У вас есть на это право. Сегодня я хочу ответить вам лишь одним словом – «предательство». Другого не может быть – нас предали!
Гул возбуждения прошел по рядам. Никлас вновь поднял руку.
– Я назначу комиссию, которая изучит все детали и сообщит о результатах.
Он запрокинул голову, и его жуткие прикрытые линзами глаза уперлись в потолок. Это был один из тех редких моментов, когда с него словно спала застывшая на лице маска и черты его расплывались, подобно тонкому слою льда, тающему на солнце. Он был похож на слепого певца или на прорицателя, который даже в минуту смерти выкрикивает свои пророческие слова.
– И все же, соратники, мы не сдадимся! Нас мало, но вполне достаточно, чтобы не погасли искры любви к свободе. Как бы смешно это ни звучало, но нас вполне достаточно, чтобы достичь цели. Мы та элита, о которую рано или поздно споткнутся нынешние правители. Сейчас мы спасаемся бегством, но когда-нибудь мы вернемся и вновь подарим человечеству свободу!
Никлас снова вытянулся в своем кресле и бессильно поник, склонив голову набок, словно она была слишком тяжела для него.
С минуту царила тишина, затем первым зашевелился бледнолицый молодой мужчина, неподвижно застывший позади Никласа; подтолкнув коляску, он покатил ее к лифту.
Гвидо поднялся со своего места.
– Я хочу еще кое-что сказать по поводу сегодняшней ситуации. Мы захватили этот корабль – и это было предусмотрено планом нападения на правительственный центр: в случае неудачи мы должны были спасти небольшую группу наших лучших людей. Никлас уже объяснил, какая задача стоит перед вами. Я считаю, мы должны восхищаться этим человеком, не теряющим мужества даже в самой отчаянной ситуации. И нам надо радоваться, что мы имеем такой образец человека-борца!
Глухой стук костяшек пальцев по синтетическому покрытию пола заменил аплодисменты – этот звук напоминал дробь града по железной крыше, и тут же все стихло, словно слушатели устыдились сами себя.
– Положение у нас очень серьезное, – продолжал Гвидо, – но не отчаянное. У нас есть даже козырь в игре: этот корабль. Это один из тех проектов, на которые ученые не жалели денег, заработанных народом. Вместо того чтобы создать лучшую жизнь для людей, они стремились достичь чужих миров. Этот корабль должен был первым преодолеть межзвездное пространство, пробиться в соседние галактики.
Снова волна возбуждения прошла по рядам собравшихся. Гвидо пришлось повысить голос, чтобы добиться тишины.
– Но мы вовремя узнали об этом замысле и рады, что смогли помешать этому. Не то что мы имеем что-либо против космического перелета, но сначала необходимо решить другие задачи: охрана природы, медицинские исследования, воспитание критически мыслящих членов общества, поощрение людей искусства. – (Снова костяшки пальцев застучали по полу.) – Этот корабль пришелся нам кстати – он оборудован для многолетних экспедиций, на нем созданы жизненные условия, которых еще никогда не было на космических кораблях. Его оболочка изготовлена из нового, чрезвычайно огнеупорного и поглощающего протоны керамического материала. Корабль развивает такую скорость, какую получали пока лишь частицы в синхрофазотронах. Это значит, что мы недосягаемы для любых преследователей.
… Теперь закричали все разом и захлопали в ладоши. Они не спали около тридцати часов, но неожиданно появившаяся надежда заставила их забыть про усталость.
– А теперь перейдем наконец к практическим вопросам. Мы будем соблюдать здесь двадцатичетырехчасовой день, как и на Земле и на всех станциях Солнечной системы, обслуживаемых людьми. Сейчас мы больше всего нуждаемся в отдыхе, и потому я объявляю, друзья мои, этот момент нулевой точкой отсчета времени. Пожалуйста, сверьте ваши часы! – Когда процедура была завершена, Гвидо сказал с плохо скрываемым волнением: – Отныне начинается не просто новый день, но новый этап нашей жизни. – Он жестом погасил вспыхнувшие было аплодисменты и добавил уже без всякого пафоса: – Спенсера вы все знаете. Он укажет вам ваши кабины. Разумеется, дежурная команда остается на своих постах. Подъем завтра в пять часов. Благодарю вас, друзья.
Спокойной ночи!
11
Спальные места были разыграны по жребию, и Мортимеру повезло – он получил отдельную кабину: собственно говоря, это был крохотный чулан, где помещались лишь стул, откидной столик, стенной шкаф и ложе, впрочем, довольно удобное – с пенорезиновым матрацем, посредине которого бьшо углубление, соответствующее форме тела взрослого человека. Ни подушек, ни одеяла не было, зато в избытке форсунки и распылители, антенны и переплетения проводов. Мортимер предположил, что все это, скорее всего, части кондиционера, поддерживавшего на нужном уровне температуру и влажность воздуха, а также иные, не известные ему, но необходимые для обеспечения жизнедеятельности человека показатели, поэтому одеяла и тому подобные вещи были здесь просто не нужны. Имелось еще множество рычагов, назначения которых Мортимер не знал, но они ему и не понадобятся. Он разделся до нижнего белья и улегся, прикрывшись брюками.
По всей вероятности, он тут же заснул, ибо, когда позже он попытался восстановить события, память не сохранила ни одной подробности и не было никакого свидетельства того, что он хоть раз повернулся во сне. Однако позднее, вспоминал он, его охватил гнетущий страх. Неожиданно он поймал себя на том, что у него даже пот выступил на лбу, ему казалось, что на него навалилась невероятная тяжесть, он был словно в полусне. Он сам так объяснил причину всего этого: необычное положение, сверхмощная гравитация. В мозгу роились беспорядочные мысли, обрывки каких-то эпизодов, случившихся в последние дни или часы. Вдруг привиделась ему Майда с каким-то призрачным искаженным лицом. Мортимер знал, что это всего лишь продолжение его лихорадочных грез, и тщетно пытался оживить в памяти черты ее правильного, нежного и своенравного лица: чуть впалые щеки, темные волосы, – но за этим не было зримого образа, и что-то неясное, невообразимо пугающее затаилось где-то в глубине его сознания; оглядываясь назад, он подумал, что это, должно быть, предчувствие, смутный и оттого непреодолимый страх перед теми силами, которые могли прочесть его мысли, глубоко вторгнуться в его сознание и беспрепятственно творить там все что угодно.
Наверное, он бился как в припадке, потому что вдруг вспомнил, как больно ударился тыльной стороной ладони о какой-то твердый край, подскочил словно ошпаренный и проснулся. А потом долго лежал, вслушиваясь в темноту, чувствуя, как что-то неведомое приближается к нему. Внезапно он привстал с постели и нанес удар по белой массе, которая была уже совсем рядом и пыталась накрыть его, несмотря на его отчаянные попытки сопротивляться. Он лихорадочно шарил вокруг, пока руки его не наткнулись на какую-то оболочку, обтянутую пенорезиной, – полую форму, которая плотно облегает человеческое тело, словно литейная форма – только что отлитую металлическую деталь. У него было ощущение, будто его размололи, что он уже не в состоянии протиснуть свое тело сквозь еще остававшийся зазор, он сник, однако все еще греб руками и ногами, пока и они не вошли в предусмотренные для них углубления, он дрожал всем телом и ощущал себя совершенно расплющенным. Он почувствовал, что форма принимает его тело, и несколько раз вздохнул, преодолевая удушье. Он жадно ловил ртом воздух, стараясь делать как можно меньше движений, он словно слился в единое целое с предательской западней из искусственной кожи, пенорезины и полиэтилена и готов был уже смириться со своей участью…
И тут его тело неожиданно расслабилось, возможно, просто оцепенело, возможно, было раздавлено тяжестью и уже вообще больше не существовало, но это не было похоже на Ничто, на абсолютную черноту, безмолвие и опустошенность, нет, он различал какие-то смутные образы, видел каких-то незнакомых людей, например пожилого мужчину благородной наружности, с коротко остриженными белыми волосами, тот без конца сцеплял и расцеплял гибкие пальцы, которые, словно играя, ощупывали сами себя. Морщинистое желтовато-коричневое лицо. А рядом – другое лицо с большими, преданными карими глазами, юное и древнее одновременно, узкая гибкая спина под белым пальто, распущенные волосы, профиль молодой женщины или девушки, световые блики на щеке, тонкий нос и узкий подбородок. Он улавливал душевные волнения этих и других не знакомых ему людей, затем почувствовал короткий импульс, направленный на него самого. Мысли его путались. И тут послышался громкий голос – на сей раз это не был голос главного диктора-информатора, – голос этот произносил слова, которые Мортимер хотя и не слышал, но каким-то другим, не поддающимся объяснению образом улавливал:
– То, что вы делаете, безрассудно! Ваши идеи устарели. Ваши замыслы обречены на провал. То, что происходит, совершается вовсе не по вашему желанию. Вам нетрудно убедиться в этом – проведите тайное голосование, и пусть каждый скажет, чего он в действительности хочет! Поставьте на обсуждение идеи, не совпадающие с вашим официальным мировоззрением! Рискните вернуться на Землю! Скажем, тайно приземлитесь в одном из уединенных природоохранных парков, смешайтесь с обычными людьми и попытайтесь жить так же, как они. Откажитесь от ваших искаженных идеалов и вкусите хотя бы крупицу удовлетворенности, как и все остальные 60 миллиардов людей, живущие сегодня на Земле!
Мортимер чувствовал, что слова эти искренни и убедительны, хотя не было в них ни навязчивости, ни желания подавить чью-то волю, как это бывает при гипнозе. Он воспринимал их легко и свободно, и не потому, что они действовали на его чувства, а потому что в них была неумолимая логика. Но, в отличие от интуитивного восприятия, для осознания этой логики необходимо время…
Мортимер снова обрел спокойствие и самостоятельность мышления, освободился от посторонних впечатлений, попытался разобраться в своих мыслях и определить, как он должен действовать. После нескольких робких попыток мыслить он почувствовал себя увереннее. Ему казалось, что он освобождается от сковывающей его движения пелены, он ждал… но ничего не происходило, Мортимер старался не дать разочарованию овладеть собой и шел всеми возможными, иной раз странными и запутанными путями – он словно настраивал незнакомый музыкальный инструмент и, вслушиваясь в извлекаемые звуки, собирался продолжать эксперимент в зависимости от полученных результатов. На какой-то миг он почувствовал как бы дуновение и всеми силами старался продолжать это мысленное прощупывание, это напоминало скорее действие, чем мышление… сковывающая его пелена поднялась еще выше и наконец полностью освободила его.
Словно кто-то резко повернул выключатель – сразу прояснилось его сознание, что-то неуловимо менялось, хотя он не смог бы точно сказать, что именно, – это было похоже на легкие шорохи при переключении микрофонов.
Мортимер приподнялся на своем ложе, взглянул на светящийся циферблат часов.
Они были установлены по новому корабельному времени, провозглашенному Гвидо, и показывали половину второго. Он чувствовал себя словно после ночного кутежа. Шатаясь, он встал и ощупью пошел к двери.
Снаружи горел тусклый свет. Мортимер уже наметил свой путь и начал взбираться по винтовой лестнице в узкой цилиндрической шахте, которая связывала все этажи корабля между собой, он направлялся наверх, к палубе «А», где еще оставалось двое дежурных. По настоянию Мортимера один из них провел его к Гвидо, и они разбудили его.
Кабина Гвидо была не больше той, что занимал он сам, и лишь отличалась чуть большим комфортом – два стула, укрепленный в полу пульт, служащий письменным столом. Гвидо сделал ему знак, предлагая сесть.
– Что случилось? Только, пожалуйста, покороче! – Повязка на его шее казалась белым шелковым шарфом и даже придавала Гвидо элегантность.
Мортимер рассказал о своем странном приключении.
– Здесь, по-видимому, какое-то влияние, находящееся вне нашего контроля, – добавил он. – Возможно, существует какой-то вид радиосвязи с Землей или с лунным центром, непосредственно влияющий на наш мозг. Это может оказаться очень опасным!
Гвидо потер лоб.
– Не могу себе представить, что это означает. Мы ведь контролируем радиосвязь. Правда… – Мортимер видел, что его собеседник колеблется, не зная, стоит ли ему продолжать, – … правда, есть кое-что, о чем я пока еще никого не оповещал, чтобы не тревожить людей.
Он бросил испытующий взгляд на Мортимера.
– Ну ладно, завтра все равно узнаете: на борту остались люди, которые не пошли за нами… Может быть, они…
– Кто они?
– Ученые. Несколько исследователей, собиравшихся совершить на корабле пробный полет; потому-то он и стоял в полной готовности – перед стартом.
Женщины и мужчины. Нам пришлось усыпить их с помощью инъекций. Их уже не успевали снять с корабля.
– Где эти люди?
Гвидо взмахнул рукой, словно ловя насекомое.
– Пришлось запереть их в лазарете. Справиться с ними не составило труда. Они все удалились от жизни, убежали от действительности, заблудившись в собственных сложных умопостроениях. Мы их усыпили.
– Но если то, что я испытал, исходит от них, значит, они не обезврежены и не удалились от жизни.
Гвидо спрыгнул с койки и тут же согнулся пополам – он забыл о гравитации. Наконец он выпрямился и сделал знак Мортимеру.
– Пойдем посмотрим!
Они миновали несколько коридоров, прошли через шахту и попали в среднюю часть корабля, где размещались лаборатории. Перед дверью они увидели дежурного, который при их появлении встал.
– Что с пленными? – спросил Гвидо.
– А что с ними может быть? Лежат, не шевелятся. Гвидо прислушался, нет ли шума за дверью, и приказал:
– Открой, только осторожно.
Вахтер отпер замок и слегка откатил дверь в сторону. В образовавшуюся щель он направил дуло гамма-излучателя, приготовившись к любой неожиданности, но за дверью не было ни малейшего движения, и он откатил ее полностью.
В больничном помещении находились около двадцати мужчин и женщин.
Большинство в белых халатах или комбинезонах, и лишь немногие были в гражданской одежде. Одни лежали на полу и на больничных койках, другие, погрузившись в сон, сидели в операционных креслах. Мортимер с волнением узнал среди лежащих двух мужчин и девушку – это они являлись ему во сне, или как еще можно назвать это состояние.
– Это они, сомнений быть не может, – сказал он. – Я видел их, хотя и мельком.
– Они еще без сознания, – заметил Гвидо. – Неужели в них причина тех странных вещей, что ты пережил?
Он подошел к лежавшему ближе всех мужчине и, опустившись перед ним на колени, поднял его руку и закатал рукав.
– Странно! Посмотри-ка на эту кожу! – Он нажал большим пальцем на предплечье, на коже осталась вмятина, словно в тесте. Кожа очень медленно принимала первоначальную форму, и вмятина постепенно исчезла.
Мортимер опустился на корточки рядом с Гвидо и тоже взял эту безжизненную руку – она была холодной, как пластилин. Мортимер открыл молнию на груди мужчины, разорвал рубашку и приложился ухом к коже. Ощущение было отвратительное – словно он прикоснулся к резиновой кукле. И все же он вздохнул с облегчением:
– Они живы! Сердце бьется. Но они в странном состоянии. Я насчитал лишь десять ударов в минуту.
Гвидо пожал плечами.
– Это в принципе неважно. Они выведены из строя и не смогут причинить нам вреда. Вот что сейчас важнее всего.
– Какой газ вы применили?
– Сомналь-бета. Нормальной плотности.
– Они должны были давно пробудиться, – пробормотал Мортимер.
– Оставь их и идем. Нам самим нужно отдохнуть!
– Что с ними будет?
– А что с ними должно быть? Нас и без того уже слишком много. Придется от них избавиться. Другого выхода нет…
И он махнул рукой дежурному:
– Закрывайте!..
12
На следующее утро беглецы снова собрались на палубе «А».
– Соратники, – начал Гвидо, – нам не удалось в эту ночь как следует разместить вас. На корабле всего тридцать кабин, а нас больше пятидесяти. Но впредь мы позаботимся о том, чтобы каждый получил собственное спальное место. Это по поводу размещения, а теперь я скажу несколько слов о проблеме питания. После окончания нашей беседы каждый получит завтрак. О горячем обеде мы тоже позаботились, время и место будут объявлены позже…
И тут отворилась дверь, Беннет, тень Никласа, вкатил коляску со своим подопечным, Никлас пошептался с Гвидо, и тот объявил:
– Внимание! Никлас хочет вам кое-что сказать.
Никлас сидел, вцепившись в подушки. Лицо его, как всегда, напоминало лик мумии, губы сложились в тонкую серую ниточку. Наконец он выпрямился и обратился ко всем:
– Соратники, нас постигла нелегкая судьба. Но нет такого удара, который способен был бы выбить нас из колеи, уничтожить наши идеалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Гул возбуждения прошел по рядам. Никлас вновь поднял руку.
– Я назначу комиссию, которая изучит все детали и сообщит о результатах.
Он запрокинул голову, и его жуткие прикрытые линзами глаза уперлись в потолок. Это был один из тех редких моментов, когда с него словно спала застывшая на лице маска и черты его расплывались, подобно тонкому слою льда, тающему на солнце. Он был похож на слепого певца или на прорицателя, который даже в минуту смерти выкрикивает свои пророческие слова.
– И все же, соратники, мы не сдадимся! Нас мало, но вполне достаточно, чтобы не погасли искры любви к свободе. Как бы смешно это ни звучало, но нас вполне достаточно, чтобы достичь цели. Мы та элита, о которую рано или поздно споткнутся нынешние правители. Сейчас мы спасаемся бегством, но когда-нибудь мы вернемся и вновь подарим человечеству свободу!
Никлас снова вытянулся в своем кресле и бессильно поник, склонив голову набок, словно она была слишком тяжела для него.
С минуту царила тишина, затем первым зашевелился бледнолицый молодой мужчина, неподвижно застывший позади Никласа; подтолкнув коляску, он покатил ее к лифту.
Гвидо поднялся со своего места.
– Я хочу еще кое-что сказать по поводу сегодняшней ситуации. Мы захватили этот корабль – и это было предусмотрено планом нападения на правительственный центр: в случае неудачи мы должны были спасти небольшую группу наших лучших людей. Никлас уже объяснил, какая задача стоит перед вами. Я считаю, мы должны восхищаться этим человеком, не теряющим мужества даже в самой отчаянной ситуации. И нам надо радоваться, что мы имеем такой образец человека-борца!
Глухой стук костяшек пальцев по синтетическому покрытию пола заменил аплодисменты – этот звук напоминал дробь града по железной крыше, и тут же все стихло, словно слушатели устыдились сами себя.
– Положение у нас очень серьезное, – продолжал Гвидо, – но не отчаянное. У нас есть даже козырь в игре: этот корабль. Это один из тех проектов, на которые ученые не жалели денег, заработанных народом. Вместо того чтобы создать лучшую жизнь для людей, они стремились достичь чужих миров. Этот корабль должен был первым преодолеть межзвездное пространство, пробиться в соседние галактики.
Снова волна возбуждения прошла по рядам собравшихся. Гвидо пришлось повысить голос, чтобы добиться тишины.
– Но мы вовремя узнали об этом замысле и рады, что смогли помешать этому. Не то что мы имеем что-либо против космического перелета, но сначала необходимо решить другие задачи: охрана природы, медицинские исследования, воспитание критически мыслящих членов общества, поощрение людей искусства. – (Снова костяшки пальцев застучали по полу.) – Этот корабль пришелся нам кстати – он оборудован для многолетних экспедиций, на нем созданы жизненные условия, которых еще никогда не было на космических кораблях. Его оболочка изготовлена из нового, чрезвычайно огнеупорного и поглощающего протоны керамического материала. Корабль развивает такую скорость, какую получали пока лишь частицы в синхрофазотронах. Это значит, что мы недосягаемы для любых преследователей.
… Теперь закричали все разом и захлопали в ладоши. Они не спали около тридцати часов, но неожиданно появившаяся надежда заставила их забыть про усталость.
– А теперь перейдем наконец к практическим вопросам. Мы будем соблюдать здесь двадцатичетырехчасовой день, как и на Земле и на всех станциях Солнечной системы, обслуживаемых людьми. Сейчас мы больше всего нуждаемся в отдыхе, и потому я объявляю, друзья мои, этот момент нулевой точкой отсчета времени. Пожалуйста, сверьте ваши часы! – Когда процедура была завершена, Гвидо сказал с плохо скрываемым волнением: – Отныне начинается не просто новый день, но новый этап нашей жизни. – Он жестом погасил вспыхнувшие было аплодисменты и добавил уже без всякого пафоса: – Спенсера вы все знаете. Он укажет вам ваши кабины. Разумеется, дежурная команда остается на своих постах. Подъем завтра в пять часов. Благодарю вас, друзья.
Спокойной ночи!
11
Спальные места были разыграны по жребию, и Мортимеру повезло – он получил отдельную кабину: собственно говоря, это был крохотный чулан, где помещались лишь стул, откидной столик, стенной шкаф и ложе, впрочем, довольно удобное – с пенорезиновым матрацем, посредине которого бьшо углубление, соответствующее форме тела взрослого человека. Ни подушек, ни одеяла не было, зато в избытке форсунки и распылители, антенны и переплетения проводов. Мортимер предположил, что все это, скорее всего, части кондиционера, поддерживавшего на нужном уровне температуру и влажность воздуха, а также иные, не известные ему, но необходимые для обеспечения жизнедеятельности человека показатели, поэтому одеяла и тому подобные вещи были здесь просто не нужны. Имелось еще множество рычагов, назначения которых Мортимер не знал, но они ему и не понадобятся. Он разделся до нижнего белья и улегся, прикрывшись брюками.
По всей вероятности, он тут же заснул, ибо, когда позже он попытался восстановить события, память не сохранила ни одной подробности и не было никакого свидетельства того, что он хоть раз повернулся во сне. Однако позднее, вспоминал он, его охватил гнетущий страх. Неожиданно он поймал себя на том, что у него даже пот выступил на лбу, ему казалось, что на него навалилась невероятная тяжесть, он был словно в полусне. Он сам так объяснил причину всего этого: необычное положение, сверхмощная гравитация. В мозгу роились беспорядочные мысли, обрывки каких-то эпизодов, случившихся в последние дни или часы. Вдруг привиделась ему Майда с каким-то призрачным искаженным лицом. Мортимер знал, что это всего лишь продолжение его лихорадочных грез, и тщетно пытался оживить в памяти черты ее правильного, нежного и своенравного лица: чуть впалые щеки, темные волосы, – но за этим не было зримого образа, и что-то неясное, невообразимо пугающее затаилось где-то в глубине его сознания; оглядываясь назад, он подумал, что это, должно быть, предчувствие, смутный и оттого непреодолимый страх перед теми силами, которые могли прочесть его мысли, глубоко вторгнуться в его сознание и беспрепятственно творить там все что угодно.
Наверное, он бился как в припадке, потому что вдруг вспомнил, как больно ударился тыльной стороной ладони о какой-то твердый край, подскочил словно ошпаренный и проснулся. А потом долго лежал, вслушиваясь в темноту, чувствуя, как что-то неведомое приближается к нему. Внезапно он привстал с постели и нанес удар по белой массе, которая была уже совсем рядом и пыталась накрыть его, несмотря на его отчаянные попытки сопротивляться. Он лихорадочно шарил вокруг, пока руки его не наткнулись на какую-то оболочку, обтянутую пенорезиной, – полую форму, которая плотно облегает человеческое тело, словно литейная форма – только что отлитую металлическую деталь. У него было ощущение, будто его размололи, что он уже не в состоянии протиснуть свое тело сквозь еще остававшийся зазор, он сник, однако все еще греб руками и ногами, пока и они не вошли в предусмотренные для них углубления, он дрожал всем телом и ощущал себя совершенно расплющенным. Он почувствовал, что форма принимает его тело, и несколько раз вздохнул, преодолевая удушье. Он жадно ловил ртом воздух, стараясь делать как можно меньше движений, он словно слился в единое целое с предательской западней из искусственной кожи, пенорезины и полиэтилена и готов был уже смириться со своей участью…
И тут его тело неожиданно расслабилось, возможно, просто оцепенело, возможно, было раздавлено тяжестью и уже вообще больше не существовало, но это не было похоже на Ничто, на абсолютную черноту, безмолвие и опустошенность, нет, он различал какие-то смутные образы, видел каких-то незнакомых людей, например пожилого мужчину благородной наружности, с коротко остриженными белыми волосами, тот без конца сцеплял и расцеплял гибкие пальцы, которые, словно играя, ощупывали сами себя. Морщинистое желтовато-коричневое лицо. А рядом – другое лицо с большими, преданными карими глазами, юное и древнее одновременно, узкая гибкая спина под белым пальто, распущенные волосы, профиль молодой женщины или девушки, световые блики на щеке, тонкий нос и узкий подбородок. Он улавливал душевные волнения этих и других не знакомых ему людей, затем почувствовал короткий импульс, направленный на него самого. Мысли его путались. И тут послышался громкий голос – на сей раз это не был голос главного диктора-информатора, – голос этот произносил слова, которые Мортимер хотя и не слышал, но каким-то другим, не поддающимся объяснению образом улавливал:
– То, что вы делаете, безрассудно! Ваши идеи устарели. Ваши замыслы обречены на провал. То, что происходит, совершается вовсе не по вашему желанию. Вам нетрудно убедиться в этом – проведите тайное голосование, и пусть каждый скажет, чего он в действительности хочет! Поставьте на обсуждение идеи, не совпадающие с вашим официальным мировоззрением! Рискните вернуться на Землю! Скажем, тайно приземлитесь в одном из уединенных природоохранных парков, смешайтесь с обычными людьми и попытайтесь жить так же, как они. Откажитесь от ваших искаженных идеалов и вкусите хотя бы крупицу удовлетворенности, как и все остальные 60 миллиардов людей, живущие сегодня на Земле!
Мортимер чувствовал, что слова эти искренни и убедительны, хотя не было в них ни навязчивости, ни желания подавить чью-то волю, как это бывает при гипнозе. Он воспринимал их легко и свободно, и не потому, что они действовали на его чувства, а потому что в них была неумолимая логика. Но, в отличие от интуитивного восприятия, для осознания этой логики необходимо время…
Мортимер снова обрел спокойствие и самостоятельность мышления, освободился от посторонних впечатлений, попытался разобраться в своих мыслях и определить, как он должен действовать. После нескольких робких попыток мыслить он почувствовал себя увереннее. Ему казалось, что он освобождается от сковывающей его движения пелены, он ждал… но ничего не происходило, Мортимер старался не дать разочарованию овладеть собой и шел всеми возможными, иной раз странными и запутанными путями – он словно настраивал незнакомый музыкальный инструмент и, вслушиваясь в извлекаемые звуки, собирался продолжать эксперимент в зависимости от полученных результатов. На какой-то миг он почувствовал как бы дуновение и всеми силами старался продолжать это мысленное прощупывание, это напоминало скорее действие, чем мышление… сковывающая его пелена поднялась еще выше и наконец полностью освободила его.
Словно кто-то резко повернул выключатель – сразу прояснилось его сознание, что-то неуловимо менялось, хотя он не смог бы точно сказать, что именно, – это было похоже на легкие шорохи при переключении микрофонов.
Мортимер приподнялся на своем ложе, взглянул на светящийся циферблат часов.
Они были установлены по новому корабельному времени, провозглашенному Гвидо, и показывали половину второго. Он чувствовал себя словно после ночного кутежа. Шатаясь, он встал и ощупью пошел к двери.
Снаружи горел тусклый свет. Мортимер уже наметил свой путь и начал взбираться по винтовой лестнице в узкой цилиндрической шахте, которая связывала все этажи корабля между собой, он направлялся наверх, к палубе «А», где еще оставалось двое дежурных. По настоянию Мортимера один из них провел его к Гвидо, и они разбудили его.
Кабина Гвидо была не больше той, что занимал он сам, и лишь отличалась чуть большим комфортом – два стула, укрепленный в полу пульт, служащий письменным столом. Гвидо сделал ему знак, предлагая сесть.
– Что случилось? Только, пожалуйста, покороче! – Повязка на его шее казалась белым шелковым шарфом и даже придавала Гвидо элегантность.
Мортимер рассказал о своем странном приключении.
– Здесь, по-видимому, какое-то влияние, находящееся вне нашего контроля, – добавил он. – Возможно, существует какой-то вид радиосвязи с Землей или с лунным центром, непосредственно влияющий на наш мозг. Это может оказаться очень опасным!
Гвидо потер лоб.
– Не могу себе представить, что это означает. Мы ведь контролируем радиосвязь. Правда… – Мортимер видел, что его собеседник колеблется, не зная, стоит ли ему продолжать, – … правда, есть кое-что, о чем я пока еще никого не оповещал, чтобы не тревожить людей.
Он бросил испытующий взгляд на Мортимера.
– Ну ладно, завтра все равно узнаете: на борту остались люди, которые не пошли за нами… Может быть, они…
– Кто они?
– Ученые. Несколько исследователей, собиравшихся совершить на корабле пробный полет; потому-то он и стоял в полной готовности – перед стартом.
Женщины и мужчины. Нам пришлось усыпить их с помощью инъекций. Их уже не успевали снять с корабля.
– Где эти люди?
Гвидо взмахнул рукой, словно ловя насекомое.
– Пришлось запереть их в лазарете. Справиться с ними не составило труда. Они все удалились от жизни, убежали от действительности, заблудившись в собственных сложных умопостроениях. Мы их усыпили.
– Но если то, что я испытал, исходит от них, значит, они не обезврежены и не удалились от жизни.
Гвидо спрыгнул с койки и тут же согнулся пополам – он забыл о гравитации. Наконец он выпрямился и сделал знак Мортимеру.
– Пойдем посмотрим!
Они миновали несколько коридоров, прошли через шахту и попали в среднюю часть корабля, где размещались лаборатории. Перед дверью они увидели дежурного, который при их появлении встал.
– Что с пленными? – спросил Гвидо.
– А что с ними может быть? Лежат, не шевелятся. Гвидо прислушался, нет ли шума за дверью, и приказал:
– Открой, только осторожно.
Вахтер отпер замок и слегка откатил дверь в сторону. В образовавшуюся щель он направил дуло гамма-излучателя, приготовившись к любой неожиданности, но за дверью не было ни малейшего движения, и он откатил ее полностью.
В больничном помещении находились около двадцати мужчин и женщин.
Большинство в белых халатах или комбинезонах, и лишь немногие были в гражданской одежде. Одни лежали на полу и на больничных койках, другие, погрузившись в сон, сидели в операционных креслах. Мортимер с волнением узнал среди лежащих двух мужчин и девушку – это они являлись ему во сне, или как еще можно назвать это состояние.
– Это они, сомнений быть не может, – сказал он. – Я видел их, хотя и мельком.
– Они еще без сознания, – заметил Гвидо. – Неужели в них причина тех странных вещей, что ты пережил?
Он подошел к лежавшему ближе всех мужчине и, опустившись перед ним на колени, поднял его руку и закатал рукав.
– Странно! Посмотри-ка на эту кожу! – Он нажал большим пальцем на предплечье, на коже осталась вмятина, словно в тесте. Кожа очень медленно принимала первоначальную форму, и вмятина постепенно исчезла.
Мортимер опустился на корточки рядом с Гвидо и тоже взял эту безжизненную руку – она была холодной, как пластилин. Мортимер открыл молнию на груди мужчины, разорвал рубашку и приложился ухом к коже. Ощущение было отвратительное – словно он прикоснулся к резиновой кукле. И все же он вздохнул с облегчением:
– Они живы! Сердце бьется. Но они в странном состоянии. Я насчитал лишь десять ударов в минуту.
Гвидо пожал плечами.
– Это в принципе неважно. Они выведены из строя и не смогут причинить нам вреда. Вот что сейчас важнее всего.
– Какой газ вы применили?
– Сомналь-бета. Нормальной плотности.
– Они должны были давно пробудиться, – пробормотал Мортимер.
– Оставь их и идем. Нам самим нужно отдохнуть!
– Что с ними будет?
– А что с ними должно быть? Нас и без того уже слишком много. Придется от них избавиться. Другого выхода нет…
И он махнул рукой дежурному:
– Закрывайте!..
12
На следующее утро беглецы снова собрались на палубе «А».
– Соратники, – начал Гвидо, – нам не удалось в эту ночь как следует разместить вас. На корабле всего тридцать кабин, а нас больше пятидесяти. Но впредь мы позаботимся о том, чтобы каждый получил собственное спальное место. Это по поводу размещения, а теперь я скажу несколько слов о проблеме питания. После окончания нашей беседы каждый получит завтрак. О горячем обеде мы тоже позаботились, время и место будут объявлены позже…
И тут отворилась дверь, Беннет, тень Никласа, вкатил коляску со своим подопечным, Никлас пошептался с Гвидо, и тот объявил:
– Внимание! Никлас хочет вам кое-что сказать.
Никлас сидел, вцепившись в подушки. Лицо его, как всегда, напоминало лик мумии, губы сложились в тонкую серую ниточку. Наконец он выпрямился и обратился ко всем:
– Соратники, нас постигла нелегкая судьба. Но нет такого удара, который способен был бы выбить нас из колеи, уничтожить наши идеалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20