Она договорилась встретиться с нами в половине первого. Когда тётушка не появилась к часу, я начала нервничать. Задержка означала, что мы с Беном можем позволить себе ещё по бокалу дюбонне. Когда я допила четвёртый, причина, которая привела нас сюда, представлялась уже незначительной. Пора бы заказать что-нибудь посущественнее. Поскольку выпивкой я не злоупотребляю, я так и не научилась элементарным навыкам, важнейшим из которых является умение вовремя остановиться. К тому времени, когда мы покончили с обедом из пяти блюд, одним из которых была бутылка вина, я чувствовала себя воздушной и невесомой и лишь совсем чуть-чуть грустила по поводу отсутствия тёти Сибил. Жаль, что она не плывёт с нами в этой милой лодке-двойке, которая с тихим шуршанием движется туда-сюда по красному морю… то есть ковру. Лодка накренилась, и мне пришлось ухватиться за руку Бена, чтобы не вывалиться за борт.
– Как ты думаешь, с ней ничего не случилось? – спросила я, едва ворочая языком.
– Например? – проступающий сквозь золотистую дымку Бен выглядел столь же умопомрачительно аппетитно, как и вся эта изысканная трапеза.
Я потеребила кофейную ложечку и облизала губы.
– А не могла тётя Сибил… э-э… выпасть из автобуса или…
– Скорее всего, она перепутала день. Или заболела уже после того, как мы уехали, и поэтому не смогла нас предупредить.
– Наверное, ты прав, – больше всего на свете мне хотелось уронить голову на стол и немного вздремнуть; глядишь, и Бен ко мне присоединится.
– Подождём ещё немного: а вдруг она села не на тот автобус или поезд и оказалась в пятидесяти милях отсюда, – Бен обратил свой точеный профиль к официантке, и та как по команде заспешила к нему, напомнив мне нашу первую совместную трапезу.
Бен заказал нам кофе по-ирландски, судя по всему, он даже не догадывался о моём состоянии.
Подозревать он начал спустя полчаса, когда выводил меня из обеденного зала. Ковёр под моими ногами колыхался спокойными убаюкивающими волнами, катившимися к входной двустворчатой двери, а я откусывала лакомые и нежные кусочки от плеча Бена. Чайки, порхавшие в моей голове, настоятельно советовали мне попробовать это блюдо.
– Веди себя прилично! – прошипел Бен, когда мы проходили мимо официанта, одарившего нас презрительным взглядом.
– Не могу.
Я повисла на мужчине из «Сопровождения», мы проплыли через двустворчатую дверь и выбрались на улицу, где дул крепкий солоноватый ветер, да к тому же ещё хлестал дождь.
– Бен, – кротко заговорила я, – если ты сейчас же не возьмёшь меня на руки и не поцелуешь с отвратительной животной страстью, я брошусь с этих ступеней, и какому-то ни в чём не повинному незнакомцу придётся соскребать меня лопатой.
– Не глупи, – голос его звучал странно и как-то издалека. – Ты ведь не хочешь стать дешёвым развлечением для всей этой праздной публики?
– Не хочу, – я прижалась к нему всем телом и запустила в волосы Бена пальцы так, словно проделывала это всю жизнь, а не вычитала в глупых дамских романах. – Я хочу стать дешёвым развлечением для тебя, мой неуловимый герой. Чем я для тебя плоха? Разве я тебя совсем не волную? Не я ли восторгалась твоими кушаньями? Не я ли оценила упорство, с которым ты смывал жировые пятна с кухонных обоев? Разве ты не понимаешь, что, несмотря на своё спокойствие, я на самом деле очень тревожусь за тётушку Сибил? Мы ничего не знаем о её подруге, и где она… – кажется, я заплакала прекрасными пьяными слезами, но этого я не слышала из-за проклятых чаек – да-да, тех самых, что по-прежнему галдели у меня в голове.
– Ну ладно, Элли, я это сделаю, но лишь для того, чтобы ты заткнулась.
Я почувствовала на своём лице его дыхание и в следующий миг Бен меня поцеловал. Вполне возможно, что я добилась поцелуя не совсем честным способом, возможно, я несколько преувеличила степень своего опьянения. Но после того, как его губы впервые встретились с моими, меня с полным правом можно было пичкать «алказельцером». Я плыла, летела, парила на невесомых крыльях, устремляясь к вершине блаженства.
– Отвратительно! – прогрохотал у меня над ухом голос.
Я нарочито неторопливо оторвала свои губы от губ Бена, открыла глаза и встретилась с гневным взглядом маленького человечка в шляпе, лицо которого так и пылало.
– Сэр, – прочувствованно сказала я, – благодаря вам я не зря прожила день, да что там день – жизнь! Я всегда мечтала сделать на людях что-нибудь непристойное.
– Ты хочешь сказать, – осведомился Бен, – что передумала падать со ступеней? Отлично, тогда поехали домой, выясним, нет ли известий от твоей неуловимой тётушки.
До дому мы добирались около часа. На небе сгущались тучи, предвещавшие ливень.
Тучи были не единственным объектом, готовым излить влагу. Мои глаза грозили устроить второй всемирный потоп. Почему Бен так со мной поступил?! Почему он сделал вид, будто моё пьяное заигрывание – не что иное, как кратковременный приступ похоти? Почему он не поцеловал меня снова? Почему не велел этому маленькому человечку в шляпе проваливать ко всем чертям? Почему он отказался воспользоваться подвернувшимся случаем? Я ведь была способна немного потерпеть, пока он доведёт меня до автомобиля, а там заняться чем-нибудь более значительным.
К счастью, этот мерзавец, это исчадие ада не предпринимало попыток завязать светскую беседу. Бен упоённо слушал какие-то непристойные рок-н-ролльные песенки, несущиеся из радиоприёмника, и попыхивал трубкой – его новое увлечение. Если бы мистер Хаскелл только знал, сколь нелепо он выглядит с трубкой в зубах! Никакого сравнения с викарием – высоким, обаятельным и разумным джентльменом, идеальным кандидатом на роль мужа. Бедный Роуленд, надо бы дать ему возможность объясниться в любви. Своими хорошими манерами и благородством он заслужил такую милую девушку, как я. Если я не смогу ответить ему взаимностью, поскольку моё несчастное сердце уже отдано бесчувственному существу, весело напевающему у меня под боком, то, по крайней мере, сумею отремонтировать его дом, стирать ему носки и, наконец, стать матерью его детей. Пара пустяков! Я представила себе шеренгу мини-Роулендов, степенно проплывших перед моим внутренним взором – все в аккуратненьких твидовых курточках, коротких штанишках с заутюженными стрелками и весёленьких носочках, связанных милой тётушкой Сибил. Но через минуту занавес опустился, образцовые детишки исчезли, уступив место беспорядочной толпе темноволосых мальчишек и девчонок со смуглой кожей и сияющими сине-зелёными глазами. Они с визгом съезжали по перилам, бесновались в холле под одобрительным взглядом доброй тёти Доркас, домашней преподавательницы гимнастики; они устраивали невообразимый кавардак, оглашая старый дом оглушительными воплями. Я судорожно вздохнула. К несчастью этих милых малышей, папаша, будучи неисправимым развратником, отказался соблюсти приличия и жениться на их бедной матери.
Я начала трезветь. Раздражительность уступила место подавленности. Мне вдруг подумалось, что все мои нынешние страдания ничто по сравнению с тем, что будет, когда Бен Хаскелл навсегда уйдёт из моей жизни. По крайней мере, теперь я вполне отчётливо видела, как он удаляется с безразличным видом. А если так, то почему бы не проверить свою стойкость и не разбередить рану ещё сильнее?
– Интересно, что подумает Ванесса о моём новом облике? – ровным голосом спросила я. – Многие годы я утешалась тем, что в ней нет и половины меня, но теперь это может показаться некоторым преувеличением.
– Зачем ты это делаешь? – донёсся голос Бена сквозь энергичные рок-завывания.
– А что я такого делаю?
– Насмехаешься над самой собой образца шестимесячной давности. Ты напоминаешь мне одного из тех новообращённых религиозных фанатиков, которые считаю своё прежнее существование грудой грязного белья. Скажи честно, Элли, ты действительно думаешь, что стала совершенно другим человеком?
– Ты же сам уверял меня, что нет предела совершенству.
Я откинула голову на спинку сиденья и подставила лицо солоноватому ветру. Теперь у меня будет объяснение покрасневшим векам.
– Разве? – на повороте Бен резко вывернул руль, и машину слегка занесло. – Я всегда считал совершеннейшей глупостью с твоей стороны то и дело сравнивать себя с Ванессой. Ты прекрасно знаешь, что я о ней думаю.
– Это не мешало тебе заигрывать с ней.
Мимо промелькнул домик викария. Бен выключил радио.
– Приятно вновь оказаться дома, – вздохнул он. – Насколько я понимаю, остаток дня ты намерена провести, запершись в своей комнате?
Сделав немыслимый пируэт, автомобиль на полном ходу въехал в ворота. Бен умудрился не заметить огромную кучу цемента, которой не было, когда мы уезжали.
– А это ещё что за чертовщина? – заорал он, когда на ветровое стекло хлынул поток серой пыли.
– Если бы ты когда-нибудь обращал внимание на мирскую суету повседневной жизни, то помнил бы, что я договорилась укрепить ворота и заодно подновить дорожку, ведущую к домику тётушки Сибил. Правда, все материалы должны были доставить ещё на прошлой неделе. И нельзя сказать, чтобы эти вольные каменщики, господа Гримсби и Стрампет, были слишком заняты массовым производством надгробий. Они сами сказали мне, что летом наступает затишье с кладбищенскими заказами.
Бен подал автомобиль задом, обогнул цементную пирамиду и остановился на краю подъездной дорожки.
– Пока я буду чистить ветровое стекло, – пробурчал он вполне добродушно, показывая, сколь мало для него значит наша размолвка, – почему бы тебе не наведаться к тёте Сибил? Вдруг старушка решила вернуться домой, посчитав обед с нами неоправданным излишеством.
– Весьма благородная мысль, – холодно сказала я и вылезла из машины.
В окнах света не было, маленький домик казался покинутым, но когда я вгляделась сквозь занавески, у меня появилось странное чувство, что Бен, видимо, прав и тётушка Сибил действительно вернулась. Может, какое-то лёгкое движение внутри, некая тень вызвала у меня это чувство? Как бы то ни было, на мой настойчивый стук никто не отозвался, и я без обиняков сказала себе, что скоро превращусь в законченную психопатку.
Бен поставил машину под навес. Я прошла в холл. Навстречу мне по лестнице спускалась Доркас, с головы до пят закутанная в клетчатый халат горчично-зелёного цвета, способный напугать кого угодно. Она выглядела как простудившаяся смерть. Слабым голосом Доркас сообщила, что у неё разболелась голова, и ей пришлось большую часть дня провести в постели. Приступ был таким сильным, что она едва помнит, как поднялась в свою комнату.
– Странно, – сказала Доркас, протирая глаза, – я отлично себя чувствовала, когда отправилась в огород. Устроила перерыв всего на пять минут, чтобы попить чайку из термоса, потом хотела встать и вдруг почувствовала, что голова у меня просто раскалывается, а ноги отказываются слушаться. Наверное, надвигается буря. У меня мигрень бывает только перед переменой погоды. Кстати, Элли, сразу после вашего ухода звонила какая-то женщина, я сказала ей, что тебя нет, но спросить, как её зовут, не успела – она повесила трубку.
– Наверное, Джилл, – сказала я. – Ей вечно некогда. Надеюсь, она ещё позвонит.
– Да, и вот что, – спохватилась Доркас. – Тобиас куда-то подевался. Так некстати! – она потёрла пальцами лоб, словно хотела стереть воспоминания о боли. – Мигрень сразила меня наповал, мне ничего не оставалось, как задёрнуть шторы, заползти в постель и попытаться заснуть, – она поморщилась и вновь потёрла лоб. – Мне кажется, когда я встала, то слышала вой Тобиаса. Надеюсь, он не ввязался в драку.
– Доркас, ты просто невозможна! – я достала из стеклянного шкафчика бутылку бренди, налила щедрую порцию и велела больной залпом выпить. – Тебе не о загулявшем коте беспокоиться надо, а лежать себе в постели. Постарайся расслабиться, я сама его поищу.
– Если хочешь, чтобы я окончательно поправилась, – Доркас поджала губы, скривилась и сделала осторожный глоток, – убедись, что Тобиас дома.
Велев Доркас оставаться на месте, я прошла на кухню, наполнила миску Тобиаса, для убедительности погремев ею, и, когда эта уловка не помогла, отправилась осматривать дом, открывая подряд все двери.
В столовой Бен накрывал на стол.
– Доркас всё ещё дурно? – спросил он.
– Мигрень, – коротко ответила я. – Негодяй Тобиас где-то шляется, а вот-вот начнётся гроза.
– Тогда нечего пороть горячку, – Бен принялся раскладывать вилки. – Тобиас не из тех, кто любит прогулки под дождём. Стоит ему промочить усы, как он тут же пулей домой.
Но Тобиас так и не появился. Когда очередная вспышка молнии разорвала небеса, я надела один из плащей, висевших в нише у двери в сад, схватила фонарик и выскочила во двор. От фонарика было мало толку. Ветер набросился на меня разъярённым зверем, швыряя из стороны в сторону. Я споткнулась и чуть не рухнула в ров. От холодной бани меня спасла короткая вспышка света – это молния с сухим треском прочертила на чёрном фоне неба зловещий зигзаг.
– Тобиас! – крикнула я, но голос мой спасовал перед ветром.
– Ты что, окончательно спятила?! – рука Бена грубо схватила меня за рукав и потащила назад. – Молния ударила совсем рядом! Забудь про своего кота, у него жизней будет побольше твоего.
– Не могу бросить в беде мою детку! – всхлипнула я. – Он же с ума сойдёт от страха.
– Если бы у него был хоть намёк на умишко, этот негодник давно бы уже сидел дома.
– Оставь меня в покое! Я должна найти Тобиаса!
Я попыталась вырваться, но Бен держал меня крепко.
– Боже милостивый, – взмолился он, – за какие грехи ты уготовил мне это наказание? – с этим благочестивым воплем он перебросил меня через плечо, словно мешок Санта-Клауса, и, шатаясь, побрёл к дому.
В гостиной Бен бесцеремонно свалил меня на кушетку и велел бедной Доркас присматривать за мной. Меня он удостоил уничтожающим взглядом.
– Снимай плащ, дурочка! А я пойду приготовлю чего-нибудь горячего.
Общими усилиями мы уговорили Доркас лечь в постель. Она согласилась лишь при условии, что я разбужу её, как только объявится Тобиас, в какое бы время это ни случилось.
Впервые за несколько месяцев мы с Беном проводили вечер вдвоём. Проворчав, что не позволит мне покидать пределы гостиной, Бен принёс ужин, прихватив кофейник с крепким чёрным кофе.
– Если ты намерена ждать до середины ночи, тебе следует взбодриться, – он протянул мне чашку с кофе, предварительно влив туда изрядную порцию бренди.
К огромному моему изумлению, Бен Хаскелл усердно пытался меня развеселить.
– Твой кот – самая неблагодарная тварь на свете! – объявил он, обстреляв меня очередью разнообразных шуточек.
– Раньше он никогда не оставался на улице во время грозы, – не в силах допить кофе, я поставила чашку на стол, подошла к окну, отдёрнула занавески и всмотрелась в непроглядный мрак.
– Ты так ничего не увидишь, – голос Бена звучал раздражённо. – Ладно, хватит! Благородный Ланселот готов на любые подвиги! Что ж, сейчас надену сапоги и плащ и отправлюсь на встречу с бушующей стихией. Благодарностей не надо! – он властно вскинул руку. – Люблю прогуляться вечерком после ужина. А то, что вымокну до нитки, так это даже кстати – сэкономлю на ванне.
В ожидании Бена я принялась мерить шагами гостиную. Позолоченные стрелки старинных часов на столике эпохи королевы Анны едва двигались. Глупо так переживать по поводу несносного кота, особенно если животное привыкло к прогулкам по центру Лондона. Вероятно, в эту самую минуту Тобиас, укрывшись в каком-нибудь тёплом местечке, мирно дремлет. В конюшне, у Джонаса! Какая же я дура, что сразу не подумала об этом. Тобиас ведь частенько наведывается в гости к садовнику. Сообразит ли Бен заглянуть к Джонасу? Вполне возможно, и всё-таки… Я бросила ненавидящий взгляд на часы; ожидание душило меня.
На этот раз я не стала брать плащ. Втянув голову в плечи, я рысью пересекла внутренний дворик. Ветер отбрасывал меня назад, и я продвигалась с трудом, словно пловец, устремляющийся против течения. Отодвинуть засов на дверях конюшни оказалось непросто.
– Тобиас! – позвала я.
Но это было глупо; если уж негодник пробрался сюда, то наверняка поднялся к своему приятелю Джонасу. Помня о том, что выключатель находится у подножия деревянной лестницы, я шла, выставив вперёд руки, пока пальцы мои не наткнулись на тумблер. Конюшню залил тусклый мерцающий свет.
– Проклятье! Кто тут шарит посреди ночи и не даёт человеку спать?!
По лестнице с шумом спускался старик Джонас, усы его ощетинились, седые волосы были гневно взъерошены. Завидев меня, он остановился, но лицо его не стало более приветливым.
– Если вы решили проверить, жив ли я, то можете спокойно возвращаться к себе. Парой вспышек молний меня не испугаешь. Мне такая погодка даже по душе. Всегда была по душе, и не требуется, чтобы со мной цацкалась молодая девица, которая вообразила себя Флоренс Найтингейл ((1820–1910) – легендарная медсестра, символ беззаветного гуманизма)…
– Меньше всего хотела с вами цацкаться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Как ты думаешь, с ней ничего не случилось? – спросила я, едва ворочая языком.
– Например? – проступающий сквозь золотистую дымку Бен выглядел столь же умопомрачительно аппетитно, как и вся эта изысканная трапеза.
Я потеребила кофейную ложечку и облизала губы.
– А не могла тётя Сибил… э-э… выпасть из автобуса или…
– Скорее всего, она перепутала день. Или заболела уже после того, как мы уехали, и поэтому не смогла нас предупредить.
– Наверное, ты прав, – больше всего на свете мне хотелось уронить голову на стол и немного вздремнуть; глядишь, и Бен ко мне присоединится.
– Подождём ещё немного: а вдруг она села не на тот автобус или поезд и оказалась в пятидесяти милях отсюда, – Бен обратил свой точеный профиль к официантке, и та как по команде заспешила к нему, напомнив мне нашу первую совместную трапезу.
Бен заказал нам кофе по-ирландски, судя по всему, он даже не догадывался о моём состоянии.
Подозревать он начал спустя полчаса, когда выводил меня из обеденного зала. Ковёр под моими ногами колыхался спокойными убаюкивающими волнами, катившимися к входной двустворчатой двери, а я откусывала лакомые и нежные кусочки от плеча Бена. Чайки, порхавшие в моей голове, настоятельно советовали мне попробовать это блюдо.
– Веди себя прилично! – прошипел Бен, когда мы проходили мимо официанта, одарившего нас презрительным взглядом.
– Не могу.
Я повисла на мужчине из «Сопровождения», мы проплыли через двустворчатую дверь и выбрались на улицу, где дул крепкий солоноватый ветер, да к тому же ещё хлестал дождь.
– Бен, – кротко заговорила я, – если ты сейчас же не возьмёшь меня на руки и не поцелуешь с отвратительной животной страстью, я брошусь с этих ступеней, и какому-то ни в чём не повинному незнакомцу придётся соскребать меня лопатой.
– Не глупи, – голос его звучал странно и как-то издалека. – Ты ведь не хочешь стать дешёвым развлечением для всей этой праздной публики?
– Не хочу, – я прижалась к нему всем телом и запустила в волосы Бена пальцы так, словно проделывала это всю жизнь, а не вычитала в глупых дамских романах. – Я хочу стать дешёвым развлечением для тебя, мой неуловимый герой. Чем я для тебя плоха? Разве я тебя совсем не волную? Не я ли восторгалась твоими кушаньями? Не я ли оценила упорство, с которым ты смывал жировые пятна с кухонных обоев? Разве ты не понимаешь, что, несмотря на своё спокойствие, я на самом деле очень тревожусь за тётушку Сибил? Мы ничего не знаем о её подруге, и где она… – кажется, я заплакала прекрасными пьяными слезами, но этого я не слышала из-за проклятых чаек – да-да, тех самых, что по-прежнему галдели у меня в голове.
– Ну ладно, Элли, я это сделаю, но лишь для того, чтобы ты заткнулась.
Я почувствовала на своём лице его дыхание и в следующий миг Бен меня поцеловал. Вполне возможно, что я добилась поцелуя не совсем честным способом, возможно, я несколько преувеличила степень своего опьянения. Но после того, как его губы впервые встретились с моими, меня с полным правом можно было пичкать «алказельцером». Я плыла, летела, парила на невесомых крыльях, устремляясь к вершине блаженства.
– Отвратительно! – прогрохотал у меня над ухом голос.
Я нарочито неторопливо оторвала свои губы от губ Бена, открыла глаза и встретилась с гневным взглядом маленького человечка в шляпе, лицо которого так и пылало.
– Сэр, – прочувствованно сказала я, – благодаря вам я не зря прожила день, да что там день – жизнь! Я всегда мечтала сделать на людях что-нибудь непристойное.
– Ты хочешь сказать, – осведомился Бен, – что передумала падать со ступеней? Отлично, тогда поехали домой, выясним, нет ли известий от твоей неуловимой тётушки.
До дому мы добирались около часа. На небе сгущались тучи, предвещавшие ливень.
Тучи были не единственным объектом, готовым излить влагу. Мои глаза грозили устроить второй всемирный потоп. Почему Бен так со мной поступил?! Почему он сделал вид, будто моё пьяное заигрывание – не что иное, как кратковременный приступ похоти? Почему он не поцеловал меня снова? Почему не велел этому маленькому человечку в шляпе проваливать ко всем чертям? Почему он отказался воспользоваться подвернувшимся случаем? Я ведь была способна немного потерпеть, пока он доведёт меня до автомобиля, а там заняться чем-нибудь более значительным.
К счастью, этот мерзавец, это исчадие ада не предпринимало попыток завязать светскую беседу. Бен упоённо слушал какие-то непристойные рок-н-ролльные песенки, несущиеся из радиоприёмника, и попыхивал трубкой – его новое увлечение. Если бы мистер Хаскелл только знал, сколь нелепо он выглядит с трубкой в зубах! Никакого сравнения с викарием – высоким, обаятельным и разумным джентльменом, идеальным кандидатом на роль мужа. Бедный Роуленд, надо бы дать ему возможность объясниться в любви. Своими хорошими манерами и благородством он заслужил такую милую девушку, как я. Если я не смогу ответить ему взаимностью, поскольку моё несчастное сердце уже отдано бесчувственному существу, весело напевающему у меня под боком, то, по крайней мере, сумею отремонтировать его дом, стирать ему носки и, наконец, стать матерью его детей. Пара пустяков! Я представила себе шеренгу мини-Роулендов, степенно проплывших перед моим внутренним взором – все в аккуратненьких твидовых курточках, коротких штанишках с заутюженными стрелками и весёленьких носочках, связанных милой тётушкой Сибил. Но через минуту занавес опустился, образцовые детишки исчезли, уступив место беспорядочной толпе темноволосых мальчишек и девчонок со смуглой кожей и сияющими сине-зелёными глазами. Они с визгом съезжали по перилам, бесновались в холле под одобрительным взглядом доброй тёти Доркас, домашней преподавательницы гимнастики; они устраивали невообразимый кавардак, оглашая старый дом оглушительными воплями. Я судорожно вздохнула. К несчастью этих милых малышей, папаша, будучи неисправимым развратником, отказался соблюсти приличия и жениться на их бедной матери.
Я начала трезветь. Раздражительность уступила место подавленности. Мне вдруг подумалось, что все мои нынешние страдания ничто по сравнению с тем, что будет, когда Бен Хаскелл навсегда уйдёт из моей жизни. По крайней мере, теперь я вполне отчётливо видела, как он удаляется с безразличным видом. А если так, то почему бы не проверить свою стойкость и не разбередить рану ещё сильнее?
– Интересно, что подумает Ванесса о моём новом облике? – ровным голосом спросила я. – Многие годы я утешалась тем, что в ней нет и половины меня, но теперь это может показаться некоторым преувеличением.
– Зачем ты это делаешь? – донёсся голос Бена сквозь энергичные рок-завывания.
– А что я такого делаю?
– Насмехаешься над самой собой образца шестимесячной давности. Ты напоминаешь мне одного из тех новообращённых религиозных фанатиков, которые считаю своё прежнее существование грудой грязного белья. Скажи честно, Элли, ты действительно думаешь, что стала совершенно другим человеком?
– Ты же сам уверял меня, что нет предела совершенству.
Я откинула голову на спинку сиденья и подставила лицо солоноватому ветру. Теперь у меня будет объяснение покрасневшим векам.
– Разве? – на повороте Бен резко вывернул руль, и машину слегка занесло. – Я всегда считал совершеннейшей глупостью с твоей стороны то и дело сравнивать себя с Ванессой. Ты прекрасно знаешь, что я о ней думаю.
– Это не мешало тебе заигрывать с ней.
Мимо промелькнул домик викария. Бен выключил радио.
– Приятно вновь оказаться дома, – вздохнул он. – Насколько я понимаю, остаток дня ты намерена провести, запершись в своей комнате?
Сделав немыслимый пируэт, автомобиль на полном ходу въехал в ворота. Бен умудрился не заметить огромную кучу цемента, которой не было, когда мы уезжали.
– А это ещё что за чертовщина? – заорал он, когда на ветровое стекло хлынул поток серой пыли.
– Если бы ты когда-нибудь обращал внимание на мирскую суету повседневной жизни, то помнил бы, что я договорилась укрепить ворота и заодно подновить дорожку, ведущую к домику тётушки Сибил. Правда, все материалы должны были доставить ещё на прошлой неделе. И нельзя сказать, чтобы эти вольные каменщики, господа Гримсби и Стрампет, были слишком заняты массовым производством надгробий. Они сами сказали мне, что летом наступает затишье с кладбищенскими заказами.
Бен подал автомобиль задом, обогнул цементную пирамиду и остановился на краю подъездной дорожки.
– Пока я буду чистить ветровое стекло, – пробурчал он вполне добродушно, показывая, сколь мало для него значит наша размолвка, – почему бы тебе не наведаться к тёте Сибил? Вдруг старушка решила вернуться домой, посчитав обед с нами неоправданным излишеством.
– Весьма благородная мысль, – холодно сказала я и вылезла из машины.
В окнах света не было, маленький домик казался покинутым, но когда я вгляделась сквозь занавески, у меня появилось странное чувство, что Бен, видимо, прав и тётушка Сибил действительно вернулась. Может, какое-то лёгкое движение внутри, некая тень вызвала у меня это чувство? Как бы то ни было, на мой настойчивый стук никто не отозвался, и я без обиняков сказала себе, что скоро превращусь в законченную психопатку.
Бен поставил машину под навес. Я прошла в холл. Навстречу мне по лестнице спускалась Доркас, с головы до пят закутанная в клетчатый халат горчично-зелёного цвета, способный напугать кого угодно. Она выглядела как простудившаяся смерть. Слабым голосом Доркас сообщила, что у неё разболелась голова, и ей пришлось большую часть дня провести в постели. Приступ был таким сильным, что она едва помнит, как поднялась в свою комнату.
– Странно, – сказала Доркас, протирая глаза, – я отлично себя чувствовала, когда отправилась в огород. Устроила перерыв всего на пять минут, чтобы попить чайку из термоса, потом хотела встать и вдруг почувствовала, что голова у меня просто раскалывается, а ноги отказываются слушаться. Наверное, надвигается буря. У меня мигрень бывает только перед переменой погоды. Кстати, Элли, сразу после вашего ухода звонила какая-то женщина, я сказала ей, что тебя нет, но спросить, как её зовут, не успела – она повесила трубку.
– Наверное, Джилл, – сказала я. – Ей вечно некогда. Надеюсь, она ещё позвонит.
– Да, и вот что, – спохватилась Доркас. – Тобиас куда-то подевался. Так некстати! – она потёрла пальцами лоб, словно хотела стереть воспоминания о боли. – Мигрень сразила меня наповал, мне ничего не оставалось, как задёрнуть шторы, заползти в постель и попытаться заснуть, – она поморщилась и вновь потёрла лоб. – Мне кажется, когда я встала, то слышала вой Тобиаса. Надеюсь, он не ввязался в драку.
– Доркас, ты просто невозможна! – я достала из стеклянного шкафчика бутылку бренди, налила щедрую порцию и велела больной залпом выпить. – Тебе не о загулявшем коте беспокоиться надо, а лежать себе в постели. Постарайся расслабиться, я сама его поищу.
– Если хочешь, чтобы я окончательно поправилась, – Доркас поджала губы, скривилась и сделала осторожный глоток, – убедись, что Тобиас дома.
Велев Доркас оставаться на месте, я прошла на кухню, наполнила миску Тобиаса, для убедительности погремев ею, и, когда эта уловка не помогла, отправилась осматривать дом, открывая подряд все двери.
В столовой Бен накрывал на стол.
– Доркас всё ещё дурно? – спросил он.
– Мигрень, – коротко ответила я. – Негодяй Тобиас где-то шляется, а вот-вот начнётся гроза.
– Тогда нечего пороть горячку, – Бен принялся раскладывать вилки. – Тобиас не из тех, кто любит прогулки под дождём. Стоит ему промочить усы, как он тут же пулей домой.
Но Тобиас так и не появился. Когда очередная вспышка молнии разорвала небеса, я надела один из плащей, висевших в нише у двери в сад, схватила фонарик и выскочила во двор. От фонарика было мало толку. Ветер набросился на меня разъярённым зверем, швыряя из стороны в сторону. Я споткнулась и чуть не рухнула в ров. От холодной бани меня спасла короткая вспышка света – это молния с сухим треском прочертила на чёрном фоне неба зловещий зигзаг.
– Тобиас! – крикнула я, но голос мой спасовал перед ветром.
– Ты что, окончательно спятила?! – рука Бена грубо схватила меня за рукав и потащила назад. – Молния ударила совсем рядом! Забудь про своего кота, у него жизней будет побольше твоего.
– Не могу бросить в беде мою детку! – всхлипнула я. – Он же с ума сойдёт от страха.
– Если бы у него был хоть намёк на умишко, этот негодник давно бы уже сидел дома.
– Оставь меня в покое! Я должна найти Тобиаса!
Я попыталась вырваться, но Бен держал меня крепко.
– Боже милостивый, – взмолился он, – за какие грехи ты уготовил мне это наказание? – с этим благочестивым воплем он перебросил меня через плечо, словно мешок Санта-Клауса, и, шатаясь, побрёл к дому.
В гостиной Бен бесцеремонно свалил меня на кушетку и велел бедной Доркас присматривать за мной. Меня он удостоил уничтожающим взглядом.
– Снимай плащ, дурочка! А я пойду приготовлю чего-нибудь горячего.
Общими усилиями мы уговорили Доркас лечь в постель. Она согласилась лишь при условии, что я разбужу её, как только объявится Тобиас, в какое бы время это ни случилось.
Впервые за несколько месяцев мы с Беном проводили вечер вдвоём. Проворчав, что не позволит мне покидать пределы гостиной, Бен принёс ужин, прихватив кофейник с крепким чёрным кофе.
– Если ты намерена ждать до середины ночи, тебе следует взбодриться, – он протянул мне чашку с кофе, предварительно влив туда изрядную порцию бренди.
К огромному моему изумлению, Бен Хаскелл усердно пытался меня развеселить.
– Твой кот – самая неблагодарная тварь на свете! – объявил он, обстреляв меня очередью разнообразных шуточек.
– Раньше он никогда не оставался на улице во время грозы, – не в силах допить кофе, я поставила чашку на стол, подошла к окну, отдёрнула занавески и всмотрелась в непроглядный мрак.
– Ты так ничего не увидишь, – голос Бена звучал раздражённо. – Ладно, хватит! Благородный Ланселот готов на любые подвиги! Что ж, сейчас надену сапоги и плащ и отправлюсь на встречу с бушующей стихией. Благодарностей не надо! – он властно вскинул руку. – Люблю прогуляться вечерком после ужина. А то, что вымокну до нитки, так это даже кстати – сэкономлю на ванне.
В ожидании Бена я принялась мерить шагами гостиную. Позолоченные стрелки старинных часов на столике эпохи королевы Анны едва двигались. Глупо так переживать по поводу несносного кота, особенно если животное привыкло к прогулкам по центру Лондона. Вероятно, в эту самую минуту Тобиас, укрывшись в каком-нибудь тёплом местечке, мирно дремлет. В конюшне, у Джонаса! Какая же я дура, что сразу не подумала об этом. Тобиас ведь частенько наведывается в гости к садовнику. Сообразит ли Бен заглянуть к Джонасу? Вполне возможно, и всё-таки… Я бросила ненавидящий взгляд на часы; ожидание душило меня.
На этот раз я не стала брать плащ. Втянув голову в плечи, я рысью пересекла внутренний дворик. Ветер отбрасывал меня назад, и я продвигалась с трудом, словно пловец, устремляющийся против течения. Отодвинуть засов на дверях конюшни оказалось непросто.
– Тобиас! – позвала я.
Но это было глупо; если уж негодник пробрался сюда, то наверняка поднялся к своему приятелю Джонасу. Помня о том, что выключатель находится у подножия деревянной лестницы, я шла, выставив вперёд руки, пока пальцы мои не наткнулись на тумблер. Конюшню залил тусклый мерцающий свет.
– Проклятье! Кто тут шарит посреди ночи и не даёт человеку спать?!
По лестнице с шумом спускался старик Джонас, усы его ощетинились, седые волосы были гневно взъерошены. Завидев меня, он остановился, но лицо его не стало более приветливым.
– Если вы решили проверить, жив ли я, то можете спокойно возвращаться к себе. Парой вспышек молний меня не испугаешь. Мне такая погодка даже по душе. Всегда была по душе, и не требуется, чтобы со мной цацкалась молодая девица, которая вообразила себя Флоренс Найтингейл ((1820–1910) – легендарная медсестра, символ беззаветного гуманизма)…
– Меньше всего хотела с вами цацкаться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34