Где угодно, и как угодно, — только не в Православии.
"Хотя я еще не стар, — писал Хомяков английскому богослову Пальмеру, — но
помню время, когда в обществе оно (Православие. — Б. Б.) было предметом
глумления и явного презрения. Я был воспитан в благочестивой семье и никогда не
стыдился строгого соблюдения обрядов: это навлекало на меня название лицемера,
то подозрение в тайной приверженности к латинской церкви: в то время НИКТО НЕ
ДОПУСКАЛ ВОЗМОЖНОСТИ СОЕДИНЕНИЯ ПРОГРЕССИВНЫХ УБЕЖДЕНИЙ С ПРАВОСЛАВИЕМ" (Хомяков
Соч. II, 353).
Возникновение взгляда о невозможности соединения Православия с
прогрессивностью убеждений — является роковым моментом в истории развития
русского образованного общества, а так же и в истории Православия. Одной из
основных причин обвала русской государственности было именно то, что во времена
юности Хомякова и позже, значительные круги русского образованного общества были
убеждены в невозможности сочетать прогрессивные убеждения с верностью
Православию. Подобный взгляд вызвал падение религиозности в высших слоях
крепостников. Когда А. Хомякова с братом "привезли в Петербург, то мальчикам
показалось, что их привезли в языческий город, что здесь их заставят переменить
веру, и они твердо решили скорее перетерпеть мучения, но не подчиниться чужой
вере".
Многие из владельцев "крещенной собственности" не шли дальше равнодушного
исполнения обрядов, а некоторые просто презирали религию своих "рабов". Вера их
мало чем отличалась от "веры" матери И. С. Тургенева. Б. Зайцев пишет в "Жизни
Тургенева", что мать его "считала себя верующей, но к религии относилась
странно. Православие для нее какая-то мужицкая вера, на нее и, особенно, на ее
служителей она смотрела свысока, вроде как на русскую литературу. Молитвы в
Спасском произносились по-французски. Воспитанница читала ежедневно по главе
"Imitation de Jesus Christ... (стр. 14)" ...в Светлое Воскресенье 1846 года
Варвара Петровна проснулась крайне раздраженная. В церкви звонили — она отлично
знала, что на Пасху всегда бывает радостный звон. Но велела позвать "министра".
— Это что за звон?
— Святая Неделя! Праздник!
— Какой? У меня бы спросили, какая у меня на душе святая неделя. Я
больна, огорчена, эти колокола меня беспокоят. Сейчас велеть перестать...
И колокола умолкли — весь пасхальный парад в доме, праздничный стол,
куличи, пасхи — все отменено, вместо праздника приказано быть будням, и сама
Варвара Петровна три дня провела в комнате с закрытыми ставнями. Их открыли
только в четверг. Пасхи в том году просто не было. Зато еще в другой раз она
отменила церковный устав об исповеди: приказала оробевшему священнику
исповедовать себя публично, при народе".
И сколько таких Варвар Петровен обоего пола обитало и раньше, и в
царствование Николая I на крепостной Руси? Русские архивы и русская мемуарная
литература изобилуют фактами возмутительного отношения крепостников к
Православию, православным обрядам и православному духовенству.
Уже в царствование Николая I, всего за восемь лет, до отмены крепостного
права, отдельные помещики не боялись травить, собаками осмелившегося
противоречить им дьякона (См. очерк "Псовая охота" С. Терпигорева опубликованном
в томе VIII "Русское Богатство" за 1883 год).
IV
Гоголь зачислен Белинским в основатели русского реализма. Белинский
признавался, что, когда он прочел в первый раз юношеские произведения Гоголя
"Арабески", то не понял их. "Они были тогда для меня слишком просты, а, потому,
и недоступно высоки". "Слишком просты", а, потому, и "недоступно высоки"
оказались для Белинского, и для критиков его школы, и все остальные произведения
Гоголя. Истинный философско-мистический смысл их остался непонятным. Гоголь был
не реалистом, не сатириком, а мистиком, все литературные образы которого —
глубокие символы.
Идейное содержание творчества Гоголя неизмеримо глубже, чем то, каковое
приписал ему, не понявший его истинный мистически-философский смысл Белинский,
и, следовавшие за ним, критики из лагеря интеллигенции.
Философские рассказы Гоголя предваряют появление философских романов
Достоевского. "...в русской литературе, — указывает Л. Шестов в "Преодоление
самоочевидностей", — Достоевский не стоит одиноко. Впереди его и даже над ним
должен быть поставлен Гоголь". "Не в одной России, а во всем мире увидел Гоголь
бесчисленное множество "мертвых душ". "Но Гоголь не о России говорил, — пишет Л.
Шестов, — ему весь мир представлялся завороженным царством. Достоевский понимал
это: "изображая Гоголя, — писал он, — давят ум непосильными вопросами". Там, где
для Белинского и белинских был "реализм" и "сатира" там, для Достоевского,
понимавшего истинный смысл гоголевских образов — была глубокая мистика и
философия, которая давила ум, даже Достоевского, — "непосильными вопросами".
Русская интеллигенция истолковала творчество Гоголя самым примитивным
образом, в духе выгодном для политических целей Ордена Р. И.: "Мертвые души",
"Ревизор" и другие произведения — это, де, точное изображение Николаевской
России — и ничего больше. Но Л. Шестов правильно отмечает, что "Скучно жить на
свете, господа!" — этот страшный вопль, который как бы против воли вырвался из
души Гоголя, не к России относится. Не потому "скучно", что на свете больше, чем
хотелось Чичиковых, Ноздревых и Собакевичей. Для Гоголя Чичиковы и Ноздревы были
не "они", не другие, которых нужно было "поднять" до себя. Он сам сказал нам — и
это не лицемерное смирение, а ужасающая правда — что не других, а себя самого
описывал и осмеивал он в героях "Ревизора" и "Мертвых душ". Книги Гоголя до тех
пор останутся для людей запечатанными семью печатями, пока они не согласятся
принять это гоголевское признание... Некоторые, очень немногие, чувствуют, что
их жизнь есть не жизнь, а смерть. Но и их хватает только на то, чтоб, подобно
гоголевским мертвецам, изредка в глухие ночные часы, вырываться из своих могил и
тревожить своих оцепеневших соседей страшными, душу раздирающими криками: душно
нам, душно!.. Его сверкающие остроумием и несравненным юмором произведения самая
потрясающая из мировых трагедий, как и его личная жизненная судьба".
В одном письме Гоголь указывает, что первый том "Мертвых душ" — "лишь
крыльцу ко дворцу". Современник Гоголя П. Анненков в книге "Замечательное
десятилетие" пишет, что "Гоголь ужаснулся успеха романа МЕЖДУ ЗАПАДНИКАМИ и
людьми непосредственного чувства, весь погружен был в замысел разоблачить СВОИ
НАСТОЯЩИЕ исторические, патриотические, моральные и религиозные воззрения, что,
по его мнению, было уже необходимо для понимания готовившейся второй части
поэмы. Вместе с тем все более и более созревали в уме его надежда и план
наделить, наконец, беспутную русскую жизнь кодексом великих правил и незыблемых
аксиом, которые помогли бы ей устроить свой внутренний мир на образец всем
другим народы".
"Друг мой, — пишет Гоголь А. О. Смирновой в 1895 году из Карлсбада, — я
не люблю моих сочинений, доселе бывших и напечатанных, и особенно "Мертвые
души". Но вы будете несправедливы, когда будете осуждать за них автора, принимая
за карикатуру, насмешку над губерниями, так же, как прежде несправедливо
хваливши. Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им
приписывают, есть предмет "Мертвых душ". Это пока еще тайна, которая должна была
вдруг к изумлению всех (ибо ни одна душа из читателей не догадалась), раскрыться
в последующих томах, если бы Богу угодно было продлить жизнь мою и благословить
будущий труд. Повторяю вам вновь, что это тайна и КЛЮЧ ОТ НЕЕ ПОКАМЕСТ В ДУШЕ У
ОДНОГО ТОЛЬКО АВТОРА".
Но Белинский истолковывал все литературные произведения как
реалистические и сатирические, превращая творчество Гоголя в орудие борьбы
против царской власти. Появление "Выбранных мест из переписки", в которой Гоголь
заявил о своем истинном мировоззрении, было встречено создателями Ордена
непристойной руганью и непристойной клеветой. "Еще бы, — писал Б. Ширяев в одной
из своих статей. — "Перепиской" Гоголь выбил из-под них почву — самого себя,
которого они паразитарно облепили".
V
"Выбранные места из переписки с друзьями", несмотря на идейную
разбросанность книги — являются тем не менее цельной системой русского
религиозного миросозерцания. Основная, пронизывающая ее всю идея, та что прежде,
чем браться за улучшение общественный условий необходимо нравственно исправить
самого себя — то есть, традиционная мысль Православия. В книге этой
исключительной силой и любовью говорится о женщине и ее роли, как сердца семьи
(письма III и XXI), о величии и самобытности русской национальной культуры
(письма VII, X, XIV), о высоком назначении писателя и о святости слова (письма
IV, X, XIV XV, XVIII), о нравственном самоусовершенствовании каждого человека в
духе христианского учения (письма II, VI, XII, XVI, XXII), о подлинном и чистом
патриотизме (письма X, XIX, XXVI).
Книга эта, грандиозный кодекс нравственных законов русского народа,
должна стать предметом самого внимательного изучения и одним из ценнейших
руководств по воспитанию молодежи, ибо мысли Гоголя являются поразительно
современными, подлинным откровением для строителей будущей, свободной России"
(Г. Сидамон. "Осмеянный Пророк").
"В переписке с друзьями", — отмечает Б. Ширяев в статье "Скорбящий
Гоголь" ("Знамя России" № 57), — Гоголь призывает своих современников ОСОЗНАТЬ
САМИХ СЕБЯ, свою национальную душу, свою русскую сущность, свое православное
миропонимание, сделать то, к чему в томительных исканиях и томлениях он шел
извилистым путем всю свою жизнь. "Выбранные места" — страшный нечеловеческий
вопль русской совести, прозревшей и очистившейся от наваждений
рационалистического соблазна".
В "Выбранных местах из переписки с друзьями", Гоголь, в
гениально-простой, понятной всякому среднему человеку форме, развивает глубокое
национальное мировоззрение. Мировоззрение это утверждается не на идеях западной,
чуждой русском духу, философии, а утверждается на идеях Православия, то есть
древней, наиболее чистой форме Христианства.
Гоголь придерживался православного взгляда, что земное относительное
счастье можно обрести только глядя на небо, только вырастив духовные крылья,
необходимые для полета над стремлениями к греху, живущими в каждой человеческой
душе, обуреваемой страстями и соблазнами. Духовные же крылья могут вырасти
только из неустанного подвига совершенствования своей души. "Примите к сведению,
— сказал однажды Гоголь А. П. Стороженко, — и на будущее время глядите на небо,
чтоб сноснее было жить на земле".
Без нравственного совершенствования души каждого члена общества никакое
общество, по мнению Гоголя, не сможет создать более совершенный строй. В
записной книжке Гоголя за 1842 год имеется следующая запись: "А чем же, скажи,
хороша религия?" "А тем именно, что подчиняет всех одному закону, что всех
соединяет хотя в одном. Без нее общество не может существовать, потому что
всякий человек имеет свои идеи, и что ни человек, то и думает инако, и хочет
строить по своему плану все общество".
Гоголь, так же как и Пушкин, как и славянофилы, считал, что Россия может
спастись только повышением нравственного уровня всех слоев русского общества,
путем большой христианизации русской жизни. В этом отношении Гоголь и
славянофилы кардинально расходились во взглядах с идеологами западников
придерживавшихся масонских взглядов, что главными препятствиями мешающими
создать более современный строй в России являются — Православие и Самодержавие и
что нравственный уровень русского общества сразу повысится, после уничтожения
монархического строя и Православия.
Гоголь не верит, что люди могут спастись без веры в Бога, заменяя веру в
Бога — верой в разум человека, как проповедовали это (то есть чисто масонские
взгляды) Белинский и другие организаторы Ордена Р. И. "Без любви к Богу, — пишет
Гоголь, — никому не спастись". (Письмо XIX). Прежде чем получить право спасать
других, — необходимо по мнению Гоголя, — сначала стать почище душой потом уже
стараться, чтобы другие почище стали". (Письмо XXVI).
Гоголь уверен, что духовно односторонние партийные фанатики типа Герцена
и Белинского не смогут быть апостолами любви по отношению к реальному,
несовершенному, полному страстей и заблуждений современному им человеку. В
письме XIV к гр. А. П. Толстому Гоголь пишет: "Друг мой, храни вас Бог от
односторонности: с нее всюду человек произведет зло: в литературе, на службе, в
семье, в свете, словом везде! Односторонний человек самоуверен; односторонний
человек дерзок, односторонний человек всех вооружает против себя. Односторонний
человек ни в чем не МОЖЕТ НАЙТИ СЕРЕДИНЫ. Односторонний человек не может быть
истинным христианином: он может быть только ФАНАТИКОМ. Односторонность в мыслях
показывает только то, что человек еще на дороге к христианству, но не достигнул
его, потому что христианство дает уже многосторонность уму".
Цель жизни Гоголь видит в служении ближнему, в любви к ближнему, но не в
той отвлеченной любви к человеку будущего, который вместе с другими членами
Ордена Р. И. пылал В. Белинский. Гоголь призывал любить несовершенных людей
своей эпохи. Надо полюбить несовершенных людей, греховных людей живущих сейчас,
а не воображаемых, прекрасных людей будущего.
"Но как полюбить братьев? — восклицает Гоголь, — как полюбить людей? Душа
хочет полюбить прекрасное, а бедные люди так несовершенны так мало в них
прекрасного... (Письмо XIX). Человек девятнадцатого века отталкивает от себя
брата". "Все человечество он готов обнять, а брата не обнимет".
"...На колени перед Богом, — призывает Гоголь, — и проси у Него гнева и
любви. Гнева против того, что губит человека, любви — к бедной душе человека,
которую губят со всех сторон и которую губит он сам". (Письмо XV).
VI
Гоголь первый, после Петра I, поставил снова вопрос о том, что русская
жизнь и русская культура должна строиться на идеалах Православия, потому что в
идеях Православия "заключена возможность разрешения вопросов, которые ныне в
такой остроте встали перед всем человечеством".
"...равновесие создается на некоторое историческое мгновение, — отмечает
архимандрит Константин в статье "Роковая двуликость Императорской России", — для
которого опять-таки лучшей иллюстрацией является Пушкин". С окончанием этого
краткого равновесия раскрылась трагедия Императорской России, основы которой
были заложены революцией Петра. "Мистическая пропасть разверзлась между живым
еще, многовековые корни имеющим прошлым, и тем, в чем жило имперское будущее.
Эту пропасть ощутил мистическими сторонами своего существа Гоголь, дав своим
ощущениям выход, со выспренностью своего публицистического пера, в "Переписке с
друзьями". Со всей силой жизненной правды явлена была эта безвыходность
предсмертным сожжением второй части "мертвых. душ". Многозначительность этого
движения души подучила свой подлинный смысл только в свете позднейших событий,
нами переживаемых. То не личная была только драма, а переживание чуткой душой
Гоголя — того разрыва между господствующими идеалами жизни и Церковной Истиной,
который присущ Российской "имперской" действительности".
Гоголь — первый пророк возврата к целостной религиозной культуре. Гоголя
глубоко волновал наметившийся в сороковых годах глубокий идейный разлад русского
общества, значительная часть которого, как Белинский, занялись ниспровержением
всех основ русского национального государства и национальной культуры. Гоголь
первый, раньше Достоевского, поднимает вопрос об оцерковлении жизни.
Основной мыслью Гоголя была мысль, что Церковь до сих пор не вошла в
русскую жизнь в нужном масштабе. В "Выбранных местах" Гоголь выступил как
защитник основных духовных начал русской жизни, как защитник моральных устоев,
без которых невозможна жизнь нормального национального государства. В начале
похода возникшей русской интеллигенции на Православие, русскую
государственность, духовные начала самобытной русской культуры, Гоголь имел
мужество, выступить против тех, кто начал уже рыть могилу русскому народу.
Гоголь видел ту бездну, в которую хотел вести Россию Белинский и его
единомышленники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
"Хотя я еще не стар, — писал Хомяков английскому богослову Пальмеру, — но
помню время, когда в обществе оно (Православие. — Б. Б.) было предметом
глумления и явного презрения. Я был воспитан в благочестивой семье и никогда не
стыдился строгого соблюдения обрядов: это навлекало на меня название лицемера,
то подозрение в тайной приверженности к латинской церкви: в то время НИКТО НЕ
ДОПУСКАЛ ВОЗМОЖНОСТИ СОЕДИНЕНИЯ ПРОГРЕССИВНЫХ УБЕЖДЕНИЙ С ПРАВОСЛАВИЕМ" (Хомяков
Соч. II, 353).
Возникновение взгляда о невозможности соединения Православия с
прогрессивностью убеждений — является роковым моментом в истории развития
русского образованного общества, а так же и в истории Православия. Одной из
основных причин обвала русской государственности было именно то, что во времена
юности Хомякова и позже, значительные круги русского образованного общества были
убеждены в невозможности сочетать прогрессивные убеждения с верностью
Православию. Подобный взгляд вызвал падение религиозности в высших слоях
крепостников. Когда А. Хомякова с братом "привезли в Петербург, то мальчикам
показалось, что их привезли в языческий город, что здесь их заставят переменить
веру, и они твердо решили скорее перетерпеть мучения, но не подчиниться чужой
вере".
Многие из владельцев "крещенной собственности" не шли дальше равнодушного
исполнения обрядов, а некоторые просто презирали религию своих "рабов". Вера их
мало чем отличалась от "веры" матери И. С. Тургенева. Б. Зайцев пишет в "Жизни
Тургенева", что мать его "считала себя верующей, но к религии относилась
странно. Православие для нее какая-то мужицкая вера, на нее и, особенно, на ее
служителей она смотрела свысока, вроде как на русскую литературу. Молитвы в
Спасском произносились по-французски. Воспитанница читала ежедневно по главе
"Imitation de Jesus Christ... (стр. 14)" ...в Светлое Воскресенье 1846 года
Варвара Петровна проснулась крайне раздраженная. В церкви звонили — она отлично
знала, что на Пасху всегда бывает радостный звон. Но велела позвать "министра".
— Это что за звон?
— Святая Неделя! Праздник!
— Какой? У меня бы спросили, какая у меня на душе святая неделя. Я
больна, огорчена, эти колокола меня беспокоят. Сейчас велеть перестать...
И колокола умолкли — весь пасхальный парад в доме, праздничный стол,
куличи, пасхи — все отменено, вместо праздника приказано быть будням, и сама
Варвара Петровна три дня провела в комнате с закрытыми ставнями. Их открыли
только в четверг. Пасхи в том году просто не было. Зато еще в другой раз она
отменила церковный устав об исповеди: приказала оробевшему священнику
исповедовать себя публично, при народе".
И сколько таких Варвар Петровен обоего пола обитало и раньше, и в
царствование Николая I на крепостной Руси? Русские архивы и русская мемуарная
литература изобилуют фактами возмутительного отношения крепостников к
Православию, православным обрядам и православному духовенству.
Уже в царствование Николая I, всего за восемь лет, до отмены крепостного
права, отдельные помещики не боялись травить, собаками осмелившегося
противоречить им дьякона (См. очерк "Псовая охота" С. Терпигорева опубликованном
в томе VIII "Русское Богатство" за 1883 год).
IV
Гоголь зачислен Белинским в основатели русского реализма. Белинский
признавался, что, когда он прочел в первый раз юношеские произведения Гоголя
"Арабески", то не понял их. "Они были тогда для меня слишком просты, а, потому,
и недоступно высоки". "Слишком просты", а, потому, и "недоступно высоки"
оказались для Белинского, и для критиков его школы, и все остальные произведения
Гоголя. Истинный философско-мистический смысл их остался непонятным. Гоголь был
не реалистом, не сатириком, а мистиком, все литературные образы которого —
глубокие символы.
Идейное содержание творчества Гоголя неизмеримо глубже, чем то, каковое
приписал ему, не понявший его истинный мистически-философский смысл Белинский,
и, следовавшие за ним, критики из лагеря интеллигенции.
Философские рассказы Гоголя предваряют появление философских романов
Достоевского. "...в русской литературе, — указывает Л. Шестов в "Преодоление
самоочевидностей", — Достоевский не стоит одиноко. Впереди его и даже над ним
должен быть поставлен Гоголь". "Не в одной России, а во всем мире увидел Гоголь
бесчисленное множество "мертвых душ". "Но Гоголь не о России говорил, — пишет Л.
Шестов, — ему весь мир представлялся завороженным царством. Достоевский понимал
это: "изображая Гоголя, — писал он, — давят ум непосильными вопросами". Там, где
для Белинского и белинских был "реализм" и "сатира" там, для Достоевского,
понимавшего истинный смысл гоголевских образов — была глубокая мистика и
философия, которая давила ум, даже Достоевского, — "непосильными вопросами".
Русская интеллигенция истолковала творчество Гоголя самым примитивным
образом, в духе выгодном для политических целей Ордена Р. И.: "Мертвые души",
"Ревизор" и другие произведения — это, де, точное изображение Николаевской
России — и ничего больше. Но Л. Шестов правильно отмечает, что "Скучно жить на
свете, господа!" — этот страшный вопль, который как бы против воли вырвался из
души Гоголя, не к России относится. Не потому "скучно", что на свете больше, чем
хотелось Чичиковых, Ноздревых и Собакевичей. Для Гоголя Чичиковы и Ноздревы были
не "они", не другие, которых нужно было "поднять" до себя. Он сам сказал нам — и
это не лицемерное смирение, а ужасающая правда — что не других, а себя самого
описывал и осмеивал он в героях "Ревизора" и "Мертвых душ". Книги Гоголя до тех
пор останутся для людей запечатанными семью печатями, пока они не согласятся
принять это гоголевское признание... Некоторые, очень немногие, чувствуют, что
их жизнь есть не жизнь, а смерть. Но и их хватает только на то, чтоб, подобно
гоголевским мертвецам, изредка в глухие ночные часы, вырываться из своих могил и
тревожить своих оцепеневших соседей страшными, душу раздирающими криками: душно
нам, душно!.. Его сверкающие остроумием и несравненным юмором произведения самая
потрясающая из мировых трагедий, как и его личная жизненная судьба".
В одном письме Гоголь указывает, что первый том "Мертвых душ" — "лишь
крыльцу ко дворцу". Современник Гоголя П. Анненков в книге "Замечательное
десятилетие" пишет, что "Гоголь ужаснулся успеха романа МЕЖДУ ЗАПАДНИКАМИ и
людьми непосредственного чувства, весь погружен был в замысел разоблачить СВОИ
НАСТОЯЩИЕ исторические, патриотические, моральные и религиозные воззрения, что,
по его мнению, было уже необходимо для понимания готовившейся второй части
поэмы. Вместе с тем все более и более созревали в уме его надежда и план
наделить, наконец, беспутную русскую жизнь кодексом великих правил и незыблемых
аксиом, которые помогли бы ей устроить свой внутренний мир на образец всем
другим народы".
"Друг мой, — пишет Гоголь А. О. Смирновой в 1895 году из Карлсбада, — я
не люблю моих сочинений, доселе бывших и напечатанных, и особенно "Мертвые
души". Но вы будете несправедливы, когда будете осуждать за них автора, принимая
за карикатуру, насмешку над губерниями, так же, как прежде несправедливо
хваливши. Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им
приписывают, есть предмет "Мертвых душ". Это пока еще тайна, которая должна была
вдруг к изумлению всех (ибо ни одна душа из читателей не догадалась), раскрыться
в последующих томах, если бы Богу угодно было продлить жизнь мою и благословить
будущий труд. Повторяю вам вновь, что это тайна и КЛЮЧ ОТ НЕЕ ПОКАМЕСТ В ДУШЕ У
ОДНОГО ТОЛЬКО АВТОРА".
Но Белинский истолковывал все литературные произведения как
реалистические и сатирические, превращая творчество Гоголя в орудие борьбы
против царской власти. Появление "Выбранных мест из переписки", в которой Гоголь
заявил о своем истинном мировоззрении, было встречено создателями Ордена
непристойной руганью и непристойной клеветой. "Еще бы, — писал Б. Ширяев в одной
из своих статей. — "Перепиской" Гоголь выбил из-под них почву — самого себя,
которого они паразитарно облепили".
V
"Выбранные места из переписки с друзьями", несмотря на идейную
разбросанность книги — являются тем не менее цельной системой русского
религиозного миросозерцания. Основная, пронизывающая ее всю идея, та что прежде,
чем браться за улучшение общественный условий необходимо нравственно исправить
самого себя — то есть, традиционная мысль Православия. В книге этой
исключительной силой и любовью говорится о женщине и ее роли, как сердца семьи
(письма III и XXI), о величии и самобытности русской национальной культуры
(письма VII, X, XIV), о высоком назначении писателя и о святости слова (письма
IV, X, XIV XV, XVIII), о нравственном самоусовершенствовании каждого человека в
духе христианского учения (письма II, VI, XII, XVI, XXII), о подлинном и чистом
патриотизме (письма X, XIX, XXVI).
Книга эта, грандиозный кодекс нравственных законов русского народа,
должна стать предметом самого внимательного изучения и одним из ценнейших
руководств по воспитанию молодежи, ибо мысли Гоголя являются поразительно
современными, подлинным откровением для строителей будущей, свободной России"
(Г. Сидамон. "Осмеянный Пророк").
"В переписке с друзьями", — отмечает Б. Ширяев в статье "Скорбящий
Гоголь" ("Знамя России" № 57), — Гоголь призывает своих современников ОСОЗНАТЬ
САМИХ СЕБЯ, свою национальную душу, свою русскую сущность, свое православное
миропонимание, сделать то, к чему в томительных исканиях и томлениях он шел
извилистым путем всю свою жизнь. "Выбранные места" — страшный нечеловеческий
вопль русской совести, прозревшей и очистившейся от наваждений
рационалистического соблазна".
В "Выбранных местах из переписки с друзьями", Гоголь, в
гениально-простой, понятной всякому среднему человеку форме, развивает глубокое
национальное мировоззрение. Мировоззрение это утверждается не на идеях западной,
чуждой русском духу, философии, а утверждается на идеях Православия, то есть
древней, наиболее чистой форме Христианства.
Гоголь придерживался православного взгляда, что земное относительное
счастье можно обрести только глядя на небо, только вырастив духовные крылья,
необходимые для полета над стремлениями к греху, живущими в каждой человеческой
душе, обуреваемой страстями и соблазнами. Духовные же крылья могут вырасти
только из неустанного подвига совершенствования своей души. "Примите к сведению,
— сказал однажды Гоголь А. П. Стороженко, — и на будущее время глядите на небо,
чтоб сноснее было жить на земле".
Без нравственного совершенствования души каждого члена общества никакое
общество, по мнению Гоголя, не сможет создать более совершенный строй. В
записной книжке Гоголя за 1842 год имеется следующая запись: "А чем же, скажи,
хороша религия?" "А тем именно, что подчиняет всех одному закону, что всех
соединяет хотя в одном. Без нее общество не может существовать, потому что
всякий человек имеет свои идеи, и что ни человек, то и думает инако, и хочет
строить по своему плану все общество".
Гоголь, так же как и Пушкин, как и славянофилы, считал, что Россия может
спастись только повышением нравственного уровня всех слоев русского общества,
путем большой христианизации русской жизни. В этом отношении Гоголь и
славянофилы кардинально расходились во взглядах с идеологами западников
придерживавшихся масонских взглядов, что главными препятствиями мешающими
создать более современный строй в России являются — Православие и Самодержавие и
что нравственный уровень русского общества сразу повысится, после уничтожения
монархического строя и Православия.
Гоголь не верит, что люди могут спастись без веры в Бога, заменяя веру в
Бога — верой в разум человека, как проповедовали это (то есть чисто масонские
взгляды) Белинский и другие организаторы Ордена Р. И. "Без любви к Богу, — пишет
Гоголь, — никому не спастись". (Письмо XIX). Прежде чем получить право спасать
других, — необходимо по мнению Гоголя, — сначала стать почище душой потом уже
стараться, чтобы другие почище стали". (Письмо XXVI).
Гоголь уверен, что духовно односторонние партийные фанатики типа Герцена
и Белинского не смогут быть апостолами любви по отношению к реальному,
несовершенному, полному страстей и заблуждений современному им человеку. В
письме XIV к гр. А. П. Толстому Гоголь пишет: "Друг мой, храни вас Бог от
односторонности: с нее всюду человек произведет зло: в литературе, на службе, в
семье, в свете, словом везде! Односторонний человек самоуверен; односторонний
человек дерзок, односторонний человек всех вооружает против себя. Односторонний
человек ни в чем не МОЖЕТ НАЙТИ СЕРЕДИНЫ. Односторонний человек не может быть
истинным христианином: он может быть только ФАНАТИКОМ. Односторонность в мыслях
показывает только то, что человек еще на дороге к христианству, но не достигнул
его, потому что христианство дает уже многосторонность уму".
Цель жизни Гоголь видит в служении ближнему, в любви к ближнему, но не в
той отвлеченной любви к человеку будущего, который вместе с другими членами
Ордена Р. И. пылал В. Белинский. Гоголь призывал любить несовершенных людей
своей эпохи. Надо полюбить несовершенных людей, греховных людей живущих сейчас,
а не воображаемых, прекрасных людей будущего.
"Но как полюбить братьев? — восклицает Гоголь, — как полюбить людей? Душа
хочет полюбить прекрасное, а бедные люди так несовершенны так мало в них
прекрасного... (Письмо XIX). Человек девятнадцатого века отталкивает от себя
брата". "Все человечество он готов обнять, а брата не обнимет".
"...На колени перед Богом, — призывает Гоголь, — и проси у Него гнева и
любви. Гнева против того, что губит человека, любви — к бедной душе человека,
которую губят со всех сторон и которую губит он сам". (Письмо XV).
VI
Гоголь первый, после Петра I, поставил снова вопрос о том, что русская
жизнь и русская культура должна строиться на идеалах Православия, потому что в
идеях Православия "заключена возможность разрешения вопросов, которые ныне в
такой остроте встали перед всем человечеством".
"...равновесие создается на некоторое историческое мгновение, — отмечает
архимандрит Константин в статье "Роковая двуликость Императорской России", — для
которого опять-таки лучшей иллюстрацией является Пушкин". С окончанием этого
краткого равновесия раскрылась трагедия Императорской России, основы которой
были заложены революцией Петра. "Мистическая пропасть разверзлась между живым
еще, многовековые корни имеющим прошлым, и тем, в чем жило имперское будущее.
Эту пропасть ощутил мистическими сторонами своего существа Гоголь, дав своим
ощущениям выход, со выспренностью своего публицистического пера, в "Переписке с
друзьями". Со всей силой жизненной правды явлена была эта безвыходность
предсмертным сожжением второй части "мертвых. душ". Многозначительность этого
движения души подучила свой подлинный смысл только в свете позднейших событий,
нами переживаемых. То не личная была только драма, а переживание чуткой душой
Гоголя — того разрыва между господствующими идеалами жизни и Церковной Истиной,
который присущ Российской "имперской" действительности".
Гоголь — первый пророк возврата к целостной религиозной культуре. Гоголя
глубоко волновал наметившийся в сороковых годах глубокий идейный разлад русского
общества, значительная часть которого, как Белинский, занялись ниспровержением
всех основ русского национального государства и национальной культуры. Гоголь
первый, раньше Достоевского, поднимает вопрос об оцерковлении жизни.
Основной мыслью Гоголя была мысль, что Церковь до сих пор не вошла в
русскую жизнь в нужном масштабе. В "Выбранных местах" Гоголь выступил как
защитник основных духовных начал русской жизни, как защитник моральных устоев,
без которых невозможна жизнь нормального национального государства. В начале
похода возникшей русской интеллигенции на Православие, русскую
государственность, духовные начала самобытной русской культуры, Гоголь имел
мужество, выступить против тех, кто начал уже рыть могилу русскому народу.
Гоголь видел ту бездну, в которую хотел вести Россию Белинский и его
единомышленники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28