Если ничего не выйдет, я тебе рожу исцарапаю, понял?
— Ладушки.
Я еще раз оглядел мизансцену: робот Коля сидит, забившись в угол, Наташа стоит рядышком и дрожит, а люстра качается, потому что сверху кто-то громко топает.
Приступим.
Я подошел к двери; барабанил в нее и выкрикивал между ударами:
— Откройте! Вы должны помочь мальчику! Наш мальчишка — робот! Ему надо зарядиться! Здесь нет розетки! Пожалуйста!
Они прикрутили звук и прислушались.
— Досада, — шепнула мне на ухо Наташа. — До толстяка доходит. Второй слишком пьян. Хочет войти сюда и перестрелять всех. Вместо этого пьет из бутылки. Кстати, пьяный мужик мечтает только о двух вещах: набить кому-нибудь морду и выпить еще.
Я закричал громче:
— Не слышите, что ли? Мальчугану плохо! Если он отключится, вам несдобровать! Приказ вашего шефа — с нами все должно быть в порядке!
— Заткнись! — крикнул второй, чьи волосатые ноги я видел в туалете.
— Еще пьяный мужик мечтает о женщине, — шепнул я Наташе.
— Злость. Легкий страх. Женщине? То же самое, что и набить другому морду. Просто женщине морду не набьешь, вот и выкручиваетесь.
— Откройте немедленно! Нужна зарядка!
— Мысль… не пойму какая… похоть. Они… до них дошло, что мальчишка — робот. Толстяк думает, что он никогда бы не тронул настоящего ребенка. Но робота…Полев, сволочь! — Наташа схватила меня за руку и яростно зашептала в самое ухо: — Я поняла, что ты задумал, я поняла, поняла, слышишь, урод ты, гадина недобитая, я поняла и не дам тебе это сделать!
— Тихо… ничего не будет… — шептал я. — Все в полном порядке!
Сто тысяч роботов по всей Земле. Нет такого закона, который защищает права роботов, как нет такого закона, который защищал бы права кофеварок или книг. Роботов можно жечь. Избивать. Играть ими в футбол, если у вас сил, конечно, хватит.
Заниматься с ними любовью тоже можно. Они вам ничего не скажут и ничего не сделают.
Убей своего робота. Плюнь на своего робота.
Трахни своего робота.
Что чаще всего ищут в сети обычные люди? Что чаще всего набирают в окошечке поисковой системы? Я знаю что: «Детская порнография».
— Говоришь, все так плохо? — Толстяк стоял у самой двери и шептал в замочную скважину. — То есть мальчонку зарядить как бы надо, не то помрет, верно?
— Похоть. Во втором — тоже похоть, — шептала Наташа, не отпуская мой рукав. — Но они же не «голубые»?! Они обычные гетеросексуальные ребята, которые только что мечтали о женщине…
— Эй?
— Да-да! — крикнул я. — Зарядите, пожалуйста, мальчишку!
— Хорошо. Пускай подойдет к двери. А вы отойдите подальше и учтите: у нас автоматы. Если что — стрелять будем без предупреждения.
— Да-да, спасибо большое!
Мы отошли к противоположной стене и прислонились к ней; я кивнул Коле. Он улыбнулся в ответ, поставил Лизу на пол, поднялся на ноги и подошел к двери. Замер перед ней, сложив руки по швам, вскинул голову, отчего на шее стала видна трогательная синяя жилка.
— Готово! — крикнул я, не отрывая взгляд от жилки.
— Открываем…
Замок сухо щелкнул, и дверь распахнулась. На пороге стоял толстяк. Рядом с ним качал головой, упираясь ладонями в косяк, второй охранник. Он был тщедушный и нескладный; под носом у него пробивались редкие волоски, а круглое мальчишечье лицо было румяным от алкоголя. Глаза у парня оказались выразительные, цвета небесной лазури; прическа короткая, аккуратная, с косым пробором.
От него пахло пивом и дорогим одеколоном.
— Иди сюда, малыш, — нежно позвал толстяк.
Худой поднял автомат и направил его на нас. Однако и он не сводил глаз с невинной мордашки маленького робота.
Коля дернул плечиком и шагнул вперед.
Дверь за ними захлопнулась, но голоса было прекрасно слышно, а Наташа шептала мне на ухо, о чем думают охранники.
— Давай, где там твоя вилка… ого!., а все остальное хоть как у людей? Давай сюда, в тройник…
— Нежность. Стыд. Все-таки Коля очень похож на человека. Похоть. Ужас… не могу… не хочу этого говорить… не должна… тьфу… гадость…
— Наташа!
— Втыкают вилку в розетку. Садятся на диван. Коля посередине. Они по бокам. Напряжены. Смотрят телевизор. Там показывают что-то яркое. Взрывы, выстрелы. Боевик?
— Старинный фильм, ты его, наверное, не видел, дружок. Хотя ты же робот и лет тебе на самом деле, может, гораздо больше, правильно? А, ну да, в те времена роботов еще не выпускали. Зато… да-да, фильм как раз про вас, родных. Видишь ли… как тебя зовут?
— Коля.
— Так вот, Коля, малыш, про вас снимали фильмы и писали книги еще в те времена, когда вас самих не было. Потому что люди предчувствовали ваше появление и надеялись на него. Фильм — тому пример. Как он называется, Сережка?
— «Чертинатор», Мотин, «Чертинатор» он называется! Сколько можно переспрашивать? Затрахал!
— Нетерпение. Похоть. Страсть. — Наташа. — Господи, этот голубоглазый придурок просто болен. Если толстяка я еще могу кое-как понять, он хотя бы оправдаться перед самим собой пытается, то этот просто озабоченный. Маньяк. Он уже представляет… ты только подумай, Полев, он представляет, как…
— Не знаешь, про что фильм? Я тебе расскажу. В общем, люди изобрели разумных роботов и расплодили их повсеместно. А они, роботы эти, взбунтовались и захватили власть. Да-да, во всем мире. Попутно сожгли мир ядерным огнем. Но люди остались. Они, как крысы, жили и плодились в норах, паразитируя на остатках постъядерного мира, а потом восстали и перебили жестянок. Но те оказались ушлые — направили в прошлое… вот-вот, смотри, он как раз говорит. Сделай погромче, Сереженька!
— Хрен тебе, толстяк!
— В общем, хороший робот помогает матери парня, который их, роботов, уничтожит. Видишь, он протянул матери руку!
— Сережка положил руку Коле на колено. — Наташин шепот.
— А-а-а-а… сволочь!..
— Коля сломал Сережке пальцы.
Бабахнуло. Посыпалась штукатурка, и мы с Наташей, не раздумывая, упали на пол и закрыли руками затылки. Лежали на полу без движения и продолжали бы лежать еще долго, но тут открылась дверь, и на пороге показался Коля. На плече у робота дымилась дыра; пахло паленой материей и озоном. Из-под ремешка у Коли выглядывал шнур, заканчивающийся штепселем, воткнутым в розетку.
— Ты убил их? — спросил я, поднимаясь.
— Нет, — отчеканил робот. — Оглушил. Потери среди человеческого населения — ноль.
Мотину и его озабоченному дружку Сережке мы связали руки и затащили в туалет; заперли там, подвинув к двери диван. Правая рука Сережки опухла, а под глазом Мотина образовался обширный синяк. Пока мы тащили извращенцев в туалет, Наташа старалась наступить каблучком на руку, на живот или какое другое уязвимое место Сережки, но я не разрешал. Наташа кривилась и с неохотой повиновалась.
Сказала со злостью, когда мы утрамбовывали Мотина между унитазом и стеной:
— Вот ты считаешь меня шлюхой, но я, по крайней мере, гетеросексуальная шлюха, и это замечательно!
— Да-да, — рассеянно кивнул я.
Покончив с Мотиным, мы ждали, когда кто-нибудь придет поинтересоваться, почему в комнате стреляли, но никто не приходил. Снаружи было тихо. Иногда что-то хлопало вдалеке, и я подумал, что выстрелы здесь не в диковинку, поэтому на них и не обратили внимания.
Коля продолжал заряжаться, сидя на диване. Он дослушивал старинный боевик «Чертинатор» и прижимал к груди Лизу. Плечо его все еще дымилось, но на предложения помочь Коля никак не реагировал.
— Ну? — спросила наконец Наташка. — Что дальше, Полев?
Я пожал плечами:
— Берем оружие и уходим. Ты стреляла когда-нибудь из автомата?
Наташа посмотрела на автоматы, что стояли в углу, и отступила на шаг:
— Не…нет. Я и из пистолета стреляла всего несколько раз в жизни.
— Один из этих разов — в меня?
— Да пошел ты!
Я подошел к тумбочке, на которой стоял телевизор, наклонился и увидел за стеклянной дверцей два автоматических пистолета и три обоймы к ним. Достал оба, один протянул Наташе.
— Запасливые ребята, — пробормотала она.
Я на цыпочках подкрался к двери, отворил ее на полпальца и выглянул в коридор. Здесь было тихо. Качалась лампочка на длинном проводе под потолком, бегали быстрые тени по стенам, от которых отслаивались сырые обои. С потолка лохмотьями свисала паутина. Дверь в конце коридора была закрыта.
Я высунул голову наружу и посмотрел в другую сторону. И там коридор заканчивался дверью; она оказалась приоткрыта. На ней было выведено мелом: «Желтые рулят».
— Что там? — шепотом спросила Наташа, высовываясь вместе с пистолетом наружу; вернее, так: сначала высунулся пистолет, а потом и она — за ним.
— Вроде тихо, — ответил я.
— Идем?
— Как там Коля?
Коля сидел в кресле и смотрел фильм. Чертинатор расправлялся с тварями из будущего, которые лезли через вентиляционные шахты в наше время. У Чертинатора был немного усталый, но героический вид, а с солнцезащитных очков стекали капельки крови.
— Коля, ты уже зарядился? — осторожно спросила Наташа, бросив быстрый взгляд в мою сторону. — Нам пора идти.
Коля долго не отвечал. Его руки изо всех сил сжимали подлокотники, а в черных очках горели голубоватые огоньки, миниатюрные телевизионные экраны.
— Погоди… ты же не видишь? — тихо спросила Наташа.
— Зато я все слышу, — сказал мальчишка, над плечом которого вился дымок. — Я слышу все, что мне надо, и делаю нужные выводы.
— Ты идешь, Коля? — спросил я.
— Нет, — ответил он. — Я вспоминаю ту историю, что вы мне рассказали, Кирилл. О бедном мальчике, который пытался изменить если не себя, то хотя бы кого-то другого, который пытался стать настоящим отцом. Я знаю, мальчик погиб, но голуби, которых он ненавидел, и Бог, которого он боялся, остались. И если их нет в небе, быть может, они прячутся под землей? Ведь не может быть такого, чтобы Бога и голубей не осталось. Мы с Лизой спустимся под землю и отыщем их; нам в любом случае нечего делать здесь, наверху. А вы идите. Я же дослушаю кино и то, как умирают в фильме люди, и спущусь под землю. Спущусь под землю. Севка против уток щекотно ум… с… с…
В плече его что-то щелкнуло, и в воздухе запахло нагретым пластиком и паленой материей. Наташа схватила меня за руку и, с испугом глядя на Колю, сказала:
— Пойдем.
— Но я обещал Громову…
— Пойдем… ты умеешь чинить роботов? Нет? Так я и думала… идем…
Курица Лиза прыгнула на колени мальчишке и устроилась там, взъерошенная и грязная; она глядела на нас черным своим глазом и открывала клюв, будто хотела что-то сказать, но не решалась. Мальчик поднял руку и осторожно погладил Лизиного скарабея; Лиза, довольная, закудахтала.
Мальчишка сказал:
— Здравствуй, Черная Курица. Совсем скоро мы с тобой станем подземными жителями.
Наташа захлопнула дверь.
Мы пошли тем же путем, каким и попали, сюда, но совсем скоро свернули не в ту дверь, надеясь срезать, и заблудились. В доме было полно комнат с высокими потолками, узких коридорчиков и дубовых дверей; комнаты были захламлены старыми кроватями, штабелями старых газет и перевернутыми шкафами, в одном из которых Наташа нашла пачку сигарет. Дрожащими пальцами она вытащила сигаретку и прикурила. На ее лице сразу появилась довольная улыбка, а пачка отправилась в карман пальто.
Я посмотрел вслед пачке с немой тоской. Очень хотелось курить.
Спустя минуту Наташа нашла еще одну пачку, под ковром. Сигареты были дорогие, французские, длинные и узкие, как спички.
— Чего это они тут сигаретами разбрасываются? — буркнул я.
Третья пачка лежала на люстре. Наташа забралась на стул и достала ее оттуда. Посмотрела на меня со значением.
— Чего? — нахмурился я.
— Ничего не напоминает?
Четвертая пачка выпала нам под ноги из навесного шкафчика, когда мы проходили мимо.
— Похоже, это свершившийся факт, — сказала Наташа, подбирая сигареты. — Количества курева на Земле достигло критической массы, и оно сформировало единый сигаретный разум.
— Ты с ума сошла, — сказал я, старательно растирая по ковру пятую пачку, кажется, модные в этом году сигареты «Госдума».
Вскоре мы вышли на балкон с балюстрадой. Здесь тоже было пусто и темно, под ногами поскрипывали использованные одноразовые шприцы и стекло, бывшее когда-то ампулами; дождь прекратился, а асфальт внизу блестел от огней множества фонариков и костров, сложенных из остатков мебели. Балкон выходил не в тихий закуток, а на центральную улицу. Людей здесь было много, и почти на всех — желтые банданы. Женщины цепляли их на плечи, мужчины — на головы.
Люди двигались без особого порядка, собирались группками, слушая ораторов в серых кепках. С обеих сторон дорогу перегородили баррикады, составленные из автомобильных покрышек, перевернутой мебели и белоснежных унитазов. Возле баррикад дежурили парни с автоматами. Из окон домов с противоположной стороны улицы выглядывали парни со снайперскими винтовками. Иногда они высовывались из окон по пояс и что-нибудь кричали своим, вниз.
— Эй, я нашел отличное местечко под самым потолком, оттуда всю улицу видать! Но там семья живет, старик со старухой. Они не пускают меня!
— Так пристрели!
— Кого?
— Старика со старухой!
— Ты чего? Мы же за людей боремся, за чистоту человеческой расы!
— Ну не стреляй! И вообще, я пошел, в Институтском переулке ребята пивной склад берут!
— Ах ты сволочь! Без меня!
— Ты кого сволочью назвал, сволочь? Пристрелю г-гада!
На нас никто не обращал внимания. Наташа курила, дрожащей рукой поднося сигарету ко рту. Я залез ей в карман — Наташа вздрогнула, но промолчала — и вытащил пачку. Сунул сигарету в рот, а потом долго пытался выдавить огонек из зажигалки. Пальцы, покрытые засохшей коркой из грязи и крови, слушались плохо.
— Думаешь, город уже полностью их? — спросила Наташа.
— Не знаю. Вроде бы Раста говорил что-то о солдатах.
— Как он там, интересно? — прошептала Наташа. — Надеюсь, выродок скоро сдохнет.
— Сдохнет. Он же сам сказал.
— Это-то и обидно!
— Тише! Что-то происходит…
Народ внизу заволновался. Крепкие парни вытащили на середину улицы странное сооружение: большую деревянную подставку на опорах-столбиках с широкой дверью посередине. Подставку установили на асфальт. Студенты подтащили к ней деревянный столб, на верхушку которого была надета и закреплена болтами широкая планка. Под углом в сорок пять градусов планку и столб соединяли две доски. Что-то мне эта конструкция напоминала.
— Виселица, — прошептала Наташа.
— А почему не на фонарном столбе? — зачем-то спросил я.
— Так красивее.
Столб воткнули в дыру в подставке; под опоры полезли ребята с молотками и гаечными ключами. Желтобородый парнишка в пурпурной куртке поставил под виселицей козлы, забрался на них и закрепил на планке толстую веревку с петлей на конце. Дернул ее, удовлетворенно кивнул. Петля болталась точно над дверью в подставке.
Пока парни внизу закрепляли столб, на эшафот взобрался бензопильщик. Он нарядился во все желтое, как шеф, а в руках крепко сжимал ярко-оранжевую фуражку. Народ потянулся к виселице; вперед рвалась молоденькая чернявая девчонка в шароварах и желтой штормовке.
— Жена Зинченко, — сказала Наташа.
— Ы?
— Парня, которого я убила. Который был моим любовником.
Я почесал затылок:
— Забыл, извини.
— Я сама забыла. Если убиваешь человека, лучше этого не помнить. На всякий случай.
Бензопильщик воздел руки к небу, и люди вокруг притихли, а он закричал:
— Ребята! Вы ведь знаете, почему это происходит! Почему мы собрались здесь!
— Знаем! — закричали «ребята». Кто-то дал очередь в небо; шальная пуля выбила штукатурку из потолка у нас над головами. Штукатурка рассыпалась веером по нашим плечам. Я протянул руку, чтобы смахнуть ее с Наташиной шеи, но Наташа посмотрела на меня с подозрением, и я убрал руку.
— Мы здесь, чтобы избавить город от чернопятенных гнид! Вы ведь знаете это! Знаете?!
— Да-а-а!!!
— Так ведите же его! Ведите его сюда!
Мы перегнулись через перила и увидели двух здоровых мужиков, которые тащили упирающегося парня в черном плаще с черным мешком на голове. Парень вертел головой и, кажется, кричал, но толпа взвыла и заглушила его. В несчастного полетели гнилые помидоры. Было их, правда, совсем немного, штук пять или шесть, и большая часть пролетела мимо. На дорогу выбежала кряжистая тетка в желтой косынке и стала собирать остатки томатов в кулечек. На нее не обращали внимания. Парня с мешком на голове приподняли и толкнули на эшафот. Бензопильщик снял с него черный мешок, и у меня сам собой раскрылся рот. На эшафоте стоял Семен Панин.
Толпа радостно взревела. Панин открыл рот, чтобы сказать что-то, но брошенный кем-то помидор помешал ему. Теперь лицо Панина было измазано томатным соком, и он напоминал кровожадного вампира.
— Тихо! — гаркнул бензопильщик, и революционеры замолчали. — Дайте слово чернопятенной дряни!
Панин кашлял, и во все стороны летели помидорные брызги. Но даже сквозь кашель он пытался кричать:
— Люди, вы что?! Что вы делаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Ладушки.
Я еще раз оглядел мизансцену: робот Коля сидит, забившись в угол, Наташа стоит рядышком и дрожит, а люстра качается, потому что сверху кто-то громко топает.
Приступим.
Я подошел к двери; барабанил в нее и выкрикивал между ударами:
— Откройте! Вы должны помочь мальчику! Наш мальчишка — робот! Ему надо зарядиться! Здесь нет розетки! Пожалуйста!
Они прикрутили звук и прислушались.
— Досада, — шепнула мне на ухо Наташа. — До толстяка доходит. Второй слишком пьян. Хочет войти сюда и перестрелять всех. Вместо этого пьет из бутылки. Кстати, пьяный мужик мечтает только о двух вещах: набить кому-нибудь морду и выпить еще.
Я закричал громче:
— Не слышите, что ли? Мальчугану плохо! Если он отключится, вам несдобровать! Приказ вашего шефа — с нами все должно быть в порядке!
— Заткнись! — крикнул второй, чьи волосатые ноги я видел в туалете.
— Еще пьяный мужик мечтает о женщине, — шепнул я Наташе.
— Злость. Легкий страх. Женщине? То же самое, что и набить другому морду. Просто женщине морду не набьешь, вот и выкручиваетесь.
— Откройте немедленно! Нужна зарядка!
— Мысль… не пойму какая… похоть. Они… до них дошло, что мальчишка — робот. Толстяк думает, что он никогда бы не тронул настоящего ребенка. Но робота…Полев, сволочь! — Наташа схватила меня за руку и яростно зашептала в самое ухо: — Я поняла, что ты задумал, я поняла, поняла, слышишь, урод ты, гадина недобитая, я поняла и не дам тебе это сделать!
— Тихо… ничего не будет… — шептал я. — Все в полном порядке!
Сто тысяч роботов по всей Земле. Нет такого закона, который защищает права роботов, как нет такого закона, который защищал бы права кофеварок или книг. Роботов можно жечь. Избивать. Играть ими в футбол, если у вас сил, конечно, хватит.
Заниматься с ними любовью тоже можно. Они вам ничего не скажут и ничего не сделают.
Убей своего робота. Плюнь на своего робота.
Трахни своего робота.
Что чаще всего ищут в сети обычные люди? Что чаще всего набирают в окошечке поисковой системы? Я знаю что: «Детская порнография».
— Говоришь, все так плохо? — Толстяк стоял у самой двери и шептал в замочную скважину. — То есть мальчонку зарядить как бы надо, не то помрет, верно?
— Похоть. Во втором — тоже похоть, — шептала Наташа, не отпуская мой рукав. — Но они же не «голубые»?! Они обычные гетеросексуальные ребята, которые только что мечтали о женщине…
— Эй?
— Да-да! — крикнул я. — Зарядите, пожалуйста, мальчишку!
— Хорошо. Пускай подойдет к двери. А вы отойдите подальше и учтите: у нас автоматы. Если что — стрелять будем без предупреждения.
— Да-да, спасибо большое!
Мы отошли к противоположной стене и прислонились к ней; я кивнул Коле. Он улыбнулся в ответ, поставил Лизу на пол, поднялся на ноги и подошел к двери. Замер перед ней, сложив руки по швам, вскинул голову, отчего на шее стала видна трогательная синяя жилка.
— Готово! — крикнул я, не отрывая взгляд от жилки.
— Открываем…
Замок сухо щелкнул, и дверь распахнулась. На пороге стоял толстяк. Рядом с ним качал головой, упираясь ладонями в косяк, второй охранник. Он был тщедушный и нескладный; под носом у него пробивались редкие волоски, а круглое мальчишечье лицо было румяным от алкоголя. Глаза у парня оказались выразительные, цвета небесной лазури; прическа короткая, аккуратная, с косым пробором.
От него пахло пивом и дорогим одеколоном.
— Иди сюда, малыш, — нежно позвал толстяк.
Худой поднял автомат и направил его на нас. Однако и он не сводил глаз с невинной мордашки маленького робота.
Коля дернул плечиком и шагнул вперед.
Дверь за ними захлопнулась, но голоса было прекрасно слышно, а Наташа шептала мне на ухо, о чем думают охранники.
— Давай, где там твоя вилка… ого!., а все остальное хоть как у людей? Давай сюда, в тройник…
— Нежность. Стыд. Все-таки Коля очень похож на человека. Похоть. Ужас… не могу… не хочу этого говорить… не должна… тьфу… гадость…
— Наташа!
— Втыкают вилку в розетку. Садятся на диван. Коля посередине. Они по бокам. Напряжены. Смотрят телевизор. Там показывают что-то яркое. Взрывы, выстрелы. Боевик?
— Старинный фильм, ты его, наверное, не видел, дружок. Хотя ты же робот и лет тебе на самом деле, может, гораздо больше, правильно? А, ну да, в те времена роботов еще не выпускали. Зато… да-да, фильм как раз про вас, родных. Видишь ли… как тебя зовут?
— Коля.
— Так вот, Коля, малыш, про вас снимали фильмы и писали книги еще в те времена, когда вас самих не было. Потому что люди предчувствовали ваше появление и надеялись на него. Фильм — тому пример. Как он называется, Сережка?
— «Чертинатор», Мотин, «Чертинатор» он называется! Сколько можно переспрашивать? Затрахал!
— Нетерпение. Похоть. Страсть. — Наташа. — Господи, этот голубоглазый придурок просто болен. Если толстяка я еще могу кое-как понять, он хотя бы оправдаться перед самим собой пытается, то этот просто озабоченный. Маньяк. Он уже представляет… ты только подумай, Полев, он представляет, как…
— Не знаешь, про что фильм? Я тебе расскажу. В общем, люди изобрели разумных роботов и расплодили их повсеместно. А они, роботы эти, взбунтовались и захватили власть. Да-да, во всем мире. Попутно сожгли мир ядерным огнем. Но люди остались. Они, как крысы, жили и плодились в норах, паразитируя на остатках постъядерного мира, а потом восстали и перебили жестянок. Но те оказались ушлые — направили в прошлое… вот-вот, смотри, он как раз говорит. Сделай погромче, Сереженька!
— Хрен тебе, толстяк!
— В общем, хороший робот помогает матери парня, который их, роботов, уничтожит. Видишь, он протянул матери руку!
— Сережка положил руку Коле на колено. — Наташин шепот.
— А-а-а-а… сволочь!..
— Коля сломал Сережке пальцы.
Бабахнуло. Посыпалась штукатурка, и мы с Наташей, не раздумывая, упали на пол и закрыли руками затылки. Лежали на полу без движения и продолжали бы лежать еще долго, но тут открылась дверь, и на пороге показался Коля. На плече у робота дымилась дыра; пахло паленой материей и озоном. Из-под ремешка у Коли выглядывал шнур, заканчивающийся штепселем, воткнутым в розетку.
— Ты убил их? — спросил я, поднимаясь.
— Нет, — отчеканил робот. — Оглушил. Потери среди человеческого населения — ноль.
Мотину и его озабоченному дружку Сережке мы связали руки и затащили в туалет; заперли там, подвинув к двери диван. Правая рука Сережки опухла, а под глазом Мотина образовался обширный синяк. Пока мы тащили извращенцев в туалет, Наташа старалась наступить каблучком на руку, на живот или какое другое уязвимое место Сережки, но я не разрешал. Наташа кривилась и с неохотой повиновалась.
Сказала со злостью, когда мы утрамбовывали Мотина между унитазом и стеной:
— Вот ты считаешь меня шлюхой, но я, по крайней мере, гетеросексуальная шлюха, и это замечательно!
— Да-да, — рассеянно кивнул я.
Покончив с Мотиным, мы ждали, когда кто-нибудь придет поинтересоваться, почему в комнате стреляли, но никто не приходил. Снаружи было тихо. Иногда что-то хлопало вдалеке, и я подумал, что выстрелы здесь не в диковинку, поэтому на них и не обратили внимания.
Коля продолжал заряжаться, сидя на диване. Он дослушивал старинный боевик «Чертинатор» и прижимал к груди Лизу. Плечо его все еще дымилось, но на предложения помочь Коля никак не реагировал.
— Ну? — спросила наконец Наташка. — Что дальше, Полев?
Я пожал плечами:
— Берем оружие и уходим. Ты стреляла когда-нибудь из автомата?
Наташа посмотрела на автоматы, что стояли в углу, и отступила на шаг:
— Не…нет. Я и из пистолета стреляла всего несколько раз в жизни.
— Один из этих разов — в меня?
— Да пошел ты!
Я подошел к тумбочке, на которой стоял телевизор, наклонился и увидел за стеклянной дверцей два автоматических пистолета и три обоймы к ним. Достал оба, один протянул Наташе.
— Запасливые ребята, — пробормотала она.
Я на цыпочках подкрался к двери, отворил ее на полпальца и выглянул в коридор. Здесь было тихо. Качалась лампочка на длинном проводе под потолком, бегали быстрые тени по стенам, от которых отслаивались сырые обои. С потолка лохмотьями свисала паутина. Дверь в конце коридора была закрыта.
Я высунул голову наружу и посмотрел в другую сторону. И там коридор заканчивался дверью; она оказалась приоткрыта. На ней было выведено мелом: «Желтые рулят».
— Что там? — шепотом спросила Наташа, высовываясь вместе с пистолетом наружу; вернее, так: сначала высунулся пистолет, а потом и она — за ним.
— Вроде тихо, — ответил я.
— Идем?
— Как там Коля?
Коля сидел в кресле и смотрел фильм. Чертинатор расправлялся с тварями из будущего, которые лезли через вентиляционные шахты в наше время. У Чертинатора был немного усталый, но героический вид, а с солнцезащитных очков стекали капельки крови.
— Коля, ты уже зарядился? — осторожно спросила Наташа, бросив быстрый взгляд в мою сторону. — Нам пора идти.
Коля долго не отвечал. Его руки изо всех сил сжимали подлокотники, а в черных очках горели голубоватые огоньки, миниатюрные телевизионные экраны.
— Погоди… ты же не видишь? — тихо спросила Наташа.
— Зато я все слышу, — сказал мальчишка, над плечом которого вился дымок. — Я слышу все, что мне надо, и делаю нужные выводы.
— Ты идешь, Коля? — спросил я.
— Нет, — ответил он. — Я вспоминаю ту историю, что вы мне рассказали, Кирилл. О бедном мальчике, который пытался изменить если не себя, то хотя бы кого-то другого, который пытался стать настоящим отцом. Я знаю, мальчик погиб, но голуби, которых он ненавидел, и Бог, которого он боялся, остались. И если их нет в небе, быть может, они прячутся под землей? Ведь не может быть такого, чтобы Бога и голубей не осталось. Мы с Лизой спустимся под землю и отыщем их; нам в любом случае нечего делать здесь, наверху. А вы идите. Я же дослушаю кино и то, как умирают в фильме люди, и спущусь под землю. Спущусь под землю. Севка против уток щекотно ум… с… с…
В плече его что-то щелкнуло, и в воздухе запахло нагретым пластиком и паленой материей. Наташа схватила меня за руку и, с испугом глядя на Колю, сказала:
— Пойдем.
— Но я обещал Громову…
— Пойдем… ты умеешь чинить роботов? Нет? Так я и думала… идем…
Курица Лиза прыгнула на колени мальчишке и устроилась там, взъерошенная и грязная; она глядела на нас черным своим глазом и открывала клюв, будто хотела что-то сказать, но не решалась. Мальчик поднял руку и осторожно погладил Лизиного скарабея; Лиза, довольная, закудахтала.
Мальчишка сказал:
— Здравствуй, Черная Курица. Совсем скоро мы с тобой станем подземными жителями.
Наташа захлопнула дверь.
Мы пошли тем же путем, каким и попали, сюда, но совсем скоро свернули не в ту дверь, надеясь срезать, и заблудились. В доме было полно комнат с высокими потолками, узких коридорчиков и дубовых дверей; комнаты были захламлены старыми кроватями, штабелями старых газет и перевернутыми шкафами, в одном из которых Наташа нашла пачку сигарет. Дрожащими пальцами она вытащила сигаретку и прикурила. На ее лице сразу появилась довольная улыбка, а пачка отправилась в карман пальто.
Я посмотрел вслед пачке с немой тоской. Очень хотелось курить.
Спустя минуту Наташа нашла еще одну пачку, под ковром. Сигареты были дорогие, французские, длинные и узкие, как спички.
— Чего это они тут сигаретами разбрасываются? — буркнул я.
Третья пачка лежала на люстре. Наташа забралась на стул и достала ее оттуда. Посмотрела на меня со значением.
— Чего? — нахмурился я.
— Ничего не напоминает?
Четвертая пачка выпала нам под ноги из навесного шкафчика, когда мы проходили мимо.
— Похоже, это свершившийся факт, — сказала Наташа, подбирая сигареты. — Количества курева на Земле достигло критической массы, и оно сформировало единый сигаретный разум.
— Ты с ума сошла, — сказал я, старательно растирая по ковру пятую пачку, кажется, модные в этом году сигареты «Госдума».
Вскоре мы вышли на балкон с балюстрадой. Здесь тоже было пусто и темно, под ногами поскрипывали использованные одноразовые шприцы и стекло, бывшее когда-то ампулами; дождь прекратился, а асфальт внизу блестел от огней множества фонариков и костров, сложенных из остатков мебели. Балкон выходил не в тихий закуток, а на центральную улицу. Людей здесь было много, и почти на всех — желтые банданы. Женщины цепляли их на плечи, мужчины — на головы.
Люди двигались без особого порядка, собирались группками, слушая ораторов в серых кепках. С обеих сторон дорогу перегородили баррикады, составленные из автомобильных покрышек, перевернутой мебели и белоснежных унитазов. Возле баррикад дежурили парни с автоматами. Из окон домов с противоположной стороны улицы выглядывали парни со снайперскими винтовками. Иногда они высовывались из окон по пояс и что-нибудь кричали своим, вниз.
— Эй, я нашел отличное местечко под самым потолком, оттуда всю улицу видать! Но там семья живет, старик со старухой. Они не пускают меня!
— Так пристрели!
— Кого?
— Старика со старухой!
— Ты чего? Мы же за людей боремся, за чистоту человеческой расы!
— Ну не стреляй! И вообще, я пошел, в Институтском переулке ребята пивной склад берут!
— Ах ты сволочь! Без меня!
— Ты кого сволочью назвал, сволочь? Пристрелю г-гада!
На нас никто не обращал внимания. Наташа курила, дрожащей рукой поднося сигарету ко рту. Я залез ей в карман — Наташа вздрогнула, но промолчала — и вытащил пачку. Сунул сигарету в рот, а потом долго пытался выдавить огонек из зажигалки. Пальцы, покрытые засохшей коркой из грязи и крови, слушались плохо.
— Думаешь, город уже полностью их? — спросила Наташа.
— Не знаю. Вроде бы Раста говорил что-то о солдатах.
— Как он там, интересно? — прошептала Наташа. — Надеюсь, выродок скоро сдохнет.
— Сдохнет. Он же сам сказал.
— Это-то и обидно!
— Тише! Что-то происходит…
Народ внизу заволновался. Крепкие парни вытащили на середину улицы странное сооружение: большую деревянную подставку на опорах-столбиках с широкой дверью посередине. Подставку установили на асфальт. Студенты подтащили к ней деревянный столб, на верхушку которого была надета и закреплена болтами широкая планка. Под углом в сорок пять градусов планку и столб соединяли две доски. Что-то мне эта конструкция напоминала.
— Виселица, — прошептала Наташа.
— А почему не на фонарном столбе? — зачем-то спросил я.
— Так красивее.
Столб воткнули в дыру в подставке; под опоры полезли ребята с молотками и гаечными ключами. Желтобородый парнишка в пурпурной куртке поставил под виселицей козлы, забрался на них и закрепил на планке толстую веревку с петлей на конце. Дернул ее, удовлетворенно кивнул. Петля болталась точно над дверью в подставке.
Пока парни внизу закрепляли столб, на эшафот взобрался бензопильщик. Он нарядился во все желтое, как шеф, а в руках крепко сжимал ярко-оранжевую фуражку. Народ потянулся к виселице; вперед рвалась молоденькая чернявая девчонка в шароварах и желтой штормовке.
— Жена Зинченко, — сказала Наташа.
— Ы?
— Парня, которого я убила. Который был моим любовником.
Я почесал затылок:
— Забыл, извини.
— Я сама забыла. Если убиваешь человека, лучше этого не помнить. На всякий случай.
Бензопильщик воздел руки к небу, и люди вокруг притихли, а он закричал:
— Ребята! Вы ведь знаете, почему это происходит! Почему мы собрались здесь!
— Знаем! — закричали «ребята». Кто-то дал очередь в небо; шальная пуля выбила штукатурку из потолка у нас над головами. Штукатурка рассыпалась веером по нашим плечам. Я протянул руку, чтобы смахнуть ее с Наташиной шеи, но Наташа посмотрела на меня с подозрением, и я убрал руку.
— Мы здесь, чтобы избавить город от чернопятенных гнид! Вы ведь знаете это! Знаете?!
— Да-а-а!!!
— Так ведите же его! Ведите его сюда!
Мы перегнулись через перила и увидели двух здоровых мужиков, которые тащили упирающегося парня в черном плаще с черным мешком на голове. Парень вертел головой и, кажется, кричал, но толпа взвыла и заглушила его. В несчастного полетели гнилые помидоры. Было их, правда, совсем немного, штук пять или шесть, и большая часть пролетела мимо. На дорогу выбежала кряжистая тетка в желтой косынке и стала собирать остатки томатов в кулечек. На нее не обращали внимания. Парня с мешком на голове приподняли и толкнули на эшафот. Бензопильщик снял с него черный мешок, и у меня сам собой раскрылся рот. На эшафоте стоял Семен Панин.
Толпа радостно взревела. Панин открыл рот, чтобы сказать что-то, но брошенный кем-то помидор помешал ему. Теперь лицо Панина было измазано томатным соком, и он напоминал кровожадного вампира.
— Тихо! — гаркнул бензопильщик, и революционеры замолчали. — Дайте слово чернопятенной дряни!
Панин кашлял, и во все стороны летели помидорные брызги. Но даже сквозь кашель он пытался кричать:
— Люди, вы что?! Что вы делаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39