэмми Дэвис-младший должен был петь и плясать.
После банкета экспериментальное Существо было оставлено в живых. Его перенесли на некую необитаемую планету. Пока оно было в бессознательном состоянии, с его ладоней наскребли живых клеток. Операция была совершенно безболезненной.
А потом эти клетки намешали в супообразном море на этой девственной планете. Проходили эоны, и клетки эволюционировали, превращаясь во все более и более сложные организмы. Но какую бы форму эти существа ни принимали, все они обладали свободной волей.
Траут даже не придумал имени экспериментальному Существу. Он назвал его просто Человек.
На этой девственной планете Человек был Адамом, а море — Евой.
Человек часто бродил у моря. Иногда он забредал в море по колено. Иногда он заплывал в свою Еву, но она была слишком похожа на суп, а такое купанье ничуть не освежало. От этого ее Адам становился сонным и липким, так что он сразу окунался в ледяной родник, только что сорвавшийся со скалы.
Он вскрикивал, окунаясь в ледяную воду, и снова вскрикивал, вынырнув оттуда. Вылезая на каменистый берег родника, он раскровянил ноги и сам засмеялся над собой.
Задыхаясь от смеха, он подумал, что бы такое крикнуть во все горло. Создатель вселенной никак не мог знать заранее, что крикнет Человек, потому что Он им не управлял. Человек сам должен был решать, что ему делать и зачем. И вот однажды, после ледяного купания, Человек заорал: «Сыр!!!»
А в другой раз он крикнул: «А не лучше ли водить бьюик?»
На девственной планете кроме Человека было еще одно большое животное, иногда приходившее к нему в гости. Оно было посланником и разведчиком Создателя вселенной. Оно принимало обличье бурого медведя в восемьсот фунтов весом. Оно было роботом, да и Создатель вселенной, по Килгору Трауту, сам был роботом.
Этот медведь пытался узнать, почему Человек делает именно то, что он делал. К примеру, он спрашивал: «А почему ты заорал: „Сыр!!!“?»
И Человек с насмешкой отвечал: «Потому что мне так захотелось, дурацкая ты машина!»
Вот какой памятник поставили Человеку на девственной планете в конце книги Килгора Траута:

Глава семнадцатая
Кролик Гувер, сын Двейна Гувера, гомосексуалист, одевался: пора было идти на работу. Он играл на рояле в коктейль-баре новой гостиницы «Отдых туриста». Он был бедный. Он жил один в комнатке без ванной, в старой гостинице «Фэйрчайлд» — когда-то она была очень модной. Теперь это был форменный притон в самой опасной части Мидлэнд-Сити.
Вскоре Двейн здорово изобьет Кролика и его вместе с Траутом отвезет в больницу карета «скорой помощи».
Кролик был бледен той нездоровой бледностью, которая цветом напоминала слепых рыб, тех, что водились в утробе Пещеры святого чуда. Теперь эти рыбы вымерли.
Все они давным-давно всплыли пузом вверх, и поток смыл их из пещеры в реку Огайо, где, всплыв пузом кверху, они лопались под полуденным солнцем.
Кролик тоже чурался солнечного света. А вода из кранов Мидлэнд-Сити с каждым днем становилась все ядовитее. Ел он очень мало. Он сам готовил себе пищу в своей комнате. Готовить, собственно говоря, было просто: ел он только овощи и фрукты и жевал их сырыми.
Он не только обходился без мяса убитых существ — он и без живых существ обходился: без друзей, без возлюбленных, без любимых домашних зверьков. Когда-то он пользовался большим успехом. Например, будучи курсантом военной школы в Прэри, он был единогласно избран всеми курсантами выпускного класса полковником учебного корпуса — высший чин для выпускника.
Играя на рояле в баре гостиницы, он таил в себе много-много всяких тайн. Например, казалось, что он был тут, в баре, а на самом деле он отсутствовал. Он умел исчезать не только из бара, но даже с нашей планеты вообще путем «трансцендентальной медитации». Он научился этому приему у йога Махариши-Махеша, который как-то попал в Мидлэнд-Сити, разъезжая с лекциями по всему свету.
Йог Махариши-Махеш, в обмен на новый платочек, немного фруктов, букет цветов и тридцать пять долларов, научил Кролика закрывать глаза и тихо издавать певучие странные звуки: «Эй-ииии-ммм...». Сейчас Кролик сидел на кровати в своем номере и мычал про себя: «Эй-ииии, эй-иииии-м...». Каждый слог этой мелодии соответствовал двум ударам сердца. Он закрыл глаза. Он нырнул в глубину своего сознания. До этих глубин редко кто доходит.
Сердце у него стало биться медленнее. Дыхание почти прекратилось. Из глубин выплыло одно-единственное слово. Оно как-то высвободилось из-под контроля его сознания. Оно ни с чем связано не было. И это слово лениво плыло прозрачной, как легкий шарф, рыбкой. Безмятежное слово — вот оно: «голубой»... Вот каким виделось оно Кролику:

А над ним выплыл другой прелестный шарф — вот такой :

Через четверть часа сознание Кролика, по его желанию, снова всплыло из глубин. Кролик отдохнул. Он встал с кровати и пригладил волосы двумя щетками военного образца — их подарила ему мать, когда его давным-давно выбрали полковником учебного корпуса.
Родители отдали Кролика в военную школу — заведение, где приучали к человекоубийству и унылому, безоговорочному послушанию. Мальчику было всего десять лет. Вот почему так вышло: сын однажды сказал Двейну, что ему хотелось бы стать не мужчиной, а женщиной, потому что мужчины так часто поступают жестоко и гадко.
Слушайте: Кролик Гувер восемь лет учился в военной школе спорту, разврату и фашизму. Развратом занимались мальчишки друг с другом. Фашизм был довольно популярной политической философией, которая объявляла священной только ту расу и ту нацию, к которой принадлежал данный философ. Фашисты проповедовали автократическое централизованное управление страной, где во главе правительства должен стоять диктатор. И все должны были безоговорочно слушаться такого диктатора, чего бы он там ни велел делать.
Каждый раз, приезжая домой на каникулы, Кролик привозил все новые и новые медали. Он научился фехтовать и боксировать, бороться и плавать, он умел стрелять из ружья и из пистолета, колоть штыком, ездить верхом, ползти по земле, пролезать сквозь кусты и незаметно выслеживать «врага» из-за угла.
Кролик выкладывал все свои медали, а мать, когда отец не слышал, жаловалась сыну, что жизнь ее с каждым днем становится все несчастнее. Она намекала, что Двейн — чудовище. На самом деле ничего этого не было. Все происходило только в ее мозгу.
Но, начиная объяснять Кролику, почему Двейн такой гадкий, она тут же себя останавливала. «Слишком ты мал слушать про такое, — говорила она, даже когда Кролику исполнилось шестнадцать лет. — Все равно ни ты, ни вообще никто на свете мне помочь не может. — Она делала вид, что запирает губы на замок, и шептала сыну:
— Есть тайны, которые я унесу с собой в могилу...
Конечно, о самой большой тайне Кролик догадался, только когда мать отравилась порошком «Драно»: оказывается, Селия Гувер давным-давно была не в своем уме.
И моя мать тоже.
Слушайте: мать Кролика и моя мать были разными человеческими существами, но обе они были своеобразно, экзотически красивы, и обе через край переполнены бессвязными мыслями и рассуждениями о любви и мире, о войнах и несчастьях, о беспросветности существования и о том, что все же вот-вот настанут лучшие времена или вот-вот настанет страшное время. И обе наши матери покончили с собой. Мать Кролика наглоталась порошка «Драно». Моя мать наглоталась снотворного, что было не так чудовищно.
И у матери Кролика, и у моей матери была одна действительно непостижимая странность: обе они не выносили, когда их фотографировали. Днем обычно они вели себя прекрасно. Их странности проявлялись только поздней ночью. Но если днем кто-нибудь направлял на них фотообъектив, та из наших матерей, на которую нацелился фотограф, сразу падала на колени и закрывала голову руками, как будто ее собирались убить на месте. Очень было страшно и жалко на нее смотреть.
Мать Кролика, по крайней мере, научила его, как обращаться с роялем — такой музыкальной машиной. У него, по крайней мере, была своя профессия. Хороший пианист мог легко получить работу — он мог играть в любом баре почти в любой части света. Кролик был очень хорошим пианистом. Военное обучение, несмотря на все полученные медали, ему на пользу не пошло. В армии узнали, что он чурается женщин и вдруг может влюбиться в какого-нибудь другого военного, а терпеть такие любовные экивоки в вооруженных силах не желали.
А сейчас Кролик Гувер готовился к исполнению своих профессиональных обязанностей. Он надел черный бархатный смокинг поверх черного свитера с большим воротом. Кролик поглядел в окошко. Из окон более дорогих номеров открывался вид на Фэйрчайлдский бульвар, где за прошлые два года было зверски убито пятьдесят шесть человек. Номер, где жил Кролик, находился на втором этаже, и в его окно была видна только часть голой кирпичной стены бывшего Оперного театра Кидслера.
На фасаде бывшего Оперного театра красовалась мемориальная доска. Мало кто понимал, что именно она означала, но надпись там была такая:

В Оперном театре впоследствии и обосновался Городской симфонический оркестр Мидлэнд-Сити — группа страстных энтузиастов, любителей музыки. Но в 1927 году они остались без пристанища: Оперный театр превратили в кинотеатр «Бэннистер», Оркестр долго оставался без пристанища, пока не выстроили Мемориальный центр искусств имени Милдред Бэрри.
«Бэннистер» был самым известным кинотеатром Мидлэнд-Сити, пока его не поглотил район самой высокой преступности, который все больше и больше захватывал северную часть города. В здании уже никакого театра давно не было, хотя из ниш в стенах зала выглядывали бюсты Шекспира, Моцарта и так далее.
Правда, сцена в зале еще осталась, но на ней были расставлены гарнитуры малогабаритной мебели для столовой. Помещение принадлежало мебельной фирме «Эмпайр». Управляли фирмой гангстеры.
У этого района, где жил и Кролик, было свое прозвище: «Дно». В каждом сколько-нибудь значительном американском городе был район с тем же прозвищем: «Дно». Это было такое место, куда стекались разные люди — безродные, бесполезные, без всякого имущества, профессии и цели в жизни.
В других районах к таким людям относились с отвращением, а полиция перегоняла их с места на место. Перегонять их было ничуть не трудней, чем воздушные шарики.
И они перекатывались с места на место, как воздушные шары, наполненные газом чуть тяжелей воздуха, пока не оседали на «Дне», у стен старой гостиницы «Фэйрчайлд».
Весь день они дремали или что-то бормотали друг другу. Они часто попрошайничали. Им разрешалось существовать при одном условии: пусть сидят на месте и никого и нигде не беспокоят, пока их кто-нибудь не укокошит просто так, зазря, или пока их не заморозит насмерть зимняя стужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22