Шарп возвращался на дно, но то было его дно – место, откуда он вышел и которого не боялся.
– Полковник! -окликнула его появившаяся из-за угла склада шлюха. Она задрала было юбку, потом, увидев, что офицер не обращает внимания, плюнула ему вслед.
На Хай-стрит его атаковала посаженная на цепь псина. С десяток возившихся в грязи мальчишек приветствовали Шарпа улюлюканьем, а некоторые, выстроившись в шеренгу, промаршировали за ним вслед. Он стерпел их насмешки, но шагов через двадцать резко повернулся и, схватив ближайшего, оторвал от земли и прижал к стене. Остальные разбежались, призывая на помощь старших братьев и отцов.
– Где Мэгги Джойс? – спросил Шарп.
Пленник помедлил с ответом, решая, что выгоднее, ответить или гордо промолчать, потом ухмыльнулся.
– Она ушла, мистер.
– Куда?
– В Севн-Дайалс.
Шарп поверил. Мэгги была его единственным другом, по крайней мере, он на это надеялся, но ей, должно быть, все же хватило ума расстаться с Уоппингом. Другое дело, что и Севн-Дайалс оставался районом отнюдь не безопасным. Впрочем, лейтенант пришел сюда не для того, чтобы повидаться с Мэгги. Он пришел, потому что была пятница, а в карманах гулял ветер.
– Кто сейчас хозяин в работном доме? Мальчишка испуганно посмотрел на него.
– Хозяин?
– Да. Кто?
– Джем Хокинг, сэр.
Шарп опустил парнишку и, достав из кармана монетку, бросил на дорогу. Горстка мальчишек тут же слетелась на поиски добычи, затерявшейся в толчее прохожих, собак, лошадей и повозок. Джем Хокинг. Именно это имя Шарп и рассчитывал услышать. Имя из темного прошлого. Имя, прочно застрявшее в памяти. Имя, которое он повторял про себя, шагая по середине улицы, чтобы не попасть под выплеснутые из окна помои. Был летний вечер, и затянутое тучами солнце еще висело над горизонтом, но здесь, в Уоппинге, как будто наступили зимние сумерки. Шарпа окружали черные кирпичные дома с грубыми деревянными заплатами. Многие покосились, а некоторые обвалились и представляли собой груды мусора. От выгребных ям несло отвратительной вонью. Неумолчно лаяли собаки. В Индии британские солдаты нередко морщились, проходя по грязным улицам, но побывали бы они здесь! Даже самые омерзительные закоулки индийских городов лучше и чище этого вонючего места с голодными, изнуренными людьми, в глазах которых при виде армейского лейтенанта с ранцем в левой руке вспыхивал жадный свет. Они оценивали все: и ранец, и тяжелую саблю, и поношенную шинель на широких плечах. Шарп являл богатство, равного которому многие из обитателей Уоппинга не видывали за полдесятка лет. А ведь лейтенант считал себя бедняком. Когда-то он был богачом. Когда-то у него были сокровища султана Типу, снятые с тела умирающего правителя в зловонном туннеле у шлюзовых ворот Серингапатама. Да вот только богатство давно уплыло. Чертовы законники! Проклятые стряпчие!
Видя богатства офицера, местный люд видел и то, что чужак высок и силен, что на лице его шрам, а выражение лица отчаянное и злобное. Напасть на такого ради ранца и шинели мог рискнуть разве что смельчак, дошедший до последней черты отчаяния. Вот почему обитатели Уоппинга, подобно волкам, чующим кровь, но не готовым проливать свою, лишь провожали Шарпа жадными взглядами, и хотя несколько удальцов проследовали за ним по улице, на перекрестке с Брюхаус-лейн остановились и они. Никто не горел желанием приближаться к угрюмым высоким стенам, за которыми скрывались сиротский приют и богадельня. По доброй воле гости туда не заходили.
Шарп замедлил шаг у ворот старой, давно заброшенной пивоварни и посмотрел на стены расположенного на другой стороне работного дома. Справа находилась богадельня, куда собирали неспособных работать, больных или оставленных детьми стариков. Домовладельцы выгоняли их на улицу, и приходские сторожа приводили несчастных сюда, в царство Джема Хокинга, где мужчины помещались в одну палату, а женщины в другую и где мужьям запрещалось разговаривать с женами. Здесь они доживали и здесь умирали, после чего истощенные тела свозились на кладбище, в общую могилу для бедняков. От расположенного по соседству сиротского приюта богадельню отделял узкий трехэтажный дом из кирпича с белыми ставнями и подвешенным над выскобленными ступенями элегантным кованым фонарем. Здесь, в этом маленьком, возвышающемся над приютом дворце, жил Джем Хокинг. Приют, как и богадельня, имел свой отдельный вход через тяжелые черные ворота, обмазанные дегтем и увенчанные ржавыми пиками высотой в четыре дюйма каждая. Не столько приют, сколько тюрьма для сирот. Городские власти направляли сюда беременных женщин, зачастую девчонок, бедных, бездомных и больных и уже не имеющих возможности продавать себя на улицах. Здесь несчастные женщины рожали, и здесь же половина из них умирала от лихорадки. Выжившие возвращались на улицу, оставляя детей на попечение Джема Хокинга и его супруги.
Когда-то приют был и домом Шарпа.
Он пересек улицу и постучал в маленькую дверь, устроенную рядом с большими воротами. Грейс хотела прийти сюда. Наслушавшись рассказов Шарпа, она решила, что может что-то изменить, но так и не успела. Теперь Шарп решил, что сделает это вместо нее. Он уже поднял молоток, чтобы постучать еще раз, но дверь отворилась, явив бледного и явно взволнованного юношу, испуганно подавшегося назад от кулака гостя.
– Ты кто? – спросил лейтенант, проходя в дверь.
– Сэр? – Юноша, похоже, намеревался задать тот же вопрос.
– Кто ты? – повторил Шарп.– Да не трясись, черт возьми! Перестань! Где хозяин?
– Хозяин у себя… дома. Но, сэр…– Молодой человек оставил попытки объясниться и постарался преградить путь странному посетителю.– Вам нельзя сюда, мистер!
– Это еще почему?
Шарп уже миновал дворик и открыл дверь в холл. В детстве комната представлялась огромной, как собор, но сейчас выглядела крохотной и жалкой. Было время ужина, и десятка три мальчишек сидели на полу среди обрывков просмоленных канатов и пакли и орудовали деревянными ложками, тогда как еще столько же их товарищей выстроились в очередь к столу, на котором стояли бак с супом и поднос с хлебом. За раздачей надзирали женщина с пухлыми красными руками и молодой человек с плеткой, небрежно облокотившийся на кафедру, над которой, прямо на выкрашенной коричневой краской стене, красовалось библейское изречение: «Наказание за грех ваш найдет вас».
Шестьдесят пар глаз уставились изумленно на Шарпа, но никто не произнес ни звука, боясь получить оплеуху или удар плетью. Шарп тоже молчал. Оглядывая помещение, вдыхая запах смолы, он пытался отогнать накатившие воспоминания. Он не был под этой крышей двадцать лет. Двадцать лет. Но запах остался прежним. Запах смолы, страха и протухшей еды.
Лейтенант шагнул к столу и принюхался к супу.
– С луком и ячменем, сэр.– Увидев серебряные пуговицы, саблю и черные галуны, женщина неуклюже поклонилась.
– А по-моему, только тепленькая водичка,– сказал Шарп.
– Лук и ячмень, сэр.
Шарп взял кусочек хлеба. Твердый как камень. Или корабельный сухарь.
– Сэр? – Женщина протянула руку. Она заметно нервничала.– Хлеб у нас на счет.
Шарп бросил кусок на деревянную доску. Его так и подмывало устроить какое-нибудь представление, но что толку? Опрокинуть котел – дети останутся голодными, бросить хлеб в суп – тоже ничего не даст. Вот Грейс знала бы, что надо делать. Ее голос подстегнул бы их, как удар хлыста,– то-то забегали бы, принесли бы и еду, и одежду, и мыло. Но все это стоило денег, а у Шарпа в кармане лишь бренчала горстка медяков.
– Что это у нас здесь? – загремел голос от двери.– Что нам принес восточный ветер?
Дети съежились и притихли, а женщина у стола отвесила еще один поклон. Шарп обернулся.
– А вы еще кто такой? – требовательно вопросил мужчина.
Джем Хокинг. Дьявол во плоти.
Впрочем, по виду и не скажешь. На улице Джема Хокинга вполне можно было принять за преуспевающего фермера из Кента. Годы выбелили волосы, клетчатая жилетка туже обтягивала выпирающий живот, но в остальном он выглядел прежним: здоровенный верзила с широкими плечами, толстыми ногами и плоским, как лопата, лицом. Под кустистыми бакенбардами отвисали пухлые щеки, на золотой цепочке позвякивали с десяток печатей, высокие ботинки сияли, темно-синий сюртук был отделан бархатными манжетами, а черную лакированную трость украшал серебряный набалдашник. Это был Хозяин, и на мгновение Шарп онемел. Воспоминания захлестнули его, и в этих воспоминаниях жестокость шла рука об руку со страхом. Ни двадцать лет, ни офицерское звание не смогли стереть тот страх. На мгновение ему даже захотелось в подражание детям вобрать голову в плечи, спрятаться и не дышать, дабы не привлекать к себе внимания.
– Я вас знаю? – строго осведомился Хокинг, пристально, с прищуром всматриваясь в лицо солдата, словно отыскивая в нем знакомые черты. Но память молчала, и он лишь растерянно покачал головой.– Так кто же вы?
– Меня зовут Даннет,– ответил Шарп, воспользовавшись именем однополчанина, испытывавшего к «выскочке» особую неприязнь.– Майор Уоррен Даннет, – добавил он, повышая капитана до очередного звания.
– Майор, вот как? И что же это за форма у вас такая? Красные мундиры знаю, синие тоже видывал, но черных и зеленых, упаси господь, встречать не доводилось.– Отодвигая тростью сидящих на полу детишек, Хокинг подошел ближе.– Форма, значит, новая, а? И не иначе как она дает вам право проникать на территорию прихода?
– Я ищу хозяина,– ответил Шарп.– Говорят, он человек деловой.
– Деловой,– фыркнул Хокинг.– И какое же у вас может быть дело, майор, как не убивать врагов Короны?
– Поговорим здесь? – спросил Шарп, доставая из кармана пенни и подбрасывая монетку вверх.
Она взлетела к потолку, блеснула, провожаемая жадными взглядами изумленных мальчишек, упала Шарпу на ладонь и исчезла.
Другой рекомендации Хокингу и не требовалось. Прочие вопросы могли подождать.
– Сегодня пятница, и у меня есть кое-какие дела за пределами приюта. Выпьете со мной эля, майор?
– С удовольствием,– соврал Шарп.
А может, и не соврал, потому что был зол и месть представлялась ему удовольствием. Мысли о мести на протяжении двадцати лет заполняли его сны. Он еще раз взглянул на библейское изречение над кафедрой. Интересно, задумывался ли когда-нибудь Хокинг о скрытом в нем смысле?
«Наказание за грех ваш найдет вас».
Наверное, если бы задумывался, то уже стоял бы на коленях, шепча слова покаянной молитвы.
Потому что время пришло – Ричард Шарп вернулся домой.
Глава вторая
У таверны не было названия. Не было даже какой-нибудь вывески над входом. Не было ничего, что отличало бы ее от соседних зданий, за исключением разве что некоей ауры благополучия, благодаря которой она выделялась на Винигер-стрит, как попавшая в публичный дом герцогиня. Одни называли ее таверной Мэлоуна, потому что некогда ею владел ныне покойный Бики Мэлоун, другие Уксусной пивной, а третьи заведением Хозяина, поскольку большую часть своих дел Джем Хокинг вел в ее баре.
Мои интересы не ограничиваются приходом, – с достоинством молвил Хокинг.– Я, майор, человек разносторонний.
Из чего, подумал Шарп, следовало, что Хокинг выжимал соки не только из обитателей работного дома. За прошедшие годы Джем разбогател настолько, что приобрел с десяток домов в Уоппинге, и именно по пятницам жильцы приносили ему арендную плату. Жалкие гроши, но гроши эти складывались в кучки на столе в баре таверны, а потом исчезали в кожаном мешочке. Счет им вел седоволосый клерк, записывавший все поступления в бухгалтерскую книгу. Больше в баре никого не было, кроме двух высоких, плотно сложенных парней с дубинками.
– Мои мастифы,– объяснил их присутствие Джем Хокинг.
– Ответственный человек нуждается в защите, – сказал Шарп, покупая на два из трех оставшихся шиллингов бутыль пива. Девушка-подавальщица принесла четыре кружки. Писарю угощение не полагалось, пиво предназначалось только Шарпу, Хокингу и двум мастифам.
– Ответственность может взять на себя не каждый,– заметил Хокинг и на несколько секунд приложился к кружке.– То, что вы здесь видите, майор, есть частное дело.– Он посмотрел на высохшую женщину, положившую на стол перед клерком несколько пенни, кивнул и продолжал: – Во исполнение приходских обязанностей, майор, я забочусь о распределении общественных средств и пекусь о бессмертных душах. И к обеим этим обязанностям отношусь ответственно.
Общественные средства, о которых упомянул мастер, представляли собой пособие в четыре пенса и три фартинга в день на каждого бедняка, из которых Хокинг ухитрялся умыкнуть два пенса, тогда как оставшееся экономно расходовалось на черствый хлеб, лук, ячмень и овес. Забота о душах прибыли не приносила, зато и расходов не требовала.
– У вас есть попечительский совет? – поинтересовался Шарп, подливая пива в обе кружки.
– У меня есть надзорный совет,– кивнул Хокинг, не сводя глаз с пенного напитка.– Так установлено законом.
– И кто же за все отвечает? Вы? Или совет?
Вопрос, как было видно, не понравился собеседнику.
– Полагаю, что вы, хозяин, но мне надо знать точно.
– За все отвечаю я,– с важным видом сообщил Хокинг.– Совет назначается приходом, а приход, майор, кишит сиротами. И не только наш! Некоторых привозят даже на кораблях. Только на прошлой неделе у реки нашли маленькую девочку. Представляете?
Он покачал головой и уткнулся носом в пену. Шарп представил, как «грязекопы», мужчины и женщины, прочесывающие берега Темзы в поисках случайной добычи, приносят ребенка в приют на Брухаус-лейн. Бедняжка, оказаться у такого опекуна.
– Совет, майор, не в состоянии справиться с таким количеством детей. Члены его ограничиваются квартальной проверкой расходов и, не обнаружив ни малейших нарушений, выносят мне благодарность к каждому Рождеству. В прочих отношениях совет меня как бы и не замечает. Я человек деловой, майор, и благодаря мне приход снимает с себя бремя забот о сиротах. Сейчас под моей опекой тридцать шесть сопляков, и что бы делал с ними совет, кабы не мы с миссис Хокинг? Нет, для прихода мы сущая находка.
Он поднял руку, но не для того, чтобы отвести комплименты «майора», а потому что проскользнувший через заднюю дверь таверны худощавый молодой человек прошептал что-то ему на ухо. Из-за двери донеслись хриплые крики. Шарп слышал их с того момента, как переступил порог таверны, но делал вид, что ничего не замечает. Вот и теперь он отвернулся, когда молодой человек высыпал в кожаный мешочек писаря пригоршню монет, а потом передал стопку засаленных бумажек, которые исчезли в кармане мастера.
– Дела, – хмуро пояснил Хокинг.
– В Льюисе,– сказал Шарп,– приход предлагает три фунта каждому, кто возьмет сироту из работного дома.
– Будь у меня такие деньги, майор, я бы за пять минут избавил Брухаус-лейн от этих маленьких ублюдков,– ухмыльнулся Хокинг.– По фунту за каждого. По фунту! Но наш приход беден. Мы не в Льюисе. У нас нет средств, чтобы сбыть этих чертовых бродяжек. Нет. Нам приходится рассчитывать на чужие деньги! – Он присосался к пиву, потом подозрительно посмотрел на Шарпа.– Итак, майор, что вам нужно?
– Барабанщики.
В 95-м полку барабанщиков не было, но Шарп рассчитывал, что Хокингу об этом неизвестно.
– Барабанщики? У меня есть ребятишки, которые могли бы барабанить. Толку от них мало, но стучать палочками могли бы. Но почему вы пришли ко мне, майор? Почему не взяли в Льюисе по три фунта за голову?
– Потому что тамошний совет не желает, чтобы мальчишки становились солдатами.
– Не желает? – изумился Хокинг.
– В совете много женщин,– пояснил Шарп.
– А, женщины! -воскликнул Хокинг и раздраженно покачал головой.– Да, с ними договориться трудно. В нашем совете их нет, это я вам сразу говорю.
– А в Кентербери совет требует, чтобы они проходили через магистрат.
– Кентербери? При чем тут Кентербери?
– У нас там второй батальон, и мы могли бы набрать мальчишек в тамошнем приюте, да магистрат не дает.
Эти объяснения, похоже, не удовлетворили Хокинга.
– Но почему в магистрате не хотят, чтобы они шли в солдаты?
– Потому что солдаты умирают. Дохнут как мухи. Понимаете, мистер Хокинг, стрелковые войска ближе всего к противнику. Мы у него как бы под носом, а мальчишки, когда не барабанят, подносят патроны. Снуют туда-сюда, вот и попадают под пули. Бац, бац. Бывает, и свои подстрелят. Кто-то всегда погибает. Но при этом, имейте в виду, для живых жизнь там вполне сносная. Они, можно сказать, становятся избранными!
– Редкая возможность, – покачал головой Хокинг, судя по всему, веривший всей той чепухе, что нес Шарп.– Могу вас уверить, майор, у нас ни совет, ни магистрат возражать бы не стали. Никоим образом! Даю слово! – Он подлил себе еще пива.– Так о чем речь?
Шарп откинулся на спинку стула и принял задумчивый вид.
1 2 3 4 5
– Полковник! -окликнула его появившаяся из-за угла склада шлюха. Она задрала было юбку, потом, увидев, что офицер не обращает внимания, плюнула ему вслед.
На Хай-стрит его атаковала посаженная на цепь псина. С десяток возившихся в грязи мальчишек приветствовали Шарпа улюлюканьем, а некоторые, выстроившись в шеренгу, промаршировали за ним вслед. Он стерпел их насмешки, но шагов через двадцать резко повернулся и, схватив ближайшего, оторвал от земли и прижал к стене. Остальные разбежались, призывая на помощь старших братьев и отцов.
– Где Мэгги Джойс? – спросил Шарп.
Пленник помедлил с ответом, решая, что выгоднее, ответить или гордо промолчать, потом ухмыльнулся.
– Она ушла, мистер.
– Куда?
– В Севн-Дайалс.
Шарп поверил. Мэгги была его единственным другом, по крайней мере, он на это надеялся, но ей, должно быть, все же хватило ума расстаться с Уоппингом. Другое дело, что и Севн-Дайалс оставался районом отнюдь не безопасным. Впрочем, лейтенант пришел сюда не для того, чтобы повидаться с Мэгги. Он пришел, потому что была пятница, а в карманах гулял ветер.
– Кто сейчас хозяин в работном доме? Мальчишка испуганно посмотрел на него.
– Хозяин?
– Да. Кто?
– Джем Хокинг, сэр.
Шарп опустил парнишку и, достав из кармана монетку, бросил на дорогу. Горстка мальчишек тут же слетелась на поиски добычи, затерявшейся в толчее прохожих, собак, лошадей и повозок. Джем Хокинг. Именно это имя Шарп и рассчитывал услышать. Имя из темного прошлого. Имя, прочно застрявшее в памяти. Имя, которое он повторял про себя, шагая по середине улицы, чтобы не попасть под выплеснутые из окна помои. Был летний вечер, и затянутое тучами солнце еще висело над горизонтом, но здесь, в Уоппинге, как будто наступили зимние сумерки. Шарпа окружали черные кирпичные дома с грубыми деревянными заплатами. Многие покосились, а некоторые обвалились и представляли собой груды мусора. От выгребных ям несло отвратительной вонью. Неумолчно лаяли собаки. В Индии британские солдаты нередко морщились, проходя по грязным улицам, но побывали бы они здесь! Даже самые омерзительные закоулки индийских городов лучше и чище этого вонючего места с голодными, изнуренными людьми, в глазах которых при виде армейского лейтенанта с ранцем в левой руке вспыхивал жадный свет. Они оценивали все: и ранец, и тяжелую саблю, и поношенную шинель на широких плечах. Шарп являл богатство, равного которому многие из обитателей Уоппинга не видывали за полдесятка лет. А ведь лейтенант считал себя бедняком. Когда-то он был богачом. Когда-то у него были сокровища султана Типу, снятые с тела умирающего правителя в зловонном туннеле у шлюзовых ворот Серингапатама. Да вот только богатство давно уплыло. Чертовы законники! Проклятые стряпчие!
Видя богатства офицера, местный люд видел и то, что чужак высок и силен, что на лице его шрам, а выражение лица отчаянное и злобное. Напасть на такого ради ранца и шинели мог рискнуть разве что смельчак, дошедший до последней черты отчаяния. Вот почему обитатели Уоппинга, подобно волкам, чующим кровь, но не готовым проливать свою, лишь провожали Шарпа жадными взглядами, и хотя несколько удальцов проследовали за ним по улице, на перекрестке с Брюхаус-лейн остановились и они. Никто не горел желанием приближаться к угрюмым высоким стенам, за которыми скрывались сиротский приют и богадельня. По доброй воле гости туда не заходили.
Шарп замедлил шаг у ворот старой, давно заброшенной пивоварни и посмотрел на стены расположенного на другой стороне работного дома. Справа находилась богадельня, куда собирали неспособных работать, больных или оставленных детьми стариков. Домовладельцы выгоняли их на улицу, и приходские сторожа приводили несчастных сюда, в царство Джема Хокинга, где мужчины помещались в одну палату, а женщины в другую и где мужьям запрещалось разговаривать с женами. Здесь они доживали и здесь умирали, после чего истощенные тела свозились на кладбище, в общую могилу для бедняков. От расположенного по соседству сиротского приюта богадельню отделял узкий трехэтажный дом из кирпича с белыми ставнями и подвешенным над выскобленными ступенями элегантным кованым фонарем. Здесь, в этом маленьком, возвышающемся над приютом дворце, жил Джем Хокинг. Приют, как и богадельня, имел свой отдельный вход через тяжелые черные ворота, обмазанные дегтем и увенчанные ржавыми пиками высотой в четыре дюйма каждая. Не столько приют, сколько тюрьма для сирот. Городские власти направляли сюда беременных женщин, зачастую девчонок, бедных, бездомных и больных и уже не имеющих возможности продавать себя на улицах. Здесь несчастные женщины рожали, и здесь же половина из них умирала от лихорадки. Выжившие возвращались на улицу, оставляя детей на попечение Джема Хокинга и его супруги.
Когда-то приют был и домом Шарпа.
Он пересек улицу и постучал в маленькую дверь, устроенную рядом с большими воротами. Грейс хотела прийти сюда. Наслушавшись рассказов Шарпа, она решила, что может что-то изменить, но так и не успела. Теперь Шарп решил, что сделает это вместо нее. Он уже поднял молоток, чтобы постучать еще раз, но дверь отворилась, явив бледного и явно взволнованного юношу, испуганно подавшегося назад от кулака гостя.
– Ты кто? – спросил лейтенант, проходя в дверь.
– Сэр? – Юноша, похоже, намеревался задать тот же вопрос.
– Кто ты? – повторил Шарп.– Да не трясись, черт возьми! Перестань! Где хозяин?
– Хозяин у себя… дома. Но, сэр…– Молодой человек оставил попытки объясниться и постарался преградить путь странному посетителю.– Вам нельзя сюда, мистер!
– Это еще почему?
Шарп уже миновал дворик и открыл дверь в холл. В детстве комната представлялась огромной, как собор, но сейчас выглядела крохотной и жалкой. Было время ужина, и десятка три мальчишек сидели на полу среди обрывков просмоленных канатов и пакли и орудовали деревянными ложками, тогда как еще столько же их товарищей выстроились в очередь к столу, на котором стояли бак с супом и поднос с хлебом. За раздачей надзирали женщина с пухлыми красными руками и молодой человек с плеткой, небрежно облокотившийся на кафедру, над которой, прямо на выкрашенной коричневой краской стене, красовалось библейское изречение: «Наказание за грех ваш найдет вас».
Шестьдесят пар глаз уставились изумленно на Шарпа, но никто не произнес ни звука, боясь получить оплеуху или удар плетью. Шарп тоже молчал. Оглядывая помещение, вдыхая запах смолы, он пытался отогнать накатившие воспоминания. Он не был под этой крышей двадцать лет. Двадцать лет. Но запах остался прежним. Запах смолы, страха и протухшей еды.
Лейтенант шагнул к столу и принюхался к супу.
– С луком и ячменем, сэр.– Увидев серебряные пуговицы, саблю и черные галуны, женщина неуклюже поклонилась.
– А по-моему, только тепленькая водичка,– сказал Шарп.
– Лук и ячмень, сэр.
Шарп взял кусочек хлеба. Твердый как камень. Или корабельный сухарь.
– Сэр? – Женщина протянула руку. Она заметно нервничала.– Хлеб у нас на счет.
Шарп бросил кусок на деревянную доску. Его так и подмывало устроить какое-нибудь представление, но что толку? Опрокинуть котел – дети останутся голодными, бросить хлеб в суп – тоже ничего не даст. Вот Грейс знала бы, что надо делать. Ее голос подстегнул бы их, как удар хлыста,– то-то забегали бы, принесли бы и еду, и одежду, и мыло. Но все это стоило денег, а у Шарпа в кармане лишь бренчала горстка медяков.
– Что это у нас здесь? – загремел голос от двери.– Что нам принес восточный ветер?
Дети съежились и притихли, а женщина у стола отвесила еще один поклон. Шарп обернулся.
– А вы еще кто такой? – требовательно вопросил мужчина.
Джем Хокинг. Дьявол во плоти.
Впрочем, по виду и не скажешь. На улице Джема Хокинга вполне можно было принять за преуспевающего фермера из Кента. Годы выбелили волосы, клетчатая жилетка туже обтягивала выпирающий живот, но в остальном он выглядел прежним: здоровенный верзила с широкими плечами, толстыми ногами и плоским, как лопата, лицом. Под кустистыми бакенбардами отвисали пухлые щеки, на золотой цепочке позвякивали с десяток печатей, высокие ботинки сияли, темно-синий сюртук был отделан бархатными манжетами, а черную лакированную трость украшал серебряный набалдашник. Это был Хозяин, и на мгновение Шарп онемел. Воспоминания захлестнули его, и в этих воспоминаниях жестокость шла рука об руку со страхом. Ни двадцать лет, ни офицерское звание не смогли стереть тот страх. На мгновение ему даже захотелось в подражание детям вобрать голову в плечи, спрятаться и не дышать, дабы не привлекать к себе внимания.
– Я вас знаю? – строго осведомился Хокинг, пристально, с прищуром всматриваясь в лицо солдата, словно отыскивая в нем знакомые черты. Но память молчала, и он лишь растерянно покачал головой.– Так кто же вы?
– Меня зовут Даннет,– ответил Шарп, воспользовавшись именем однополчанина, испытывавшего к «выскочке» особую неприязнь.– Майор Уоррен Даннет, – добавил он, повышая капитана до очередного звания.
– Майор, вот как? И что же это за форма у вас такая? Красные мундиры знаю, синие тоже видывал, но черных и зеленых, упаси господь, встречать не доводилось.– Отодвигая тростью сидящих на полу детишек, Хокинг подошел ближе.– Форма, значит, новая, а? И не иначе как она дает вам право проникать на территорию прихода?
– Я ищу хозяина,– ответил Шарп.– Говорят, он человек деловой.
– Деловой,– фыркнул Хокинг.– И какое же у вас может быть дело, майор, как не убивать врагов Короны?
– Поговорим здесь? – спросил Шарп, доставая из кармана пенни и подбрасывая монетку вверх.
Она взлетела к потолку, блеснула, провожаемая жадными взглядами изумленных мальчишек, упала Шарпу на ладонь и исчезла.
Другой рекомендации Хокингу и не требовалось. Прочие вопросы могли подождать.
– Сегодня пятница, и у меня есть кое-какие дела за пределами приюта. Выпьете со мной эля, майор?
– С удовольствием,– соврал Шарп.
А может, и не соврал, потому что был зол и месть представлялась ему удовольствием. Мысли о мести на протяжении двадцати лет заполняли его сны. Он еще раз взглянул на библейское изречение над кафедрой. Интересно, задумывался ли когда-нибудь Хокинг о скрытом в нем смысле?
«Наказание за грех ваш найдет вас».
Наверное, если бы задумывался, то уже стоял бы на коленях, шепча слова покаянной молитвы.
Потому что время пришло – Ричард Шарп вернулся домой.
Глава вторая
У таверны не было названия. Не было даже какой-нибудь вывески над входом. Не было ничего, что отличало бы ее от соседних зданий, за исключением разве что некоей ауры благополучия, благодаря которой она выделялась на Винигер-стрит, как попавшая в публичный дом герцогиня. Одни называли ее таверной Мэлоуна, потому что некогда ею владел ныне покойный Бики Мэлоун, другие Уксусной пивной, а третьи заведением Хозяина, поскольку большую часть своих дел Джем Хокинг вел в ее баре.
Мои интересы не ограничиваются приходом, – с достоинством молвил Хокинг.– Я, майор, человек разносторонний.
Из чего, подумал Шарп, следовало, что Хокинг выжимал соки не только из обитателей работного дома. За прошедшие годы Джем разбогател настолько, что приобрел с десяток домов в Уоппинге, и именно по пятницам жильцы приносили ему арендную плату. Жалкие гроши, но гроши эти складывались в кучки на столе в баре таверны, а потом исчезали в кожаном мешочке. Счет им вел седоволосый клерк, записывавший все поступления в бухгалтерскую книгу. Больше в баре никого не было, кроме двух высоких, плотно сложенных парней с дубинками.
– Мои мастифы,– объяснил их присутствие Джем Хокинг.
– Ответственный человек нуждается в защите, – сказал Шарп, покупая на два из трех оставшихся шиллингов бутыль пива. Девушка-подавальщица принесла четыре кружки. Писарю угощение не полагалось, пиво предназначалось только Шарпу, Хокингу и двум мастифам.
– Ответственность может взять на себя не каждый,– заметил Хокинг и на несколько секунд приложился к кружке.– То, что вы здесь видите, майор, есть частное дело.– Он посмотрел на высохшую женщину, положившую на стол перед клерком несколько пенни, кивнул и продолжал: – Во исполнение приходских обязанностей, майор, я забочусь о распределении общественных средств и пекусь о бессмертных душах. И к обеим этим обязанностям отношусь ответственно.
Общественные средства, о которых упомянул мастер, представляли собой пособие в четыре пенса и три фартинга в день на каждого бедняка, из которых Хокинг ухитрялся умыкнуть два пенса, тогда как оставшееся экономно расходовалось на черствый хлеб, лук, ячмень и овес. Забота о душах прибыли не приносила, зато и расходов не требовала.
– У вас есть попечительский совет? – поинтересовался Шарп, подливая пива в обе кружки.
– У меня есть надзорный совет,– кивнул Хокинг, не сводя глаз с пенного напитка.– Так установлено законом.
– И кто же за все отвечает? Вы? Или совет?
Вопрос, как было видно, не понравился собеседнику.
– Полагаю, что вы, хозяин, но мне надо знать точно.
– За все отвечаю я,– с важным видом сообщил Хокинг.– Совет назначается приходом, а приход, майор, кишит сиротами. И не только наш! Некоторых привозят даже на кораблях. Только на прошлой неделе у реки нашли маленькую девочку. Представляете?
Он покачал головой и уткнулся носом в пену. Шарп представил, как «грязекопы», мужчины и женщины, прочесывающие берега Темзы в поисках случайной добычи, приносят ребенка в приют на Брухаус-лейн. Бедняжка, оказаться у такого опекуна.
– Совет, майор, не в состоянии справиться с таким количеством детей. Члены его ограничиваются квартальной проверкой расходов и, не обнаружив ни малейших нарушений, выносят мне благодарность к каждому Рождеству. В прочих отношениях совет меня как бы и не замечает. Я человек деловой, майор, и благодаря мне приход снимает с себя бремя забот о сиротах. Сейчас под моей опекой тридцать шесть сопляков, и что бы делал с ними совет, кабы не мы с миссис Хокинг? Нет, для прихода мы сущая находка.
Он поднял руку, но не для того, чтобы отвести комплименты «майора», а потому что проскользнувший через заднюю дверь таверны худощавый молодой человек прошептал что-то ему на ухо. Из-за двери донеслись хриплые крики. Шарп слышал их с того момента, как переступил порог таверны, но делал вид, что ничего не замечает. Вот и теперь он отвернулся, когда молодой человек высыпал в кожаный мешочек писаря пригоршню монет, а потом передал стопку засаленных бумажек, которые исчезли в кармане мастера.
– Дела, – хмуро пояснил Хокинг.
– В Льюисе,– сказал Шарп,– приход предлагает три фунта каждому, кто возьмет сироту из работного дома.
– Будь у меня такие деньги, майор, я бы за пять минут избавил Брухаус-лейн от этих маленьких ублюдков,– ухмыльнулся Хокинг.– По фунту за каждого. По фунту! Но наш приход беден. Мы не в Льюисе. У нас нет средств, чтобы сбыть этих чертовых бродяжек. Нет. Нам приходится рассчитывать на чужие деньги! – Он присосался к пиву, потом подозрительно посмотрел на Шарпа.– Итак, майор, что вам нужно?
– Барабанщики.
В 95-м полку барабанщиков не было, но Шарп рассчитывал, что Хокингу об этом неизвестно.
– Барабанщики? У меня есть ребятишки, которые могли бы барабанить. Толку от них мало, но стучать палочками могли бы. Но почему вы пришли ко мне, майор? Почему не взяли в Льюисе по три фунта за голову?
– Потому что тамошний совет не желает, чтобы мальчишки становились солдатами.
– Не желает? – изумился Хокинг.
– В совете много женщин,– пояснил Шарп.
– А, женщины! -воскликнул Хокинг и раздраженно покачал головой.– Да, с ними договориться трудно. В нашем совете их нет, это я вам сразу говорю.
– А в Кентербери совет требует, чтобы они проходили через магистрат.
– Кентербери? При чем тут Кентербери?
– У нас там второй батальон, и мы могли бы набрать мальчишек в тамошнем приюте, да магистрат не дает.
Эти объяснения, похоже, не удовлетворили Хокинга.
– Но почему в магистрате не хотят, чтобы они шли в солдаты?
– Потому что солдаты умирают. Дохнут как мухи. Понимаете, мистер Хокинг, стрелковые войска ближе всего к противнику. Мы у него как бы под носом, а мальчишки, когда не барабанят, подносят патроны. Снуют туда-сюда, вот и попадают под пули. Бац, бац. Бывает, и свои подстрелят. Кто-то всегда погибает. Но при этом, имейте в виду, для живых жизнь там вполне сносная. Они, можно сказать, становятся избранными!
– Редкая возможность, – покачал головой Хокинг, судя по всему, веривший всей той чепухе, что нес Шарп.– Могу вас уверить, майор, у нас ни совет, ни магистрат возражать бы не стали. Никоим образом! Даю слово! – Он подлил себе еще пива.– Так о чем речь?
Шарп откинулся на спинку стула и принял задумчивый вид.
1 2 3 4 5