Изображение зверя выполнено настолько реалистично, что захватывало дух. На поляне, окружавшей хижину, разместились и другие большие скульптуры из дерева и металла. Все они приковывали взгляд.
– Что это? – спросила Персефона.
– Хижина Атреуса и Брайанны. – Гейвин зашагал по цветочной поляне. – Мой дядя в шутку говорит, что хотел бы поселиться здесь, когда отойдет от дел.
– Почему ты думаешь, что он шутит?
– Хороший вопрос. Просто когда он так говорил, я не воспринимал его слова всерьез.
– А сейчас?
– Сейчас не знаю. – Он обнял ее за талию. – Давай зайдем внутрь.
Хижина имела всего одну комнату с двумя небольшими смежными помещениями. Одно предназначалось для приготовления пищи, другое – для мытья. Персефона с удивлением увидела, что в ванной течет горячий источник. Прямо под кухней вырыт колодец, из которого можно черпать пресную воду.
Жилище обставлено просто, но красиво: большая кровать из резного дерева, покрытая гобеленом, который объединил в себе все цвета предзакатного или предрассветного неба; несколько низких кушеток и резной стол. Возле одной стены располагалось нечто, чего она никогда не видела раньше, но о чем читала.
– Камин? – спросила она, глядя на выложенную кирпичом нишу.
Гейвин кивнул:
– Здесь, в горах, иногда холодно, так что камин вполне уместен. Я сейчас проверю запасы продуктов.
– А они здесь есть?
– Атреус и Брайанна приходят сюда довольно часто и поэтому оставляют еду. Здесь также должно храниться снаряжение для ловли рыбы и охоты.
В кухонных шкафчиках нашлись бочонки с мукой, солью и сахаром и глиняные банки с оливковым маслом и медом. А еще на кухне лежали стручки сушеного перца, говядина, фрукты, сырный шар и крекеры.
– Голодать нам не придется, – заметила Персефона. Она никак не ожидала, что их временное пристанище окажется таким уютным, но еще больше ее удивляла банальность собственной реакции. – Я страшно хочу есть.
– Я тоже. Я бы с радостью тебе помог, но, по правде говоря, я понятия не имею как.
Может быть, сказалась обыденность ситуации, вдруг сменившая множество наполненных страхом дней и ночей. Или ей просто сделалось хорошо рядом с Гейвином. Трудно сказать почему, но Персефона чувствовала себя беспечно-веселой и хотела немножко подразнить своего спутника.
– Что же ты делал, когда поднимался в горы во время обучения воинскому искусству?
– Жевал сушеную говядину, жесткую, как обувная кожа. Если нам хотелось устроить пир, мы ловили кузнечиков.
– Не желаю слушать подобного ужаса! – прервала его Персефона.
Он усмехнулся и замолчал, а потом предложил более серьезным тоном:
– Я затоплю печь, а потом обследую местность, хорошо?
Она согласилась. Он заложил в печь дрова – весьма умело, как заметила Персефона, после чего нашел маленький коробок, в котором лежали деревянные палочки, и чиркнул одной палочкой по боковой стенке плиты. Высеченная искра быстро превратилась в пламя.
– Как ты сделал?
– Эти палочки называются спичками. – Он протянул ей коробок. – Они жутко воняют, но с их помощью можно легко разжечь огонь. Только обращайся с ними очень осторожно.
Недоумевая, каким образом палочка может заменить нудное действие, для которого необходимы кремень и трут, Персефона достала из колодца воду и поставила котелок на огонь, потом порезала сушеную говядину тонкими ломтиками и бросила их в посудину. Более детальный осмотр кухни обнаружил множество разных специй. Персефона отложила их в сторону и, пока говядина размягчалась в кипятке, порезала сушеный перец и фрукты. Когда вернулся Гейвин, все уже тушилось в оливковом масле с добавлением меда и специй. Кроме того, она замесила тесто для лепешек и выпекла их на противнях в печи.
Он одобрительно потянул носом:
– Судя по запахам, ты сотворила чудо.
Она попыталась скрыть свое удовольствие от похвалы, но не слишком преуспела. Они отнесли еду в главную комнату и сели за резной стол.
– Что ты увидел? – спросила Персефона, когда они приступили к трапезе.
– То, на что и надеялся. Я приходил сюда всего несколько раз, но мне казалось, что я хорошо запомнил окрестности. Здесь другие скальные породы. Обсидиана нет вообще, зато много гранита.
– И что это значит?
– То, что здесь находится часть исконной Акоры, которая уцелела в катаклизме. Скорее всего она выстоит и сейчас.
– Радостно сознавать, – признала Персефона. Вдали опять загрохотало. Чтобы успокоить себя, она попыталась представить грозу, во время которой гремел гром.
– Нам надо отдохнуть, – мягко проговорил Гейвин.
Но у Персефоны возникла другая идея. На Дейматосе она привыкла купаться в минеральных источниках. После отъезда с острова такие купания стали единственной вещью, которой ей не хватало. Перемыв посуду, она решила, что больше не может ждать.
– Я хочу принять ванну, – заявила она и, будучи женщиной смелой и страстной – словом, настоящей акоранкой, добавила: – Хочешь составить мне компанию?
Для человека, сидящего над просыпающимся вулканом, Гейвин выглядел на удивление довольным. Переваривая вкусный обед и обнимая одной рукой Персефону, он чувствовал, как горячий минеральный источник успокаивает его шишки и царапины, полученные за те несколько дней напряженной работы, пока он готовил флотилию к отплытию.
– Неудивительно, что Атреус любит бывать здесь, – пробормотал он, откинув голову на бортик кафельной ванны, установленной таким образом, чтобы минеральный источник вливался прямо в нее.
Персефона слегка пошевелилась, задев его скользким и гладким боком.
– Здесь очень мило, – заметила она.
Ее полные сочные губы находились совсем близко от его губ.
Он поднял руку и, обхватив ладонью затылок Персефоны, притянул ее к себе. Его язык медленно прошелся по изгибам ее рта. Она тихо постанывала от удовольствия, и ее стон горячил его кровь.
В свете свечей, которые Персефона расставила вокруг ванны, ее распущенные волосы серебрились, кожа казалась медовой, а кончики ресниц отливали золотом.
Он вдруг вспомнил ее заразительный смех и невольно улыбнулся. Нет, все-таки она удивительная женщина!
Он целовал высокие круглые груди, а она гладила и ласкала его чресла.
Они любили друг друга медленно и нежно, превращая каждое мгновение в сказку.
Потом они нежились в источнике, до тех пор пока холодный воздух не вернул их к действительности. Гейвин вышел из ванны, укутал сонно бормочущую Персефону в полотенце и понес ее к кровати. Усадив ее на край, он очень бережно и заботливо вытер ее, после чего вытерся сам. Персефона откинула покрывало, и они оба легли. Гейвин молча обнял Персефону, угнездив ее голову в ложбинке на своем плече.
Издали по-прежнему доносился подземный грохот.
Тот же шум продолжался и утром. Гейвин вышел осмотреться, а Персефона тем временем приготовила кофе из запасов, найденных в кухонном шкафчике.
– Ну, что там? – спросила она, когда Гейвин вернулся.
Ему показалось, что она выглядит подавленной, даже немного бледной, но он объяснил ее вид напряжением и треволнением последних дней.
– Очень густой туман. Я дошел до мелового хребта и повернул обратно.
Он взял у нее из рук чашку и с удовольствием отхлебнул кофе.
– Я не смог ничего разглядеть, зато уловил слабый запах серы.
– А может, извержение уже произошло, но мы ничего не знаем?
– Если так, значит, оно совсем незначительное. В дальнем конце поляны есть ручей. Я немного порыбачу. А если туман рассеется, схожу на охоту. Мы пробудем здесь еще какое-то время, и я хочу, чтобы у нас хватило еды.
Персефона кивнула, не глядя на Гейвина.
– За кухней растут ягоды, – сообщила она. – Я нарву немножко, а потом приду к тебе.
Пока она отсутствовала, он поймал трех жирных форелей. Подойдя к ручью, Персефона села рядом с Гейвином и свесила ноги в воду.
– Я не беременна, – тихо проронила она.
Он хотел ответить что-нибудь подобающее случаю, но не смог до конца совладать с неожиданным приступом разочарования. Его сердце мечтательно замирало при мысли об их общем ребенке.
– Как ты себя чувствуешь? – участливо спросил Гейвин. Имея двух сестер, он прекрасно знал, что такое женские недомогания.
Щеки Персефоны покраснели.
– Отлично. Во всяком случае, нам обоим не о чем тревожиться.
– Почему?
Она глубоко вздохнула и уставилась на воду.
– Ты мне ничего не должен, Гейвин.
Он крепче сжал рыболовную сеть и осторожно отложил ее в сторону.
– Вот как?
Она посмотрела на него, но он не сумел ничего прочесть в ее взгляде.
– Да. У тебя много обязанностей и наверняка будет еще больше. Я не хочу стать для тебя обузой.
– Я никогда не считал тебя обузой! – рассердился он. Как она могла такое подумать после всего, что у них было? Неужели она не знает, как она ему дорога?
– Вообще-то мне очень жаль, что ты не беременна, – признался он.
Увидев ее потрясенное лицо, он испытал слабое удовлетворение, но оно быстро померкло, когда она обронила:
– Ты, наверное, шутишь.
– Почему ты так решила? Я такой же человек, как все, и мне хочется иметь детей.
Интересно, каким будет их ребенок? Девочкой с маминым отважным характером? Мальчиком с отцовским интересом к науке? Или у них родится совершенно неожиданное дитя, таинственный мир которого им еще придется открыть.
Персефона сидела совершенно неподвижно, сложенные на коленях руки она так крепко стиснула, что у нее побелели костяшки пальцев.
– Это всего лишь мечта, – выдохнула она.
– Ты о чем? – ласково спросил он, чувствуя, как она уязвима, и боясь задеть ее резким тоном.
– Когда ты попросил меня уехать с Акоры, если ты не сможешь меня сопровождать, и объяснил, что, возможно, у меня под сердцем твой ребенок, я так разволновалась… Я позволила себе… – Она осеклась и уставилась на свои руки.
– Помечтать? Она молча кивнула.
Он накрыл ладонью ее руки.
– Иногда наши мечты – самое лучшее, что в нас есть.
Она шмыгнула носом и вымученно улыбнулась, как бы благодаря его за попытку ее утешить.
– Послушай, Гейвин… ты мне очень дорог. Но когда все закончится – если, конечно, мы останемся живы, – нам придется расстаться.
Тренированная выдержка позволила Гейвину совладать с собой, несмотря на сдавивший его сердце страх. Нет, он ни за что ее не отпустит!
– Почему? – спросил он как можно спокойнее.
– У наших отношений нет будущего. Вспомни, кто ты, а кто я.
– Ты леди Персефона.
Пусть не думает, будто он не знает о том уважении, которым она пользуется! Она грустно усмехнулась:
– Люди называли меня так, потому что видели нас вместе и сделали поспешные выводы.
– Ты так думаешь? А по-моему, они видели, как ты работала бок о бок с ними, помогала им, направляла, поддерживала и ободряла в трудные минуты, успокаивала детей и делала все возможное, чтобы встретить опасность мужественно и решительно.
По ее щеке покатилась слезинка и, серебрясь в лучах солнца, упала ему на руку. Персефона поднялась. Гейвин не стал ее останавливать, но тоже встал, готовый удержать ее, если она выкинет какую-нибудь глупость, например, попытается уйти.
– Вздор! – воскликнула она, сердито вытирая слезы. – Есть одна вещь, которую ты обо мне не знаешь.
– Да, конечно. Я очень многого не знаю, но у нас впереди целая жизнь, мы успеем познакомиться поближе.
Во всяком случае, он так считал. Только бы проклятый вулкан не спутал его планы!
– Если бы я забеременела, то совершила бы ужасную ошибку.
Он взял ее за плечи и встряхнул – очень-очень легко. Дело не только в законе, запрещавшем обижать женщин. Сама мысль о том, чтобы сделать ей больно, приводила его в ужас.
– Не говори так. Ребенок не может быть ошибкой.
– Даже ребенок Дейлоса?
– Дейлоса?
Он перестал дышать и внимательно посмотрел на нее.
– Дейлос был моим отцом, – произнесла она глухим голосом, словно долетевшим из глубокого колодца скорби и стыда.
Гейвина затопила волна облегчения. Он радовался, что она наконец-то доверила ему свою тайну.
– Я думал о такой вероятности.
Она резко вскинула голову и вперила в него потрясенный взгляд.
– Что? Не может быть! Ведь ты не выказал по отношению ко мне никакого осуждения. И потом, ты бы никогда…
– Не стал твоим любовником? Но я же стал им, верно? Естественно, я задавался вопросом, кто твои родители. Ты жила на Дейматосе – острове, который тесно связан с именем Дейлоса, и в конце концов я предположил, что ты имеешь к нему какое-то отношение. Тут нет ничего странного.
Она продолжала озадаченно смотреть на него, и он продолжал мягким тоном:
– Ты с таким упрямством твердила, что у тебя нет семьи. А еще я заметил, как ты удивилась, узнав, что закон, запрещающий мужчинам обижать женщин, на самом деле действует и соблюдается, и что те немногие, кто его нарушает, являются преступниками.
– Ну хорошо. Допустим, ты догадался, кто я, но почему же ты молчал о своих догадках?
– Я не молчал. Я поделился ими… с Полонусом.
– С Полонусом? – Она побледнела и чуть не лишилась дара речи. – Почему именно с ним?
– Потому что Полонус знал Дейлоса. Он находился в числе его сторонников.
Еще одно потрясение! Он крепче обнял ее, чтобы она не упала.
– Не может быть, – возразила Персефона. – Полонус – уважаемый, почтенный… член Совета, твой дядя.
– Все правильно. Он замечательный человек, но в юности, или, как он говорит, в «непутевой юности», он поддерживал Дейлоса, как и сотни других акоранцев, в основном молодых людей.
– Сторонники Дейлоса погибли в схватках с Атрейдисом.
– Погибли воины-предатели, но подавляющее большинство его сторонников помирились со своими семьями. Они вернулись к обычной жизни, а некоторые, такие, как Полонус, даже заняли весьма ответственные посты в государстве.
– Помирились? – Персефона печально покачала головой. – Существовала по крайней мере одна семья, которая не захотела идти на примирение.
– Ты говоришь про семью твоей матери? – спросил Гейвин.
– Да. Она тоже была сторонницей Дейлоса и безгранично ему доверяла. Когда родилась я, ее родные отреклись от нее.
– И тогда она переселилась на Дейматос? Персефона кивнула.
– Она не хотела иметь ничего общего с остальным миром и полагала, что мне будет лучше вдали от него. Ей казалось, что, если люди узнают о моем происхождении, они отвернутся от меня.
– Она ошибалась. Надеюсь, сейчас ты поняла ее неправоту.
– Могла ли она рассчитывать на что-то другое? К Дейлосу навсегда прилепилось прозвище «предатель». Да и кто осудит людей за то, что они его так называют? Он делал ужасные вещи.
– Он, а не ты. Дети неповинны в грехах своих отцов. Тебя нельзя осуждать за то, что делал Дейлос.
– Во мне его кровь, и я передам ее своему будущему ребенку.
– Ну и что? Какая разница, что течет в наших жилах? Мы сами строим свои судьбы, и только нам решать, на что мы употребим отпущенное нам время – на добро или на зло.
По щекам Персефоны опять побежали слезы. Она больше не пыталась с ними бороться.
– Не надо, Гейвин… Я знаю, ты хочешь, как лучше, но не вселяй в мою душу напрасные надежды. Ты человек незаурядный. Тебе предстоит стать ванаксом после Атреуса.
Он застыл и уставился на Персефону. Она уже намекала на это раньше, но столь откровенное предсказание повергло его в шок.
– Ты не можешь знать, что меня ждет, – пробормотал он и тут вспомнил про ее необычный дар.
Она чувствовала глубинные ритмы Акоры и понимала их на таком уровне, который недоступен простым смертным.
– Я знаю, и не только я. Мне кажется, Атреус тоже знает. Иначе как объяснить его желание уехать с Акоры в столь критический момент?
– Ты думаешь, он уехал, чтобы испытать меня? Подобная мысль ошеломляла, но в ней заключался определенный смысл.
– Не только. Он хотел, чтобы люди получше тебя узнали и увидели в тебе лидера, которому можно доверять.
Что ж, логичное предположение. Более того, Атреус вполне мог пойти на такой шаг. И все же Гейвин пришел в смятение. Он знал, что его будущее связано с Хоукфортом, а не с Акорой. Оно лежало тяжким грузом на его душе. Он мечтал провести свою жизнь здесь, в единении с родной землей, и посвятить всего себя служению людям, которые ее населяют.
И вот теперь заплаканная женщина, смело смотревшая ему в глаза, заставила его поверить в мечту.
– Персефона!
Смеясь, он схватил ее и закружил в объятиях, даже не задумываясь о том, как нелепо подобное поведение в момент кризиса.
Он любит ее, любит Акору! Перед ним вдруг открылся мир во всем его великолепии.
– Мне нет дела до твоего отца, и всем остальным тоже. Мы созданы друг для друга, леди Персефона, госпожа Акоры! – Крепко обняв ее за плечи, он заглянул ей в глаза и произнес: – Однажды я уже просил тебя о помощи. Сейчас я обращаюсь к тебе снова. Пойдем по жизни вместе.
Она опять залилась слезами и крепко обняла его за шею.
– Гейвин, любимый мой…
Тишину разорвал хриплый крик парившего в небе ястреба. С деревьев вспорхнули птицы. Заяц, сидевший на краю поляны возле ручья, сначала замер, потом испуганно метнулся в кусты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Что это? – спросила Персефона.
– Хижина Атреуса и Брайанны. – Гейвин зашагал по цветочной поляне. – Мой дядя в шутку говорит, что хотел бы поселиться здесь, когда отойдет от дел.
– Почему ты думаешь, что он шутит?
– Хороший вопрос. Просто когда он так говорил, я не воспринимал его слова всерьез.
– А сейчас?
– Сейчас не знаю. – Он обнял ее за талию. – Давай зайдем внутрь.
Хижина имела всего одну комнату с двумя небольшими смежными помещениями. Одно предназначалось для приготовления пищи, другое – для мытья. Персефона с удивлением увидела, что в ванной течет горячий источник. Прямо под кухней вырыт колодец, из которого можно черпать пресную воду.
Жилище обставлено просто, но красиво: большая кровать из резного дерева, покрытая гобеленом, который объединил в себе все цвета предзакатного или предрассветного неба; несколько низких кушеток и резной стол. Возле одной стены располагалось нечто, чего она никогда не видела раньше, но о чем читала.
– Камин? – спросила она, глядя на выложенную кирпичом нишу.
Гейвин кивнул:
– Здесь, в горах, иногда холодно, так что камин вполне уместен. Я сейчас проверю запасы продуктов.
– А они здесь есть?
– Атреус и Брайанна приходят сюда довольно часто и поэтому оставляют еду. Здесь также должно храниться снаряжение для ловли рыбы и охоты.
В кухонных шкафчиках нашлись бочонки с мукой, солью и сахаром и глиняные банки с оливковым маслом и медом. А еще на кухне лежали стручки сушеного перца, говядина, фрукты, сырный шар и крекеры.
– Голодать нам не придется, – заметила Персефона. Она никак не ожидала, что их временное пристанище окажется таким уютным, но еще больше ее удивляла банальность собственной реакции. – Я страшно хочу есть.
– Я тоже. Я бы с радостью тебе помог, но, по правде говоря, я понятия не имею как.
Может быть, сказалась обыденность ситуации, вдруг сменившая множество наполненных страхом дней и ночей. Или ей просто сделалось хорошо рядом с Гейвином. Трудно сказать почему, но Персефона чувствовала себя беспечно-веселой и хотела немножко подразнить своего спутника.
– Что же ты делал, когда поднимался в горы во время обучения воинскому искусству?
– Жевал сушеную говядину, жесткую, как обувная кожа. Если нам хотелось устроить пир, мы ловили кузнечиков.
– Не желаю слушать подобного ужаса! – прервала его Персефона.
Он усмехнулся и замолчал, а потом предложил более серьезным тоном:
– Я затоплю печь, а потом обследую местность, хорошо?
Она согласилась. Он заложил в печь дрова – весьма умело, как заметила Персефона, после чего нашел маленький коробок, в котором лежали деревянные палочки, и чиркнул одной палочкой по боковой стенке плиты. Высеченная искра быстро превратилась в пламя.
– Как ты сделал?
– Эти палочки называются спичками. – Он протянул ей коробок. – Они жутко воняют, но с их помощью можно легко разжечь огонь. Только обращайся с ними очень осторожно.
Недоумевая, каким образом палочка может заменить нудное действие, для которого необходимы кремень и трут, Персефона достала из колодца воду и поставила котелок на огонь, потом порезала сушеную говядину тонкими ломтиками и бросила их в посудину. Более детальный осмотр кухни обнаружил множество разных специй. Персефона отложила их в сторону и, пока говядина размягчалась в кипятке, порезала сушеный перец и фрукты. Когда вернулся Гейвин, все уже тушилось в оливковом масле с добавлением меда и специй. Кроме того, она замесила тесто для лепешек и выпекла их на противнях в печи.
Он одобрительно потянул носом:
– Судя по запахам, ты сотворила чудо.
Она попыталась скрыть свое удовольствие от похвалы, но не слишком преуспела. Они отнесли еду в главную комнату и сели за резной стол.
– Что ты увидел? – спросила Персефона, когда они приступили к трапезе.
– То, на что и надеялся. Я приходил сюда всего несколько раз, но мне казалось, что я хорошо запомнил окрестности. Здесь другие скальные породы. Обсидиана нет вообще, зато много гранита.
– И что это значит?
– То, что здесь находится часть исконной Акоры, которая уцелела в катаклизме. Скорее всего она выстоит и сейчас.
– Радостно сознавать, – признала Персефона. Вдали опять загрохотало. Чтобы успокоить себя, она попыталась представить грозу, во время которой гремел гром.
– Нам надо отдохнуть, – мягко проговорил Гейвин.
Но у Персефоны возникла другая идея. На Дейматосе она привыкла купаться в минеральных источниках. После отъезда с острова такие купания стали единственной вещью, которой ей не хватало. Перемыв посуду, она решила, что больше не может ждать.
– Я хочу принять ванну, – заявила она и, будучи женщиной смелой и страстной – словом, настоящей акоранкой, добавила: – Хочешь составить мне компанию?
Для человека, сидящего над просыпающимся вулканом, Гейвин выглядел на удивление довольным. Переваривая вкусный обед и обнимая одной рукой Персефону, он чувствовал, как горячий минеральный источник успокаивает его шишки и царапины, полученные за те несколько дней напряженной работы, пока он готовил флотилию к отплытию.
– Неудивительно, что Атреус любит бывать здесь, – пробормотал он, откинув голову на бортик кафельной ванны, установленной таким образом, чтобы минеральный источник вливался прямо в нее.
Персефона слегка пошевелилась, задев его скользким и гладким боком.
– Здесь очень мило, – заметила она.
Ее полные сочные губы находились совсем близко от его губ.
Он поднял руку и, обхватив ладонью затылок Персефоны, притянул ее к себе. Его язык медленно прошелся по изгибам ее рта. Она тихо постанывала от удовольствия, и ее стон горячил его кровь.
В свете свечей, которые Персефона расставила вокруг ванны, ее распущенные волосы серебрились, кожа казалась медовой, а кончики ресниц отливали золотом.
Он вдруг вспомнил ее заразительный смех и невольно улыбнулся. Нет, все-таки она удивительная женщина!
Он целовал высокие круглые груди, а она гладила и ласкала его чресла.
Они любили друг друга медленно и нежно, превращая каждое мгновение в сказку.
Потом они нежились в источнике, до тех пор пока холодный воздух не вернул их к действительности. Гейвин вышел из ванны, укутал сонно бормочущую Персефону в полотенце и понес ее к кровати. Усадив ее на край, он очень бережно и заботливо вытер ее, после чего вытерся сам. Персефона откинула покрывало, и они оба легли. Гейвин молча обнял Персефону, угнездив ее голову в ложбинке на своем плече.
Издали по-прежнему доносился подземный грохот.
Тот же шум продолжался и утром. Гейвин вышел осмотреться, а Персефона тем временем приготовила кофе из запасов, найденных в кухонном шкафчике.
– Ну, что там? – спросила она, когда Гейвин вернулся.
Ему показалось, что она выглядит подавленной, даже немного бледной, но он объяснил ее вид напряжением и треволнением последних дней.
– Очень густой туман. Я дошел до мелового хребта и повернул обратно.
Он взял у нее из рук чашку и с удовольствием отхлебнул кофе.
– Я не смог ничего разглядеть, зато уловил слабый запах серы.
– А может, извержение уже произошло, но мы ничего не знаем?
– Если так, значит, оно совсем незначительное. В дальнем конце поляны есть ручей. Я немного порыбачу. А если туман рассеется, схожу на охоту. Мы пробудем здесь еще какое-то время, и я хочу, чтобы у нас хватило еды.
Персефона кивнула, не глядя на Гейвина.
– За кухней растут ягоды, – сообщила она. – Я нарву немножко, а потом приду к тебе.
Пока она отсутствовала, он поймал трех жирных форелей. Подойдя к ручью, Персефона села рядом с Гейвином и свесила ноги в воду.
– Я не беременна, – тихо проронила она.
Он хотел ответить что-нибудь подобающее случаю, но не смог до конца совладать с неожиданным приступом разочарования. Его сердце мечтательно замирало при мысли об их общем ребенке.
– Как ты себя чувствуешь? – участливо спросил Гейвин. Имея двух сестер, он прекрасно знал, что такое женские недомогания.
Щеки Персефоны покраснели.
– Отлично. Во всяком случае, нам обоим не о чем тревожиться.
– Почему?
Она глубоко вздохнула и уставилась на воду.
– Ты мне ничего не должен, Гейвин.
Он крепче сжал рыболовную сеть и осторожно отложил ее в сторону.
– Вот как?
Она посмотрела на него, но он не сумел ничего прочесть в ее взгляде.
– Да. У тебя много обязанностей и наверняка будет еще больше. Я не хочу стать для тебя обузой.
– Я никогда не считал тебя обузой! – рассердился он. Как она могла такое подумать после всего, что у них было? Неужели она не знает, как она ему дорога?
– Вообще-то мне очень жаль, что ты не беременна, – признался он.
Увидев ее потрясенное лицо, он испытал слабое удовлетворение, но оно быстро померкло, когда она обронила:
– Ты, наверное, шутишь.
– Почему ты так решила? Я такой же человек, как все, и мне хочется иметь детей.
Интересно, каким будет их ребенок? Девочкой с маминым отважным характером? Мальчиком с отцовским интересом к науке? Или у них родится совершенно неожиданное дитя, таинственный мир которого им еще придется открыть.
Персефона сидела совершенно неподвижно, сложенные на коленях руки она так крепко стиснула, что у нее побелели костяшки пальцев.
– Это всего лишь мечта, – выдохнула она.
– Ты о чем? – ласково спросил он, чувствуя, как она уязвима, и боясь задеть ее резким тоном.
– Когда ты попросил меня уехать с Акоры, если ты не сможешь меня сопровождать, и объяснил, что, возможно, у меня под сердцем твой ребенок, я так разволновалась… Я позволила себе… – Она осеклась и уставилась на свои руки.
– Помечтать? Она молча кивнула.
Он накрыл ладонью ее руки.
– Иногда наши мечты – самое лучшее, что в нас есть.
Она шмыгнула носом и вымученно улыбнулась, как бы благодаря его за попытку ее утешить.
– Послушай, Гейвин… ты мне очень дорог. Но когда все закончится – если, конечно, мы останемся живы, – нам придется расстаться.
Тренированная выдержка позволила Гейвину совладать с собой, несмотря на сдавивший его сердце страх. Нет, он ни за что ее не отпустит!
– Почему? – спросил он как можно спокойнее.
– У наших отношений нет будущего. Вспомни, кто ты, а кто я.
– Ты леди Персефона.
Пусть не думает, будто он не знает о том уважении, которым она пользуется! Она грустно усмехнулась:
– Люди называли меня так, потому что видели нас вместе и сделали поспешные выводы.
– Ты так думаешь? А по-моему, они видели, как ты работала бок о бок с ними, помогала им, направляла, поддерживала и ободряла в трудные минуты, успокаивала детей и делала все возможное, чтобы встретить опасность мужественно и решительно.
По ее щеке покатилась слезинка и, серебрясь в лучах солнца, упала ему на руку. Персефона поднялась. Гейвин не стал ее останавливать, но тоже встал, готовый удержать ее, если она выкинет какую-нибудь глупость, например, попытается уйти.
– Вздор! – воскликнула она, сердито вытирая слезы. – Есть одна вещь, которую ты обо мне не знаешь.
– Да, конечно. Я очень многого не знаю, но у нас впереди целая жизнь, мы успеем познакомиться поближе.
Во всяком случае, он так считал. Только бы проклятый вулкан не спутал его планы!
– Если бы я забеременела, то совершила бы ужасную ошибку.
Он взял ее за плечи и встряхнул – очень-очень легко. Дело не только в законе, запрещавшем обижать женщин. Сама мысль о том, чтобы сделать ей больно, приводила его в ужас.
– Не говори так. Ребенок не может быть ошибкой.
– Даже ребенок Дейлоса?
– Дейлоса?
Он перестал дышать и внимательно посмотрел на нее.
– Дейлос был моим отцом, – произнесла она глухим голосом, словно долетевшим из глубокого колодца скорби и стыда.
Гейвина затопила волна облегчения. Он радовался, что она наконец-то доверила ему свою тайну.
– Я думал о такой вероятности.
Она резко вскинула голову и вперила в него потрясенный взгляд.
– Что? Не может быть! Ведь ты не выказал по отношению ко мне никакого осуждения. И потом, ты бы никогда…
– Не стал твоим любовником? Но я же стал им, верно? Естественно, я задавался вопросом, кто твои родители. Ты жила на Дейматосе – острове, который тесно связан с именем Дейлоса, и в конце концов я предположил, что ты имеешь к нему какое-то отношение. Тут нет ничего странного.
Она продолжала озадаченно смотреть на него, и он продолжал мягким тоном:
– Ты с таким упрямством твердила, что у тебя нет семьи. А еще я заметил, как ты удивилась, узнав, что закон, запрещающий мужчинам обижать женщин, на самом деле действует и соблюдается, и что те немногие, кто его нарушает, являются преступниками.
– Ну хорошо. Допустим, ты догадался, кто я, но почему же ты молчал о своих догадках?
– Я не молчал. Я поделился ими… с Полонусом.
– С Полонусом? – Она побледнела и чуть не лишилась дара речи. – Почему именно с ним?
– Потому что Полонус знал Дейлоса. Он находился в числе его сторонников.
Еще одно потрясение! Он крепче обнял ее, чтобы она не упала.
– Не может быть, – возразила Персефона. – Полонус – уважаемый, почтенный… член Совета, твой дядя.
– Все правильно. Он замечательный человек, но в юности, или, как он говорит, в «непутевой юности», он поддерживал Дейлоса, как и сотни других акоранцев, в основном молодых людей.
– Сторонники Дейлоса погибли в схватках с Атрейдисом.
– Погибли воины-предатели, но подавляющее большинство его сторонников помирились со своими семьями. Они вернулись к обычной жизни, а некоторые, такие, как Полонус, даже заняли весьма ответственные посты в государстве.
– Помирились? – Персефона печально покачала головой. – Существовала по крайней мере одна семья, которая не захотела идти на примирение.
– Ты говоришь про семью твоей матери? – спросил Гейвин.
– Да. Она тоже была сторонницей Дейлоса и безгранично ему доверяла. Когда родилась я, ее родные отреклись от нее.
– И тогда она переселилась на Дейматос? Персефона кивнула.
– Она не хотела иметь ничего общего с остальным миром и полагала, что мне будет лучше вдали от него. Ей казалось, что, если люди узнают о моем происхождении, они отвернутся от меня.
– Она ошибалась. Надеюсь, сейчас ты поняла ее неправоту.
– Могла ли она рассчитывать на что-то другое? К Дейлосу навсегда прилепилось прозвище «предатель». Да и кто осудит людей за то, что они его так называют? Он делал ужасные вещи.
– Он, а не ты. Дети неповинны в грехах своих отцов. Тебя нельзя осуждать за то, что делал Дейлос.
– Во мне его кровь, и я передам ее своему будущему ребенку.
– Ну и что? Какая разница, что течет в наших жилах? Мы сами строим свои судьбы, и только нам решать, на что мы употребим отпущенное нам время – на добро или на зло.
По щекам Персефоны опять побежали слезы. Она больше не пыталась с ними бороться.
– Не надо, Гейвин… Я знаю, ты хочешь, как лучше, но не вселяй в мою душу напрасные надежды. Ты человек незаурядный. Тебе предстоит стать ванаксом после Атреуса.
Он застыл и уставился на Персефону. Она уже намекала на это раньше, но столь откровенное предсказание повергло его в шок.
– Ты не можешь знать, что меня ждет, – пробормотал он и тут вспомнил про ее необычный дар.
Она чувствовала глубинные ритмы Акоры и понимала их на таком уровне, который недоступен простым смертным.
– Я знаю, и не только я. Мне кажется, Атреус тоже знает. Иначе как объяснить его желание уехать с Акоры в столь критический момент?
– Ты думаешь, он уехал, чтобы испытать меня? Подобная мысль ошеломляла, но в ней заключался определенный смысл.
– Не только. Он хотел, чтобы люди получше тебя узнали и увидели в тебе лидера, которому можно доверять.
Что ж, логичное предположение. Более того, Атреус вполне мог пойти на такой шаг. И все же Гейвин пришел в смятение. Он знал, что его будущее связано с Хоукфортом, а не с Акорой. Оно лежало тяжким грузом на его душе. Он мечтал провести свою жизнь здесь, в единении с родной землей, и посвятить всего себя служению людям, которые ее населяют.
И вот теперь заплаканная женщина, смело смотревшая ему в глаза, заставила его поверить в мечту.
– Персефона!
Смеясь, он схватил ее и закружил в объятиях, даже не задумываясь о том, как нелепо подобное поведение в момент кризиса.
Он любит ее, любит Акору! Перед ним вдруг открылся мир во всем его великолепии.
– Мне нет дела до твоего отца, и всем остальным тоже. Мы созданы друг для друга, леди Персефона, госпожа Акоры! – Крепко обняв ее за плечи, он заглянул ей в глаза и произнес: – Однажды я уже просил тебя о помощи. Сейчас я обращаюсь к тебе снова. Пойдем по жизни вместе.
Она опять залилась слезами и крепко обняла его за шею.
– Гейвин, любимый мой…
Тишину разорвал хриплый крик парившего в небе ястреба. С деревьев вспорхнули птицы. Заяц, сидевший на краю поляны возле ручья, сначала замер, потом испуганно метнулся в кусты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25