Очень одаренная лингвистическими способностями, умная и хитрая девушка скоро стала незаменимой переводчицей и подругой этого испанского конкистадора. Ее деятельность при сокрушении ацтекского государства трудно переоценить. Участник завоевания Берналь Диас дель Кастильо так характеризовал Марину: «…и была она нам верным товарищем во всех войнах и походах, настоящим божьим подарком в нашем тяжелом деле; многое удалось нам совершить только при ее помощи. Понятно, что она имела громадное влияние, самое громадное во всей Новой Испании, и с индейцами могла делать что хотела» Егоров Д. Н. Записки солдата Берналя Диаза. Л., 1924. Т. 1. С. 57.
.
Следует, может быть, обратить внимание на то, что Мотекусома, а за ним и все другие ацтеки, называли Кортеса Малинче – «владыка Марины», т. е. опять-таки опосредованно через приближенную женщину.
Яркая личность Марины оставила в памяти мексиканского народа глубокий след. О ней слагались и, может быть, слагаются сейчас множество народных баллад, песен, легенд, в которых она рисуется героической женщиной. Примечательно, что в ритуальном танце о завоевании индейцев михе Южной Мексики Марина всегда сопровождает не Кортеса, а Мотекусому CovarrubiagsM. Mexico South. The Isthmus of Tehuantepec. New York, 1947. P. 47.
. Так индианка в народном сознании перешла на сторону индейского властителя. Но, с другой стороны, в политическом языке современной Мексики широко распространен термин «ма-линчизм», означающий «предательство национальных интересов» БылинкинаМ. // Иностранная литература, 1972, № 1. С. 67.
.
В статье «Донья Марина» попытаемся в несколько беллетризованной форме проследить некоторые этапы жизни этой незаурядной индейской женщины.
Донья Марина
1
Солнце уже заметно клонилось к западу. Его горячие лучи пронизывали зелень молодого сада, ложились яркими пятнами на темную одежду кипарисов, окружавших плотной стеной восточную границу имения. Деловито гудели и жужжали различные насекомые. Вдалеке пела какая-то птица – чачалака?
Как быстро пролетает жизнь!
Пожилая, но еще красивая индианка сидела на удобном испанском кресле подле окна, выходившего в сад. О ее возрасте свидетельствовала лишь морщинистая кожа на руках, украшенных золотыми перстнями, да узкая серебряная прядка в иссиня-черных косах. Женщина вздохнула и печально покачала головой. Да, ее жизнь прошла! Сын, когда-то такой дорогой ее сердцу, отдалился от матери, стал чужим. О мужьях ей не хотелось даже вспоминать!
2
Кажется, совсем недавно она была девочкой, а сейчас уже старуха! Да, старуха! Все кончено, осталось лишь покорно ждать смерти… А как весело, беззаботно и радостно начиналась, чудилось – только что, ее жизнь!
Перед доньей Мариной возникла пестрая ткань воспоминаний, то приятных и сладостных, то невыносимо горьких…
…Вот она маленькой девочкой бегает по внутреннему дворику отцовского дома, увертываясь от ласковых отцовских рук. Он, смеясь, делает вид, что хочет, но никак не может поймать дочку. Ярко сияет в небе утреннее солнце, радостно щебечут птицы. Внутри дома мать хлопочет вместе с рабынями над утренней едой, время от времени с улыбкой поглядывая на отца с дочкой.
Мать! Марина давно ее простила, но ссадинка, а может быть, и шрам, остались в душе навсегда, и они сойдут с нею в могилу.
Затуманенным взором старая женщина смотрит в окно. Теперешнее ее владение – асьенда, как это величают новые владыки испанцы, – находится совсем неподалеку от тех мест, где она родилась, но все уже выглядит иначе… Да, все неузнаваемо переменилось, кажется, даже солнце… А ведь родной город Пайнала буквально в двух шагах отсюда…
Пайнала! Горячо любимый и страстно ею же проклинаемый город. Город, где она потеряла отца, а мать, родная мать, продала ее в рабство… «Будь ты проклят, Пайнала, да исчезни ты с лица земли!» – часто повторяла в свое время Марина.
Девочка получила свое имя – Се Малиналли – по дню, в который она родилась. Этот двенадцатый день ацтекского календаря был посвящен богине Тласоль-теотль, повелительнице плодородной земли и любви, очистительнице людей от грехов. Хотя верховным владыкой дней малиналли был Патекатль, бог опьяняющего напитка октли, влияние богини Тласольтеотль обещало новорожденной удачу в любви, богатство и забвение прегрешений. Так, вероятно, размышлял отец, нарекая ее, после разговора с жрецом…
Увы! Отец внезапно умер, едва девочке исполнилось два года, мать вскоре вышла замуж, и через год в доме появился крепкий горластый крепыш. Малиналли с удовольствием понянчила бы маленького братца, но отчим и мать не позволяли ей этого. Более того, узнав, что Малиналли является законной наследницей и дома, и всего имущества, оставшегося после ее отца, мать возненавидела девочку. Она хотела, чтобы все досталось ее любимому сыночку. Ей помог случай. У одной из рабынь умерла двухлетняя дочь, ровесница Малиналли. Приказав рабыне молчать, мать оплакала маленький трупик и устроила пышные похороны девочки. «Умерла моя ненаглядная, – голосила громко мать, незаметно вглядываясь в лица соседей через спущенные пряди волос. – Так неожиданно она нас покинула!» Ей вторил испуганный малыш. Отчим, то ли не знавший истинного положения дел, то ли притворявшийся, что не знает, молча курил сигару за сигарой, сидя на корточках в углу двора.
А Малиналли, запертая в амбаре для кукурузных початков в дальнем конце огорода, ничего не понимала и только по временам горько и тихо всхлипывала. Ей было страшно: вдруг в амбаре появятся крысы и начнут грызть ее вместо початка…
Потом ночью мать продала Малиналли торговцам из Шикаланко. Ее устраивало, что их торговый караван ранним утром покидал Пайналу. Девочку закутали в грубую ткань, как сверток обычного груза, и небрежно бросили в лодку. Опоенная настоем сонной травы, Малиналли была в каком-то отупении и не издала ни крика, ни стона. Может быть, это и спасло ее. Отчаявшаяся мать, вероятно, задушила бы девочку.
Через месяц торговцы продали девочку правителю области в Табаско – и продали выгодно. Малиналли, к ее удивлению, легко прижилась в большом шумном доме, наполненном рабынями, женами и детьми. К ней относились хорошо: вдоволь кормили и никогда не били. За несколько лет маленькая девочка расцвела и превратилась в рослую красивую девушку. Ее берегли, может быть, сохраняли для правителя или для подарка. Она овладела языком здешних жителей – одним из наречий майя, – но не забывала и родной, бесконечно милый ей науатль.
Однажды весной распространился слух, что на море плавают какие-то большие лодки с привязанными сверху белыми облаками. Все это было удивительно, и Малиналли захотелось посмотреть на них. Но уйти из поселения она не смела. А слухи становились все чудеснее. Говорились, что с этих лодок высаживались на берег рослые белокожие люди, волосы, которым у обычных людей место на головах, у них росли на подбородках. И шлемы у них были не деревянные, а из блестящего и очень прочного камня. Кроме странных копьеметалок у пришедших с моря были еще толстые длинные трубы, изрыгавшие огонь, и тяжелые, больно ранившие воинов камешки. Малиналли уже давно ждала, что в Табаско появятся отряды могучего повелителя из Озерного края, что на севере, но это были не ацтеки, а совсем другие существа, может быть, даже боги? Потом эти странные люди уплыли назад, в свою страну. Жрецы спорили: одни считали их спутниками великого бога Кукумиаца-Кукулькана, вновь явившегося в свою страну, другие – посланцами грозного Тескатлипоки.
3
Ждать пришлось недолго. Чужеземцы появились снова. Опять приплыли большие лодки, называвшиеся, как потом узнала девушка, кораблями, каравеллами. Снова была битва индейцев с пришельцами, закончившаяся их победой. И здесь круто переломилась в очередной раз судьба девушки Малиналли.
В числе других двадцати рабынь ее отвели во вражеский лагерь как подарок победителям. Со смехом и грубыми шутками чужеземцы хватали девушек за плечи, за руки, прижимали к себе. Малиналли с ужасом глядела на их разгоряченные бородатые лица. Но неожиданно шум утих, все расступились. Перед Малиналли оказался невысокий, стройный, чернобородый человек в шляпе с пером и золотой цепью на груди. Он показал рукой на девушку и что-то кратко произнес. Только через долгое время она поняла значение этой испанской фразы: «Ко мне в палатку». Тогда она решила, что предводитель (а она сразу почувствовала – это вождь, владыка!) собирается принести ее в жертву своим странным богам. Это был Эрнандо Кортес.
Все случилось иначе. Худой, в мешковатом одеянии, с изможденным лихорадкой лицом с круглой лысинкой на голове человек покропил ее водой, долго что-то бормотал, а под конец протянул ей большой блестящий крест и знаками показал: приложись к нему. Стоявший рядом похожий на индейца испанец объяснил ей на ломаном языке майя, что к этому кресту надо приложиться губами, это их главный бог. А когда девушка послушалась, этот же человек сказал, что теперь и навсегда ее имя будет Марина, а ее крестный отец – он, Херонимо Агилар, проживший несколько лет в плену у ее соотечественников… Ее хозяином будет их предводитель дон Эрнандо Кортес, это его палатка. Ему надо во всем повиноваться.
По-братски облобызав новую сестру во Христе, Агилар и белый жрец ушли, Марина, оглядевшись, села в углу. Ее живой и острый ум сразу же схватил основное: раз над ней произвели обряд крещения (совсем как у них, индейцев, над младенцами), значит, включили в свой круг. Это хорошо, не принесут в жертву и не съедят! Очень хорошо, что она попала в служанки к самому предводителю, надо ему понравиться, очевидно, ее судьба быть наложницей если не у правителя майя, то у этого чернобородого… Неприятна только их привычка крепко прижимать свои слюнявые губы и колючие бороды к ее рту. Зачем они это делают? Индейцы не знали поцелуев.
4
Прошло несколько недель. Марина полностью освоилась с жизнью бродячего войска чужеземцев. Она стала необходима Кортесу не только как служанка и любовница, но и как прекрасный переводчик. Агилар с грехом пополам переводил на испанский с майя, но, когда прибыли первые послы Мотекусомы, говорившие на науатль, он оказался совершенно беспомощен. Вот здесь-то и проявился один из талантов Малиналли-Марины – умение быстро овладевать любым языком. Она уже прилично понимала испанский, но говорить на нем еще не решалась. Переговоры же с посланцами владыки Теночтитлана происходили так. За креслом, в котором сидел Кортес, стояли Агилар и Марина. Выслушав длинные и цветастые речи ацтекских послов, Малиналли быстро и кратко передавала их на майя Агилару. Испанский солдат, в свою очередь, переводил фразу Кортесу. Марина видела, что ее повелителю не нравится такая долгая процедура, но пока она ничего не могла сделать. Иногда ей удавалось вставить в свою майяскую речь испанское слово; это радовало Агилара и забавляло Кортеса, он с улыбкой всякий раз поглядывал на нее.
А по ночам Марина служила военачальнику иначе: своим юным гибким смуглым телом. Оба были охвачены молодой страстью. Теперь поцелуи Кортеса волновали и зажигали ее, она чувствовала тонкость этих новых чужеземных ласк. А когда он касался губами сосков ее начинавшей расцветать груди, Марина задыхалась от непонятных ей чувств: то ли от стыда, то ли от блаженства будущего материнства.
Заглядывавшийся первоначально на нее красивый рыцарь – Алонсо Эрнандес Пуэртокарреро, поняв произошедшее, перестал докучать девушке. Может быть, не желая ссориться с предводителем из-за какой-то пленницы, когда они, испанцы, со всех сторон окружены врагами.
Теперь Марина все время ходила в белоснежных одеждах; две индианки стирали белье ее и Кортеса. Каким-то образом эти девушки узнали, что у Кортеса есть жена, оставшаяся на Кубе. Новость эта ее ничуть не взволновала; она объявила им, улыбаясь, что у такого великого военачальника, как ее возлюбленный, и должно быть много жен и наложниц. Но внутренне она верила, что Кортесу теперь не нужна никакая женщина, кроме нее.
И Марину и других индейцев поражала страсть белых чужеземцев к золоту. Второе посольство от Мотекусомы к Кортесу доставило в дар пришельцам изображение солнечного диска из золота величиной с колесо повозки. Второй диск, серебряный, еще больших размеров, изображал луну с длинными лучами. Кроме того, было еще множество золотых фигурок и ожерелий. Восторг чужеземцев был неописуем, они ликовали и бесновались. Видя открытое недоумение на лицах послов, Кортес вынужден был объяснить происходящее. Он сказал, что испанцы страдают болезнью сердца, излечить которую может только чистое золото.
Испанский предводитель заявил, что должен увидеть великого Мотекусому, он, Кортес, послан своим повелителем, императором, сюда именно с такой целью. Послы старались вежливо отклонить его от этого намерения, но Кортес был непреклонен. Оставив корабли и основав на побережье город Веракрус, испанский отряд двинулся в глубь страны.
5
– Что будет ужинать госпояса?
Тоненькая девушка – служанка, оторвавшая ее от воспоминаний, смотрела на Марину с почтением и страхом. О ее госпоже среди народа ходили странные слухи: ее считали колдуньей.
В отсутствие приезжих европейцев Марина оставалась верна своим индейским вкусам. Она приказала подать ей пару свежих кукурузных лепешек и ножку индюка с острым перечным соусом. Вино в ее доме держалось только для заезжих испанских гостей. Сама она не любила ни привозных виноградных вин, ни исконного индейского напитка октли из перебродившего сока агавы.
Быстро поев, Марина прошла в спальню и улеглась в постель, устроенную по испанскому образцу: две ступеньки сбоку, балдахин с перьями по углам, мягкая перина. Марина терпеть ее не могла, но приходилось хотя бы в этом уступать. Разве могла индейская принцесса, как называл ее родной народ, спать на циновке, как простая общинница? Нет, невозможно! Слуги сразу же разнесли бы по округе такую странную новость.
Остро запахли за открытым окном освеженные ночной прохладой цветы.
Сон не шел, и она снова начала перебирать пестрые нити воспоминаний.
…Семпоала, столица народа тотонаков, недавно попавших под иго ацтеков, – вот куда пришел сначала испанский отряд. Ацтеков, завоевателей Теночтитлана, здесь ненавидели, и поэтому не удивительно, что тото-наки приняли испанцев дружелюбно, в тайной надежде на избавление. Кортес быстро понял, что он может извлечь из этой вражды, и приказал не обижать обитателей Семпоалы. Солдаты ворчали, но повиновались, а благодарные жители нанесли чужеземцам столько съестных припасов, что кое-кто из солдат заболел от обжорства. У себя, в Кастилии, они часто жили впроголодь.
Через несколько дней в тотонакскую столицу прибыло шесть новых посланцев Мотекусомы. Они надменно прошли мимо испанцев, словно не видя их. Толстый касик, правитель Семопоалы, трясся от страха, когда вымолил аудиенцию у испанского военачальника. «Они очень разгневаны, – бормотал он, – и угрожают жестокими казнями. А мы ведь исправно платим владыке Теночтитлана дань. Послы обвиняют нас в желании отделиться, вернуть самостоятельность…»
– А почему бы вам и не сделать этого? – спросил невинно Кортес. – Если вам ацтекское бремя ненавистно?
– Кто защитит нас от беспощадных воинов Мотекусомы? – отвечал касик. – Они непобедимы! И сейчас послы укоряют нас, что мы впустили в Семпоалу чужеземцев, то есть вас. Они требуют от нас двадцать крепких юношей и столько же непорочных красивых девушек, чтобы принести их в жертву на алтарях Теночтитлана!
– Этого нельзя допустить! – возмутился Кортес. – Человеческие жертвоприношения – мерзость пред лицом истинного Господа. Не посылай их в Теночтитлан, не губи невинных!
– Как ты решаешься говорить такое? – простонал правитель Семпоалы. – Разве ты можешь защитить нас от гнева Мотекусомы, ты и твои бородатые?
– Да, я сделаю это, клянусь святыми ранами Христовыми! – воскликнул Кортес. – Сумей и ты показать свою храбрость. Схвати этих наглых посланцев и накажи их как следует! Только так можно избавиться от гнусного рабства, которое наложили на вас ацтеки.
Потрясенный гневом бледнолицего военачальника и надеясь на его помощь, касик воодушевился и приказал привязать ацтекских вельмож, к столбам пыток, а охрану не поставил. Кортес ночью послал Марину с двумя солдатами освободить незадачливых посланцев. Их привели к Кортесу, и он рассыпался в извинениях: испанцы ничего не знали о такой дерзости тотонаков, как только ему стало известно об этом, он постарался избавить их от унижения. Обласкав посланцев Мотекусомы и заверив их в своей дружбе, Кортес выпроводил их тайком из лагеря.
6
Марине не спалось.
1 2 3 4
.
Следует, может быть, обратить внимание на то, что Мотекусома, а за ним и все другие ацтеки, называли Кортеса Малинче – «владыка Марины», т. е. опять-таки опосредованно через приближенную женщину.
Яркая личность Марины оставила в памяти мексиканского народа глубокий след. О ней слагались и, может быть, слагаются сейчас множество народных баллад, песен, легенд, в которых она рисуется героической женщиной. Примечательно, что в ритуальном танце о завоевании индейцев михе Южной Мексики Марина всегда сопровождает не Кортеса, а Мотекусому CovarrubiagsM. Mexico South. The Isthmus of Tehuantepec. New York, 1947. P. 47.
. Так индианка в народном сознании перешла на сторону индейского властителя. Но, с другой стороны, в политическом языке современной Мексики широко распространен термин «ма-линчизм», означающий «предательство национальных интересов» БылинкинаМ. // Иностранная литература, 1972, № 1. С. 67.
.
В статье «Донья Марина» попытаемся в несколько беллетризованной форме проследить некоторые этапы жизни этой незаурядной индейской женщины.
Донья Марина
1
Солнце уже заметно клонилось к западу. Его горячие лучи пронизывали зелень молодого сада, ложились яркими пятнами на темную одежду кипарисов, окружавших плотной стеной восточную границу имения. Деловито гудели и жужжали различные насекомые. Вдалеке пела какая-то птица – чачалака?
Как быстро пролетает жизнь!
Пожилая, но еще красивая индианка сидела на удобном испанском кресле подле окна, выходившего в сад. О ее возрасте свидетельствовала лишь морщинистая кожа на руках, украшенных золотыми перстнями, да узкая серебряная прядка в иссиня-черных косах. Женщина вздохнула и печально покачала головой. Да, ее жизнь прошла! Сын, когда-то такой дорогой ее сердцу, отдалился от матери, стал чужим. О мужьях ей не хотелось даже вспоминать!
2
Кажется, совсем недавно она была девочкой, а сейчас уже старуха! Да, старуха! Все кончено, осталось лишь покорно ждать смерти… А как весело, беззаботно и радостно начиналась, чудилось – только что, ее жизнь!
Перед доньей Мариной возникла пестрая ткань воспоминаний, то приятных и сладостных, то невыносимо горьких…
…Вот она маленькой девочкой бегает по внутреннему дворику отцовского дома, увертываясь от ласковых отцовских рук. Он, смеясь, делает вид, что хочет, но никак не может поймать дочку. Ярко сияет в небе утреннее солнце, радостно щебечут птицы. Внутри дома мать хлопочет вместе с рабынями над утренней едой, время от времени с улыбкой поглядывая на отца с дочкой.
Мать! Марина давно ее простила, но ссадинка, а может быть, и шрам, остались в душе навсегда, и они сойдут с нею в могилу.
Затуманенным взором старая женщина смотрит в окно. Теперешнее ее владение – асьенда, как это величают новые владыки испанцы, – находится совсем неподалеку от тех мест, где она родилась, но все уже выглядит иначе… Да, все неузнаваемо переменилось, кажется, даже солнце… А ведь родной город Пайнала буквально в двух шагах отсюда…
Пайнала! Горячо любимый и страстно ею же проклинаемый город. Город, где она потеряла отца, а мать, родная мать, продала ее в рабство… «Будь ты проклят, Пайнала, да исчезни ты с лица земли!» – часто повторяла в свое время Марина.
Девочка получила свое имя – Се Малиналли – по дню, в который она родилась. Этот двенадцатый день ацтекского календаря был посвящен богине Тласоль-теотль, повелительнице плодородной земли и любви, очистительнице людей от грехов. Хотя верховным владыкой дней малиналли был Патекатль, бог опьяняющего напитка октли, влияние богини Тласольтеотль обещало новорожденной удачу в любви, богатство и забвение прегрешений. Так, вероятно, размышлял отец, нарекая ее, после разговора с жрецом…
Увы! Отец внезапно умер, едва девочке исполнилось два года, мать вскоре вышла замуж, и через год в доме появился крепкий горластый крепыш. Малиналли с удовольствием понянчила бы маленького братца, но отчим и мать не позволяли ей этого. Более того, узнав, что Малиналли является законной наследницей и дома, и всего имущества, оставшегося после ее отца, мать возненавидела девочку. Она хотела, чтобы все досталось ее любимому сыночку. Ей помог случай. У одной из рабынь умерла двухлетняя дочь, ровесница Малиналли. Приказав рабыне молчать, мать оплакала маленький трупик и устроила пышные похороны девочки. «Умерла моя ненаглядная, – голосила громко мать, незаметно вглядываясь в лица соседей через спущенные пряди волос. – Так неожиданно она нас покинула!» Ей вторил испуганный малыш. Отчим, то ли не знавший истинного положения дел, то ли притворявшийся, что не знает, молча курил сигару за сигарой, сидя на корточках в углу двора.
А Малиналли, запертая в амбаре для кукурузных початков в дальнем конце огорода, ничего не понимала и только по временам горько и тихо всхлипывала. Ей было страшно: вдруг в амбаре появятся крысы и начнут грызть ее вместо початка…
Потом ночью мать продала Малиналли торговцам из Шикаланко. Ее устраивало, что их торговый караван ранним утром покидал Пайналу. Девочку закутали в грубую ткань, как сверток обычного груза, и небрежно бросили в лодку. Опоенная настоем сонной травы, Малиналли была в каком-то отупении и не издала ни крика, ни стона. Может быть, это и спасло ее. Отчаявшаяся мать, вероятно, задушила бы девочку.
Через месяц торговцы продали девочку правителю области в Табаско – и продали выгодно. Малиналли, к ее удивлению, легко прижилась в большом шумном доме, наполненном рабынями, женами и детьми. К ней относились хорошо: вдоволь кормили и никогда не били. За несколько лет маленькая девочка расцвела и превратилась в рослую красивую девушку. Ее берегли, может быть, сохраняли для правителя или для подарка. Она овладела языком здешних жителей – одним из наречий майя, – но не забывала и родной, бесконечно милый ей науатль.
Однажды весной распространился слух, что на море плавают какие-то большие лодки с привязанными сверху белыми облаками. Все это было удивительно, и Малиналли захотелось посмотреть на них. Но уйти из поселения она не смела. А слухи становились все чудеснее. Говорились, что с этих лодок высаживались на берег рослые белокожие люди, волосы, которым у обычных людей место на головах, у них росли на подбородках. И шлемы у них были не деревянные, а из блестящего и очень прочного камня. Кроме странных копьеметалок у пришедших с моря были еще толстые длинные трубы, изрыгавшие огонь, и тяжелые, больно ранившие воинов камешки. Малиналли уже давно ждала, что в Табаско появятся отряды могучего повелителя из Озерного края, что на севере, но это были не ацтеки, а совсем другие существа, может быть, даже боги? Потом эти странные люди уплыли назад, в свою страну. Жрецы спорили: одни считали их спутниками великого бога Кукумиаца-Кукулькана, вновь явившегося в свою страну, другие – посланцами грозного Тескатлипоки.
3
Ждать пришлось недолго. Чужеземцы появились снова. Опять приплыли большие лодки, называвшиеся, как потом узнала девушка, кораблями, каравеллами. Снова была битва индейцев с пришельцами, закончившаяся их победой. И здесь круто переломилась в очередной раз судьба девушки Малиналли.
В числе других двадцати рабынь ее отвели во вражеский лагерь как подарок победителям. Со смехом и грубыми шутками чужеземцы хватали девушек за плечи, за руки, прижимали к себе. Малиналли с ужасом глядела на их разгоряченные бородатые лица. Но неожиданно шум утих, все расступились. Перед Малиналли оказался невысокий, стройный, чернобородый человек в шляпе с пером и золотой цепью на груди. Он показал рукой на девушку и что-то кратко произнес. Только через долгое время она поняла значение этой испанской фразы: «Ко мне в палатку». Тогда она решила, что предводитель (а она сразу почувствовала – это вождь, владыка!) собирается принести ее в жертву своим странным богам. Это был Эрнандо Кортес.
Все случилось иначе. Худой, в мешковатом одеянии, с изможденным лихорадкой лицом с круглой лысинкой на голове человек покропил ее водой, долго что-то бормотал, а под конец протянул ей большой блестящий крест и знаками показал: приложись к нему. Стоявший рядом похожий на индейца испанец объяснил ей на ломаном языке майя, что к этому кресту надо приложиться губами, это их главный бог. А когда девушка послушалась, этот же человек сказал, что теперь и навсегда ее имя будет Марина, а ее крестный отец – он, Херонимо Агилар, проживший несколько лет в плену у ее соотечественников… Ее хозяином будет их предводитель дон Эрнандо Кортес, это его палатка. Ему надо во всем повиноваться.
По-братски облобызав новую сестру во Христе, Агилар и белый жрец ушли, Марина, оглядевшись, села в углу. Ее живой и острый ум сразу же схватил основное: раз над ней произвели обряд крещения (совсем как у них, индейцев, над младенцами), значит, включили в свой круг. Это хорошо, не принесут в жертву и не съедят! Очень хорошо, что она попала в служанки к самому предводителю, надо ему понравиться, очевидно, ее судьба быть наложницей если не у правителя майя, то у этого чернобородого… Неприятна только их привычка крепко прижимать свои слюнявые губы и колючие бороды к ее рту. Зачем они это делают? Индейцы не знали поцелуев.
4
Прошло несколько недель. Марина полностью освоилась с жизнью бродячего войска чужеземцев. Она стала необходима Кортесу не только как служанка и любовница, но и как прекрасный переводчик. Агилар с грехом пополам переводил на испанский с майя, но, когда прибыли первые послы Мотекусомы, говорившие на науатль, он оказался совершенно беспомощен. Вот здесь-то и проявился один из талантов Малиналли-Марины – умение быстро овладевать любым языком. Она уже прилично понимала испанский, но говорить на нем еще не решалась. Переговоры же с посланцами владыки Теночтитлана происходили так. За креслом, в котором сидел Кортес, стояли Агилар и Марина. Выслушав длинные и цветастые речи ацтекских послов, Малиналли быстро и кратко передавала их на майя Агилару. Испанский солдат, в свою очередь, переводил фразу Кортесу. Марина видела, что ее повелителю не нравится такая долгая процедура, но пока она ничего не могла сделать. Иногда ей удавалось вставить в свою майяскую речь испанское слово; это радовало Агилара и забавляло Кортеса, он с улыбкой всякий раз поглядывал на нее.
А по ночам Марина служила военачальнику иначе: своим юным гибким смуглым телом. Оба были охвачены молодой страстью. Теперь поцелуи Кортеса волновали и зажигали ее, она чувствовала тонкость этих новых чужеземных ласк. А когда он касался губами сосков ее начинавшей расцветать груди, Марина задыхалась от непонятных ей чувств: то ли от стыда, то ли от блаженства будущего материнства.
Заглядывавшийся первоначально на нее красивый рыцарь – Алонсо Эрнандес Пуэртокарреро, поняв произошедшее, перестал докучать девушке. Может быть, не желая ссориться с предводителем из-за какой-то пленницы, когда они, испанцы, со всех сторон окружены врагами.
Теперь Марина все время ходила в белоснежных одеждах; две индианки стирали белье ее и Кортеса. Каким-то образом эти девушки узнали, что у Кортеса есть жена, оставшаяся на Кубе. Новость эта ее ничуть не взволновала; она объявила им, улыбаясь, что у такого великого военачальника, как ее возлюбленный, и должно быть много жен и наложниц. Но внутренне она верила, что Кортесу теперь не нужна никакая женщина, кроме нее.
И Марину и других индейцев поражала страсть белых чужеземцев к золоту. Второе посольство от Мотекусомы к Кортесу доставило в дар пришельцам изображение солнечного диска из золота величиной с колесо повозки. Второй диск, серебряный, еще больших размеров, изображал луну с длинными лучами. Кроме того, было еще множество золотых фигурок и ожерелий. Восторг чужеземцев был неописуем, они ликовали и бесновались. Видя открытое недоумение на лицах послов, Кортес вынужден был объяснить происходящее. Он сказал, что испанцы страдают болезнью сердца, излечить которую может только чистое золото.
Испанский предводитель заявил, что должен увидеть великого Мотекусому, он, Кортес, послан своим повелителем, императором, сюда именно с такой целью. Послы старались вежливо отклонить его от этого намерения, но Кортес был непреклонен. Оставив корабли и основав на побережье город Веракрус, испанский отряд двинулся в глубь страны.
5
– Что будет ужинать госпояса?
Тоненькая девушка – служанка, оторвавшая ее от воспоминаний, смотрела на Марину с почтением и страхом. О ее госпоже среди народа ходили странные слухи: ее считали колдуньей.
В отсутствие приезжих европейцев Марина оставалась верна своим индейским вкусам. Она приказала подать ей пару свежих кукурузных лепешек и ножку индюка с острым перечным соусом. Вино в ее доме держалось только для заезжих испанских гостей. Сама она не любила ни привозных виноградных вин, ни исконного индейского напитка октли из перебродившего сока агавы.
Быстро поев, Марина прошла в спальню и улеглась в постель, устроенную по испанскому образцу: две ступеньки сбоку, балдахин с перьями по углам, мягкая перина. Марина терпеть ее не могла, но приходилось хотя бы в этом уступать. Разве могла индейская принцесса, как называл ее родной народ, спать на циновке, как простая общинница? Нет, невозможно! Слуги сразу же разнесли бы по округе такую странную новость.
Остро запахли за открытым окном освеженные ночной прохладой цветы.
Сон не шел, и она снова начала перебирать пестрые нити воспоминаний.
…Семпоала, столица народа тотонаков, недавно попавших под иго ацтеков, – вот куда пришел сначала испанский отряд. Ацтеков, завоевателей Теночтитлана, здесь ненавидели, и поэтому не удивительно, что тото-наки приняли испанцев дружелюбно, в тайной надежде на избавление. Кортес быстро понял, что он может извлечь из этой вражды, и приказал не обижать обитателей Семпоалы. Солдаты ворчали, но повиновались, а благодарные жители нанесли чужеземцам столько съестных припасов, что кое-кто из солдат заболел от обжорства. У себя, в Кастилии, они часто жили впроголодь.
Через несколько дней в тотонакскую столицу прибыло шесть новых посланцев Мотекусомы. Они надменно прошли мимо испанцев, словно не видя их. Толстый касик, правитель Семопоалы, трясся от страха, когда вымолил аудиенцию у испанского военачальника. «Они очень разгневаны, – бормотал он, – и угрожают жестокими казнями. А мы ведь исправно платим владыке Теночтитлана дань. Послы обвиняют нас в желании отделиться, вернуть самостоятельность…»
– А почему бы вам и не сделать этого? – спросил невинно Кортес. – Если вам ацтекское бремя ненавистно?
– Кто защитит нас от беспощадных воинов Мотекусомы? – отвечал касик. – Они непобедимы! И сейчас послы укоряют нас, что мы впустили в Семпоалу чужеземцев, то есть вас. Они требуют от нас двадцать крепких юношей и столько же непорочных красивых девушек, чтобы принести их в жертву на алтарях Теночтитлана!
– Этого нельзя допустить! – возмутился Кортес. – Человеческие жертвоприношения – мерзость пред лицом истинного Господа. Не посылай их в Теночтитлан, не губи невинных!
– Как ты решаешься говорить такое? – простонал правитель Семпоалы. – Разве ты можешь защитить нас от гнева Мотекусомы, ты и твои бородатые?
– Да, я сделаю это, клянусь святыми ранами Христовыми! – воскликнул Кортес. – Сумей и ты показать свою храбрость. Схвати этих наглых посланцев и накажи их как следует! Только так можно избавиться от гнусного рабства, которое наложили на вас ацтеки.
Потрясенный гневом бледнолицего военачальника и надеясь на его помощь, касик воодушевился и приказал привязать ацтекских вельмож, к столбам пыток, а охрану не поставил. Кортес ночью послал Марину с двумя солдатами освободить незадачливых посланцев. Их привели к Кортесу, и он рассыпался в извинениях: испанцы ничего не знали о такой дерзости тотонаков, как только ему стало известно об этом, он постарался избавить их от унижения. Обласкав посланцев Мотекусомы и заверив их в своей дружбе, Кортес выпроводил их тайком из лагеря.
6
Марине не спалось.
1 2 3 4