Они применяли дубинки и тупые орудия, против которых не годился никакой щит. Они обладали таким искусством метания пращи, что она ослепляла и тут же убивала противника.
«Они специализировались на воровстве скота и были весьма искусны в этом деле. Но подобно племенам масаи в Кении, воровали они больше ради удовольствия, чем по необходимости, а затем перекрашивали животных таким образом, что их нельзя было узнать. Только согласно праву коса разрешалось лишить вора его имущества точно так же, как разрешалось и воровать. Таким образом коса вынужден был все время совершенствовать свои приемы, и имелось в виду, что тот, с кем он «вступает в контакты», в свою очередь, поступает так же (…)»
Ведя между собой обмен, коса, с одной стороны, и португальцы или голландцы, с другой, придерживались разных обычаев. Европейцы обвиняли, например, коса в воровстве, когда те, будучи приглашены в гости, уходя, забирали что-нибудь с собой; «разве те не пользуются пищей, когда приходят к нам пировать?» А главное – перед кафрскими войнами англичане и голландцы не знали, что корову нельзя использовать для обмена на неодушевленный предмет, будь то даже очень большое количество металла или табака. Существовал обычай при обмене забирать обратно часть потомства самки. Таким образом, белый радовался, что так хорошо провел коса, оставившего ему свою корову, тогда как в действительности она являлась своего рода залогом следующей сделки, которая обязательно происходила спустя несколько месяцев и по которой стоимость самки возмещалась другим животным или даже двумя.
Поселенцы, не понимавшие подобных отношений обмена, приходили в полное изумление, когда сотни животных исчезали после того, как они заключили касающуюся их сделку и, как полагали, выменяли их себе в собственность.
Кредо Мутва упрекает авторов учебников в том, что они не дают себе труда проанализировать разницу между правом голландцев и коса, рассматривая последних как «суеверных людей, не ведающих, что такое сила договора».
Правда, знание европейцами нравов и обычаев коса не всегда шло африканцам на пользу. Так, в XIX в., основываясь на знакомстве с представлениями коса, удалось мистифицировать их и заставить поверить, что боги призывают к своего рода коллективному самоубийству. Вот так, не подвергаясь риску новой войны, европейцы погубили, толкнув на самоубийство, часть общины коса.
Свидетельство Кредо Мутвы не единственное. «Черная» история стремится утвердиться в Южной Африке, в особенности с тех пор, как практически вся Африка стала независимой, а жестокие репрессии в Соуэто вызвали негодование международной общественности против расистской практики правительства Претории.
«Черная» история ставит под сомнение ту интерпретацию фактов, которая имеет целью узаконить ограничения туземцев рамками их племен, распыление их по произвольно определенным «национальным отечествам», словом, подвести моральное и историческое основание под апартеид. И все же нам представляется, что сами африканцы, несмотря на все большую настоятельность их требований и их уверенность в своем будущем, практически не имеют возможности воздействовать на «белую» историю и изменять ее содержание. По крайней мере в ЮАР это так.
«Черная» история, в том числе и история Южной Африки, может быть написана только где-то в другом месте.
2. Деколонизированная история: Черная Африка
Стратификация истории в Черной Африке
Представления о прошлом в Черной Африке стратифицированы по трем уровням. Наиболее укоренившаяся, устная традиция зиждется не только на фактах, но также и на мифах. Так, например, легенды о Чаке или Сундиате обладают в ней такой же реальностью, как и их подлинные подвиги. Вторая страта – это та история, которую преподавали колонизаторы. Наконец, третья: получение независимости дало импульс современным африканским историкам и африканистам, результатом чего стала переоценка всей истории Африки. Новый взгляд на прошлое все еще в стадии становления и утверждения, и одним из ярких его выразителей является журнал «Африка сегодня» («Африка Замани»). Новые воззрения находят отражение и в школьных учебниках франкоязычной Африки: в них представлена деколонизированная история.
От истории к легенде: Чака, король зулу
В памяти африканцев о Чаке, правившем в 1816–1828 гг., укрепившем королевство зулу, легенда перемешивается с историей. Африканская негритянская литература, особенно франкоязычная, восприняла суть сохранившихся воспоминаний, наполнив их новым смыслом.
Воин изумительной отваги, Чака предал своего сюзерена, который не пожелал возвести его в сан наследника престола. Чака указал врагам место, где его повелитель рассчитывал дать сражение. Как только тот попал в плен, Чака занял его место и добился главенства зулу над племенами мтетва (1816). Он сразу же модернизировал военное дело, реорганизовал армию, введя в ней спартанские обычаи. Первым делом Чака изменил размер дротиков, у зулу по традиции длинных (их бросали издалека). Дротики стали короче, и их можно было использовать и в рукопашном бою. Чака ввел физические упражнения для укрепления мускулов зулу, бойцы стали, кроме того, получать больше мясной пищи. Тренировки стимулировались соревнованиями, кульминацией которых были состязания в подвигах.
Победители получали от короля в качестве награды самых красивых молодых женщин. Те также приобщались к борьбе и к битве. Чака заставлял их тренироваться под горящими взорами воинов. Однако под страхом смерти было запрещено даже прикасаться к ним вплоть до окончания испытаний.
Зулу не практиковали обрезания, так что враги не могли пользоваться для нападения периодами общего недомогания самых молодых воинов племени. «При Чаке сексуальные побуждения зулу отвращались от естественной функции продолжения рода, чтобы сублимироваться в воинственности» (III. 16).
К 1828 г. зулусское королевство стало грозным территориальным и военным объединением, которое не трогали европейцы. Однако в это время часть зулусской армии, уставшей от военной муштры и административной тирании, восстала. После двенадцати лет царствования Чака был убит.
У Чаки не было наследников. Его преемники ослабили пружины военного государства, могущество которого тем не менее продолжало беспокоить буров и англичан. Во время Великого трека буры одержали над зулу победу и отбросили их к Наталу. Спустя пятьдесят лет против королевства выступили англичане. Потерпев вначале тяжелое поражение, они сумели 4 июля 1879 г. разбить армию зулу. Это стало концом могущества королевства зулу.
Такова историческая традиция. В памяти же зулу, в особенности за пределами ЮАР, жизнь Чаки выглядит совершенно иначе: это наполовину миф или легенда. И при этом она более полно отражает реальность, чем представления историка.
Для одних Чака стал своего рода черным Христом, для других – воплощением типичных качеств африканца. В устной и письменной традиции бурная жизнь Чаки совершенно преобразилась (III.11). Начало было положено эпопеей «Чака», написанной Томасом Мофоло, христианским монахом, по происхождению банту; ее текст в течение многих лет хранился в библиотеке парижского миссионерского евангелического общества. Герой Мофоло побеждает, но ему помогает дьявол, он совершает тысячу преступлений и бесчинств, разных жестокостей, прежде чем погибает в результате заговора, составленного его братьями. В других преданиях Чаке приписывают, что в девятнадцать лет он убил леопарда, бросил вызов воинственным колдунам, приказал запереть королеву вражеского племени наедине с прожорливой гиеной. Из отряда в 500 человек он создал непобедимую армию, которая, согласно еще одной традиции, вскоре насчитывала 400 000 воинов; с ее помощью Чака собирался управлять всем миром. Как реакция на версию Мофоло появляется новый миф. Осуждение сменяется восхвалением. В драме «Зулу» Ненекали-Камаре Чака становится собирателем земель, символом и предвестником африканского единства.
Позже восхищение Чакой в литературных произведениях – в поэмах и драмах – становится еще большим. Он обретает жизнь после смерти или же воспринимает смерть как освобождение, поскольку дело возрождения подхвачено, продолжено африканским народом, истории которого он положил начало. В то время как у христианина Мофоло смерть Чаки символизирует поражение зла, здесь она ассоциируется с героическим самопожертвованием человека, ставшего отцом-основателем подлинного африканского государства. Он умер, и освободилось место для белых, пришедших поработить Африку. Его смерть – предвестие Апокалипсиса.
«Мы станем рабами их компасов и циркулей. Наша империя изменит название и будет именоваться Южная Африка. И наши боги допустят это! Наши лучшие умы будут болтать в бистро вокруг бутылки. И наши священники допустят это! Наши братья будут бить нас до смерти за горсть риса. Мы не сможем ходить, куда захотим, хуже, чем собаки. Специальные поезда будут привозить людей смотреть на нашу нищету, но алмазы высушат слезы на их глазах. Вы, женщины, будете в муках рожать детей, обреченных на муки. И бессильно будут взывать наши голоса! У нас будет больше мучеников, чем на равнинах иудейских» («Зулу», акт. III; III.11).
Пространство прошлого
Исторические представления о более отдаленном прошлом, например у африканцев Кот д’Ивуар, не имеют «своего собственного пространства» (III.5), как в Европе, не образуют отдельную отрасль знаний. Они тесно связаны со всеми компонентами коллективного сознания. История воскрешается во время церемоний: траурных бдений, праздника ямса и т. д. История вторгается в повседневность в моменты, важные с точки зрения коллективной жизни, при этом она всегда ограничена точными правилами. Поскольку история является достоянием предков, то доступ к ней в этих церемониях имеют лишь священные лица. Поскольку же она равным образом связана с передачей политической власти, то содержание исторического процесса воспроизводится сообразно с интересами власти, таким образом многое в истории пропускается. «Достоинства предков могут быть обнародованы, но их неудачи, ошибки замалчиваются. Войны всегда победоносны, а государи образцовы». В общем «это прошлое являтся предметом для подражания, а настоящее лишь его бледным продолжением». Память об этом прошлом поддерживается; это своего рода капитал, резервуар, в котором народ черпает вдохновение, находит образцы для себя. При возведении на трон государя, например, вспоминают всех его предков. «Ему дают добрые советы согласно точному ритуалу, сопровождающемуся назидательным рассказом, в котором невозможны ни слабость, ни колебания» (III.5).
Обычно это прошлое восходит ко временам исхода, т. е. заселения ныне занимаемого региона. Оно завершается колониальным завоеванием, так как статус последующего периода другой: каждый волен восстанавливать его в своей памяти и эти воспоминания не являются предметом кодификации.
Вторая страта: «Наши предки галлы»
Эта фраза, произносимая африканскими школьниками, стала штампом. Ее всегда высмеивают, когда говорят о французской колонизации Черной Африки. Всестороннее исследование Дениз Буш (III. 7) о преподавании истории в Сенегале в 1817–1860 гг. показало, что все это отнюдь нельзя понимать буквально. В сущности, это не более чем легенда. Во-первых, вначале в школу ходили только белые дети. Во-вторых, впоследствии, независимо от того, были ли ученики черные или белые, они не подвергались риску услышать в школе о галлах. В начале XIX в. у французов еще не было принято провозглашать галлов своими предками. Преподавалась Священная история, и сообщались какие-то сведения о первых королях, по векам и по царствованиям. История Франции начиналась с легендарного Фарамона и останавливалась на Карле Лысом или Людовике Святом; редко когда доходили до Бурбонов. Но как бы там ни было, фраза «наши предки галлы» не лишена смысла. Уже в 1898 г. раздавались упреки из Парижа, что в государственных школах колонии Сенегал преподается то же самое, что и во Франции. «Кажется, можно было бы опустить как минимум убийство Лотаря и крещение Хлодвига». «Несколько неудачно обнаруживать в ходе нашей истории ошибки, которые мы совершили прежде, чем достигли нынешнего цивилизованного состояния». Попытки ввести в программы немного истории и географии Черной Африки если и предпринимались, то в очень ограниченной форме и как бы против воли местного белого населения. Выходцы из Франции с трудом мирились с распространением образования на туземцев. Генеральный инспектор Французской Западной Африки Жорж Арди, защищавший школу для всех, утверждал, что с ее помощью можно достичь полезных результатов. «Мы представляем не историю Франции, а французское могущество в исторической перспективе для того, чтобы противостоять тенденциозной и часто антифранцузской истории марабутов Марабуты – мусульманский военно-религиозный орден в Северной Африке. В широком смысле – мусульманские аскеты, праведники.
и в особенности гриотов Гриоты – каста сказителей-певцов в Западной Африке, своего рода хранители и распространители устной исторической традиции.
, которые изображают победы французов как преходящие и случайные».
История преподносится детям не только на соответствующих уроках, она проникает во все сферы школьной жизни. Жорж Арди в книге «Песнь местной общей школе» прославляет труд, бережливость и другие добродетели французов:
…Для того, чтобы сделать нашу Африку богатой,
Примемся за работу, друзья, за работу…
Вместо того, чтобы спать или болтать,
Идемте расчищать земли.
Прежде, чем приглашать наших родственников и соседей,
Заплатим налоги, разделаемся с долгами,
Отложим несколько мешков зерна про запас,
И тогда мы сможем петь во все горло…
Да здравствует Франция, пусть славится твое имя!
Мы любим тебя, как мать.
Это тебе мы обязаны тем,
Что наши несчастья кончились.
Учителя и преподаватели-французы просто вследствие своего происхождения непременно привносят в обучение представления, исходящие от метрополии, хотя написано несколько школьных учебников по истории и географии Сенегала.
В Сенегале, по свидетельству одного англичанина, черный, принадлежащий к французской культуре, – француз во всем. После провозглашения в 1946 г. Французского Союза ассимиляция африканцев усилилась. Дух равенства, преобладающий во всяком случае в предписаниях парижской администрации, приводит к введению в Африке программ метрополии по всем предметам и на всех ступенях образования. Именно тогда в истории обнаруживаются галлы… Отныне в начальной школе все будут заниматься историей Франции, в средней – историей, которая начинается в Греции и в Риме и центром которой является Европа.
Здесь продолжение метрополии, а значит, история для поселенца – это не история ограбленной страны, а история его нации, которая здесь наживалась. Сенегал в истории отсутствует, за исключением периода его покорения и возрождения под эгидой колониальной Франции. Это касается всех регионов, где господствует Франция: ее присутствие воплощает в себе исторический прогресс, прогресс цивилизации. В 1948 г. в Оране, начиная занятия в 5-м классе, я решил сделать общий обзор программы. Когда я сказал сорока ученикам-французам, что после падения Римской империи и варварских королевств на смену им пришла арабская цивилизация, последовал оглушительный взрыв хохота. Арабы и цивилизация – эти два слова никак не вставали рядом в воображении ребят.
Свидетельство молодой сенегалки Соу Ндеи
В момент провозглашения независимости Сенегала Coy Ндеи было двенадцать лет и она училась в 4-м классе школы, где преобладали белые ученики. Для нее прошлое – это главным образом римляне и жизнь римских детей, римские термы, театр и цирк. Она вспоминает также галлов, их зеленую, в лиственных лесах страну с резко различающимися временами года, чего нет в Сенегале. Живое и дивное прошлое она представляет себе под солнцем Прованса. Первая книга, которую она прочла, называлась «В голубой стране», там рассказывалось о греко-римской истории. А затем следуют Карл Великий, основавший школу, Людовик XIV, соорудивший необыкновенные сады и дворцы. Вот пространство, в котором движется ее память о прошлом; ни родной стране, ни Африке в целом в нем нет места. Лишь значительно позднее они выступают на сцену, а до этого, как говорит учительница, их прошлое было «неинтересным».
От прошлого Африки осталось лишь два ничтожных следа, и это не вызывает ни стеснения, ни стыда. Во-первых, вспоминается Мусса, жена короля Мали. Она совершала паломничество в Мекку, и во время перехода через пустыню ее охватило желание принять ванну:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
«Они специализировались на воровстве скота и были весьма искусны в этом деле. Но подобно племенам масаи в Кении, воровали они больше ради удовольствия, чем по необходимости, а затем перекрашивали животных таким образом, что их нельзя было узнать. Только согласно праву коса разрешалось лишить вора его имущества точно так же, как разрешалось и воровать. Таким образом коса вынужден был все время совершенствовать свои приемы, и имелось в виду, что тот, с кем он «вступает в контакты», в свою очередь, поступает так же (…)»
Ведя между собой обмен, коса, с одной стороны, и португальцы или голландцы, с другой, придерживались разных обычаев. Европейцы обвиняли, например, коса в воровстве, когда те, будучи приглашены в гости, уходя, забирали что-нибудь с собой; «разве те не пользуются пищей, когда приходят к нам пировать?» А главное – перед кафрскими войнами англичане и голландцы не знали, что корову нельзя использовать для обмена на неодушевленный предмет, будь то даже очень большое количество металла или табака. Существовал обычай при обмене забирать обратно часть потомства самки. Таким образом, белый радовался, что так хорошо провел коса, оставившего ему свою корову, тогда как в действительности она являлась своего рода залогом следующей сделки, которая обязательно происходила спустя несколько месяцев и по которой стоимость самки возмещалась другим животным или даже двумя.
Поселенцы, не понимавшие подобных отношений обмена, приходили в полное изумление, когда сотни животных исчезали после того, как они заключили касающуюся их сделку и, как полагали, выменяли их себе в собственность.
Кредо Мутва упрекает авторов учебников в том, что они не дают себе труда проанализировать разницу между правом голландцев и коса, рассматривая последних как «суеверных людей, не ведающих, что такое сила договора».
Правда, знание европейцами нравов и обычаев коса не всегда шло африканцам на пользу. Так, в XIX в., основываясь на знакомстве с представлениями коса, удалось мистифицировать их и заставить поверить, что боги призывают к своего рода коллективному самоубийству. Вот так, не подвергаясь риску новой войны, европейцы погубили, толкнув на самоубийство, часть общины коса.
Свидетельство Кредо Мутвы не единственное. «Черная» история стремится утвердиться в Южной Африке, в особенности с тех пор, как практически вся Африка стала независимой, а жестокие репрессии в Соуэто вызвали негодование международной общественности против расистской практики правительства Претории.
«Черная» история ставит под сомнение ту интерпретацию фактов, которая имеет целью узаконить ограничения туземцев рамками их племен, распыление их по произвольно определенным «национальным отечествам», словом, подвести моральное и историческое основание под апартеид. И все же нам представляется, что сами африканцы, несмотря на все большую настоятельность их требований и их уверенность в своем будущем, практически не имеют возможности воздействовать на «белую» историю и изменять ее содержание. По крайней мере в ЮАР это так.
«Черная» история, в том числе и история Южной Африки, может быть написана только где-то в другом месте.
2. Деколонизированная история: Черная Африка
Стратификация истории в Черной Африке
Представления о прошлом в Черной Африке стратифицированы по трем уровням. Наиболее укоренившаяся, устная традиция зиждется не только на фактах, но также и на мифах. Так, например, легенды о Чаке или Сундиате обладают в ней такой же реальностью, как и их подлинные подвиги. Вторая страта – это та история, которую преподавали колонизаторы. Наконец, третья: получение независимости дало импульс современным африканским историкам и африканистам, результатом чего стала переоценка всей истории Африки. Новый взгляд на прошлое все еще в стадии становления и утверждения, и одним из ярких его выразителей является журнал «Африка сегодня» («Африка Замани»). Новые воззрения находят отражение и в школьных учебниках франкоязычной Африки: в них представлена деколонизированная история.
От истории к легенде: Чака, король зулу
В памяти африканцев о Чаке, правившем в 1816–1828 гг., укрепившем королевство зулу, легенда перемешивается с историей. Африканская негритянская литература, особенно франкоязычная, восприняла суть сохранившихся воспоминаний, наполнив их новым смыслом.
Воин изумительной отваги, Чака предал своего сюзерена, который не пожелал возвести его в сан наследника престола. Чака указал врагам место, где его повелитель рассчитывал дать сражение. Как только тот попал в плен, Чака занял его место и добился главенства зулу над племенами мтетва (1816). Он сразу же модернизировал военное дело, реорганизовал армию, введя в ней спартанские обычаи. Первым делом Чака изменил размер дротиков, у зулу по традиции длинных (их бросали издалека). Дротики стали короче, и их можно было использовать и в рукопашном бою. Чака ввел физические упражнения для укрепления мускулов зулу, бойцы стали, кроме того, получать больше мясной пищи. Тренировки стимулировались соревнованиями, кульминацией которых были состязания в подвигах.
Победители получали от короля в качестве награды самых красивых молодых женщин. Те также приобщались к борьбе и к битве. Чака заставлял их тренироваться под горящими взорами воинов. Однако под страхом смерти было запрещено даже прикасаться к ним вплоть до окончания испытаний.
Зулу не практиковали обрезания, так что враги не могли пользоваться для нападения периодами общего недомогания самых молодых воинов племени. «При Чаке сексуальные побуждения зулу отвращались от естественной функции продолжения рода, чтобы сублимироваться в воинственности» (III. 16).
К 1828 г. зулусское королевство стало грозным территориальным и военным объединением, которое не трогали европейцы. Однако в это время часть зулусской армии, уставшей от военной муштры и административной тирании, восстала. После двенадцати лет царствования Чака был убит.
У Чаки не было наследников. Его преемники ослабили пружины военного государства, могущество которого тем не менее продолжало беспокоить буров и англичан. Во время Великого трека буры одержали над зулу победу и отбросили их к Наталу. Спустя пятьдесят лет против королевства выступили англичане. Потерпев вначале тяжелое поражение, они сумели 4 июля 1879 г. разбить армию зулу. Это стало концом могущества королевства зулу.
Такова историческая традиция. В памяти же зулу, в особенности за пределами ЮАР, жизнь Чаки выглядит совершенно иначе: это наполовину миф или легенда. И при этом она более полно отражает реальность, чем представления историка.
Для одних Чака стал своего рода черным Христом, для других – воплощением типичных качеств африканца. В устной и письменной традиции бурная жизнь Чаки совершенно преобразилась (III.11). Начало было положено эпопеей «Чака», написанной Томасом Мофоло, христианским монахом, по происхождению банту; ее текст в течение многих лет хранился в библиотеке парижского миссионерского евангелического общества. Герой Мофоло побеждает, но ему помогает дьявол, он совершает тысячу преступлений и бесчинств, разных жестокостей, прежде чем погибает в результате заговора, составленного его братьями. В других преданиях Чаке приписывают, что в девятнадцать лет он убил леопарда, бросил вызов воинственным колдунам, приказал запереть королеву вражеского племени наедине с прожорливой гиеной. Из отряда в 500 человек он создал непобедимую армию, которая, согласно еще одной традиции, вскоре насчитывала 400 000 воинов; с ее помощью Чака собирался управлять всем миром. Как реакция на версию Мофоло появляется новый миф. Осуждение сменяется восхвалением. В драме «Зулу» Ненекали-Камаре Чака становится собирателем земель, символом и предвестником африканского единства.
Позже восхищение Чакой в литературных произведениях – в поэмах и драмах – становится еще большим. Он обретает жизнь после смерти или же воспринимает смерть как освобождение, поскольку дело возрождения подхвачено, продолжено африканским народом, истории которого он положил начало. В то время как у христианина Мофоло смерть Чаки символизирует поражение зла, здесь она ассоциируется с героическим самопожертвованием человека, ставшего отцом-основателем подлинного африканского государства. Он умер, и освободилось место для белых, пришедших поработить Африку. Его смерть – предвестие Апокалипсиса.
«Мы станем рабами их компасов и циркулей. Наша империя изменит название и будет именоваться Южная Африка. И наши боги допустят это! Наши лучшие умы будут болтать в бистро вокруг бутылки. И наши священники допустят это! Наши братья будут бить нас до смерти за горсть риса. Мы не сможем ходить, куда захотим, хуже, чем собаки. Специальные поезда будут привозить людей смотреть на нашу нищету, но алмазы высушат слезы на их глазах. Вы, женщины, будете в муках рожать детей, обреченных на муки. И бессильно будут взывать наши голоса! У нас будет больше мучеников, чем на равнинах иудейских» («Зулу», акт. III; III.11).
Пространство прошлого
Исторические представления о более отдаленном прошлом, например у африканцев Кот д’Ивуар, не имеют «своего собственного пространства» (III.5), как в Европе, не образуют отдельную отрасль знаний. Они тесно связаны со всеми компонентами коллективного сознания. История воскрешается во время церемоний: траурных бдений, праздника ямса и т. д. История вторгается в повседневность в моменты, важные с точки зрения коллективной жизни, при этом она всегда ограничена точными правилами. Поскольку история является достоянием предков, то доступ к ней в этих церемониях имеют лишь священные лица. Поскольку же она равным образом связана с передачей политической власти, то содержание исторического процесса воспроизводится сообразно с интересами власти, таким образом многое в истории пропускается. «Достоинства предков могут быть обнародованы, но их неудачи, ошибки замалчиваются. Войны всегда победоносны, а государи образцовы». В общем «это прошлое являтся предметом для подражания, а настоящее лишь его бледным продолжением». Память об этом прошлом поддерживается; это своего рода капитал, резервуар, в котором народ черпает вдохновение, находит образцы для себя. При возведении на трон государя, например, вспоминают всех его предков. «Ему дают добрые советы согласно точному ритуалу, сопровождающемуся назидательным рассказом, в котором невозможны ни слабость, ни колебания» (III.5).
Обычно это прошлое восходит ко временам исхода, т. е. заселения ныне занимаемого региона. Оно завершается колониальным завоеванием, так как статус последующего периода другой: каждый волен восстанавливать его в своей памяти и эти воспоминания не являются предметом кодификации.
Вторая страта: «Наши предки галлы»
Эта фраза, произносимая африканскими школьниками, стала штампом. Ее всегда высмеивают, когда говорят о французской колонизации Черной Африки. Всестороннее исследование Дениз Буш (III. 7) о преподавании истории в Сенегале в 1817–1860 гг. показало, что все это отнюдь нельзя понимать буквально. В сущности, это не более чем легенда. Во-первых, вначале в школу ходили только белые дети. Во-вторых, впоследствии, независимо от того, были ли ученики черные или белые, они не подвергались риску услышать в школе о галлах. В начале XIX в. у французов еще не было принято провозглашать галлов своими предками. Преподавалась Священная история, и сообщались какие-то сведения о первых королях, по векам и по царствованиям. История Франции начиналась с легендарного Фарамона и останавливалась на Карле Лысом или Людовике Святом; редко когда доходили до Бурбонов. Но как бы там ни было, фраза «наши предки галлы» не лишена смысла. Уже в 1898 г. раздавались упреки из Парижа, что в государственных школах колонии Сенегал преподается то же самое, что и во Франции. «Кажется, можно было бы опустить как минимум убийство Лотаря и крещение Хлодвига». «Несколько неудачно обнаруживать в ходе нашей истории ошибки, которые мы совершили прежде, чем достигли нынешнего цивилизованного состояния». Попытки ввести в программы немного истории и географии Черной Африки если и предпринимались, то в очень ограниченной форме и как бы против воли местного белого населения. Выходцы из Франции с трудом мирились с распространением образования на туземцев. Генеральный инспектор Французской Западной Африки Жорж Арди, защищавший школу для всех, утверждал, что с ее помощью можно достичь полезных результатов. «Мы представляем не историю Франции, а французское могущество в исторической перспективе для того, чтобы противостоять тенденциозной и часто антифранцузской истории марабутов Марабуты – мусульманский военно-религиозный орден в Северной Африке. В широком смысле – мусульманские аскеты, праведники.
и в особенности гриотов Гриоты – каста сказителей-певцов в Западной Африке, своего рода хранители и распространители устной исторической традиции.
, которые изображают победы французов как преходящие и случайные».
История преподносится детям не только на соответствующих уроках, она проникает во все сферы школьной жизни. Жорж Арди в книге «Песнь местной общей школе» прославляет труд, бережливость и другие добродетели французов:
…Для того, чтобы сделать нашу Африку богатой,
Примемся за работу, друзья, за работу…
Вместо того, чтобы спать или болтать,
Идемте расчищать земли.
Прежде, чем приглашать наших родственников и соседей,
Заплатим налоги, разделаемся с долгами,
Отложим несколько мешков зерна про запас,
И тогда мы сможем петь во все горло…
Да здравствует Франция, пусть славится твое имя!
Мы любим тебя, как мать.
Это тебе мы обязаны тем,
Что наши несчастья кончились.
Учителя и преподаватели-французы просто вследствие своего происхождения непременно привносят в обучение представления, исходящие от метрополии, хотя написано несколько школьных учебников по истории и географии Сенегала.
В Сенегале, по свидетельству одного англичанина, черный, принадлежащий к французской культуре, – француз во всем. После провозглашения в 1946 г. Французского Союза ассимиляция африканцев усилилась. Дух равенства, преобладающий во всяком случае в предписаниях парижской администрации, приводит к введению в Африке программ метрополии по всем предметам и на всех ступенях образования. Именно тогда в истории обнаруживаются галлы… Отныне в начальной школе все будут заниматься историей Франции, в средней – историей, которая начинается в Греции и в Риме и центром которой является Европа.
Здесь продолжение метрополии, а значит, история для поселенца – это не история ограбленной страны, а история его нации, которая здесь наживалась. Сенегал в истории отсутствует, за исключением периода его покорения и возрождения под эгидой колониальной Франции. Это касается всех регионов, где господствует Франция: ее присутствие воплощает в себе исторический прогресс, прогресс цивилизации. В 1948 г. в Оране, начиная занятия в 5-м классе, я решил сделать общий обзор программы. Когда я сказал сорока ученикам-французам, что после падения Римской империи и варварских королевств на смену им пришла арабская цивилизация, последовал оглушительный взрыв хохота. Арабы и цивилизация – эти два слова никак не вставали рядом в воображении ребят.
Свидетельство молодой сенегалки Соу Ндеи
В момент провозглашения независимости Сенегала Coy Ндеи было двенадцать лет и она училась в 4-м классе школы, где преобладали белые ученики. Для нее прошлое – это главным образом римляне и жизнь римских детей, римские термы, театр и цирк. Она вспоминает также галлов, их зеленую, в лиственных лесах страну с резко различающимися временами года, чего нет в Сенегале. Живое и дивное прошлое она представляет себе под солнцем Прованса. Первая книга, которую она прочла, называлась «В голубой стране», там рассказывалось о греко-римской истории. А затем следуют Карл Великий, основавший школу, Людовик XIV, соорудивший необыкновенные сады и дворцы. Вот пространство, в котором движется ее память о прошлом; ни родной стране, ни Африке в целом в нем нет места. Лишь значительно позднее они выступают на сцену, а до этого, как говорит учительница, их прошлое было «неинтересным».
От прошлого Африки осталось лишь два ничтожных следа, и это не вызывает ни стеснения, ни стыда. Во-первых, вспоминается Мусса, жена короля Мали. Она совершала паломничество в Мекку, и во время перехода через пустыню ее охватило желание принять ванну:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20