Летчики жили не хуже янки из нефтяной компании. Все так вычищено и благоустроенно, что зависть берет. Вон у них там, за домами, даже и бассейн свой. Литума отродясь не видел бассейна, но легко представил себе, как плещутся в нем офицерские жены в купальных костюмах. Слева тянулись службы, гаражи, ангары, а за ними проходила взлетная полоса с самолетами, треугольником приткнувшимися друг к другу. «Райское житье», – подумал полицейский. Огородились бетонными стенами и колючей проволокой и живут как в кино, что они, что американцы. Конечно, отчего бы и тем, и другим в упор не видеть прочих граждан Талары, которые там, внизу, подыхают от жары в своей деревеньке, прижатой к загаженному, покрытому жирными радужными разводьями морю? Отсюда, сверху, за Таларой были видны за колючей проволокой, вдоль которой днем и ночью разгуливали вооруженные охранники, нарядные домики, где жили инженеры, техники и высокопоставленные служащие компании. У них, ясное дело, тоже имеется бассейн и вышка с трамплином. Ходил слух, что американки купаются в чем мать родила.
Наконец дежурный получил разрешение впустить полицейских на территорию базы. Пока они шли мимо офицеров и солдат, Литума не раз успел подумать: «Наверняка кто-нибудь из них сумел бы пролить свет на это дело». – Входите, – сказал им полковник.
Лейтенант и Литума, ступив на порог, щелкнули каблуками и прошли на середину комнаты. Перуанский флаг, календарь, блокнот, какие-то папки, карандаши и несколько фотографий, запечатлевших полковника Миндро вместе с дочерью и ее одну. Очень сосредоточенное и одновременно дерзкое выражение совсем юного, чуть удлиненного лица. Все это было разложено и развешано с большой аккуратностью и симметрией, включая и огромную карту Перу, на фоне которой сидел командир Таларской военно-воздушной базы полковник Миндро – приземистый, коренастый, с глубокими залысинами и крохотными, тщательно подстриженными седеющими усиками под самым носом. Хозяин был под стать своему кабинету – такой же чистенький, опрятный и вылощенный. Он глядел на вошедших тускло-серыми глазами без тени приветливости или радушия.
– Чем могу служить? – проговорил он, и ледяное выражение его лица противоречило этой вежливой формуле.
– Мы опять по поводу того убийства, – со всей почтительностью ответил лейтенант Сильва. – Просим вашего содействия.
– Да уж куда больше содействовать! – прервал его полковник, и в голосе его они почувствовали затаенную издевку. – Не вы ли стояли на этом самом месте три дня назад? Потеряли справку? Извольте – вот копия.
Он быстро раскрыл лежавшую перед ним папку, выдернул оттуда лист бумаги и стал монотонно читать:
– «Молеро Санчес Паломино. Родился в Пиуре 13 февраля 1936 года. Родители – Асунта Санчес и Теофило Молеро, ныне покойный. Образование незаконченное среднее – гимназия святого Михаила в Пиуре. 15 января 1954 г. зачислен на базу ВВС в Таларе, в третью роту (командир роты – лейтенант Адольфо Каприата), прошел начальную военную подготовку вместе с другими призывниками. В ночь с 23-го на 24 марта не вернулся из увольнения в расположение базы. Сочтен дезертиром, о чем уведомлены соответствующие инстанции».
Полковник кашлянул и добавил:
– Так дать вам копию?
«За что ж ты так на нас взъелся-то, в лоб тебя драть, – подумал Литума, – чего ж ты так злобишься-то?»
– Не нужно, господин полковник, – улыбнулся лейтенант, – справка у нас имеется.
– Ну тогда в чем дело? – поднял бровь полковник. Он явно терял терпение. – Какое вам еще нужно содействие? В справке указаны все сведения о рядовом Молеро, какими мы располагаем. Я сам проводил дознание в его роте: никто его не видел, никто не знает мотивов убийства и не представляет, кто мог его совершить. О происшествии я подал рапорт, у командования ко мне претензий нет. А у вас, как видно, есть. Что ж, это дело ваше. Личный состав базы в преступлении не замешан, и расследовать здесь больше нечего. Молеро был по характеру замкнутым, близко ни с кем не сошелся, о себе ничего не рассказывал. Друзей у него не было, да и врагов тоже. По отзывам ротного, учебный материал усваивал туго – может быть, потому он и решил дезертировать. Вам следует искать в городе – найдите тех, с кем он встречался до того, как погиб. Здесь вы только время потеряете – свое, лейтенант, и мое. А я такой роскоши себе позволить не могу. Интересно, думал Литума, смутит ли Сильву этот непререкаемый тон, заставит ли он его убраться с базы? Однако лейтенант не двинулся с места.
– Мы бы не стали вас беспокоить, господин полковник, не будь у нас веских оснований. – Лейтенант стоял навытяжку, но говорил очень спокойно и неторопливо.
Серые маленькие глазки заморгали, и на лице полковника появилось подобие улыбки.
– С этого надо было начинать.
– Моему помощнику удалось кое-что разузнать в Пиуре.
Литуме показалось, что полковник чуть покраснел. Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку и боялся, что не сможет доложить внятно и коротко человеку, настроенному так враждебно. Но делать было нечего, и, пересилив себя, он заговорил. Выяснилось, что Паломино Молеро призыву на военную службу не подлежал, однако завербовался в армию, потому что, как утверждает мать, для него это был вопрос жизни. Тут Литума передохнул. Слушал ли его полковник? Он со смешанным выражением недовольства и благосклонности разглядывал фотографию дочери. За спиной у нее виднелись песчаные дюны, какие-то деревья.
– Что значит «вопрос жизни»? – повернулся к нему полковник.
– Мы надеялись выяснить это здесь, – вмешался лейтенант Сильва. – Надеялись понять, почему он должен был так спешно покинуть Пиуру.
«Что он, лейтенант мой, рехнулся, что ли? – подумал Литума. – Или неприязненный тон полковника так на него подействовал?»
Командир авиабазы неотрывно глядел на лейтенанта, точно рассматривая какой-то прыщичек у него на носу, и под взглядом этим уши лейтенанта вспыхнули. Однако он не выказал ни малейшего волнения да и вообще никаких чувств и бестрепетно ждал, когда полковник соблаговолит ответить.
– Неужели мы не указали бы это в справке, если бы располагали подобными сведениями, – раздельно, словно говорил с иностранцем или слабоумным, произнес полковник. – Неужели вы думаете, что если бы мы знали об опасности, грозящей Молеро, то не уведомили бы полицию?
Поблизости заревел двигатель самолета, и полковнику пришлось замолчать. Рев нарастал, и Литума подумал, что у него сейчас лопнут барабанные перепонки. Но зажать уши он не осмелился.
– Ему удалось установить еще кое-какие факты, – сказал лейтенант, когда рев смолк где-то вдали. Он, казалось, не слышал возмущенных вопросов полковника.
– Ах вот как? – спросил тот, переводя взгляд на Литуму. – И что же именно?
Литума прокашлялся. Злобно-насмешливый взгляд полковника положительно лишал его дара речи.
– Паломино Молеро был очень сильно влюблен, – забормотал полицейский. – Похоже, что…
– Что вы там мямлите? Что на что похоже? Говорите толком!
– Похоже, что любовь эта была такая… противозаконная, – выдавил из себя Литума. – Потому, наверно, он и бежал из Пиуры…
Полковник с каждой минутой все сильней наливался злобой. Литума потерялся вконец, голос его пресекся. Еще полчаса назад все предположения казались ему правдоподобными и вероятными, и лейтенант Сильва соглашался с ним. Но сейчас, под этим недоверчивым и насмешливым взглядом полковника он сам стыдился их.
– Короче говоря, господин полковник, Паломино Молеро должен был опасаться мести ревнивого мужа, – пришел ему на помощь лейтенант. – Именно потому он и завербовался сюда.
Полковник молча смерил обоих взглядом. «Сейчас он нам врежет», – подумал Литума.
– Ну и кто же этот ревнивец? – нарушил наконец молчание полковник.
– Мы и сами хотели бы это знать. Это сразу прояснило бы картину.
– Ах вот как? Вы полагаете, лейтенант, что я осведомлен о любовных шашнях всего рядового и сержантского состава вверенной мне авиабазы? – отделяя слово от слова мучительными паузами, спросил полковник.
– Нет, господин полковник, мы не вас лично имели в виду, – поспешил объясниться Сильва. – Но, может быть, кто-нибудь из товарищей убитого, сосед по койке, скажем…
– Подробности его личной жизни никому не известны, – снова прервал его полковник. – Я ведь сам проводил дознание. Повторяю вам, он был исключительно замкнут и молчалив и никого не посвящал в свои дела. Разве это не указано в справке?
Литума подумал, что полковнику тысячу раз наплевать на это убийство: ни сейчас, ни в прошлый раз не выказал он никаких чувств, отзываясь об убитом с презрительным равнодушием и плохо скрытой неприязнью. Может, оттого, что Паломино дня за три-четыре до своей гибели удрал с авиабазы? Полковник ведь известен не только отвратительным нравом, он славился как фанатик дисциплины и пламенный ревнитель устава. Когда Паломино, которому обрыдли муштра и казарма, сбежал, полковник, наверно, проклял его, а сейчас, видно, считает, что дезертир иной участи и не заслуживает.
– Мы подозреваем, господин полковник, что убитый Молеро был в близких отношениях с какой-то женщиной с авиабазы, – донесся до Литумы голос лейтенанта.
Краска прихлынула к бледным, гладко выбритым щекам полковника. На лице его появилось выражение гневной досады, но возразить он не успел – отворилась дверь, и в белом проеме возник четкий силуэт. Это была она – девушка с фотографии: тоненькая, еще тоньше, чем на снимках, с коротко подстриженными вьющимися волосами, с независимо вздернутым носиком. На ней была белая блузка, синяя юбка, теннисные туфли. Мрачностью вида она не уступала отцу.
– Я ухожу, – сказала она, не входя в кабинет и даже не кивнув полицейским. – Твой шофер отвезет меня? Или мне взять велосипед?
И манера говорить у нее была в точности такая же, как у полковника: с еле сдерживаемой досадой. «Яблочко от яблони недалеко падает», – подумал Литума.
– А куда ты собралась, доченька? – неожиданно ласковым тоном спросил полковник.
«Смотри-ка, влетела в кабинет без стука, прервала важный служебный разговор, ни с кем не поздоровалась, а он – ничего, даже словечком ее не упрекнул. Ишь как заворковал», – подумал Литума.
– Я же сказала: к американцам, купаться, – неприязненно и резко ответила она. – Наш бассейн до понедельника без воды. Забыл? Ну так что? Отвезут меня или я на велосипеде?
– Отвезут, отвезут, Алиса, – вздохнул полковник. – Только скажи водителю, пусть сразу возвращается, он мне будет нужен. И скажи ему еще, когда за тобой заехать.
Девушка, не попрощавшись, хлопнула дверью. «Ничего себе», – мысленно крякнул Литума.
– Так вот, – начал было лейтенант, но полковник, еще гуще покраснев, тотчас прервал его:
– Все, что вы тут наговорили, – полнейшая чушь и ересь.
– Виноват, господин полковник, но…
– Есть у вас доказательства? Свидетели? – Полковник повернулся к Литуме, оглядел его как зловредное насекомое. – С чего вы взяли, что возлюбленная этого Молеро жила на территории базы?
– Доказательств у меня нет, господин полковник, – смешавшись, забормотал тот. – Я только знаю, что он ездил туда петь серенады.
– На Пиурскую авиабазу? – по слогам произнес полковник. – Да вы знаете, кто там живет? Семьи офицеров – не сержантов и не рядовых! Там живут матери, жены, сестры, дочери офицеров ВВС. Вы хотите сказать, что у чоло была связь с одной из этих дам?
«Вот расист поганый. Иначе не скажешь: поганый расист».
– Ну почему же, господин полковник? – услышал Литума голос лейтенанта и мысленно от всей души поблагодарил его, ибо у него самого от ледяной ярости полковника язык присох к гортани. – Может быть, с горничной или еще с кем-нибудь из прислуги. Мало ли с кем: повариха, нянька… Мы никого не собираемся опорочить, мы пытаемся раскрыть преступление. Это наш долг. Гибель юноши вызвала в Таларе нездоровые настроения, пошли разговоры, будто полиция сидит сложа руки и потому якобы, что в убийстве замешаны влиятельные и высокопоставленные лица. Данных у нас мало, вот мы и пытаемся проверить то немногое, что нам известно. За что ж на нас обижаться?
Литума заметил, что полковник пытается взять себя в руки.
– Не знаю, известно ли вам, что я два года командовал Пиурской авиабазой и только три месяца как переведен сюда? – проговорил он сквозь зубы. – Это был мой родной дом. Мне ли не знать все, что происходило в его стенах? Я никому не позволю в моем присутствии голословно утверждать, что рядовой находился в преступной связи с супругой одного из моих офицеров.
– Да почему ж с супругой-то? – осмелел Литума. – Господин лейтенант сказал же: может, кто из прислуги. Разве нет там среди вольнонаемных замужних? Есть. Вот Паломино и пробирался к ней тайком, пел ей серенады. Это доказано.
– Хорошо! Отыщите эту горничную или няньку! Допросите ее! Допросите ее мужа, добейтесь признания в том, что он угрожал Молеро, и если сознается, тащите его прямо ко мне! – На лбу полковника бисером блестели капли пота – он взмок еще в ту минуту, когда в кабинет без стука вломилась Алиса. – Пока у вас не появится что-нибудь определенное, я вас слушать не буду.
Он порывисто поднялся из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена. Однако лейтенант Сильва намеку этому не внял.
– У нас к вам вполне определенная просьба, господин полковник, – сказал он довольно решительно. – Мы хотели бы допросить сослуживцев Паломино, соседей по койке.
Лицо командира базы из багрового снова сделалось бледным, заметней стали лиловатые подглазья. «Ой, – подумал Литума, – он, кажется, ко всему еще полоумный. Что это с ним делается? Что он бесится?»
– Вижу, в прошлый раз вы меня не поняли. Придется объяснять все сначала, – начал полковник так медленно, словно каждое слово было тяжелей чугуна. – Вооруженные силы не подлежат юрисдикции местных властей. Вас этому не учили в полицейской школе? Тогда слушайте меня. Перуанских военнослужащих судят и приговаривают военные трибуналы. Преступления расследует военная прокуратура. Паломино Молеро погиб при невыясненных обстоятельствах, за пределами расположения своей части, дезертировав из нашей армии. Об этом происшествии я подал рапорт вышестоящему начальству; если бы оно сочло нужным, то назначило бы новое следствие – нашими собственными силами. Или передало бы дело судебным властям. Но покуда от военного министра или от главнокомандующего военно-воздушными силами страны не получен такой приказ, ни один полицейский не посмеет заводить свои порядки на территории вверенной мне базы. Вам понятно, лейтенант? Отвечайте. Вам понятно?
– Куда уж понятней, господин полковник, – сказал Сильва.
– Ну а раз понятно, я вас больше не задерживаю. – Полковник указал на дверь.
На этот раз лейтенанту и Литуме пришлось щелкнуть каблуками, повернуться через левое плечо и выйти из кабинета. Нахлобучили фуражки. Хотя солнце палило еще сильней и было нестерпимо душно, Литуме показалось, что его обдало свежестью. Он вздохнул полной грудью. «Как из тюрьмы выпустили», – подумал он. Они в молчании зашагали к воротам базы. «Интересно, – размышлял по дороге Литума, – у лейтенанта от подобной беседы так же мерзко на душе?»
Возле КПП их ожидало новое разочарование: дон Херонимо укатил. Делать было нечего, пришлось переть в город на своих двоих. Час, не меньше, глотать пыль и обливаться потом.
По-прежнему не говоря ни слова, они двинулись по самой середине шоссе. «Пообедаю – завалюсь часика на три», – мечтал про себя Литума. Он обладал способностью спать когда угодно и где угодно, и ничто так не улучшало ему настроение, как сон. Шоссе петляло, медленно спускаясь к Таларе по охристому склону, где не было ни единой живой веточки, а только камни и камни – разнообразного вида и размера.
Внизу ярким металлическим пятном посверкивал город, протянувшийся вдоль зеленовато-свинцового штилевого моря. В солнечном блеске едва угадывались очертания домов и фонарные столбы.
– Как он нас, а? – сказал Литума, вытирая лоб платком. – Мордой об стол. До чего ж гадостная личность! Как вы полагаете, он ненавидит полицию так просто, от высокомерия, или же за этим что-то кроется? Или он на весь свет пышет злобой? Ей-богу, никто еще не нагонял на меня такого страха, как эта плешь.
– Глупости говоришь, Литума, – отвечал лейтенант, потирая о грудь форменной рубашки массивный перстень с красным камнем – память об окончании полицейской школы. – Беседа с полковником Миндро была упоительно интересной.
– Шутите? Вас еще хватает на шутки. Это хорошо. А я все никак в себя не приду.
– Зелен ты еще, Литума, – засмеялся лейтенант. – Жизни не знаешь. Уверяю тебя, этот разговор нам ох как пригодится.
– Выходит, я ничего не понял. Мне показалось, полковник просто с дерьмом нас обоих смешал, обошелся с представителями закона хуже, чем с собаками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Наконец дежурный получил разрешение впустить полицейских на территорию базы. Пока они шли мимо офицеров и солдат, Литума не раз успел подумать: «Наверняка кто-нибудь из них сумел бы пролить свет на это дело». – Входите, – сказал им полковник.
Лейтенант и Литума, ступив на порог, щелкнули каблуками и прошли на середину комнаты. Перуанский флаг, календарь, блокнот, какие-то папки, карандаши и несколько фотографий, запечатлевших полковника Миндро вместе с дочерью и ее одну. Очень сосредоточенное и одновременно дерзкое выражение совсем юного, чуть удлиненного лица. Все это было разложено и развешано с большой аккуратностью и симметрией, включая и огромную карту Перу, на фоне которой сидел командир Таларской военно-воздушной базы полковник Миндро – приземистый, коренастый, с глубокими залысинами и крохотными, тщательно подстриженными седеющими усиками под самым носом. Хозяин был под стать своему кабинету – такой же чистенький, опрятный и вылощенный. Он глядел на вошедших тускло-серыми глазами без тени приветливости или радушия.
– Чем могу служить? – проговорил он, и ледяное выражение его лица противоречило этой вежливой формуле.
– Мы опять по поводу того убийства, – со всей почтительностью ответил лейтенант Сильва. – Просим вашего содействия.
– Да уж куда больше содействовать! – прервал его полковник, и в голосе его они почувствовали затаенную издевку. – Не вы ли стояли на этом самом месте три дня назад? Потеряли справку? Извольте – вот копия.
Он быстро раскрыл лежавшую перед ним папку, выдернул оттуда лист бумаги и стал монотонно читать:
– «Молеро Санчес Паломино. Родился в Пиуре 13 февраля 1936 года. Родители – Асунта Санчес и Теофило Молеро, ныне покойный. Образование незаконченное среднее – гимназия святого Михаила в Пиуре. 15 января 1954 г. зачислен на базу ВВС в Таларе, в третью роту (командир роты – лейтенант Адольфо Каприата), прошел начальную военную подготовку вместе с другими призывниками. В ночь с 23-го на 24 марта не вернулся из увольнения в расположение базы. Сочтен дезертиром, о чем уведомлены соответствующие инстанции».
Полковник кашлянул и добавил:
– Так дать вам копию?
«За что ж ты так на нас взъелся-то, в лоб тебя драть, – подумал Литума, – чего ж ты так злобишься-то?»
– Не нужно, господин полковник, – улыбнулся лейтенант, – справка у нас имеется.
– Ну тогда в чем дело? – поднял бровь полковник. Он явно терял терпение. – Какое вам еще нужно содействие? В справке указаны все сведения о рядовом Молеро, какими мы располагаем. Я сам проводил дознание в его роте: никто его не видел, никто не знает мотивов убийства и не представляет, кто мог его совершить. О происшествии я подал рапорт, у командования ко мне претензий нет. А у вас, как видно, есть. Что ж, это дело ваше. Личный состав базы в преступлении не замешан, и расследовать здесь больше нечего. Молеро был по характеру замкнутым, близко ни с кем не сошелся, о себе ничего не рассказывал. Друзей у него не было, да и врагов тоже. По отзывам ротного, учебный материал усваивал туго – может быть, потому он и решил дезертировать. Вам следует искать в городе – найдите тех, с кем он встречался до того, как погиб. Здесь вы только время потеряете – свое, лейтенант, и мое. А я такой роскоши себе позволить не могу. Интересно, думал Литума, смутит ли Сильву этот непререкаемый тон, заставит ли он его убраться с базы? Однако лейтенант не двинулся с места.
– Мы бы не стали вас беспокоить, господин полковник, не будь у нас веских оснований. – Лейтенант стоял навытяжку, но говорил очень спокойно и неторопливо.
Серые маленькие глазки заморгали, и на лице полковника появилось подобие улыбки.
– С этого надо было начинать.
– Моему помощнику удалось кое-что разузнать в Пиуре.
Литуме показалось, что полковник чуть покраснел. Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку и боялся, что не сможет доложить внятно и коротко человеку, настроенному так враждебно. Но делать было нечего, и, пересилив себя, он заговорил. Выяснилось, что Паломино Молеро призыву на военную службу не подлежал, однако завербовался в армию, потому что, как утверждает мать, для него это был вопрос жизни. Тут Литума передохнул. Слушал ли его полковник? Он со смешанным выражением недовольства и благосклонности разглядывал фотографию дочери. За спиной у нее виднелись песчаные дюны, какие-то деревья.
– Что значит «вопрос жизни»? – повернулся к нему полковник.
– Мы надеялись выяснить это здесь, – вмешался лейтенант Сильва. – Надеялись понять, почему он должен был так спешно покинуть Пиуру.
«Что он, лейтенант мой, рехнулся, что ли? – подумал Литума. – Или неприязненный тон полковника так на него подействовал?»
Командир авиабазы неотрывно глядел на лейтенанта, точно рассматривая какой-то прыщичек у него на носу, и под взглядом этим уши лейтенанта вспыхнули. Однако он не выказал ни малейшего волнения да и вообще никаких чувств и бестрепетно ждал, когда полковник соблаговолит ответить.
– Неужели мы не указали бы это в справке, если бы располагали подобными сведениями, – раздельно, словно говорил с иностранцем или слабоумным, произнес полковник. – Неужели вы думаете, что если бы мы знали об опасности, грозящей Молеро, то не уведомили бы полицию?
Поблизости заревел двигатель самолета, и полковнику пришлось замолчать. Рев нарастал, и Литума подумал, что у него сейчас лопнут барабанные перепонки. Но зажать уши он не осмелился.
– Ему удалось установить еще кое-какие факты, – сказал лейтенант, когда рев смолк где-то вдали. Он, казалось, не слышал возмущенных вопросов полковника.
– Ах вот как? – спросил тот, переводя взгляд на Литуму. – И что же именно?
Литума прокашлялся. Злобно-насмешливый взгляд полковника положительно лишал его дара речи.
– Паломино Молеро был очень сильно влюблен, – забормотал полицейский. – Похоже, что…
– Что вы там мямлите? Что на что похоже? Говорите толком!
– Похоже, что любовь эта была такая… противозаконная, – выдавил из себя Литума. – Потому, наверно, он и бежал из Пиуры…
Полковник с каждой минутой все сильней наливался злобой. Литума потерялся вконец, голос его пресекся. Еще полчаса назад все предположения казались ему правдоподобными и вероятными, и лейтенант Сильва соглашался с ним. Но сейчас, под этим недоверчивым и насмешливым взглядом полковника он сам стыдился их.
– Короче говоря, господин полковник, Паломино Молеро должен был опасаться мести ревнивого мужа, – пришел ему на помощь лейтенант. – Именно потому он и завербовался сюда.
Полковник молча смерил обоих взглядом. «Сейчас он нам врежет», – подумал Литума.
– Ну и кто же этот ревнивец? – нарушил наконец молчание полковник.
– Мы и сами хотели бы это знать. Это сразу прояснило бы картину.
– Ах вот как? Вы полагаете, лейтенант, что я осведомлен о любовных шашнях всего рядового и сержантского состава вверенной мне авиабазы? – отделяя слово от слова мучительными паузами, спросил полковник.
– Нет, господин полковник, мы не вас лично имели в виду, – поспешил объясниться Сильва. – Но, может быть, кто-нибудь из товарищей убитого, сосед по койке, скажем…
– Подробности его личной жизни никому не известны, – снова прервал его полковник. – Я ведь сам проводил дознание. Повторяю вам, он был исключительно замкнут и молчалив и никого не посвящал в свои дела. Разве это не указано в справке?
Литума подумал, что полковнику тысячу раз наплевать на это убийство: ни сейчас, ни в прошлый раз не выказал он никаких чувств, отзываясь об убитом с презрительным равнодушием и плохо скрытой неприязнью. Может, оттого, что Паломино дня за три-четыре до своей гибели удрал с авиабазы? Полковник ведь известен не только отвратительным нравом, он славился как фанатик дисциплины и пламенный ревнитель устава. Когда Паломино, которому обрыдли муштра и казарма, сбежал, полковник, наверно, проклял его, а сейчас, видно, считает, что дезертир иной участи и не заслуживает.
– Мы подозреваем, господин полковник, что убитый Молеро был в близких отношениях с какой-то женщиной с авиабазы, – донесся до Литумы голос лейтенанта.
Краска прихлынула к бледным, гладко выбритым щекам полковника. На лице его появилось выражение гневной досады, но возразить он не успел – отворилась дверь, и в белом проеме возник четкий силуэт. Это была она – девушка с фотографии: тоненькая, еще тоньше, чем на снимках, с коротко подстриженными вьющимися волосами, с независимо вздернутым носиком. На ней была белая блузка, синяя юбка, теннисные туфли. Мрачностью вида она не уступала отцу.
– Я ухожу, – сказала она, не входя в кабинет и даже не кивнув полицейским. – Твой шофер отвезет меня? Или мне взять велосипед?
И манера говорить у нее была в точности такая же, как у полковника: с еле сдерживаемой досадой. «Яблочко от яблони недалеко падает», – подумал Литума.
– А куда ты собралась, доченька? – неожиданно ласковым тоном спросил полковник.
«Смотри-ка, влетела в кабинет без стука, прервала важный служебный разговор, ни с кем не поздоровалась, а он – ничего, даже словечком ее не упрекнул. Ишь как заворковал», – подумал Литума.
– Я же сказала: к американцам, купаться, – неприязненно и резко ответила она. – Наш бассейн до понедельника без воды. Забыл? Ну так что? Отвезут меня или я на велосипеде?
– Отвезут, отвезут, Алиса, – вздохнул полковник. – Только скажи водителю, пусть сразу возвращается, он мне будет нужен. И скажи ему еще, когда за тобой заехать.
Девушка, не попрощавшись, хлопнула дверью. «Ничего себе», – мысленно крякнул Литума.
– Так вот, – начал было лейтенант, но полковник, еще гуще покраснев, тотчас прервал его:
– Все, что вы тут наговорили, – полнейшая чушь и ересь.
– Виноват, господин полковник, но…
– Есть у вас доказательства? Свидетели? – Полковник повернулся к Литуме, оглядел его как зловредное насекомое. – С чего вы взяли, что возлюбленная этого Молеро жила на территории базы?
– Доказательств у меня нет, господин полковник, – смешавшись, забормотал тот. – Я только знаю, что он ездил туда петь серенады.
– На Пиурскую авиабазу? – по слогам произнес полковник. – Да вы знаете, кто там живет? Семьи офицеров – не сержантов и не рядовых! Там живут матери, жены, сестры, дочери офицеров ВВС. Вы хотите сказать, что у чоло была связь с одной из этих дам?
«Вот расист поганый. Иначе не скажешь: поганый расист».
– Ну почему же, господин полковник? – услышал Литума голос лейтенанта и мысленно от всей души поблагодарил его, ибо у него самого от ледяной ярости полковника язык присох к гортани. – Может быть, с горничной или еще с кем-нибудь из прислуги. Мало ли с кем: повариха, нянька… Мы никого не собираемся опорочить, мы пытаемся раскрыть преступление. Это наш долг. Гибель юноши вызвала в Таларе нездоровые настроения, пошли разговоры, будто полиция сидит сложа руки и потому якобы, что в убийстве замешаны влиятельные и высокопоставленные лица. Данных у нас мало, вот мы и пытаемся проверить то немногое, что нам известно. За что ж на нас обижаться?
Литума заметил, что полковник пытается взять себя в руки.
– Не знаю, известно ли вам, что я два года командовал Пиурской авиабазой и только три месяца как переведен сюда? – проговорил он сквозь зубы. – Это был мой родной дом. Мне ли не знать все, что происходило в его стенах? Я никому не позволю в моем присутствии голословно утверждать, что рядовой находился в преступной связи с супругой одного из моих офицеров.
– Да почему ж с супругой-то? – осмелел Литума. – Господин лейтенант сказал же: может, кто из прислуги. Разве нет там среди вольнонаемных замужних? Есть. Вот Паломино и пробирался к ней тайком, пел ей серенады. Это доказано.
– Хорошо! Отыщите эту горничную или няньку! Допросите ее! Допросите ее мужа, добейтесь признания в том, что он угрожал Молеро, и если сознается, тащите его прямо ко мне! – На лбу полковника бисером блестели капли пота – он взмок еще в ту минуту, когда в кабинет без стука вломилась Алиса. – Пока у вас не появится что-нибудь определенное, я вас слушать не буду.
Он порывисто поднялся из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена. Однако лейтенант Сильва намеку этому не внял.
– У нас к вам вполне определенная просьба, господин полковник, – сказал он довольно решительно. – Мы хотели бы допросить сослуживцев Паломино, соседей по койке.
Лицо командира базы из багрового снова сделалось бледным, заметней стали лиловатые подглазья. «Ой, – подумал Литума, – он, кажется, ко всему еще полоумный. Что это с ним делается? Что он бесится?»
– Вижу, в прошлый раз вы меня не поняли. Придется объяснять все сначала, – начал полковник так медленно, словно каждое слово было тяжелей чугуна. – Вооруженные силы не подлежат юрисдикции местных властей. Вас этому не учили в полицейской школе? Тогда слушайте меня. Перуанских военнослужащих судят и приговаривают военные трибуналы. Преступления расследует военная прокуратура. Паломино Молеро погиб при невыясненных обстоятельствах, за пределами расположения своей части, дезертировав из нашей армии. Об этом происшествии я подал рапорт вышестоящему начальству; если бы оно сочло нужным, то назначило бы новое следствие – нашими собственными силами. Или передало бы дело судебным властям. Но покуда от военного министра или от главнокомандующего военно-воздушными силами страны не получен такой приказ, ни один полицейский не посмеет заводить свои порядки на территории вверенной мне базы. Вам понятно, лейтенант? Отвечайте. Вам понятно?
– Куда уж понятней, господин полковник, – сказал Сильва.
– Ну а раз понятно, я вас больше не задерживаю. – Полковник указал на дверь.
На этот раз лейтенанту и Литуме пришлось щелкнуть каблуками, повернуться через левое плечо и выйти из кабинета. Нахлобучили фуражки. Хотя солнце палило еще сильней и было нестерпимо душно, Литуме показалось, что его обдало свежестью. Он вздохнул полной грудью. «Как из тюрьмы выпустили», – подумал он. Они в молчании зашагали к воротам базы. «Интересно, – размышлял по дороге Литума, – у лейтенанта от подобной беседы так же мерзко на душе?»
Возле КПП их ожидало новое разочарование: дон Херонимо укатил. Делать было нечего, пришлось переть в город на своих двоих. Час, не меньше, глотать пыль и обливаться потом.
По-прежнему не говоря ни слова, они двинулись по самой середине шоссе. «Пообедаю – завалюсь часика на три», – мечтал про себя Литума. Он обладал способностью спать когда угодно и где угодно, и ничто так не улучшало ему настроение, как сон. Шоссе петляло, медленно спускаясь к Таларе по охристому склону, где не было ни единой живой веточки, а только камни и камни – разнообразного вида и размера.
Внизу ярким металлическим пятном посверкивал город, протянувшийся вдоль зеленовато-свинцового штилевого моря. В солнечном блеске едва угадывались очертания домов и фонарные столбы.
– Как он нас, а? – сказал Литума, вытирая лоб платком. – Мордой об стол. До чего ж гадостная личность! Как вы полагаете, он ненавидит полицию так просто, от высокомерия, или же за этим что-то кроется? Или он на весь свет пышет злобой? Ей-богу, никто еще не нагонял на меня такого страха, как эта плешь.
– Глупости говоришь, Литума, – отвечал лейтенант, потирая о грудь форменной рубашки массивный перстень с красным камнем – память об окончании полицейской школы. – Беседа с полковником Миндро была упоительно интересной.
– Шутите? Вас еще хватает на шутки. Это хорошо. А я все никак в себя не приду.
– Зелен ты еще, Литума, – засмеялся лейтенант. – Жизни не знаешь. Уверяю тебя, этот разговор нам ох как пригодится.
– Выходит, я ничего не понял. Мне показалось, полковник просто с дерьмом нас обоих смешал, обошелся с представителями закона хуже, чем с собаками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13