«Даже темняки знали, что вы собой представляли», — подумала Мелисса.
Мадлен то ли фыркнула, то ли коротко кашлянула — море чужих воспоминаний в ней бурлило, видя собственное отражение в разуме Рекса. Он был отвратителен, он был мерзостью, и его мысли грозили запятнать десять тысяч лет истории.
Его необходимо было уничтожить.
Мадлен содрогнулась от ужаса при этой мысли, но она не могла сопротивляться. Ей было не выстоять против бесчисленных разумов ее предшественников.
— Нет! — прошептала Мелисса. Самовлюбленные идиоты!
Они не обратили на нее внимания. Мелисса попыталась открыть глаза, попыталась оторвать руку Мадлен от Рекса, но мышцы отказались повиноваться ей.
Мелисса почувствовала, как в ней закипает ненависть, отвращение к самодовольной и бессмысленной гордыне предшественников. И она полностью сосредоточилась на своей ненависти… Ведь все, что рассказала Энджи о власти полуночников, об их жадности, о похищении детей и промывании мозгов, оказалось правдой… и всю эту пылающую ненависть Мелисса со всей силой швырнула в Мадлен.
Толща воспоминаний заревела от столь оскорбительного удара — и на Мелиссу хлынул поток высокомерного презрения. Они хранили тайну полуночного часа тысячи лет; Мелисса была новичком, сиротой, пустым местом.
А потому ее следовало растоптать и смешать с грязью.
Но прежде чем эта масса смогла что-то сделать, рот Мелиссы снова наполнился вкусом темняка. Она сумела-таки отвлечь внимание на себя на достаточно долгое время.
А то, что скрывалось в Рексе, теперь по-настоящему рассердилось и вырвалось наружу.
Как выскочивший из засады кот, оно проскользнуло сквозь толщу воспоминаний предков и прыгнуло прямиком в собственную память Мадлен, в ее самые тайные глубины. Ведомое охотничьим инстинктом, оно мгновенно нашло ее страхи… и цапнуло их.
— Нет, Рекс! — задохнулась Мадлен, но он уже был раненым зверем, безжалостным и разъяренным.
Мелисса, застыв от ужаса, наблюдала за тем, как пятьдесят лет неизбывного страха вырвались из глубин сознания старухи, каждая минута, наполненная нервной дрожью, все то время, пока Мадлен пряталась после переворота, совершенного Грейфутами, вырвалось на свободу.
«Ты продала им Анатею», — прошипел Рекс, и чувство огромной вины наполнило Мадлен.
Разумы телепатов прошлого вскипели в водовороте, не в состоянии поддерживать упорядоченность в пылающем разуме Мадлен, они метались, как крысы в горящем доме.
Мелисса попыталась сосредоточиться.
«Рекс… довольно, хватит!»
— Мы уже у твоих дверей! — сказал Рекс вслух, и голос его не был похож на голос человека. — Мы нашли тебя наконец. Мы пришли за тобой!
Короткий крик ужаса сорвался с губ Мадлен, и темняки из тысячи кошмаров разорвали ее разум в клочья; рука Мадлен дернулась и выскользнула из ладони Мелиссы.
Внезапно тысячи телепатов прошлого умолкли, Мадлен перестала подавать признаки жизни; Мелисса обнаружила, что она осталась наедине с Рексом в темноте крепко зажмуренных глаз. И мысли темняка плыли в Рексе, все такие же мощные, все так же жаждущие. Мелиссе оставалось только в ужасе смотреть на то, как тьма все глубже засасывает ее друга, как он необратимо меняется…
А что, если она станет следующей?
«Рекс, — взмолилась Мелисса, — вернись ко мне!»
— Непреодолимый, — негромко произнес Рекс сухим, невыразительным тоном.
Буря начала утихать, и то, что осталось в Рексе человеческого, всплыло над бурлящей тьмой. Мелисса ощутила, как к Рексу возвращается разум.
Раз! — и мышцы снова обрели подвижность. Мелисса быстро отвела руку от руки Рекса и открыла глаза.
Мадлен лежала на полу мансарды без движения, усыпанная осколками чайной чашки. На ее лице застыло выражение беспредельного ужаса.
— Получилось, — вдруг совершенно спокойно сказал Рекс.
Мелисса присмотрелась к старой телепатке. Та все-таки еще дышала, но глаза у нее остекленели, пальцы скрючились.
Мелисса посмотрела на Рекса — его глаза горели фиолетовым огнем.
— Ты про это?!
— Я все вспомнил, — пояснил Рекс, и его губы изогнулись в улыбке. — Теперь я знаю, что на самом деле означал Самайн.
Мелисса с усилием взяла себя в руки и наконец отвела взгляд от перекошенного лица Мадлен. Темняки приближались, и на кону стояли тысячи жизней.
— Мы можем это остановить?
Рекс содрогнулся, как будто еще одно, последнее воспоминание пронеслось в его голове. Потом медленно кивнул:
— Можем попытаться.

21
23.56
САМАЙН

Казалось, что с каждым днем тайный час наступает все позже и позже.
Джонатан выстукивал пальцами барабанную дробь по подоконнику, не в силах ждать, когда утихнет холодный ветер, когда все цвета сольются в однообразную синеву, когда его тело наполнится невесомостью. Он не смотрел на часы, это ему никогда не помогало. Оттого что он знал, сколько минут остается до того, как он покинет Флатландию, ему становилось только хуже.
Последние мгновения перед полуночью всегда были для него самыми тяжелыми. Джонатану не терпелось вырваться отсюда, взлететь над неподвижными машинами и слабо светящимися зданиями, ощутить свободу полета над городом.
Чтобы убить время — точнее, чтобы подтолкнуть его, заставить ползти хоть немного быстрее, — он на пальцах подсчитывал дни. Сегодня четверг, завтра будет пятница, останется ровно две недели до Хэллоуина. Если Десс не ошиблась, надо выдержать эту пытку еще пятнадцать раз, считая сегодняшнюю ночь.
А потом он навсегда избавится от силы притяжения.
Джонатан закрыл глаза. Конечно, он понимал, что, если синее время на самом деле лопнет, это будет катастрофа; темняки обретут свободу и станут охотиться, тысячи человек, а может, и больше погибнут в их когтях. Страшная опасность грозит отцу, одноклассникам, всем, кого он знал.
Но Джонатан не мог не думать о том, что, если застывшая полночь затянется навсегда, Флатландия перестанет существовать, в мире останутся всего три измерения, четвертое — время — исчезнет. Эти мысли заставляли его чувствовать себя виноватым, и все же он не мог удержаться от соблазна помечтать: подумать только, можно будет летать до скончания века и далеко-далеко — так далеко, как разольется время синевы.
А может быть, оно поглотит вообще весь мир…
Он так размечтался, что наступление полуночи стало для него сюрпризом. Земля содрогнулась и перестала притягивать к себе его тело, оковы гравитации наконец упали. Джонатан набрал полную грудь воздуха — до хруста в ребрах — и медленно воспарил над подоконником. Только в тайный час он мог дышать по-настоящему свободно, до отказа наполняя воздухом легкие, которым больше не мешала телесная тяжесть. Тяжесть Флатландии.
И было чистым безумием страдать от чувства вины из-за этого потрясающего ощущения. Ведь не он же, в конце-то концов, подстроил конец света.
Джонатан выпрыгнул из окна, пролетел над отцовской машиной и приземлился на крышу соседнего дома — все это одним движением, одним хорошо отработанным «шагом». Его правая нога привычно опустилась на треснувшую черепичную плитку, отмечавшую то место, откуда начиналось великое множество его ночных полетов.
Потом он оттолкнулся и полетел к Джессике, держась подальше от летающих ползучек и линии электропередач, рассчитывая наилучший курс над пустыми дорогами и полями… и в его голове крутилась навязчивая мысль: «Всего две недели — и я свободен…»

— Ладно, слушайте, — сказал Рекс. — Вчера ночью Мадлен залезла мне в голову.
Джонатан нахмурился. Они все впятером собрались в доме Мадлен и теперь сидели вокруг ее потертого обеденного стола, защищенные тридекаграммами и прочими символами. Но старая телепатка до сих пор не появилась, а Рекс начал говорить так, будто и не ожидал ее. Она что, уехала? Но где она могла быть в полночь?
— Ты что, и впрямь позволил ей прикоснуться к тебе? — спросила Десс.
— С нами была Мелисса. Чтобы защитить меня, если что, — пояснил Рекс.
Джонатан посмотрел на Джессику, и они разом поморщились, ожидая непременного язвительного комментария Десс. Но та лишь кашлянула в кулак и закатила глаза. И шрам, оставленный над ее глазом темняком, стал зловеще похож на один из шрамов Мелиссы.
Джонатан порадовался тому, что Десс промолчала. Этой ночью Рекс выглядел как-то странно и зловеще, совершенно незачем было провоцировать его. Выражение его лица казалось пустым, как будто внутри Рекса прятался кто-то другой, временно принявший облик Рекса, чтобы обмануть всех.
Рекс и днем-то выглядел странновато, а уж в тайный час на этого нового Рекса вообще почти невозможно было смотреть.
— Темняк помнит Самайн, — сказал Рекс.
— Так этот готский праздник когда-то отмечался по правде? — переспросила Десс, качая головой.
— Готы тут ни при чем, — ответил Рекс. — Готы родом из Азии. А Самайн — кельтское празднество.
— Из Азии? — повторила Десс и застонала. — Нет, Рекс, я не о тех парнях, что завоевали Рим. Я о ребятках, которые любят рядиться в черное.
— Ох, Десс, — фыркнула Мелисса, — на себя посмотри!
— Это вовсе не черный. Это цвет мокрого асфальта, — парировала Десс.
— Возможно, у древних готов тоже было что-то вроде Самайна, — продолжил Рекс. — Во многих культурах были праздники в конце октября. Ночь пожирателей душ. Праздник духов. Поминки по солнцу.
Джессика скептически подняла одну бровь.
— Ночь пожирателей душ? Да уж, веселенькое название для праздника.
Десс испустила долгий вздох.
— Да почему мы вообще говорим об этом? Все эти языческие штучки остались в Старом Свете, а мы находимся в Оклахоме, и Хэллоуин — это просто повод продать побольше конфет и карнавальных костюмов для малышни. А темняки, как говорила Энджи, скрывались тут задолго до того, как сюда добрался кто-либо из европейцев.
Джонатан откашлялся.
— Вообще-то, Десс, это не только в Европе заведено. Ты знаешь, что в Мексике празднуют день мертвых? И хотя это тот же самый день, что и канун Дня всех святых, там отмечают его по-своему.
Рекс кивнул.
— Да и некоторые индейские племена тоже примерно в это время отмечают День старухи.
Десс рассмеялась.
— Извини, Рекс… День старухи? — Она оглядела всех по очереди. — И — что там еще?.. Ночь пожирателей душ, поминки по солнцу, рассвет мертвецов… Мне показалось или все эти празднички называются малость жутковато?
— Конечно жутковато, — кивнул Рекс, его пугающая маска не дрогнула в ответ на поддразнивание Десс. — Взгляни на голые деревья за окнами, на серое небо, на сухую траву. Слово «Самайн» на кельтском языке означает «конец лета». Начало зимы. — Тут голос Рекса зазвучал хрипло, словно он провел несколько дней в пустыне без капли воды. — Умирание света, время, когда тепло превращается в холод…
Все на мгновение умолкли, даже Мелисса, похоже, слегка испугалась этого нового голоса Рекса. Джонатан услышал, как наверху что-то заскрипело. Значит, Мадлен все-таки дома. Но почему она прячется в мансарде?
Он посмотрел на Мелиссу, гадая, что могло произойти между ними тремя накануне ночью.
Десс нарушила молчание, шумно вздохнув.
— Рекс, духи и привидения тут ни при чем, это все вопрос чисел. Одиннадцатый месяц плюс единица. Получаем двенадцать. Вот и все.
Джонатан нахмурился. Когда они жили в Филадельфии, мать всегда водила его в церковь в канун Дня всех святых. Даже от католического варианта Самайна ему становилось не по себе.
— Ладно, Рекс, — сказал он, — валяй, расскажи нам, что представлял собой Самайн в те времена, когда он еще не превратился в Хэллоуин со всеми его маскарадами.
— Ну, вы не поверите, но люди и тогда наряжались, — сказал Рекс. — Только самым важным моментом, главным ритуалом было возжигание костров. Люди сжигали все, что могли, даже кости забитого домашнего скота, надеясь хоть ненадолго отогнать ночь. Конечно, они знали, что зима все равно придет рано или поздно. Самайн — это когда приходится смотреть в глаза надвигающейся тьме.
— Получается что-то вроде поздравительной открытки наоборот: «Надеюсь, вы и ваши родные хорошо встретят наступление тьмы!»
— Согласен, — кивнул Рекс. — С виду не похоже на подходящий повод для праздника. Но на самом деле у них были причины радоваться приходу тьмы.
— Вот-вот, я и говорю, — пробормотала Десс, — чисто готская фишка.
— Короче говоря, на протяжении всей известной истории люди праздновали наступление зимы, — продолжил Рекс. — Но почему? Подумайте. Ведь в древности зима была по-настоящему трудным временем.
— Потому что есть было нечего и все голодали? — спросил Джонатан.
По лицу Рекса пробежало некое подобие улыбки.
— Все, кроме темняков. Помните, до того как был создан тайный час, темняки охотились по ночам? Зимой ночи становятся все длиннее и длиннее. Поэтому вообще-то изначально костры были совсем не символическими — они нужны были, чтобы как можно дольше не подпускать хищников…
Восторженное выражение, появившееся на лице Рекса, заставило Джонатана содрогнуться; веки Рекса трепетали, как будто воспоминания темняка действовали на него как наркотик. Джессика нашла под столом руку Джонатана и сжала ее.
Акробат кашлянул.
— Хорошо, Рекс, я сдаюсь. Не могу придумать, чему здесь могли радоваться нормальные люди. Вроде все плохо…
— Да. Но в один из дней Самайна, давным-давно, все разом изменилось. С тех пор темняки больше не показывались, даже когда костры угасали. Они ушли в полуночный час. Поэтому и смысл костров изменился. Они перестали быть способом защититься, выжить и сделались просто частью праздника. Хэллоуин — это празднование очередной годовщины возникновения тайного часа, когда люди дня стали конечным звеном пищевой цепочки.
Десс выпрямилась.
— Ха! Возможно, во всей этой истории есть смысл. Я хочу сказать, если темняки действительно некогда исчезли именно тридцать первого октября, тогда понятно, почему этот день получается таким благоприятным по старому календарю. Это день, когда люди наконец навсегда освободились от темняков.
— Не навсегда, — сказал Рекс.
— Ох, верно… — Десс тут же растеряла весь задор. — Первое ноября, похоже, может стать праздником темняков отныне и навеки…
Рекс кивнул.
— Они собираются снова изменить пищевую цепочку. Но есть и хорошая новость: их долгая полночь не может длиться вечно, ее срок — всего двадцать пять часов, то есть одни-единственные сутки по старой системе.
Джонатан понимал, что ему следовало бы испытать облегчение, но вместо этого он почувствовал укол разочарования — глубоко-глубоко внутри.
— Хорошо, Рекс, — снова заговорила Десс. — А плохие новости в чем состоят?
— Долгая полночь будет наступать в каждый Хэллоуин, и разрыв времени будет с каждым разом расширяться. То есть с нынешнего праздника и впредь люди — деликатес на столе хищника.
Разочарование Джонатана слегка поутихло. Целые сутки каждый год!
— Ну и что мы можем тут поделать? — спросила Джессика. — Ты разве не об этом говорил с темняками? Хотел найти какой-то способ остановить Самайн?
Рекс некоторое время молчал, его лицо странным образом застыло. Джессика посмотрела на Джонатана, тот в ответ лишь пожал плечами. В самой глубине души он боялся, что у провидца уже есть какой-то план, нечто такое, что позволит загнать джина тайного часа назад в бутылку. Конечно, это вообще-то было бы хорошо, потому что спасло бы тысячи жизней…
Но это значило бы также, что Джонатану никогда не придется летать больше часа в сутки…
Наконец Рекс заговорил.
— Мы попытаемся остановить это, сделать все, что можем. Когда все начнется, мы соберем людей и объясним, как им постоять за себя.
— Вот как, Рекс? — сказала Джессика. — А как насчет того, чтобы хранить тайну синего времени?
— Мы больше не сможем этого делать. После долгой полуночи мы будем просто не в состоянии. — Он уставился в стол. — А после того, что мы увидели в памяти Мадлен прошлой ночью, я точно не хочу, чтобы мы, полуночники, и дальше держались в тени.
Все надолго замолчали, осваиваясь с мыслью, что синее время больше не будет великим секретом.
Джонатан снова удивился тому, что старая телепатка так и не присоединилась к ним. Но, похоже, в данный момент были вопросы и поважнее.
— И как же мы сможем организовать целый город за одну ночь?
Рекс покачал головой.
— Я пока не знаю. — Он посмотрел на Джессику. — Но ты ведь помнишь, как Энджи говорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34