Русское войско, в большинстве состоявшее из плохо вооруженных, плохо обученных новобранцев, было разбито в сражении под Нарвой. И, однако, солдаты Преображенского и Семеновского полков держались так стойко, что если бы иностранные генералы, командовавшие русской армией, не поспешили сдаться, шведы потерпели бы поражение.Петр понял, что война будет не только трудной, но и долгой. Чтобы победить шведов, нужно было заново создать и вооружить армию, построить морской флот, основать промышленность. Для армии и флота, для фабрик и заводов надо было подготовить офицеров и мастеров из своих, русских людей, а это могло осуществиться только во вновь открытых школах.Карл XII, ослепленный победой, счел русских ничтожными противниками и направил все свои усилия против польского короля. Борьба Карла XII с Августом II затянулась почти на шесть лет.Эти шесть лет Россия использовала в полной мере.Менее чем через два месяца после Нарвского поражения Петр подписал указ о создании первой технической школы в России. «Великий государь, Царь и Великий Князь Петр Алексеевич, всея Великия, Малыя и Белыя России самодержец, указал… быть математических и навигацких, то есть мореходных, хитростно наук учению. Ведать те науки по Оружейной палате боярину Федору Алексеевичу Головину с товарищи, и тех наук ко учению избирать добровольно хотящих, иных же паче и со принуждением; и учинить неимущим во прокормление поденной корм усмотря арифметике или геометрии ежели кто сыщется отчасти искусным, по пяти алтын в день, а иным же по гривне Алтын-3 копейки. Гривна – 10 копеек. «Стипендия» ученикам Навигацкой школы полагалась очень большая. Смотря по успеваемости, они получали от 36 до 54 рублей в год. А в то время рабочие-литейщики зарабатывали 16–25 рублей в год, пушечные и пороховые мастера – 40–50 рублей в год. Большой стипендией царь хотел приохотить к учению, молодежь.
и меньше, рассмотрев коегождо искусство учения…14 генваря 1701 года».
«Промедление в делах смерти невозвратимой подобное – говорил царь Петр. Он понимал великую ценность времени, дорожил каждой минутой.Само название Навигацкой школы говорило о том, что она должна была в первую очередь готовить навигаторов, то есть мореплавателей. Школа вскоре открылась на окраине в Хамовниках, на Кадашевском полотняном дворе, но это оказалось очень неудобным, и уже с 25 июня 1701 года она начала работать в Сухаревой башне. Сухарева башня была построена в честь стрелецкого полковника Леонтия Сухарева, который остался верен Петру во время его борьбы с Софьей в 1689 году.
Указ Петра гласил:«…Во учителях быть англицкия земли урожденным: математической – Андрею Данилову сыну Фархварсону, навигацкой – Степану Гвыну да Рыцарю Грызу…». В современном произношении – Эндрью Фарварсон, Стефан Гвин и Ричард Грейс.
Трудно было сразу набрать учеников, подготовленных к изучению математики и мореходных наук, поэтому при школе открылось подготовительное отделение, так называемая русская школа. В ней поступающие учились читать и писать, изучали закон божий. Обучение в «русской школе» рассчитано было на полтора-два года.Занятия начинались утром. Боярские и дворянские сынки приезжали в каретах или верхом. Кто победнее, шел пешком, с аспидной доской под мышкой.В урочный час школьный сторож колотил в било. Било – чугунная доска, заменявшая колокол.
Толпа учеников расходилась по классам.Трудно было заставить учиться изнеженных боярских и дворянских детей. Они с грустью вспоминали деревенское житье.То ли дело у себя дома! Охоты с гончими, с соколами; иные юнцы сами хаживали с рогатиной на медведя… И после такой вольной жизни приходится разбирать непонятные крючки и закорючки, от которых рябит в глазах.Восемнадцати – двадцатилетние «дети» сплошь и рядом удирали из школы в свои родовые вотчины. Царь приказывал возвращать их «с принуждением».Меры воспитания были суровы.Царь издал указ: «Выбрать из гвардии отставных добрых солдат и быть им по человеку во всякой каморе и иметь хлыст в руках: и, буде кто из учеников будет бесчинствовать, оным бить, несмотря, какой бы виновный фамилии ни был».Но ни солдаты с хлыстами, ни денежные взыскания не могли удержать лентяев в стенах школы. Своевольные, необузданные баричи стремились из нее, как зверь из железной клетки.Утешительно было то, что ученики из простого народа – а таких насчитывалось немало – старательно преодолевали трудности учения. Их старание рождало уверенность, что начинание Петра полезно, что через несколько лет Россия увидит своих образованных сыновей – питомцев Навигацкой школы.В адмиральский час Адмиральский час – двенадцать часов дня.
играла музыка на верхней галерее Сухаревой башни. Учению объявлялся перерыв, школьники расходились кто куда. Бедняки съедали принесенный с собой кусок хлеба, дворянским детям слуги привозили горячий завтрак, а иные баричи направлялись в кабак и возвращались оттуда «зело под мухой». Таких товарищи прятали под столы отсыпаться; если же они попадались на глаза учителю, их ожидала беспощадная расправа.Перед вечерней зарей снова играла музыка, и навигаторы возвращались по домам. Глава V. В ночном Густые тучи покрывали небо. Непроглядная тьма нависла над Москвой. В воздухе пахло дождем, и где-то вдали тревожно мигали зарницы.Давно потухли свечи в боярских хоромах и лучины в избушках бедняков. Пусто и тихо было на улицах; лишь изредка слышалась унылая перекличка сонных решеточных На ночь улицы в Москве XVII–XVIII века перегораживались решетками, при которых стояла стража.
сторожей.За городской заставой паслись лошади, выгнанные в ночное. У глубокого оврага, пересекавшего луг, горел костер; вокруг огня расположились четверо ребят в стареньких армяках и полушубках.Спутанные лошади лениво бродили по траве. По временам шаги их замирали в отдалении. Тогда сидевшие у костра призывали коней протяжным тихим свистом.Старшему из ребят, Гришухе Тютину, исполнилось шестнадцать лет; его товарищи были значительно моложе.В ночное Гришуха Тютин явился не с пустыми руками: около него лежал топор, тускло поблескивая при свете костра.– Степ, а Степ! Поди проведай лошадей, – сказал Гришуха.Белобрысый Степка Казаков замотал взъерошенной головой.– Ишь, хитрый! – плаксиво ответил он. – Так я тебя и послушал!– Я сбегаю, Гришуха! – бодро вскочил младший из ребят – Ванюшка Ракитин, коренастый, широкоплечий мальчуган с круглым лицом и румяными щеками.– Ты уж! – покровительственно молвил Гришуха. – Ладно, сиди, сам схожу.Он заткнул топор за опояску и скрылся в темноте. Оставшиеся плотнее прижались друг к другу. Степка от усердия бросил в костер охапку сучьев и приглушил пламя.– Эй вы там! – послышался зычный голос Гришухй. – Чего балуетесь?– Дуй! Дуй! Дуй! – зашептали ребята.Костер снова запылал, и ребята откинулись от огня.Подогнав лошадей поближе, Гришуха вернулся. Егорка Марков тронул его за плечо.– Слышь, Гришуха, дай-ка топор – я водяную меленку вытесывать буду.– Не сидится тебе без дела! – Гришуха подал топор.Сухощавый, высокий Егорка ловко заработал топором, раскалывая на планки привезенный с собой чурбак.Егорка Марков славился среди соседских ребят изобретательностью. У него немало было игрушек своей работы: птиц, хлопающих крыльями, дергунчиков, разноголосых свиристелок. Летом Егорка устанавливал на огороде необычайные чучела, которые даже при малом ветре вертели головой, махали руками и отгоняли воробьев от грядок с огурцами и горохом.Егорка кончил меленку, повертел в руках, отложил в сторону. Ребят одолела дремота. Они поплотнее натянули армячишки, привалились друг к другу…Вдруг из оврага донесся пронзительный разбойный свист.Робкий Степка вскочил и рванулся прочь.– Стой, дурашка! Куда бежишь? В темноте как раз и схватят! А сюда небось не сунутся… Видал, каков у меня топор?Прошло минут пять – никто не появлялся. Ребята начали успокаиваться.– Он пугал, – догадался Гришка. – Только с нас взять нечего.– А лошади! – вскрикнул Ванюшка.Гришка вскочил и бросился к коням. Скоро он вернулся, тяжело дыша.– Все тут… Ух, напугался!Он подбросил дров в костер. Ребята боялись уснуть, завязался разговор.– Ребятки, я какое дело слыхал, – зашептал болтливый Степка. – Сухареву башню знаете?– Как не знать!– Там ребят собрали со всей Москвы и обучают грамоте… Порют, говорят!– Эка невидаль! – откликнулся Ванюшка. – Когда грамоте учат, завсегда порют.– Самый главный у них заправила – прозванье ему Брюс… Колдун и чернокнижник. Он черту душу продал… Моя тетка сама видела – лопни глаза! – как он летал ночью на дальнозоркой трубе…– На чем? – переспросил Гришуха.– На дальнозоркой трубе… Такая труба: через нее всё-превсё по самый край света видно.– Брешешь, Степка! – возмутился Гришуха.Но Ванюшка возразил:– Мой батька сам такую у немца Немцами на Руси в старину называли всех иностранцев.
видел.– Коли так, ври дальше!– Вылетел это он, братцы, на дальнозоркой трубе – и прямо на месяц…– Это зачем же? – удивились слушатели.– Пес его знает! Может, с покойниками разговаривать.– Ох, ни в жизнь я в школу не пойду! – решил Степка, бледнея от страха. – Там всякому чернокнижью обучат и душу сгубят.– Нет, я бы пошел! – мечтательно сказал Егорка. – Ей-бо, пошел бы. Насчет чернокнижья ты зря говоришь. Чернокнижному волшебству колдуны по тайности обучают. А в школе псалтырь да Евангелие велят читать, цифирь показывают!– Вона! Зачем тебе цифирь? Больно учен станешь!– Вот и хорошо, что учен! С цифирью я всякому хитрому мастерству обучусь.– Цифирь купеческому делу пригодна, – неожиданно вступился Ванюшка Ракитин.Гришуха рассмеялся:– Ты нешто в купцы метишь? Чем торговать будешь? Битыми горшками?– Повремени насмешки строить, – серьезно, как большой, ответил десятилетний Ванюшка и добавил то, что не раз слышал от взрослых: – Москва тоже не одним часом обстроилась.Разговор оборвался.Ребята сидели, клевали носом. Очнувшись, подкидывали дров в костер.Вдруг послышался шум, зашуршала осыпающаяся земля. Ребята вздрогнули, мигом слетел сон. Из оврага выкарабкался мужик в меховой шапке, в опрятном поношенном армяке и кожаных постолах. За спиной его была торба с чем-то мягким. Поглаживая черную курчавую бороду, нежданный гость остановился в нескольких шагах от костра и, улыбаясь, глядел на ребят. Те оторопели, а Гришуха ощупал топор – ловко ли лежит под рукой.– Это он нас давеча напугать хотел? – прошептал Степка.Гришуха утвердительно кивнул головой.– Лошадок караулите? – хриплым, но приятным баском спросил мужик.– А ты нешто не видишь? Давно приглядываешься!Мужик посмотрел с недоумением.– Нельзя ли у вашего костра посидеть?– Садись, коли не шутишь, – неохотно пригласил пришельца Гришуха, а сам поплотнее охватил топорище.– Да вы меня, ребята, не бойтесь, – усмехнулся мужик, – я вам зла не сделаю.– А свистел зачем? Лошадей отогнать хотел?Мужик искренне удивился.– Я свистел? Лошадей отгонял? Да что вы, братцы! По мне, конокрадство – самый тяжкий грех! И подошел-то я сюда только-только, ваш костер меня приманил.Ребята начали успокаиваться.– Чего же ты бродишь по ночам, как супостат? – недовольно спросил Гришуха.– Вишь, как ты круто поворачиваешь, милок! Слова твои верные, да ведь не сам себе человек судьбу выбирает.Егорка, смущаясь, достал из сумки краюху хлеба и кусок сала.– Ты, может, дядя, голодный? На, возьми.Мужик принял из рук мальчика еду. Через несколько минут он блаженно откинулся на спину, положив под голову торбу.– Спаси тебя Христос, – ласково обратился он к Егорке. – Уважил дядю Акинфия, а то, признаться, с утра крохи во рту не было. А как звать тебя, паренек?– Егоркой кличут.– Егоркой… – многозначительно протянул Акинфий. – А ты, случаем, не стрелецкий ли будешь сын? Есть у меня друг закадычный, сильно ты на него обличьем смахиваешь!У Егорки захолонуло сердце. Еще когда их семья быстро и без лишнего шуму перебралась из Стрелецкой слободы к Спасу-на-Глинищах, бабка Ульяна строго-настрого наказывала мальчику: «Ежели будут тебя пытать, какого ты роду, не говори, что из стрельцов».Кто этот человек? По обличью – крестьянин, а на деле, может, боярский шпик? Шпик – сыщик.
И Егорка, отвернувшись от костра, чтобы скрыть краску смущения, пробормотал:– Из посадских мы…– Жалко, – заметил Акинфий, – не придется Илью порадовать.«Шпик! – с ужасом подумал Егорка. – Про Илью знает!..»Он с трепетом ожидал, что страшный незнакомец будет допрашивать его и дальше, но тот встал, потянулся.– Никак, светать начинает, – сказал он. – Пойду в город. Я ведь с товаром. – Акинфий вынул из сумки шкурку черно-бурой лисицы, встряхнул ее. – Вот какую красотку удалось зимой добыть. Думаю, у знакомого купца порохом и прочим припасом разживиться.– Воровским обычаем ходишь, – буркнул Гришуха.Акинфий необидчиво ответил:– Поневоле приходится. Ночью улицы рогатками перегорожены, а об эту пору подгородные крестьяне в Москву на торг спешат, стало, и нашему брату, страннику, с ними сподручно пробираться. Спаси вас бог, детки, за хлеб, за соль!Акинфий в пояс поклонился ребятам и зашагал прочь легким пружинистым шагом. Егорка остался в мучительном раздумье. Кто же это все-таки был? Сыщик или друг брата Ильи? Мальчику хотелось догнать Акинфия, откровенно поговорить с ним, но коренастая фигура мужика уже растаяла в предутреннем сумраке.Заря разгоралась. Первыми из темноты выступили ближние слободские домики, покосившиеся, с соломенными крышами, со слепыми оконцами, затянутыми бычьими пузырями. В старину, когда стекло на Руси было слишком дорого, окна затягивали хорошо выскобленными бычьими пузырями; пузыри были полупрозрачны и пропускали в избу слабый свет
И вот уже обрисовались в небе купола церквей, завершенные тонкими, чуть видными в рассветном сумраке крестами. На куполах, на крестах шевелились крохотные черные пятнышки: стаи галок пробуждались от сна.Дальше поднимался Кремль с кружевными очертаниями стен, с круглыми и четырехугольными башнями, с причудливыми громадами дворцов и соборов, с Иваном Великим, который величаво возносился в небо, точно охраняя сонный город.Лениво перекликнувшись друг с другом, в последний раз подали голос ночные сторожа.Далеко слышный в утренней тишине, протрубил рожок пастуха.Москва просыпалась. Глава VI. Детские забавы Ребята ехали неспешной рысцой по московским улицам.Когда строилась Москва, всякий выбирал место, где ему больше нравилось: иной перегораживал поперек улицу, прихватывая ее к своему владению. Прохожие, упершись в тупик, лезли через забор, если во дворе не было злых собак.Узкие улицы причудливо извивались. Редкая из них была вымощена бревнами или досками. При езде по такой «мостовой» в боярской ли карете или в крестьянской телеге тряска была невыносимой. В сухую погоду в воздухе носились тучи пыли, а после дождей улицы покрывала невылазная грязь.Строения обычно возводились посреди двора, подальше от «лихого глаза», а улица тянулась посреди потемневших заборов и частоколов.Под заборами валялись худые щетинистые свиньи, в кучах навоза рылись куры, собаки собирались стаями, опасными в ночное время…С товарищами Егорка и Ванюшка распростились на Маросейке. Здесь они жили в дальнем конце Горшечного переулка, в приходе Спаса-на-Глинищах.У Марковых своего коня не было: Егорка ездил в ночное просто за компанию. Паренек слез с тютинской лошади и вскочил позади Ванюшки на спину ракитинского коня.– В войну сегодня будем играть? – озабоченно спросил Ванюшка.– Беспременно будем.– Егорка, а Егорка! Я, как поем, к тебе приду.– Приходи…Дворы Марковых и Ракитиных стояли рядом. У Ракитиных дом был поприглядистее: чувствовалась заботливая мужская рука.Вдова Аграфена Маркова владела убогим домиком с соломенной крышей; на дворе стояли амбарушка да крохотная банька, бродили куры, паслась коза. Немудреное было владение, но и за то Марковы денно и нощно не уставали благодарить бога.Добрый сосед сапожник Семен Ракитин принимал в сиротской семье самое живое участие. А Егорка Марков и Ванюшка Ракитин дружили так, что водой не разольешь.Было еще очень рано, когда Егорка вернулся из ночного, но мать и бабушка уже встали. Ульяна сидела за прялкой, круглолицая русоволосая Аграфена возилась у печки.На скрип двери Аграфена радостно обернулась.– Пришел, мой голубчик? Не обидели в ночном лихие люди?– Ой, мамка, – взволнованно заговорил Егорка, – что было! Подсел к нашему костру какой-то дядька и давай выспрашивать, как меня зовут, и какого я роду…Мать и бабка ахнули.– Святители-угодники московские! И для чего же это ему занадобилось?– А кто его знает!– И что ты сказал? – строго спросила Ульяна Андреевна.– Как ты наказывала… Посадским назвался.Бабка облегченно вздохнула.
1 2 3 4 5 6
и меньше, рассмотрев коегождо искусство учения…14 генваря 1701 года».
«Промедление в делах смерти невозвратимой подобное – говорил царь Петр. Он понимал великую ценность времени, дорожил каждой минутой.Само название Навигацкой школы говорило о том, что она должна была в первую очередь готовить навигаторов, то есть мореплавателей. Школа вскоре открылась на окраине в Хамовниках, на Кадашевском полотняном дворе, но это оказалось очень неудобным, и уже с 25 июня 1701 года она начала работать в Сухаревой башне. Сухарева башня была построена в честь стрелецкого полковника Леонтия Сухарева, который остался верен Петру во время его борьбы с Софьей в 1689 году.
Указ Петра гласил:«…Во учителях быть англицкия земли урожденным: математической – Андрею Данилову сыну Фархварсону, навигацкой – Степану Гвыну да Рыцарю Грызу…». В современном произношении – Эндрью Фарварсон, Стефан Гвин и Ричард Грейс.
Трудно было сразу набрать учеников, подготовленных к изучению математики и мореходных наук, поэтому при школе открылось подготовительное отделение, так называемая русская школа. В ней поступающие учились читать и писать, изучали закон божий. Обучение в «русской школе» рассчитано было на полтора-два года.Занятия начинались утром. Боярские и дворянские сынки приезжали в каретах или верхом. Кто победнее, шел пешком, с аспидной доской под мышкой.В урочный час школьный сторож колотил в било. Било – чугунная доска, заменявшая колокол.
Толпа учеников расходилась по классам.Трудно было заставить учиться изнеженных боярских и дворянских детей. Они с грустью вспоминали деревенское житье.То ли дело у себя дома! Охоты с гончими, с соколами; иные юнцы сами хаживали с рогатиной на медведя… И после такой вольной жизни приходится разбирать непонятные крючки и закорючки, от которых рябит в глазах.Восемнадцати – двадцатилетние «дети» сплошь и рядом удирали из школы в свои родовые вотчины. Царь приказывал возвращать их «с принуждением».Меры воспитания были суровы.Царь издал указ: «Выбрать из гвардии отставных добрых солдат и быть им по человеку во всякой каморе и иметь хлыст в руках: и, буде кто из учеников будет бесчинствовать, оным бить, несмотря, какой бы виновный фамилии ни был».Но ни солдаты с хлыстами, ни денежные взыскания не могли удержать лентяев в стенах школы. Своевольные, необузданные баричи стремились из нее, как зверь из железной клетки.Утешительно было то, что ученики из простого народа – а таких насчитывалось немало – старательно преодолевали трудности учения. Их старание рождало уверенность, что начинание Петра полезно, что через несколько лет Россия увидит своих образованных сыновей – питомцев Навигацкой школы.В адмиральский час Адмиральский час – двенадцать часов дня.
играла музыка на верхней галерее Сухаревой башни. Учению объявлялся перерыв, школьники расходились кто куда. Бедняки съедали принесенный с собой кусок хлеба, дворянским детям слуги привозили горячий завтрак, а иные баричи направлялись в кабак и возвращались оттуда «зело под мухой». Таких товарищи прятали под столы отсыпаться; если же они попадались на глаза учителю, их ожидала беспощадная расправа.Перед вечерней зарей снова играла музыка, и навигаторы возвращались по домам. Глава V. В ночном Густые тучи покрывали небо. Непроглядная тьма нависла над Москвой. В воздухе пахло дождем, и где-то вдали тревожно мигали зарницы.Давно потухли свечи в боярских хоромах и лучины в избушках бедняков. Пусто и тихо было на улицах; лишь изредка слышалась унылая перекличка сонных решеточных На ночь улицы в Москве XVII–XVIII века перегораживались решетками, при которых стояла стража.
сторожей.За городской заставой паслись лошади, выгнанные в ночное. У глубокого оврага, пересекавшего луг, горел костер; вокруг огня расположились четверо ребят в стареньких армяках и полушубках.Спутанные лошади лениво бродили по траве. По временам шаги их замирали в отдалении. Тогда сидевшие у костра призывали коней протяжным тихим свистом.Старшему из ребят, Гришухе Тютину, исполнилось шестнадцать лет; его товарищи были значительно моложе.В ночное Гришуха Тютин явился не с пустыми руками: около него лежал топор, тускло поблескивая при свете костра.– Степ, а Степ! Поди проведай лошадей, – сказал Гришуха.Белобрысый Степка Казаков замотал взъерошенной головой.– Ишь, хитрый! – плаксиво ответил он. – Так я тебя и послушал!– Я сбегаю, Гришуха! – бодро вскочил младший из ребят – Ванюшка Ракитин, коренастый, широкоплечий мальчуган с круглым лицом и румяными щеками.– Ты уж! – покровительственно молвил Гришуха. – Ладно, сиди, сам схожу.Он заткнул топор за опояску и скрылся в темноте. Оставшиеся плотнее прижались друг к другу. Степка от усердия бросил в костер охапку сучьев и приглушил пламя.– Эй вы там! – послышался зычный голос Гришухй. – Чего балуетесь?– Дуй! Дуй! Дуй! – зашептали ребята.Костер снова запылал, и ребята откинулись от огня.Подогнав лошадей поближе, Гришуха вернулся. Егорка Марков тронул его за плечо.– Слышь, Гришуха, дай-ка топор – я водяную меленку вытесывать буду.– Не сидится тебе без дела! – Гришуха подал топор.Сухощавый, высокий Егорка ловко заработал топором, раскалывая на планки привезенный с собой чурбак.Егорка Марков славился среди соседских ребят изобретательностью. У него немало было игрушек своей работы: птиц, хлопающих крыльями, дергунчиков, разноголосых свиристелок. Летом Егорка устанавливал на огороде необычайные чучела, которые даже при малом ветре вертели головой, махали руками и отгоняли воробьев от грядок с огурцами и горохом.Егорка кончил меленку, повертел в руках, отложил в сторону. Ребят одолела дремота. Они поплотнее натянули армячишки, привалились друг к другу…Вдруг из оврага донесся пронзительный разбойный свист.Робкий Степка вскочил и рванулся прочь.– Стой, дурашка! Куда бежишь? В темноте как раз и схватят! А сюда небось не сунутся… Видал, каков у меня топор?Прошло минут пять – никто не появлялся. Ребята начали успокаиваться.– Он пугал, – догадался Гришка. – Только с нас взять нечего.– А лошади! – вскрикнул Ванюшка.Гришка вскочил и бросился к коням. Скоро он вернулся, тяжело дыша.– Все тут… Ух, напугался!Он подбросил дров в костер. Ребята боялись уснуть, завязался разговор.– Ребятки, я какое дело слыхал, – зашептал болтливый Степка. – Сухареву башню знаете?– Как не знать!– Там ребят собрали со всей Москвы и обучают грамоте… Порют, говорят!– Эка невидаль! – откликнулся Ванюшка. – Когда грамоте учат, завсегда порют.– Самый главный у них заправила – прозванье ему Брюс… Колдун и чернокнижник. Он черту душу продал… Моя тетка сама видела – лопни глаза! – как он летал ночью на дальнозоркой трубе…– На чем? – переспросил Гришуха.– На дальнозоркой трубе… Такая труба: через нее всё-превсё по самый край света видно.– Брешешь, Степка! – возмутился Гришуха.Но Ванюшка возразил:– Мой батька сам такую у немца Немцами на Руси в старину называли всех иностранцев.
видел.– Коли так, ври дальше!– Вылетел это он, братцы, на дальнозоркой трубе – и прямо на месяц…– Это зачем же? – удивились слушатели.– Пес его знает! Может, с покойниками разговаривать.– Ох, ни в жизнь я в школу не пойду! – решил Степка, бледнея от страха. – Там всякому чернокнижью обучат и душу сгубят.– Нет, я бы пошел! – мечтательно сказал Егорка. – Ей-бо, пошел бы. Насчет чернокнижья ты зря говоришь. Чернокнижному волшебству колдуны по тайности обучают. А в школе псалтырь да Евангелие велят читать, цифирь показывают!– Вона! Зачем тебе цифирь? Больно учен станешь!– Вот и хорошо, что учен! С цифирью я всякому хитрому мастерству обучусь.– Цифирь купеческому делу пригодна, – неожиданно вступился Ванюшка Ракитин.Гришуха рассмеялся:– Ты нешто в купцы метишь? Чем торговать будешь? Битыми горшками?– Повремени насмешки строить, – серьезно, как большой, ответил десятилетний Ванюшка и добавил то, что не раз слышал от взрослых: – Москва тоже не одним часом обстроилась.Разговор оборвался.Ребята сидели, клевали носом. Очнувшись, подкидывали дров в костер.Вдруг послышался шум, зашуршала осыпающаяся земля. Ребята вздрогнули, мигом слетел сон. Из оврага выкарабкался мужик в меховой шапке, в опрятном поношенном армяке и кожаных постолах. За спиной его была торба с чем-то мягким. Поглаживая черную курчавую бороду, нежданный гость остановился в нескольких шагах от костра и, улыбаясь, глядел на ребят. Те оторопели, а Гришуха ощупал топор – ловко ли лежит под рукой.– Это он нас давеча напугать хотел? – прошептал Степка.Гришуха утвердительно кивнул головой.– Лошадок караулите? – хриплым, но приятным баском спросил мужик.– А ты нешто не видишь? Давно приглядываешься!Мужик посмотрел с недоумением.– Нельзя ли у вашего костра посидеть?– Садись, коли не шутишь, – неохотно пригласил пришельца Гришуха, а сам поплотнее охватил топорище.– Да вы меня, ребята, не бойтесь, – усмехнулся мужик, – я вам зла не сделаю.– А свистел зачем? Лошадей отогнать хотел?Мужик искренне удивился.– Я свистел? Лошадей отгонял? Да что вы, братцы! По мне, конокрадство – самый тяжкий грех! И подошел-то я сюда только-только, ваш костер меня приманил.Ребята начали успокаиваться.– Чего же ты бродишь по ночам, как супостат? – недовольно спросил Гришуха.– Вишь, как ты круто поворачиваешь, милок! Слова твои верные, да ведь не сам себе человек судьбу выбирает.Егорка, смущаясь, достал из сумки краюху хлеба и кусок сала.– Ты, может, дядя, голодный? На, возьми.Мужик принял из рук мальчика еду. Через несколько минут он блаженно откинулся на спину, положив под голову торбу.– Спаси тебя Христос, – ласково обратился он к Егорке. – Уважил дядю Акинфия, а то, признаться, с утра крохи во рту не было. А как звать тебя, паренек?– Егоркой кличут.– Егоркой… – многозначительно протянул Акинфий. – А ты, случаем, не стрелецкий ли будешь сын? Есть у меня друг закадычный, сильно ты на него обличьем смахиваешь!У Егорки захолонуло сердце. Еще когда их семья быстро и без лишнего шуму перебралась из Стрелецкой слободы к Спасу-на-Глинищах, бабка Ульяна строго-настрого наказывала мальчику: «Ежели будут тебя пытать, какого ты роду, не говори, что из стрельцов».Кто этот человек? По обличью – крестьянин, а на деле, может, боярский шпик? Шпик – сыщик.
И Егорка, отвернувшись от костра, чтобы скрыть краску смущения, пробормотал:– Из посадских мы…– Жалко, – заметил Акинфий, – не придется Илью порадовать.«Шпик! – с ужасом подумал Егорка. – Про Илью знает!..»Он с трепетом ожидал, что страшный незнакомец будет допрашивать его и дальше, но тот встал, потянулся.– Никак, светать начинает, – сказал он. – Пойду в город. Я ведь с товаром. – Акинфий вынул из сумки шкурку черно-бурой лисицы, встряхнул ее. – Вот какую красотку удалось зимой добыть. Думаю, у знакомого купца порохом и прочим припасом разживиться.– Воровским обычаем ходишь, – буркнул Гришуха.Акинфий необидчиво ответил:– Поневоле приходится. Ночью улицы рогатками перегорожены, а об эту пору подгородные крестьяне в Москву на торг спешат, стало, и нашему брату, страннику, с ними сподручно пробираться. Спаси вас бог, детки, за хлеб, за соль!Акинфий в пояс поклонился ребятам и зашагал прочь легким пружинистым шагом. Егорка остался в мучительном раздумье. Кто же это все-таки был? Сыщик или друг брата Ильи? Мальчику хотелось догнать Акинфия, откровенно поговорить с ним, но коренастая фигура мужика уже растаяла в предутреннем сумраке.Заря разгоралась. Первыми из темноты выступили ближние слободские домики, покосившиеся, с соломенными крышами, со слепыми оконцами, затянутыми бычьими пузырями. В старину, когда стекло на Руси было слишком дорого, окна затягивали хорошо выскобленными бычьими пузырями; пузыри были полупрозрачны и пропускали в избу слабый свет
И вот уже обрисовались в небе купола церквей, завершенные тонкими, чуть видными в рассветном сумраке крестами. На куполах, на крестах шевелились крохотные черные пятнышки: стаи галок пробуждались от сна.Дальше поднимался Кремль с кружевными очертаниями стен, с круглыми и четырехугольными башнями, с причудливыми громадами дворцов и соборов, с Иваном Великим, который величаво возносился в небо, точно охраняя сонный город.Лениво перекликнувшись друг с другом, в последний раз подали голос ночные сторожа.Далеко слышный в утренней тишине, протрубил рожок пастуха.Москва просыпалась. Глава VI. Детские забавы Ребята ехали неспешной рысцой по московским улицам.Когда строилась Москва, всякий выбирал место, где ему больше нравилось: иной перегораживал поперек улицу, прихватывая ее к своему владению. Прохожие, упершись в тупик, лезли через забор, если во дворе не было злых собак.Узкие улицы причудливо извивались. Редкая из них была вымощена бревнами или досками. При езде по такой «мостовой» в боярской ли карете или в крестьянской телеге тряска была невыносимой. В сухую погоду в воздухе носились тучи пыли, а после дождей улицы покрывала невылазная грязь.Строения обычно возводились посреди двора, подальше от «лихого глаза», а улица тянулась посреди потемневших заборов и частоколов.Под заборами валялись худые щетинистые свиньи, в кучах навоза рылись куры, собаки собирались стаями, опасными в ночное время…С товарищами Егорка и Ванюшка распростились на Маросейке. Здесь они жили в дальнем конце Горшечного переулка, в приходе Спаса-на-Глинищах.У Марковых своего коня не было: Егорка ездил в ночное просто за компанию. Паренек слез с тютинской лошади и вскочил позади Ванюшки на спину ракитинского коня.– В войну сегодня будем играть? – озабоченно спросил Ванюшка.– Беспременно будем.– Егорка, а Егорка! Я, как поем, к тебе приду.– Приходи…Дворы Марковых и Ракитиных стояли рядом. У Ракитиных дом был поприглядистее: чувствовалась заботливая мужская рука.Вдова Аграфена Маркова владела убогим домиком с соломенной крышей; на дворе стояли амбарушка да крохотная банька, бродили куры, паслась коза. Немудреное было владение, но и за то Марковы денно и нощно не уставали благодарить бога.Добрый сосед сапожник Семен Ракитин принимал в сиротской семье самое живое участие. А Егорка Марков и Ванюшка Ракитин дружили так, что водой не разольешь.Было еще очень рано, когда Егорка вернулся из ночного, но мать и бабушка уже встали. Ульяна сидела за прялкой, круглолицая русоволосая Аграфена возилась у печки.На скрип двери Аграфена радостно обернулась.– Пришел, мой голубчик? Не обидели в ночном лихие люди?– Ой, мамка, – взволнованно заговорил Егорка, – что было! Подсел к нашему костру какой-то дядька и давай выспрашивать, как меня зовут, и какого я роду…Мать и бабка ахнули.– Святители-угодники московские! И для чего же это ему занадобилось?– А кто его знает!– И что ты сказал? – строго спросила Ульяна Андреевна.– Как ты наказывала… Посадским назвался.Бабка облегченно вздохнула.
1 2 3 4 5 6